Барский: «Желаете продолжить?»

 

Утро литературного льва начиналось неплохо. Впервые за несколько недель он полностью выспался, несмотря на новое место, не слишком удобный диван и возбуждение центральной нервной системы, связанное с запуском. Возможно, в его случае для хорошего сна было достаточно тишины, чистого воздуха и ожиданий чего‑то такого, что вскоре перевернет жизнь. Но он подозревал, что причина не только в этом.

Ноутбук работал от аккумулятора в течение всего «мертвого часа», и, проснувшись, Барский первым делом направился взглянуть, что там натворил (или сотворил?) за ночь его прирученный виртуальный дьявол.

Идея обозначать действующих лиц символами Таро принадлежала ему. Программист предлагал использовать полностью обезличенную кодировку (во избежание «закрепления ложного смысла»), но Барский настаивал на своем. Сошлись на том, чтобы предусмотреть возможность выбора варианта: символы, цифры, фотографии реальных людей. Барский сделал выбор еще вечером, и теперь на экране висела картинка, отдаленно напоминавшая какой‑то трехмерный пасьянс.

Это было поразительно; он не ожидал такого быстрого развития и, соответственно, такой головокружительной сложности. Дьявол работал даже тогда, когда человечки спали. Барский не сразу сумел осмыслить конкретные результаты этой работы. Картинка была многослойной, с обозначением многоуровневых связей, в том числе неявных, скрытых и потенциальных. Он немного побаловался, подключая и отключая разные слои, а также рассекая их временными срезами, пока, наконец, не начал кое‑что понимать.

Признаться, это завораживало – и, что интересно, начиная с некоторого момента, события развивались, полностью поглотив первоначальный толчок. Что бы ни произошло в дальнейшем, обнаружить источник будет крайне трудно, едва ли вообще возможно. А от него, Барского, теперь мало зависела судьба остальных – в том смысле, что марионетки продолжали бы дергаться и без его вмешательства.

Впрочем, он всегда мог остановиться сам и остановить это: в углу экрана мигала надпись «ЖЕЛАЕТЕ ПРОДОЛЖИТЬ?», а под нею мягко пульсировали клавиши «Да» и «Нет». И – да, он желал, тем более что, если верить настольному дьяволу, к Магу приближалась «креатура», обозначенная Тройкой Мечей. Во всплывающем окне можно было ознакомиться с информацией о прогнозируемых месте и моменте встречи, а также ее вероятных последствиях, которые, впрочем, оказались слишком многочисленными, чтобы он их принял всерьез – ведь даже простое ознакомление с ними заняло бы не меньше получаса.

Барский ухмыльнулся: подворачивался удобный случай проверить, насколько эта штука близка к реальности.

Или насколько она сама и есть реальность.

 

Гоша: «Любезный, отойди»

 

В ту самую минуту, когда чутье подсказало молодому сочинителю триллеров, что кому‑то пора умереть, кое‑кто действительно умер, только эта неприятность случилась не с поджидавшей его блондинкой и в совсем другом месте.

 

* * *

 

У Гоши не было никаких предчувствий. Как человек действия и невеликого ума, он предпочитал жить одним днем, причем желательно, чтобы этот день совпадал с текущим. А то ведь случается – он сам видел такое, – что люди зацикливаются на счастливом прошлом или угрожающем будущем и превращают свою настоящую жизнь в ад. И хорошо еще, если память или ожидания не подведут, но чаще всё оборачивается самым непредвиденным образом и приходится горько сожалеть о собственной глупости.

Гоша старался придерживаться узкого промежутка между прошлым и будущим – совсем как в известной песне. Получалось не всегда, однако он никогда не жалел об упущенных возможностях, а приближавшаяся одинокая старость его не пугала.

Допив кофе, он включил компьютер и сконцентрировался на насущном. Полученное задание сильно смахивало на подставу – впрочем, ничего другого от своей лесбиянки он не ожидал. Кроме того, весь этот проект, по его мнению, был одной большой подставой, и заранее понять, кто выйдет сухим из воды, не представлялось возможным. Он и не пытался.

 

* * *

 

В Музей природы он пробирался скрытно, как того требовала игра, и очень скоро начал принимать ее всерьез, то есть перестал чувствовать себя старым дураком, ввязавшимся во что‑то легкомысленное и немного смешное. Сначала он рассмотрел здание издалека, затем не поленился обогнуть его окольными путями и приблизился с тыла. Перелез через решетчатый забор (лишний раз помянув недобрым словом Соню, измыслившую испытание для его деревянных суставов) и оказался в парке, примыкающем к музею.

Пели птички, белки скакали с ветки на ветку. Гоша ощутил себя инородным телом в здешнем раю. Вот и сороки затрещали, возмущенные его появлением; он стал поспешно проламываться сквозь заросли к двухэтажной пристройке, торчавшей под прямым углом к зданию музея, словно воткнувшаяся в тело стрела.

Один раз ему показалось, что за темными, отражающими небо и землю, стеклами мелькнуло чье‑то лицо, но это вполне могла быть игра света и тени, а то и набежавшее облако. Гоша хмыкнул и продолжал путь; он был не из тех, кого способны отпугнуть плоды собственного воображения. Да и чужого тоже.

Его ожидания оправдались: в торцевой стене пристройки имелась деревянная дверь – правда, как очень быстро выяснилось, наглухо заколоченная изнутри, но он предусмотрел и это. Гоша вытащил из рукава куртки короткий ломик, найденный под водительским сиденьем в кабине грузовика, покрутил его в руках и спросил себя, разве это не лучше, чем играть в домино с алкашами и бухать от рассвета до заката? Вопрос был риторическим. Он действительно ощущал полноту жизни – возможно, именно потому, что всё в ней было непонятно, а требовалось от него только то, что он умел.

Он снял куртку, поплевал на ладони и принялся за дело. Дверь оказалась старой, сбитой на совесть, покрытой многими слоями окаменевшей краски. Чтобы проковырять дыру на уровне груди, у него ушло не меньше пятнадцати минут. Дальше стало легче. Он отодрал две вертикальные наружные доски и добрался до нутряного слоя. Тут, уже изрядно вспотев и не заботясь о скрытности, он выбил поперечины ногами. Образовался вполне подходящий для его габаритов проем, в который он нырнул, предварительно бросив последний взгляд по сторонам. Обитатели рая уже не обращали на него внимания.

Проникнув внутрь здания, он постоял, привыкая к полумраку. Вдобавок тут было довольно прохладно, и Гоша снова надел куртку. Ломик он на всякий случай держал в руке – не потому, что ожидал встретить какого‑нибудь впавшего в маразм сторожа, а потому, что только сейчас понял: ломик может сгодиться и для основного дела. Это было прекрасное орудие диверсанта.

Коридор, заставленный старым барахлом, уводил в темноту. Судя по всему, это место много лет служило отстойником для всего ненужного перед списанием и окончательным уничтожением. Подслеповатые оконца под самым потолком давали ровно столько света, чтобы Гоша не жаловался, что двигаться пришлось вслепую. Он всё‑таки больно ударился коленом, наткнувшись на обитый металлическим уголком ящик, а уже перед следующей, внутренней, дверью задел плечом какую‑то шаткую конструкцию, занавешенную тряпьем, в результате чего получил отдаленное представление о газовой атаке.

Отхаркиваясь и отплевываясь, он устремился вперед и всем телом распахнул двери, оказавшиеся, к счастью, незапертыми. Впрочем, «счастье» было кратковременным и вскоре закончилось.

Гоша очутился в одном из музейных залов, высоком и просторном, хоть на роликах катайся. Угадывались, правда, кое‑какие остатки экспозиции. Пахло не слишком приятно, да и с освещением на первом этаже было не очень – дикий виноград почти полностью заплел окна. Гоша поискал взглядом выключатель, потом вспомнил о своей тайной миссии и решил не искушать судьбу.

Пересекая зал, он лавировал между разбросанными на паркете костями. Судя по размерам, бренные останки принадлежали то ли мамонтам, то ли динозаврам. Ему было плевать и на тех, и на других. Если вымерли, значит, туда им и дорога. Всё лишнее жизнь сбрасывала с поезда – и, может, это было даже к лучшему, потому что, по Гошиному убеждению, поезд медленно, но верно катился в ад. Когда он окончательно станет лишним, сбросят и его. В принципе, он принимал данный порядок вещей, просто не думал, что с ним это случится так скоро…

Вдруг он заметил парочку скелетов в углу зала – эти‑то уж точно были человеческими. Ну а почему бы человеческим скелетам не быть выставленными в Музее природы? Человек ведь тоже часть природы и даже «венец творения», не так ли? Разве не этому Гошу учили в школе? Кое‑что из пройденного он еще помнил. Однако возникла маленькая неувязочка: он был уверен, что даже в Музее природы скелеты вряд ли наряжают в джинсы, майки и кроссовки.

Осознав как следует этот факт, Гоша тут же подыскал удобоваримое объяснение: мало ли что могло произойти во время эвакуации. Кого‑то случайно задавили, кого‑то втихаря замочили. Люди способны на любую пакость. Между прочим, эти двое могли умереть от старости уже после исхода, хотя выбрали странное место для последнего успокоения. Да и шмотки на них были не стариковские…

Он едва не изменил курс, чтобы получше рассмотреть скелеты и поискать признаки насильственной смерти, но затем напомнил себе, что он не судмедэксперт. Какое бы дерьмо здесь ни случилось, не его это дело.

Кстати, о деле. Гоша получил от лесбиянки (он поправился: от «хозяйки», то бишь от Сони) исчерпывающие инструкции насчет предмета ее пристального интереса, однако в них не было ни слова о том, как поступить с самим писателем в случае, если их встреча произойдет раньше, чем он сумеет добыть нужный предмет. Очевидно, предполагалось, что Гоша будет действовать по обстоятельствам. Он знал только два вида действий по обстоятельствам: бить или убегать. Как он не раз убеждался, те, кто пытался при этом еще и думать, кончали совсем плохо.

Учитывая разницу в возрасте, весе и уровне профессионализма, перспективы у писателя при встрече с незваным гостем были безрадостные. Впрочем, поначалу Гоша надеялся, что до рукоприкладства не дойдет. В самом крайнем случае он аккуратно вырубит дедушку – без синяков и последствий. В общем, как в свое время в боксе, он во многом полагался на импровизацию. Простая мысль, что, возможно, именно поэтому он не стал чемпионом, не посещала его голову.

Добросовестно обойдя все помещения на первом этаже и не обнаружив вещей, принадлежавших писателю (однако обнаружив еще четыре скелета в неприличных, по музейным меркам, одеяниях), он отправился на второй этаж, гадая по пути: шесть мертвецов – это много или мало? Для кладбища вроде как мало; для музея в центре покинутого города – явно многовато… Так ни до чего и не додумавшись, он завершил экскурсию по залам и вошел в служебное крыло.

Он не сомневался, что писатель устроился с удобствами. Чего еще ожидать от бумагомарателя, который существует за счет придурков, желающих, чтобы их в извращенной форме учили жить за их же деньги. Гоша даже завидовал такой способности пускать пыль в глаза. Вот взять хотя бы его самого: он мог кого угодно научить конкретному и полезному делу – умению драться, – но и это еще не означало умения побеждать, забраться повыше и защитить свое местечко под солнцем. А писатель умел и первое, и второе, и третье… Нет, всё‑таки отмудохаю его при встрече, решил Гоша. Он понял, что это доставит ему полузабытое удовольствие.

Заглянув в кабинет директора, он сразу увидел ноутбук, к которому, по мнению «хозяйки», мог быть подсоединен искомый предмет. Компьютер стоял на столе и подмигивал Гоше чем‑то похожим на красноватый прямоугольный глаз в верхнем углу широкой сияющей физиономии. Гоша направился прямо к цели, почти желая, чтобы и писатель оказался где‑нибудь поблизости. Нельзя же отказывать себе в маленьких радостях.

Кто‑то наверху, видимо, решил, что Гоша и впрямь заслужил эти радости. Писатель сидел в кресле у камина (аристократ, мать его!) и поглаживал короткую седую бородку холеной рукой. Во взгляде его, хоть убей, не было должного уважения. Ну ничего. Гоша знал, что после апперкота оно появится. И, возможно, даже сменится затем искренней мольбой о пощаде.

Поскольку бородатый не делал попыток преградить ему дорогу (а жаль!), Гоша без проблем приблизился к столу. Посмотрим, чем это он тут занимается…

Какие‑то карты скользили по экрану, закрывая друг друга, кружась в замедленном вальсе. Гоша презрительно оттопырил нижнюю губу. И ради подобного дерьма он протопал с десяток километров, а затем потел, ломая дверь? Нет, Соня явно такая же прибабаханная, как и этот… литератор… но он, Гоша, пока работает на Соню. Ладно, лесбийская твоя морда, сегодня ты получишь свою сиську…

– Эй, любезный, отойди‑ка оттуда.

Голос у писателя был бесцветный, усталый. Отнюдь не убедительный голос.

Гоша не снизошел до беседы. Пусть повякает, ему можно. Скоро это будет его единственным утешением.

Гоша склонился над ноутбуком в поисках этой штуковины… как ее… короче, штуковины, похожей на тюбик с женской помадой, только уплощенный. Он развернул компьютер, чтобы взглянуть на его заднюю часть, и тут услышал металлический звук, чертовски похожий на клацанье затвора.

Слегка удивленный и даже обрадованный (вот потеха‑то!), Гоша повернул голову в сторону бородатого. Тот всё так же спокойно (каков гаденыш, а?) сидел в кресле, правда, в руке у него обнаружился пистолет. По виду – совсем как настоящий; по сути – вряд ли. Писатель с пушкой – такое редко увидишь даже в каком‑нибудь дерьмовом фильме. Гоша с трудом мог припомнить парочку, да и то получалась сплошная нелепица. Неудивительно, что и пушку он не воспринял всерьез. А надменный тон и обращение «любезный» – это, конечно, было оскорбительно. И писатель за это заплатит.

– Тебе же сказано, любезный, отойди, – по‑прежнему свысока и немного лениво попросил бородатый. В глазах у него застыла печаль. Ствол был направлен Гоше в живот и не подрагивал. Хорошая копия. Свет падал так удачно, что были различимы даже нарезы.

– Пошел ты, – процедил Гоша, прикидывая, что делать дальше.

Инструкция предусматривала запасной вариант на случай, если не удастся завладеть предметом по‑хорошему. Гоша решил, что этот случай наступил. Рассмотреть другие варианты ему помешала стремительно разгоравшаяся злоба. Долбаный интеллигент довел его до точки кипения парой коротких фраз. Вот что значит сила слова.

Он замахнулся ломиком, чтобы обрушить его на ноутбук.

И кто бы ожидал от писателя такой прыти и такой точности?

Только не Гоша.

В помещении выстрел прозвучал оглушительно. Гоша ощутил сильный удар в спину, в результате которого его бросило на стол. Он уперся ляжками в столешницу, гадая, что это за красноватая субстанция выплеснулась из него неаппетитным конусом. Потом пришли боль и ужас, но прежде он успел опустить голову и обнаружил у себя в животе отверстие таких размеров, что его невозможно было заткнуть пальцем и даже кулаком.

Он хотел сказать еще что‑то – наверное, сообщить писателю, что он с ним сделает, когда недоразумение с дыркой в животе как‑то уладится само собой (ведь это не могло происходить по‑настоящему?! Не могло же такое случиться с ним?!), но из глотки вырвалось только невнятное бульканье, а на губах вздувались и лопались кровавые пузыри. В ушах шумел океанский прибой; багровая пелена затягивала поле зрения, поднимаясь снизу, словно гранатовый сок наполнял глазные яблоки…

Наконец до Гоши дошло, что всё кончено. Нелепость этого не укладывалась в голове. Он выронил ломик и медленно сполз на пол, хватаясь за что‑то руками и уже не помышляя ни о чем другом, кроме как об истекающей из него жизни.

Уродец, который расположился на столе и остался невредимым, в последний раз подмигнул ему оранжевым глазом («ЖЕЛАЕТЕ ПРОДОЛЖИТЬ?» – «Да! Да!! Да!!! Желаю!!!» – «НЕТ, ЛЮБЕЗНЫЙ! СЕГОДНЯ НЕ ТВОЙ ДЕНЬ») – и потом была только боль, голодным волком бросившаяся на него в наступившей кромешной тьме.