Глава 10. Там, где не бродят чистоплюи

 

Я очнулся от болевого шока, в полной темноте, нарушаемой только слабыми туманными сполохами. Сознание постепенно начало собираться в кучу, и я уже стал подумывать, что же такое могло произойти, как окружающая действительность стала самым настойчивым образом привлекать мое внимание. Я чувствовал, как на меня все больше давит темнота, причем это ощущение стремительно усиливалось.

Наконец меня пронзила, как молния, догадка: я же проваливаюсь в глубины преисподней! Как сама догадка, так и мои дальнейшие действия строились исключительно на интуиции, так как соображать, почему так приключилось, совершенно не было времени.

Я только попытался «оглянуться» и хоть что‑то предпринять, как получил почти шокирующий удар инферно. Ощущение было примерно такое, как если бы засунуть голову в микроволновку и включили тумблер. Не пробовали? Ну и не советую – это можно проделать только раз, по крайней мере, на Земле. Но я сейчас был не на Земле, и чисто рефлекторно «спрятался» внутрь себя – как рак отшельник в свою раковину.

Однако что‑то позитивное произошло, поскольку мелькание сполохов остановилось, и гнетущее чувство больше не усиливалось. Я, больше «не высовываясь», потихоньку огляделся: похоже, я наконец где‑то был. Вокруг в темноте прорисовывались контуры каких‑то кривых деревьев, а в нос ударил запах, то ли гнили, то ли плесени.

«Уф‑ф!» – облегченно вздохнуло буквально все внутри меня. Кажется, я куда‑то приземлился. Теперь, пока я не наделал очередных глупостей, нужно было все основательно обдумать, а прежде всего, понять, как я здесь оказался. Но как я ни пытался привести в порядок свои мысли, они упирались в момент, когда железная колотушка обрушилась на черного самадхи. Я еще помнил брызги разлетающихся осколков, боль от того, что я «высунулся» из брони Женькиного организма, и все – как будто выключили свет, а вместе с ним и все остальное.

Ладно, если память не хочет мне помогать, то попробую восстановить пробел с помощью логики. В общем‑то произошло то, что и должно было произойти, но почему я все еще себя ощущаю? Я‑то приготовился к полной аннигиляции с развоплощением. Значит, то ли черное излучение артефакта прошло мимо, то ли…

«Да! Конечно!» – я взглянул на средний палец правой руки: оно было на месте. Вот ведь как бывает: делаешь что‑нибудь с одной целью, а оно срабатывает совершенно при других обстоятельствах! Эта программка зеркальной защиты моей сущности, которую мы с ангелами установили буквально перед так толком и не не состоявшейся битвой экстрасенсов, защитила меня от излишков волны тяжелого излучения.

«Так что же получается?» – вдруг посетила меня следующая догадка: «Она же меня чуть и не угробила!» После того как меня вышибло из Жениного тела, я, естественно, угодил прямиком в инферно, которое было замкнуто на эту «черную дыру» в изнанке реала. А тут я, вместо того чтобы развоплотиться или среагировать с антагонистической окружающей средой, пошел падать сквозь миры ада словно нож сквозь масло. И не удивительно – ведь эта программа отражала на инферно его собственные эманации, то есть, чем глубже я проваливался, тем тяжелее шло отражение от меня. Так что я в любом слое казался «своим» клиентом.

Хорошо хоть додумался немного «вылезти» из‑под защиты, а то бы так и воткнулся в самое дно самого последнего ада. Мне вообще крупно повезло – ведь «высунись» я чуть больше, и уже нечему было бы высовываться, а в глубинах преисподней рванула бы маленькая аннигиляционная бомбочка. Но, несмотря на свою «удачливость», мне было страшно стыдно за столь бездарно утраченное тело друга. С другой стороны, эта жертва была принесена не зря: артефакт разрушен, и вряд ли эти осколки теперь послужат для дела инферно, ведь большая часть потенциала утрачена, а то, что осталось, быстро рассосется в реале.

Во всяком случае, сейчас не время кручиниться о том, что мне недоступно. Вот не случилось ли при разрушении самадхи чего‑нибудь плохого в реале – вопрос был не праздный. Я попытался просчитать последствия: оказалось, что если дело не дошло до землетрясения, то ничего особенного может и не произойти. Место было малонаселенное и, за исключением небольшого старого горного разлома, общий фон в округе был скорее положительным. Ну, образуется там зона, которую люди и звери будут избегать. Так, ничего особенного, для того же Иоганна только лучше. И все же я себя просто успокаивал – на самом деле там могло произойти все что угодно, вплоть до глобальной техногенной катастрофы.

И все‑таки сейчас более насущным было определиться, где я нахожусь и что могу сделать, так как без ответа на эти вопросы мне не выбраться отсюда быстрее. Если вы думаете, что ангелу выбраться из ада, как раз плюнуть, то смею вас разочаровать. На самом деле инферно – это что‑то вроде кочана капусты из листьев параллельных и уходящих в его глубь миров, и что там творится, фактически никому неизвестно. Ангелов пускают только в определенные, заранее оговоренные места, да еще в самые верхние «легкие» миры чистилища. Мне же сейчас выпало «счастье» оказаться в самой глубине этого кошмара. Единственным выходом отсюда, который я знал, была возможность постепенного «всплывания» души в более легкие миры, но мне это, по всей вероятности, не грозило.

Итак, я, проведя экспресс‑анализ собственного положения, пришел к неутешительному выводу: отсюда нужно «делать ноги», но как делать, у меня не было ни малейшего понятия. А раз не было намеков, то нужно было делать хоть что‑то, например, встать и пойти куда‑нибудь.

Я еще раз осмотрелся в темной чаще – было похоже, что стало светлее, или это у меня глаза привыкли? Думаете, какие глаза в аду и к чему им там привыкать? Честно сказать, и я так думал, и не только про глаза – я боялся представить, как сейчас мог бы выглядеть. Здесь были свои правила игры, и мне эти правила были совершенно незнакомы. Поэтому в первую очередь я со страхом посмотрел на руки, ноги и даже заглянул за спину. И не ухмыляйтесь! Представляете, каково вдруг обнаружить у себя за спиной драконий хвост? И то, в лучшем случае.

Но у меня случай оказался просто превосходным: две руки, две ноги, никаких хвостов, а то, что босые ноги больше на ласты похожи – это уже мелочи. Поэтому я, уже весело лязгнув своими немного странными зубищами, приступил к осмотру местности.

Тоска – этому унылому пейзажу соответствовало только одна характеристика. Все эти страшные черные коряги существовали здесь вопреки здравому смыслу. Ну должна же быть хоть какая‑то зелень? Не могла же вся эта гниль вырасти вот такой? Или могла? Я опять забыл, где нахожусь – тут и не такое вырастет, и дай бог (или кто тут у них за главного?), чтобы это не выросло прямо на тебе или в тебе.

Мне стало настолько тоскливо, что я решился на эксперимент: а что если чуток «высунуться» из‑под зеркальной защиты кольца, вдруг меня вообще выбросит из инферно? Надежды были мизерными, а эксперимент крайне опасным, но мне так не хотелось надолго здесь оставаться, что я пошел на риск: взял и начал медленно стаскивать кольцо с пальца, одновременно осматриваясь по сторонам.

Однако положительный эффект был только в самом начале: я словно стал лучше «слышать» и «видеть», но одновременно с реактивным воем на меня стала наваливаться мрачная тяжесть. Я не очень понял, что произошло, но нашел себя лежащим на том же месте, в котором начал эксперимент. Правда, об этом приходилось только догадываться по общей обстановке, так как теперь весь гнилушник был повален в радиусе нескольких десятков метров, и лишь болото продолжало невозмутимо и спокойно вонять и побулькивать в темноте.

У меня же настроение было, словно баржа с дерьмом утонула. Хорошая терапия: минуты не прошло, а депрессняк такой, что будь я человеком – впору было бы вешаться. Но я не человек и поэтому быстренько заставил себя позабыть все лирические настроения, а так же расстройства по поводу того, что быстрая эвакуация отсюда мне не светила, если вообще хоть что‑то светило, кроме этого хмурого рассвета.

Я решил воспринимать мрачную действительность такой, какая она есть: слева болотина, больше похожая на сточную канаву, справа пародия на лес, состоящий из немыслимого переплетения каких‑то гнилушек. А вот между ними можно было двигаться, причем, судя по слабым намекам на некоторую вытоптанность, эта кромка между двумя бедами служила кому‑то тропой.

Пробираясь по ней я задумался, хорошо это или плохо: предполагаемая обитаемость этого захолустья? С одной стороны будет возможность что‑либо разузнать, с другой – первый же встречный обитатель вполне может мной позавтракать. Да, судя по тому, что светало, именно позавтракать, если конечно, встреча не будет отложена до обеда.

Ведь как тут может быть? Ограничений по размерам, как и по внешнему виду или внутреннему содержанию, потенциальных жителей сей юдоли зла я не знаю, а из оружия борьбы у меня… я взглянул на мощные когти на руках и еще разок лязгнул зубами. А не так уж и плохо, во всяком случае, травоядным барашком я всяко не являлся! Да и какая тут трава для барашков? – я уже битый час брел по совершенно не меняющейся местности, и заподозрил бы, что хожу вокруг болота, но светлая кромка у одного из горизонтов не меняла положения, с чего можно было понять, что я иду по прямой. Хотя какое это имело значение здесь, где правила игры устанавливал сам дьявол?..

…Однако неплохая же у меня реакция! Только заметив мелькнувшую в воздухе серую тень, я кубарем прокатился вперед и услышал клацнувшие в воздухе зубы, причем не свои. Не вставая с четверенек, я мгновенно обернулся назад и оскалил зубы. Навстречу мне в «утренних» сумерках мерцал желтоватой белизной гораздо более внушительный оскал, чем мой. И принадлежал он огромному зверю, которого с некоторой натяжкой можно было назвать волком. Так мы и стояли с минуту друг против друга, рыча и скалясь. Видимо, впечатленный своей первой неудачей, зверь не хотел повторять ошибку, а я, естественно, нападать тоже не спешил, одновременно соображая, что убежать я от этой зверюшки не смогу.

Все‑таки волк не стал долго думать и повторил бросок, целя своими клыками мне прямо в горло. И вот тут мне пришлось приятно удивиться. Мои, незаконно приобретенные в астрале и вяло работавшие в реале навыки каратэ и всякой прочей борьбы вдруг расцвели пышным цветом в этих экстремальных условиях. Я сам не успел сообразить, как сел на пятую точку, опять оставив раскрытую пасть над собой. Но теперь я не просто бесславно ретировался с линии атаки, а подставил одну руку под горло зверя, чтобы тот не цапнул меня, и одновременно второй нанес несколько резких ударов по грудной клетке. При этом меня посетило совсем не ангельское сожаление о том, что делаю я это не двумя руками – иначе остановка сердца животинке была бы обеспечена.

Мы опять замерли нос к носу, но теперь волк уже не скалил зубы, а как будто не знал, как удрать целым с места встречи. Настолько его вид потерял решительность. Я тоже стал вести себя если не по‑ангельски, то хотя бы по‑человечески: встал на ноги и попытался заговорить.

– Ну что, ничья? – спокойно спросил я у зверя. – Давай хоть поговорим, что ли?

У меня не было никакой надежды на понимание, но что еще прикажете делать? Вы же разговариваете со своими собаками? Вот и я… но каково было мое удивление, когда волк, как будто глухо пролаял в ответ, но в звуках угадывалась речь:

– Мне… трудно говорить.

Мы так и замерли, смотря друг на друга. Не знаю, что ожидал зверь, но я в этот момент оторопело переваривал информацию. Вот ерунда – всего‑то в реале провел с месяц, а забыл, что в астрале могут быть разговаривающие звери, и не только звери, но и стулья, например. Вместо того чтобы удивляться, нужно было быстренько, пока волк не сбежал, разузнать, что тут и как, и прежде всего – кто он на самом деле? Это был далеко не праздный вопрос: я совершенно не представлял, как устроены внутренние миры инферно и как тут проявляются ангельские и человеческие сущности. Поэтому я осторожно начал говорить:

– Я тебе не враг, но ты уже понял, что биться со мной насмерть тебе не выгодно. Давай попробуем договориться. Может, мы найдем какую‑то выгоду.

Волк молчал, продолжая неподвижно смотреть на меня. Но его клыки уже не были обнажены в угрожающем оскале, а шерсть на шикарном темном загривке не топорщилась дыбом.

– Ну ладно, – не выдержал я настороженного ожидания. – Я пошел, а ты как хочешь!

Я и в самом деле встал и, демонстративно отвернувшись, пошел дальше по тропе. Думаете: ну и болван – повернулся к своему врагу спиной. Правильно думаете, но я, может и болван, но не до такой же степени. Пошел‑то я пошел, но пренебрегая болью, чуть‑чуть высунулся из‑под защиты, чтобы чувствовать приближающееся злобное внимание волка сзади.

Поэтому, спокойно шлепая своими ластами по тропе, я внезапно растянулся на земле и пропустил над затылком серую тень, а потом наподдал ей кулаком куда‑то в мягкие места между задних лап. Похоже, я «неосторожно» заехал серому по весьма чувствительным местам, так как округу огласил такой вой, что от него могла застыть не то, что кровь в жилах, а даже вонючая бурда в соседнем болоте! Если честно – мне даже стыдно стало – мог же ведь просто легкого пинка отвесить, кто тут ангел, а кто бес? С другой стороны на такую откровенную подлость и злобу, такой ответ был в самый раз.

Когда я поднялся, волк оказался у меня на пути. Он сидел смешно понурив голову и жалко поджав хвост. Сделав пару шагов вперед, я остановился и вопросительно взглянул на теперь уже не столь воинственно настроенного зверя:

– Ну и что с тобой делать?

– Ты… должен убить меня… – пробурчал зверь.

– Никому и ничего я не должен, – беззаботно ответил я.

– Ты не понимаешь… – волк почти рычал в землю. – Кто‑то должен убить, или ты или я.

– И почему это?

– Ты что не знаешь? Иначе рано или поздно придут снуфы и заберут к себе. Лучше умереть.

– Слушай, а давай я возьму этих снуфов на себя. Они что, какие‑то нюхальщики? – меня очень заинтересовали эти сущности. – Больно уж похоже на вынюхивание.

– Они вынюхивают тех, кто пытается делать добро! – волк совсем разговорился, и его речь становилась все разборчивее.

– Ага, все ясно! – я был почти уверен, что это те, кто мне был нужен. Скорее всего, это инфернальные ангелы‑надсмотрщики, а проще сказать, черти. Поэтому я сразу спросил. – А как их найти?

– Ты что, с ума сошел? Кто же их ищет? Они сами кого надо находят и потом издеваются всласть. Я ведь не все время волком был… – серый собеседник немного помолчал и спросил. – Что ты сделал, когда я на тебя прыгнул?

Мне стало неудобно за свой удар ниже пояса, и я промямлил:

– Ну извини, немного больновато получилось…

– Нет, когда я прыгнул, словно наткнулся на что‑то… необычное… нет, прекрасное. Я даже забыл, что такое бывает. Что это было?

– А‑а! – дошло до меня. – Это я был, просто приоткрыл немного защиту.

Волк долго молчал, неотрывно смотря на меня, и наконец прошептал:

– Неужели ты настоящий ангел?

– Ну да, ангел Буль, а что? Немного некстати здесь, но так уж вышло… Лучше скажи, кем ты раньше был?

– Ты не понимаешь… – продолжал шептать волк, и у меня сложилось впечатление, что он готов разрыдаться, пусть и не крокодильими, но вполне волчьими слезами. Однако слез так и не последовало, а зверь продолжил. – Пообещай мне, что если я тебе помогу, ты вытащишь меня отсюда!

– Хорошо, какие проблемы? – я попытался придать голосу беззаботный оттенок, но волк сам пошел на попятную:

– Нет! Все не так! Я знаю, мне нельзя ни о чем никого просить. Не обещай мне ничего, я сам помогу тебе, пусть эти снуфы забирают и меня.

– Слушай, я уже по самые уши заинтригован. Я понял: любая торговля только на руку инферно, так что не будем ставить никаких условий и просто посмотрим, что у нас получится. А для этого расскажи мне о себе и об этом месте.

Я устроился рядом с волком на сухой кочке и приготовился слушать. А послушать тут было что. Сначала Шерман (так когда‑то его звали) рассказал, что уже не помнит, какую жизнь живет в этих мирах, каждый раз попадая во все более ужасные условия. Он смутно припоминал свою жизнь на Земле, сопровождающуюся насилием и даже убийствами. Угодив в эти мрачные места, он постепенно терял человеческий облик, пока совсем не превратился в зверя. Все эти миры объединяло одно правило: здесь, чтобы выжить, нужно было убивать, издеваться, использовать, обманывать – другими словами, делать все, чтобы подавить волю всех окружающих.

Он не был дураком и еще в человеческом облике попытался вырваться из этого порочного круга, тогда‑то и познакомился со снуфами. Насколько Шерман знал, они могут выглядеть по‑разному в разных мирах. Тогда и он сам‑то был уже больше похож на обезьяну, чем на человека, а эти твари выглядели вообще отвратительно: противные серые свиньи на двух ногах в темных балахонах. Ему явно было трудно об этом вспоминать, он только сказал, что эти муки были не физическими, а скорее какими‑то кошмарами. Но в результате этих пыток он очнулся в еще более унылом месте и ни о какой помощи ближним думать уже не мог.

Конкретно в этом мире было много разных существ, но для всех было характерно одно: они уже давно утратили человеческий облик в беспощадной борьбе за выживание. А те, кто ими правил, и отродясь людьми не были.

Я прикинул в уме, что мне крупно «повезло» угодить в самые нижние слои преисподней, откуда почти никто не возвращается. Но я привык смотреть на все позитивно, и поэтому обрадовался, что успел остановиться до того, как воткнулся в самое ее дно – мне не улыбалось ползать пусть и светлой, но двухмерной кляксой – вот оттуда мне уже точно было бы не выбраться. А сейчас у меня, кажется, появился если не друг, то, по крайней мере, инфернальный напарник. Тем более в таком мире, независимый и, в общем‑то, честный серый убийца был лучше, чем пресмыкающийся и заискивающий трус и, в конечном счете, тоже убийца.

Шерман в общих чертах обрисовал, что знал об этой стороне. Я же не стал вдаваться в подробности, решив обсуждать детали по ходу дела, а сейчас предложил искать здесь главных: тех, кто помыкает ими всеми. Волку же посоветовал:

– Сдается мне, что ты, испугавшись этих снуфов, сделал свою главную ошибку: отказался от попытки вернуться за шаг до победы. Ведь, не отрекись ты от своих светлых желаний, и тебя выбросило бы в более легкий мир, а не вниз. Но легко давать советы, посмотрим, что у нас получится.

– Садись мне на спину, я хоть и не лошадь, но все быстрее куда‑нибудь дойдем, – прорычал серый напарник, и я, как Иван дурак или царевич (что вполне могло быть одним и тем же), взгромоздился к зверю на спину, вцепившись в загривок и поджав ноги.

Шерман был большущим волком, но и я в своем слегка звероподобном виде был не таким уж маленьким. Тем не менее, он довольно ловко потрусил по тропе с неслабым грузом на хребте, а мне только и оставалось, что осматривать унылые пейзажи. Я балансировал на спине зверя, вцепившись в загривок и поджав ноги – не лошадь, конечно, но на среднего осла мое транспортное средство вполне тянуло.

Не знаю, сколько мы так проскакали, может час, может больше, но вскоре черные дебри мертвых гнилух закончились, и мы вышли на открытое место. Эх, глаза б мои не видели этого пейзажа! Вот какие у вас ассоциации с открытым местом? У меня например: свежий воздух, солнышко, поля, тополя… а тут, такая вонища, что кажется зажги спичку и все взорвется! Да бог с ней, вонищей – сам пейзаж был просто отвратительный: представьте себе самую гадкую сточную яму и увеличьте ее до размеров приличного озера или, вернее, болота. А теперь в середину этой булькающей и чавкающей мешанины поместите несколько спин огромных серых бегемотов, добавьте мух и ворон, и натюрморт готов – извольте кушать. Что, неохота? А эти гигантские зверюги что‑то там, в самой середине этой мерзости, с большим удовольствием и громким чавканьем пережевывали.

Я слез со спины остановившегося волка и, гундося в зажатый нос, спросил:

– И что это все значит?

– Там. Смотри, – коротко ответил серый.

Я проследил за его взглядом и, всмотревшись, заметил на дальнем конце этой вакханалии жидких отходов стайку копошащихся в болоте созданий, чем‑то смахивающих то ли на людей, то ли на обезьян. Разглядеть их было сложно, но не из‑за расстояния, а из‑за скудного освещения. Я вдруг с ужасом понял, что в этом мире нет цветов, все вокруг было черным, серым или светло‑серым. На появление солнца в тусклом небосводе не было никакой надежды – такими глупостями здесь народ не баловали.

– Это то, что осталось здесь от людей? – переспросил я Шермана и получил в ответ утвердительный кивок серой лобастой морды.

Неожиданно волк добавил:

– Не только они, – и, мотнув мордой в сторону бегемотов, сказал. – Эти тоже из бывших обжор на Земле.

– А почем ты знаешь?

– А когда очередной жертвой закусываешь, то ее мысли часто наружу лезут, – не стал хитрить хищник. – А вот черти невкусные – горькие. Их если только из морального удовольствия рвать на части приятно.

– Экий ты кровожадный! – грустно возразил я на такие гастрономические откровения.

– Ты просто не в курсе, – спокойно ответил волк. – Разве не заметно, что в этом мире нечего есть? А голод, между прочим, здесь просто ужасный, бесконечный и сводящий с ума.

– А я что‑то и не проголодался, – заметил я, продолжая затыкать нос. – Тут, скорее, стошнит!

– Ну, кому как повезет, но я пока неедящих не встречал. Всегда или ты съешь, или тебя съедят, – объяснил здешние законы вежливости серый приятель. – Кроме того, здесь нет огня и нет живых растений, так что есть приходится только друг друга.

– А нельзя как‑нибудь по‑другому? – осторожно спросил я, представляя, как мне придется закусывать вымоченными в дерьме бегемотами. Это какой же голод должен быть, чтобы такое есть, да еще в сыром виде?

Ответом мне было суровое мотание головой – Шерман предпочитал молчать, если было можно обходиться без слов. И все‑таки он добавил:

– Здесь каждый защищается, как может: эти обжоры наращивают массу тела и толщину шкуры, а та мелюзга сбивается в стаи под покровительством какой‑нибудь дряни из чертей. Да сейчас сам увидишь…

– Мы что, мы к ним пойдем? – попытался выведать я план предстоящих действий.

– А есть варианты? – буркнул немного недовольно волк.

– Нет, – вздохнул я в ответ.

И в самом деле, пока я ничего не понимал в этом мире, и не мне было указывать, что кому делать. Вдоволь налюбовавшись вдохновляющим тошноту пейзажем, мы стали месить ногами грязь вокруг вонючего болота по направлению к копошащимся вдали существам.

Вскоре я смог рассмотреть, чем занимаются эти маленькие уродцы. Они ковырялись, кто по колено, кто по пояс в болоте, что‑то там вылавливая и собирая в корзины из грубо сплетенных ветвей – видимо из того же мертвого леса. Вид их был ужасен, если учесть, что когда‑то это были люди. Этих, больше похожих на безволосых шимпанзе существ, было невыносимо жалко: их труд был не только безрадостен и тяжел, но и просто отвратителен.

Я уже полетел к несчастным, как говорится, расправив крылья и набрав побольше воздуху для пламенной речи в защиту прав обиженных и угнетенных, как почувствовал, что мой зад, вернее штаны меня не пускают. Оглянувшись, я увидел, что они крепко зажаты в тисках волчьей пасти. Мой, полный возмущения вопль был прерван рыком:

– Куда прешь, самоубийца!

Так что мне на ходу пришлось перекроить праведное возмущение в осторожный вопрос:

– А что, нельзя?

– Если хочешь чтобы тобой закусили, то можно, – волк обнажил свои зубищи то ли в оскале, то ли в ухмылке – поди тут разбери. Я вдруг вспомнил про свои, тоже немалые зубищи и спросил:

– Слушай, а я‑то на человека похож?

– Ты самый человекообразный в этом мире, – волк с трудом выговорил мое высоконаучное определение и добавил. – Даже одет, как человек. Морда, правда, подкачала, но не настолько как у них или у меня. Сдается мне, что ты все‑таки черт, а не ангел.

Я удивленно смотрел в серые глаза и не мог понять, шутит ли эта зверюга или говорит всерьез. В любом случае узнавать в деталях подробности своего уродства мне расхотелось, как и доказывать что я не тот ангел, а этот. Не один ли бес? Доказывать свою сущность здесь надо делом – словам все равно никто не поверит. Поэтому я деловито спросил:

– Они опасны?

– Я же говорил, здесь опасны все! Неопасных давно съели, – и мне опять были явлены клыки во всей их устрашающей красе. Шерман смилостивился и пояснил. – Я, например, с такой стаей не справлюсь. И тебя, вот такого, без подготовки они просто на клочки разорвут.

Я постоял, подумал и решил:

– И все‑таки я пойду. Если меня разорвут, то я хоть из этого мира вырвусь, и надеюсь не вниз. А ты, если не хочешь проваливаться дальше, в драку не лезь!

Шерман был явно озадачен таким логическим вывертом, так как больше не сказал ни слова. Только уже из‑за спины я услышал тихий рык:

– А про снуфов забыл?

Я не стал отвечать, так как отвечать было уже некогда. Впереди серый народец выкарабкивался из навозной жижи и группировался в оборонительно‑атакующие порядки. То есть человечки побольше вышли вперед, вооруженные дубинками и острыми камнями. Вырабатывать разные научные тактики времени не осталось. Поэтому я решил просто поднять руки кверху и трубным гласом возвестить:

– Братья и сестры, я пришел к вам с миром! Я хочу пом… – почему‑то моя аудитория не стала не то что рукоплескать или молиться, а даже не дала минуты изложить мирные инициативы. Мой лоб посетил немалый булыжник. Хорошо, он был на излете и я не потерял сознания, а только плюхнулся задом в грязь. В отличие от меня, агрессивно настроенные аборигены сразу же воспользовались позиционным преимуществом и гуртом бросились на меня.

Но булыжник благотворно подействовал не только на их храбрость, но и на мои бойцовские качества, которые раз уже меня спасли при встрече с волком. Все произошло мгновенно. Я сумел отбить одного, второго – эти уродцы с их бараньим весом отлетали от меня как теннисные мячики, но проблема была в их количестве. Уже после второго удара в одну мою руку вцепился зубами один из самых шустрых, я еще отбил третьего, и начал колотить нападающих теми, что повисли у меня на руках, но понял, что это конец.

Хорошо, волки народ свободолюбивый, а еще, если учесть, что в шкуре волка был упрямый человек, то станет понятно, что Шерман не остался наблюдать за этим безобразием со стороны. Надо мной мелькнула серая тень и брызнула кровь, сопровождаемая многоголосым воем. Я, почувствовав, что хватка моих противников ослабла, быстро подключился к драке, то есть заорал благим матом:

– Всем стоять! – и поймал своего, уже можно сказать, серого друга за загривок.

Как ни странно, это подействовало и все замерли, удивленно уставившись на меня. Судя по дикой головной боли я догадался, что опять немного высунулся из под своей брони. Ну конечно, им здесь ангела увидеть, все равно что ясное солнце посреди полярной ночи. Но и мне такие фокусы терпеть несладко. Ай, ладно, все равно здорово! Зрелище было – закачаешься! Кучка перемазанных в грязи и истекающих кровью уродов, включая меня с волком, замерла в немом восторге пытаясь определить, что же такое хорошее на мгновение их посетило?

А я про себя клял на чем свет стоит свою тупость: ну почему заранее не подумать, что нужно являть свою сущность народу, вместо того чтобы лекции о вреде курения читать? Но себя не поколотишь – к тому же с этим превосходно справились мои маленькие оппоненты. Я мельком взглянул на руки и впервые поблагодарил местное правление за то, что я не совсем человек – оказалось, мне почти не причинили вреда – настолько крепкая шкура покрывала мои конечности. Чего нельзя было сказать об одежде, но все равно, какой бы драной, грязной и серой она ни была, я на фоне всех окружающих красовался почти царским облачением.

Однако терять миротворческую инициативу, подпертую сзади клыками Шермана, было нельзя, и я стал расширять занятый мною плацдарм внимания:

– Друзья! – я понял, что более глупого начала после столь энергичной потасовки было невозможно придумать, но невозмутимо продолжил. – Вы можете мне не поверить, но имея перевес в силах, мы с волком не имеем никакого желания или нужды нападать на вас. Более того, я хотел бы побольше узнать о вашей жизни и может быть чем‑нибудь помочь, – как‑то противно пресно все это прозвучало и я, скривившись, добавил. – А вообще‑то, ребята, покажите‑ка вы мне, чего вы там копаете в этом дерьме!

Этот вопрос «ребята» поняли сразу и, засуетившись, потянули меня за рукава к своим плетеным корзинам. В ближайшем же кузове обнаружилась куча просто душераздирающих по своей противности и величине червей. Они были размером до полуметра и толщиной в два пальца, к тому же скрипящие хитиновыми кольцами и покрытые щетиной.

Из сбивчивых, но деловых объяснений маленького народца я понял, что червей они не едят – те были несъедобны для людей. Оказывается, здесь была отработана тонкая технология выживания. Вся эта вонючая гадость медленно текла по болоту уходя куда‑то дальше. Бегемоты жрали что‑то там, прямо посередине, а течение тащило их особо калорийное дерьмо прямо к берегу. И уже здесь в нем разводились эти черви в огромных количествах.

Я был бы в восторге от такой экологической цепочки, будь она хоть на йоту эстетичнее. Вся дьявольская шутка заключалась в том, что эти несчастные были интегрированы в эту цепь выживания. Они постоянно должны были набирать определенное количество этой извивающейся гадости и относить своему благодетелю: Момону.

Тут у меня от их сбивчивых объяснений мозги съехали в кучу – я никак не мог понять, что это такое. В конце концов, я решил сам посмотреть на их покровителя, но для этого нужно было еще насобирать червей. Я обреченно взглянул на Шермана – в ответ мне опять укоризненно покачали головой.

– Ну и ладно, ты все равно не поможешь, – пробурчал я и, вздохнув побольше вонючего воздуха, пошел за бедолагами в черную жижу.

Странно, но мой нос никак не мог привыкнуть к этим миазмам. Однако, глядя на покрытые язвами тела несчастных существ, я вспомнил, что запахи здесь еще не самая страшная пытка и полез руками в дерьмо. Работа спорилась – благо червей там было немеряно. Главное было все время переступать ногами, чтобы они не присасывались к коже. Как мне объяснили, от этого‑то и образуются язвы. Довольно быстро мы набили все корзинки и выбрались на берег.

Народец окончательно принял меня за своего и, воодушевившись хорошим сбором, потянулся к своей цели. Я взял пару корзин у самых маленьких особей, возможно женского пола (разобрать это было весьма трудно и совершенно непривлекательно) и потащил их вслед за всей стайкой куда‑то через все те же чахлые заросли гнилух. Шерман с независимым видом плелся сзади.

После получаса ходьбы мы вышли на сухую поляну, и я, не удержавшись от удивления, выдохнул:

– Ух ты!

Да и как тут было не удивиться, когда таких мутантов я, пожалуй, даже в самых извращенных мирах не видывал. Только теперь до меня во всей красе дошло, почему я ничего не понял в объяснениях серых обезьяноподобных человечков. Передо мной на верхушке возвышенности возлежала гора, в своей совокупности представляющая собой жуткий гибрид динозавра, свиньи, слона, коровы и бог знает еще чего. От динозавра у нее были размеры и хвост, от свиньи – огромное рыло с маленькими глазками и копыта, от слона – бивни, огромные уши и серая толстенная шкура, а от коровы – бесстыдно выставленное на показ толстенное вымя с шестью сосками и рога. Ко всему прочему по хребту шел какой‑то прямо драконий ряд шипов.

Первое впечатление от развалившегося на боку «благодетеля» Момона осталось самое неприятное. А Шерман гавкнул сзади, как отрезал:

– Это стопудово не человек.

– Нет, ты ошибаешься, – прокомментировал я. – Не сто, а гораздо больше пудово.

Пока мы перешептывались, стала ясна вся экологическая цепь: страшненькие малыши подтащили к морде свои корзины и стали ссыпать червей прямо в какой‑то лоток. Огромный пятак зашевелился из стороны в сторону, видимо учуяв отвратительно воняющий деликатес. Наконец, открылся один маленький красный глаз и гора довольно хрюкнула. Я хотел тоже подойти поближе, но за спиной раздалось ворчание Шермана:

– Подожди, пока эта тварь наестся, если конечно не хочешь, чтобы тобой закусили вместе с червями.

Я благоразумно послушался совета и продолжил рассматривание умильной сценки: трехэтажная свинья, так и не встав на ноги, хрустела червячками под радостные уговоры ее почитателей. Еле дождавшись окончания трапезы, я двинулся к животинке с твердым намерением выяснить, кто она такая есть, но был остановлен на полпути моими новыми коллегами по сбору червей. Они зашикали на меня и замахали руками. Я остановился, недоуменно на них воззрившись, а они подбежали к брюху развалившейся на боку туши и дружно припали к огромным соскам вымени.

Меня чуть не стошнило от всего этого, но я сумел подметить, что человечков было ровно шесть – столько же, сколько сосков. Значит, лишние здесь не выживали. Вздохнув, я подождал еще, пока вся маленькая компания не насытится. Все стало ясно, к тому же еще и волк пояснил, что эта рогатая свинья еще и охраняет своих кормильцев. Инфернальная экологическая цепочка для человечков замкнулась, ну если не считать того, что их в конце концов тоже кто‑нибудь когда‑нибудь съест.

– Все, мне надоело смотреть на эту тошнотворную идиллию, – проворчал я волку и направился к свиному рылу гиганта.

Момон продолжал спать, довольно похрюкивая и пошамкивая во сне. Меня с чего‑то разобрала прямо неприличная для ангела злость и я, поняв, что на мои оклики эта скотина не откликается, взял и слегка пнул ее прямо в пятак. Ну может не слегка пнул… но что эдакой громиле от моего тычка сделается? Нельзя же сразу так спросонья обижаться! Ее, можно сказать, ангел посетил, а она, прямо по‑свински возмущенно хрюкнула и принюхалась, а потом, наверное, запах мой ей не понравился, и она, сволочь такая, чихнула!

Если вы думаете, что я ей сказал: «На здоровье!», то вы сильно ошибаетесь. Так как при всем желании я не смог бы до нее докричаться. Да и не до того мне было – нужно же хоть как‑то стереть с себя все эти ее сопли, слюни и остатки червей, а затем топать пару сотен метров обратно. Хорошо еще я плавно приземлился в какую‑то очередную лужу, а не влепился в корягу. Когда я во второй раз подошел к милой скотинке, она уже не спала. Наученный опытом, я осторожно, соблюдая этикет, встал сбоку, так чтобы она меня видела, и спросил:

– Привет, темный коллега! Говорить можешь? – при этом я чуть‑чуть «высунулся» из‑под защиты, рискуя очередной головной болью, но на этот раз все прошло удачно. Свинообразный слон (или слонообразный крокодил) не стал плеваться и даже не стал пытаться мною закусить. Поэтому я решил простить его за чихание, так как к моей великой радости это хрюкотало заговорило. Лениво, нечленораздельно, но все же заговорило! Понятно – где уж тут члены разделять, когда во рту эдакие грабли из бивней с кривыми зубами.

– Шы што шут шелаешь?

Было не понятно, то ли я тут, то ли я шут, но какая разница, если перед вами возникает возможность хоть что‑то узнать о сильных мира сего? Так что я, очень обрадовавшись, затараторил:

– Да я по ошибке влетел к вам в мир, а теперь не очень разберу, как отсюда выбраться!

– Не мельшеши, – чавкнул свин, и повернулся на брюхо, так что дрогнул весь холм, а собиратели червяков испуганно прыснули в сторону волка, забыв, кто тут враг, а кто покровитель. Разглядев меня двумя маленькими глазками, слоносвин продолжил допрос. – И шо шы ша шип?

Я напряг все свое воображение и, кажется, догадался, что это не шиш с шипом, а вопрос: «Что ты за тип?»

– Я не тип, я ангел, вроде тебя, просто с астрала влетел прямо сюда.

– Не мошет быть! – хрюкнуло внутри огромной пасти. – Шуда прошто так не попадешь и не выйдешь!

Кажется, свин начал лучше прого