Генерал, Антон Иванович Деникин.

 

– В чем Антон Иванович видел причины поражения Белого движения и успеха Красной Армии?

 – Их было очень много. Во-первых, финансовые. Ведь наши «колокольчики», то есть рубли, которые папа печатал, невозможно было поменять ни на золото, ни на серебро... Затем недостаток знающих, подходящих людей. Взяв город или губернию, надо было формировать органы гражданской власти. А кадров-то не оказывалось!

– Белое движение – это цвет русской армии, а Красная состояла из необученного пролетариата...

 – Вначале. Поэтому мы чуть не дошли до Москвы. А потом Красную Армию возглавил Троцкий, он многого сумел добиться. Это был, бесспорно, по-своему талантливый человек. А Белой армии не удалось перестроиться на ходу, когда начались неудачи... Партия ярых монархистов, которая и слышать не хотела ни о какой другой форме правления, кроме монархии, называла папу и его единомышленников «левыми». А отец считал, что нужно провести референдум, чтобы русский народ сам выбрал, что ему нужно – царь, республика или конституционная монархия.

– Ваша жизнь в эмиграции началась в 1920 году. Что было труднее всего?

 – Скитания. Всюду папа чувствовал себя на чужбине, всюду было трудно. Что касается финансового положения, то оно было не самым тяжелым. Отец все-таки получал гонорары за свои книги, писал в разных русских газетах – «Последние новости», «Возрождение», «Иллюстрированная Россия». В английских и французских банках были деньги русского правительства, и Союз бывших русских послов, получивший к ним доступ, выделил отцу маленькую пенсию. В 1939 году она составляла 1800 франков в месяц. На троих было мало. Одежду покупали подержанную, экономили на всем.

– В двадцатые годы Париж оказался центром русской эмиграции, в том числе военной. Именно там был создан Русский общевойсковой союз, существовали десятки объединений гусар, гвардейцев, корниловцев, алексеевцев. Участвовал в них ваш отец?

 – Он отказался заниматься политикой за рубежом. И только возглавлял «первопоходников» – участников первых походов Белой армии, корниловцев. Их было в эмиграции не так много.

– Он верил в возможность свержения советской власти?

 – Верил. Но – как бы это сказать? – при помощи Божьей воли. В планы генерала Кутепова, с которым они очень часто встречались, он не очень верил и советовал ему быть осторожнее.

– Видимо, самыми трудными годами в жизни Деникина были пять лет, проведенные им в местечке Мимизан в годы фашистской оккупации Франции. Приходилось ли ему иметь дело с немцами?

 – Однажды немецкий офицер пришел к нам в дом в Мимизане, чтобы предложить переехать в Берлин, где отец мог бы работать с русскими архивами, которые немцы захватили в Праге. Папа спросил: «Это приказ или предложение?» «Как могу я вам приказывать! Решать должны вы сами», – вежливо сказал офицер. Последовал ответ: «В Берлин – никогда. Я остаюсь здесь».

 

 

– Но немцы арестовали вашу мать?

– Да, ее продержали в тюрьме десять дней. Это произошло после того, как немцы начали войну против России. Тогда стали задерживать русских эмигрантов и беженцев от четырнадцати до шестидесяти лет. Маму, которой было пятьдесят, арестовали, а отцу тогда было за шестьдесят.

– У вас в доме в Мимизане бывали советские солдаты...

– Это были пленные. Они рассказывали, что для того, чтобы в плену не умереть с голоду, им порой приходилось есть мертвечину. И когда немцы предложили им надеть немецкую форму, некоторые решили, что уж лучше пусть будет так. Они беседовали с отцом, просили у него советов. Отец их не винил за то, что они надели немецкую форму, но советовал им сдаваться в плен американцам, англичанам или французам, если будет такая возможность. Многие так и сделали, но их потом после войны вернули в Советскую Россию...

– Антон Иванович следил за развитием событий на восточном фронте?

– Конечно. И очень волновался – особенно вначале, когда немцы наступали. Мы слушали радиопередачи из Лондона на французском и на немецком языках. И когда русские перешли в контрнаступление, он ликовал. Наши соседи французы недоумевали: «Почему вы так радуетесь? Ведь побеждают коммунисты, против которых вы сами сражались!» Отец отвечал, что побеждают не коммунисты, а русская армия. Он ненавидел тех, кто царствовал – если можно так сказать – в России. Но русская армия оставалась для него русской. Говорил, что когда все кончится, мы забудем и Белую, и Красную армии, будет только одна, русская армия.

– Почему Антон Иванович после войны перебрался в Соединенные Штаты?

– Во-первых, потому, что во Франции он больше не получал пенсию и не на что было жить. А друзья из Америки, тоже офицеры, предложили папе писать мемуары для издательства имени Чехова. Ему положили сто долларов в месяц, за которые он должен был ежемесячно сдавать пятьдесят страниц рукописи. На эти деньги можно было жить. Во-вторых, папа боялся, что во Франции к власти придут коммунисты. Второй раз такого он не хотел переживать.

– Как устроились за океаном?

– Они жили у друзей около месяца, а потом, найдя себе маленькую квартиру, переехали. Мемуары отец завершить не успел – дошел только до 1916 года и умер от сердечного приступа.

– Одним из ближайших друзей Антона Ивановича был замечательный писатель Иван Шмелев...

– Я знала его с детства. Недавно ко мне приходили из Российского культурного фонда и расспрашивали именно о Шмелеве. Мне показали некоторые его письма, где он часто пишет обо мне, называя меня Маришей. К сожалению, мы потеряли друг друга из виду в начале войны.

 

 

– Вы мне как-то рассказывали о бунинской книге «Чаша жизни» с замечательной дарственной надписью...

– «Антону Ивановичу Деникину в память прекрасного дня моей жизни – 25 сентября 1919 года в Одессе, когда я не задумываясь и с радостью умер бы за него». Это было, когда отец приехал в освобожденную от красных Одессу. Уже в Париже Бунин пришел к папе и принес в подарок эту книгу.

– Вы долгие годы работали на французском радио и на телевидении. Гостями ваших передач были Эдит Пиаф, Жерар Филип, Франсуаза Саган. С Марком Шагалом вас связывали дружеские отношения?

– Шагала хорошо знал мой первый муж, архитектор. Однажды мы провели неделю у него в гостях на юге Франции, где он жил с молодой хорошенькой ирландкой, которая ждала развода, чтобы выйти за него замуж. У них был сын, которому было тогда года три. Потом ирландка вдруг сбежала от Шагала с художником – то ли шведом, то ли норвежцем – и сына захватила с собой. Для Шагала это была большая драма, он даже подумывал о самоубийстве. Его дочь Ида все время повторяла: «Надо что-то сделать, иначе он покончит с собой. Надо ему кого-то подыскать». В конце концов, мы нашли Валентину Бродскую, которая тогда жила в Англии, и уговорили ее стать на некоторое время компаньонкой художника. Они встретились в Париже и полюбили друг друга.

– Как вы познакомились с Пикассо?

– Впервые меня привез к нему общий знакомый – швейцарский издатель, приютивший во время войны в Женеве сына Пикассо от его первой жены, Ольги Хохловой. Тогда художник готовил выставку «по мотивам» Веласкеса, водил меня от картины к картине и внимательно следил за моей реакцией. Меня это удивило: он будто боялся, что мне не понравится. Потом мы заговорили о Шагале, и Пикассо неожиданно спросил: «Скажите мне правду: он действительно женился на своей кухарке?» Между художниками часто существует ревность и даже ненависть...

– Что вас больше всего поразило в Дали?

– Каждый раз, когда Дали приезжал в Париж, мы делали с ним передачи – вначале для радио, а потом для телевидения. Однажды, когда в его честь давали обед в ресторане на Эйфелевой башне, он сказал, что хочет дать мне интервью... на ресторанной кухне. Многие считали его сумасшедшим, но, по-моему, все это была игра на публику. Однажды я поехала к нему, чтобы предложить написать его биографию. Я остановилась в отеле в Кадакесе, с террасы которого могла видеть Дали, гулявшего в своем саду. Я знала, что к нему попасть очень трудно, и передала через горничную не свою журналистскую визитную карточку, а другую, великосветскую, на которой было написано: «графиня Кьяпп». «Вы послали мне эту карточку, зная о моей слабости к титулованным особам», – сказал, принимая меня, Дали. Но о книге мы не договорились: права уже давно были кому-то проданы.

– Почему вы оставили тележурналистику?

– По политическим причинам. После ухода генерала де Голля на президентских выборах боролись бывший премьер-министр Жорж Помпиду и председатель Сената Ален Поэр. Так как у меня были общие знакомые с Поэром, я брала у него интервью, сопровождала его в предвыборной кампании. Когда же победил Помпиду, то он заявил, что больше не хочет видеть Марину Грей на телевидении.

– Выходит, вас выгнал с работы сам президент Франции?

– Выходит, что так. В то время знакомый издатель, первый муж Франсуазы Саган, заказал мне книгу о Белой армии. Потом я написала еще одну, о Ледяном походе. Так и пошло...

 

 

– Некоторые историки считают, что идти западным путем России помешали самодержавие и православие...

– Не думаю, что все так схематично... Кстати, Павел Первый переписывался с Папой и хотел соединить католиков и православных в одну религию.

– Некоторые политики считают, что России сегодня особенно нужна какая-то спасительная национальная идея....

– В России 7 ноября превратили в праздник примирения и согласия. О каком примирении идет речь? На какой почве?

– «Жаль, что не доживу до спасения России» – таковы, если не ошибаюсь, были последние слова Деникина... Какой он хотел бы видеть спасенную Россию?

– Это были его предпоследние слова. А последние, как мне передала мама, были: «Скажи Марине и Мише (сын Марины Антоновны. – Г. Х.), что я им оставляю безупречное имя...» Он отдавал предпочтение конституционной монархии, но не был и против республики. Главное же – он хотел видеть Россию великой и неделимой. У многих, кто предлагал свою помощь Белой армии, – кубанских и донских казаков, украинцев, кавказских народов – были сепаратистские устремления. Они предлагали: «Мы пойдем с вами, но обещайте, что когда мы поможем вам победить, вы нам дадите право на автономию или даже на отделение». Папа, который врать не умел и не хотел, отказывался от их помощи.

– Вы, кажется, познакомились с Путиным в Париже...

– Меня представили президенту на приеме в резиденции российского посла, он как будто удивился. «Вы дочь генерала Деникина?» – переспросил. «Да, – ответила я, – мой отец боролся за великую и неделимую Россию. Неделимой не получилось. Надеюсь, что вам удастся воскресить великую Россию». Хотя, честно говоря, я еще не понимаю, что он будет делать с Россией.