В дипломатических отношениях

«НАМ НЕ СТРАШЕН СЕРЫЙ ВОЛК!»

 

Проснувшись, они сразу вспомнили события вчерашнего вечера. Здоровенная буханка лежала на столе реальным доказательством того, что похищение Глеба — факт. С большой долей неловкости и волнения — при всем сознании своей правоты — ожидали они появления тренера. Валька даже высказал мысль, что Корженевич вообще больше не придет.

— Куда ему деваться! — возразил Сергей. — От заработка Глеб еще никогда не отказывался.

Позавтракав, самбисты улеглись загорать на утреннем солнышке. Шло время, Глеб не появлялся.

— А может быть, и впрямь не придет? — спросил Кирилл.

— Отчего же ему не приходить? — вдруг раздался голос Корженевича, поразивший их, как гром с ясного неба. Они мигом повскакивали. Глеб, неизвестно когда пришедший, сидел рядом с ними на камне и рассматривал их. Самбисты быстро выстроились.

Все так же, сидя на камне и постегивая себя прутиком по ноге, Глеб молча, с недоброй усмешкой смотрел на них.

— Так отчего, Кирилл, я не должен приходить, по-твоему? — повторил он.

Наступило неловкое молчание.

— А мы, Глеб, беспокоились, не простудился ли ты вчера, — ответил вместо Кирилла Сергей, нагловато глядя ему в глаза. — Ты ведь, говорят, бегаешь по вечерам, а нынче вечера холодные стали..

— Н-да, так, так. Бегаю, значит, по вечерам. Ясно, ясненько, — не торопясь, проговорил Корженевич, разглядывая самбистов. Они стояли навытяжку. Глеб не торопился командовать «вольно» и продолжал с недоброй задумчивостью смотреть на них.

— Ну что ж, приступим, — промямлил он, вставая.

Урок пошел так и не так, как прежде. Глеб проделывал обычные свои упражнения, и борцы повторяли их. Но теперь он совершенно не следил за ними. Он работал сам по себе, а они как хотят. Куда делись его командирские окрики и энергичные замечания, лишь изредка он ронял словечко или делал небрежный жест. Поняли — хорошо, не поняли — ваше дело.

Самбисты мечтали о том дне, когда Глеб приступит к объяснению «передней подсечки». Это был коронный бросок Корженевича, он проводил его с такой молниеносной быстротой, что они никогда не могли уследить за началом движения. И надо же случиться, что этот долгожданный прием стали проходить сейчас! Глеб, вопреки обыкновению, выбрал для показа не Антона, а Валентина. И это насторожило самбистов — значит, бросок пойдет у Глеба за счет преимущества в силе, а не за счет технического исполнения. Но нет, Корженевич дал четкое объяснение биомеханической схемы броска, которая показалась им очень убедительной: подсекать ногу противника надо, когда она выставлена вперед; руки одновременно работают так, будто перебрасывают через плечо тяжелый камень. Самбисты приступили к отработке приема, Глеб же с демонстративным равнодушием стал на краю ковра, заложив руки за спину. Боже, как отличалась их топорная работа от его виртуозных бросков!

— Глеб, где у меня ошибка? — закричал Сергей.

— Странное дело, такой талантливый ученик, вчерашний урок прекрасно усвоил, а сегодняшний не может, — удивился Глеб. Он подошел, показал и снова отошел в сторону.

— Вчерашний? — наивно удивился Сергей. — А ты откуда знаешь?

— Давай, давай, елы-палы, работай, не паясничай! — зло ответил Глеб.

Сергей пожал плечами, изображая крайнюю степень недоумения.

Антон работал в паре с Женей. Ни тот, ни другой не хотели падать, и поэтому бросок у них совершенно не получался. Ответ Глеба Сергею к дальнейшим вопросам не располагал, и они, хоть и помирившиеся по решению совета республики, боролись молча, обмениваясь только сугубо деловыми репликами.

Вдруг совершенно случайно, вытягивая упирающегося партнера, Антон резко сменил ногу и подсек не выставленную, а стоящую сзади ногу Женьки, и тот упал так, что хлопок по ковру прозвучал с пушечной силой. Антон тоже не смог удержаться на ногах.

— Смотри-ка, что-то не так, ведь я подсекал не по схеме, а до чего же легко вышло.

Они стали пробовать иначе, но получалось еще хуже, болезненно заныли от ушибов голени.

Когда урок окончился, Глеб отпустил всех, подозвав к себе пренебрежительным жестом Антона. У того в ожидании предстоящих объяснений неприятно похолодело в груди. Но Глеб молчал. Открыв журнал, он что-то туда записывал. Это продолжалось довольно долго, дольше, чем требуется записать содержание одного урока.

Поднявшись, Глеб протянул авторучку. Первое чувство Антона, когда он увидел заполненный журнал, было негодование: после вчерашнего занятия прошел только один урок, а Глеб заполнил две графы. Но, прочитав запись, он без колебания подписался. В незаконной графе было написано: «Практические занятия по снятию часового», и против всех фамилий стояли крупные пятерки.

— Правильно? — спросил Глеб не без иронии.

— Правильно! — ответил Антон, прямо и дерзко поглядев ему в глаза.

Корженевич неожиданно закашлялся, опустил голову, собрал свои вещи и ушел не прощаясь. Антон стремглав побежал к озеру.

— Ай да Глеб! — Сергей расхохотался. — Ну и торгаш, ну и деловой человек! Вот уж не теряется, так не теряется! За свое собственное похищение выписывает себе деньги. И надо ж было сообразить — ничего даром не пропадает. Сколько занятие стоит? Два рубля? Значит, в два рубля оценил оскорбление своей личности? Не дорого!

— Еще и мешок наш у него, да и за хлеб деньги получил, — добавил Валька.

— И почему это мы не тебя похитили? — посочувствовал ему Женька.

Общее мнение было, что Глеб неверно объяснил прием, однако поди докажи, что это так.

— Никогда раньше не было, чтобы ни у кого ничего не получалось, — произнес Кирилл. — Конечно, бросок сложный, однако хоть приблизительно должно было получиться.

— Ребята, у нас с Женькой вот что однажды вышло, — сказал Антон. — Давайте разберемся.

Они вернулись на ковер. Все было верно в схеме Корженевича, но чего-то существенного не хватало. Бросок не шел. То, что предложил Антон, тоже никаких ощутимых результатов не давало.

— Чем неорганизованно галдеть, — сказал Кирилл, — разойдемся по одному, по два и будем думать, а после сопоставим.

— Кирилл, — с пафосом произнес Сергей, — ты еще сам не знаешь, какая у тебя голова. У тебя в самом деле министерская голова, и ты будешь первым из великих людей Камчатки. Я отчетливо представляю такую сцену: по Камчатке уже ходят троллейбусы, и люди спрашивают друг друга: вы сходите на углу Гагарина и Инылькана? Или приедут из дома отдыха и скажут: мы приехали из Инылькана. А их спросят: как дела в Инылькане? Да что там проспекты и дома отдыха! Со временем всю Камчатку назовут Иныльканией, и мы будем рассказывать, что видели самого великого Инылькана, который с нами иногда даже здоровался!

— Замолчи ты, соня, — отмахнулся Кирилл, — а то я расскажу твоим внукам, как ты регулярно просыпал свое дежурство и заготавливал сырые сучья.

Антон и Женя опять работали в паре; памятуя о недавней ссоре, оба в осторожных выражениях оспаривали мысли друг друга. Полная противоположность их мнений способствовала, однако, тому, что все неспособное выдержать критику сразу же отметалось. Они выходили на ковер, делали бросок, обращая внимание на то или иное, и снова шли к бумажке, рисуя новые силуэты и векторы, штрихуя площади опоры, и с каждым разом бросок становился чище. Это длилось примерно полчаса.

— Эй, ребята! — закричал Антон. — Давайте подытожим. У меня как раз наоборот, чем Глеб говорит. Ну-ка, Женя!

И он довольно технично бросил Пильщикова, а затем дал обоснование схеме, по которой подсекалась стоящая позади нога противника, и, что особенно важно, в тот момент, когда она только начинала шаг. Иначе, чем советовал Глеб, работали руки. Эту схему опробовали все.

— Так, теперь слушайте меня, — выступил Женька. — А если у меня ноги короче, чем у партнера, или он стоит далеко, как я его тогда достану? Значит, надо подбивать ближайшую ногу. Только работать руками не так, как говорил Корженевич.

Критически проверив, приняли и Женькин метод, который был проще предложенного Антоном, а значит, и легче выполнялся.

На смену неустойчивому, тревожному настроению, которое угнетало утром, пришло чувство бодрое и радостное.

 

— Нам не страшен серый волк, — так определил Сергей причину общей приподнятости, — или, переводя разговор в сферу, доступную физикам, скажем: мы и сами с усами. Во время ужина Антон и Женя, отношения между которыми заметно потеплели, были вежливыми, как на дипломатическом приеме, и в их лексиконе появились даже такие слова, как «спасибо» и «пожалуйста».

Производственное совещание продолжалось и после ужина. На сытый желудок будущее представилось и вовсе в оптимистическом аспекте: как ни плохо Глеб к нам относится, бороться, кроме как с нами, ему не с кем. А бороться он должен обязательно — впереди первенство Союза. Это он сегодня демонстративно не боролся, а завтра будет. И по-настоящему. Значит, наблюдая за ним, надо не ворон считать, а запоминать, как и что он делает. А кто с ним борется, должен не просто нападать и сопротивляться, а перенимать его приемы, а уж если упал и не понял почему, снова стать в ту же позу, чтобы Глеб снова бросил, и второй, третий раз, но понять, в чем дело.

— И выделить специально перед ужином, как сейчас, время для анализа нового материала, — уточнил Антон.

— У меня, так сказать, мысль появилась, — начал Валька. — Нам надо не только новые приемы разбирать, но и в старых разобраться. А то, например, мне кажется, что бросок через бедро Глеб совсем иначе делает, чем нам объяснил.

— Господи боже мой! — воскликнул Сергей. — Всем сегодня в голову мысли приходят, один я, несчастный, только слушаю, восторгаюсь и больше ничего!

— Простите, вы на каком факультете учитесь? — любезно осведомился Женька. — Ах, на журналистике? И удивляетесь, что мысли в голову не приходят?

— Физиков опровергать мы будем физическими методами. — И, неожиданно подхватив Женькины ноги, Сергей перевернул его и уселся сверху.

 

6

ВОЛК ВСЕ-ТАКИ СТРАШЕН

ФУНДАМЕНТАЛЬНЫЕ ОТКРЫТИЯ

ЕСТЕСТВЕННОСТЬ И ЗАКОНОМЕРНОСТЬ УЧРЕЖДЕНИЯ

АКАДЕМИИ НАУК В РЕСПУБЛИКЕ

 

Но развеселились самбисты, как показало развитие событий, рано. До конца курса оставалось еще немало занятий, а Корженевич продолжал своеобразно их саботировать, подчеркнуто равнодушно излагая новое. И лекции свои он также отчитывал скучно и монотонно, не оживляя их, как прежде, примерами из своей практики. Однако не бороться он действительно не мог, и самбисты пользовались этим вовсю, они пристально наблюдали за ним и дошли даже до того, что заранее ставили себе задачи: сегодня вечером он нас будет бросать преимущественно подножками, а завтра — зацепом стопой и обвивом. Привычка осмыслять заставила их по-новому отнестись к вещам известным, казалось бы непреложным, и увидеть там много неожиданного. Все это шло на пользу делу. Когда Глеб устроил им контрольную работу на тему «Комбинации, завершающиеся броском через голову», он был поражен быстротой выполнения. Процедив сквозь зубы что-то о верхоглядах, он ушел домой. Но дома ему пришлось удивиться еще раз — сданные контрольные отличались четкостью, ни одна не повторяла другие, а над работой Сергея он особенно задержался, затем достал из ящика стола толстую тетрадь в черной клеенчатой обложке, свою «святая святых», куда заносил материалы для будущей книги «Тренировка мастера в борьбе самбо», и тщательно переписал в нее разработку и обоснование одной из комбинаций, предложенных Смородинцевым. С большой неохотой поставил он пять пятерок.

Так продолжалось несколько дней, а затем стиль борьбы Глеба резко изменился: боровшийся до этого в высшей степени технично, он стал употреблять почти только силовые приемы.

Состоялось экстренное совещание совета министров.

— Вот ведь чертов сын, — возмущались самбисты, — наверняка догадался, что за ним следят, и специально сбивает нас с толку.

Они настолько были уверены в зловредности Глеба, что им и в голову не пришла простая истина: следуя своей системе тренировки, он вплотную приступил к отработке выносливости. Но как бы то ни было, метод их учебы был подорван в корне: ни верных объяснений, ни практических демонстраций. Это было тем более неприятно, что по программе пошли самые сложные приемы и комбинации.

— Ну, братцы-министры, что делать-то будем? — спросил премьер.

Министры молчали.

— Слушайте! Сегодня головой буду я! — вдруг торжественно провозгласил Сергей. — Не зря же когда-то две ночи готовился к зачету по логике.

— Итак, образец ночной логики, — подхватил Женька.

— Итак, Корженевич сейчас работает силой и натиском. Значит, наша задача — выяснить подробности этого дела, то есть понять, каким образом он умудряется работать и три и четыре схватки подряд, оставаясь свежим…

— Как молодой огурчик, — подсказал Пильщиков.

— Каждый мыслит образами, понятными и дорогими ему, — Сергей поклонился в Женькину сторону и сел.

— Сергей, ты где родился? — спросил его Кирилл.

— В Вышнем Волочке, а что?

— Быть Вышнему Волочку Смородинцевоградом!

— А разве кто-нибудь в этом сомневался? — удивился Сергей.

Началась лаборатория силового стиля Корженевича. Что бы ни делал он на ковре, за ним пристально следили внимательные глаза его противников-учеников. На традиционном совещании перед ужином выкладывались в общую кучу и обсуждались крупицы дневных наблюдений. Именно так были сделаны крупнейшие открытия. Пильщикову принадлежала честь раскрытия великой тайны Глеба, которую тот не выдал бы и под пыткой: тайны его сокрушительного рывка. Вкладывая в рывок относительно не много сил и поэтому не уставая, Глеб легко выводил из равновесия противников, и ему частенько удавалось бросать партнера на спину тягой одних только рук. И Женька разгадал секрет этого движения!

— Эврика! — вскричал он однажды со страстью первооткрывателя. — Иди сюда, — позвал он Антона. — Держись крепко, не двигайся с места. — И сильно ударил его кулаком в грудь. Антон не шелохнулся. — Держись еще крепче! — И он указательным пальцем легко и быстро два раза подряд толкнул его в грудь. Антон замахал руками и вынужден был отступить, чтобы не упасть.

— Здорово! — восхитились самбисты. — Идея ясна!

Женьке уже больше ничего не пришлось объяснять — они сами все поняли. Тут же были надеты куртки, и начались двойные рывки. Очень трудно было, правда, точно уловить необходимый ритм. Но что дается сразу?

Следующее открытие сделали одновременно Кирилл и Валька — они обратили внимание на то, как Глеб гасит рывки: моментально расслабляется и в момент рывка тянется за партнером без сопротивления. («Как макарона», — прокомментировал Сергей.) Опираясь на это наблюдение, самбисты сделали чрезвычайной важности вывод о том, что, даже борясь в самом бурном темпе, Корженевич большую часть времени держится расслабленно, но за периодом расслабления следует бурное взрывообразное напряжение отдохнувших мышц. Не то что у них, ходят как деревянные!

— Товарищи! — сказал на одном из вечерних совещаний Сергей. — Происходит невообразимая путаница понятий. Никто, конечно, не обращает на это внимания, различные там философы или физики, но мой высокоорганизованный мозг не выносит хаоса. Где вы читали или слыхали, чтобы совет министров обсуждал проблемы биомеханической схемы передней подсечки или броска обвивом? Нигде! Функции совета министров — хозяйственные, внешне- и внутриполитические. А дела научные — это функция академии наук. Товарищи! У нас давно назрела необходимость в такой организации. Совет министров должен издать постановление об учреждении в Республике Самбо академии наук. Кто «за»? Единогласно!

— Тише, товарищи! — поднятием руки остановил он клики восторга и одобрения. — Тише! Президентом академии наук нашей республики я предлагаю избрать крупнейшего нашего ученого, — он возвысил голос, — автора фундаментального, основополагающего труда «Букварь», — он еще больше возвысил голос, — министра просвещения, любимца всех наших детишек, выдающуюся голову, — набрал воздуху и прокричал — Кирилла Инылькана!

— Ура! Ура! Ура! — прокричали министры, они же академики.

— Но, товарищи, — вкрадчиво продолжал Смородинцев, — где вы встречали академию наук без вице-президента? И уж скажите по чести: подходит ли на этот пост кто-нибудь больше, чем я? А на пост временно исполняющего должность главного ученого секретаря, так и быть, предлагаю академика Пильщикова, надо же и его как-то приобщать к науке…

Таким образом, двадцать четвертое июля вошло в историю республики как дата образования академии наук, и последующие вечерние заседания пошли под новой высокой маркой.

На очередном заседании двадцать пятого июля академик Ярыгин сообщил, что хочет доложить собравшимся о важнейшем открытии. Он вызвал президента академии на ковер и сказал:

— Дело касается ухода из удержания. Сегодня, когда я боролся с Глебом, он мне сбил все дыхание таким путем, смотрите…

Валька положил Кирилла и стал его удерживать, все время стараясь закрыть ему то грудью, то плечом рот, и Кирилл стал задыхаться, ему уже было не до борьбы.

— Встать! — резко скомандовал Антон.

— А что? — спросил Валька, струсив.

— Если кто-нибудь еще заметит подобные подлые приемы, так не преподносить их с восторгом.

— Я что… — стушевался Валька. — Я, конечно, не для всеобщего употребления. Что я, не понимаю, что ли? Я думал, может быть, в боевом комплексе подойдет.

— Брось, Валька, изворачиваться, — сказал Женька. — Ничего ты не думал. А для боевого комплекса не подойдет. Если ты вставишь мне в рот плечо в боевых условиях, так я откушу у тебя полфунта мяса, и ты уж никогда не будешь щеголять в шелковой маечке. — Валька покраснел. — А насчет Корженевича — предлагаю его на лекции спросить, как быть, если противник применяет подобные приемы, а судья не видит.

В создавшейся ситуации они должны были выкладываться до конца, если хотели выполнить свой долг, а они этого хотели. Было очень трудно, но их утешало, что оставалась всего неделя. Однако они не знали, что судьба отпустила им еще далеко не весь запас заготовленных ею для них каверзных испытаний..

 

 

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ЮНЫЕ, ГОЛОДНЫЕ, МОГУЧИЕ

 

1

«ИДУ НА ВЫ» ИЗ КОСМОСА

РЕФОРМА ПОСТЕЛЬНОГО ДЕЛА

ОЩУЩЕНИЯ ЖИТЕЛЕЙ ПОМПЕИ

В ИХ ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ