Читаю и пишу я на английском, но мечтаю до сих пор на амхарском

Ханна Джорджис

В семье, говорящей на нескольких языках, писателю приходится не так-то просто - родственникам нравится, что я пишу, но я не ощущаю, что пишу для них.

Первый язык, на котором я заговорила, был амхарский, а все благодаря чуткому руководству горячо любящей меня бабушки. Официальный язык Эфиопии (второй по популярности семитский язык после арабского) крепко связал меня с ней тогда и все ещё связывает нас с дальними родственниками какой-то невидимой нитью, несмотря на то, что между нами тысячи миль, океаны и государственные границы. И, когда мы созваниваемся, только амхарский язык способен передавать нашу любовь через расстояния.

Слово чётко передаёт то, как я вижу наш мир, как справляюсь с проблемами, как отдыхаю. Оно обеспечивает мне комфорт, приводит все в порядок и вносит некую структурированность. Когда я начала писать, то ещё не знала, что писателям могут платить (по крайней мере в теории), хотя в действительности это было просто пустым звуком.

Но, так как я родилась в Америке, в семье иммигрантов из Эфиопии и Эритреи, английские слова я знаю довольно неплохо. Легче всего мои мысли передаёт английская грамматика, которая была усвоена мной в американских школах, при полном безразличии учителей, которые упорно пытались свести на нет язык моих родителей-иммигрантов. Закон классической литературы, который я уяснила еще в детстве, и книги, возглавляющие топы рекомендованной литературы и по сей день – все это заслуга «белых» авторов, чей английский всегда безоговорочен, вне всяких сомнений. Ну а я временами все еще мечтаю на амхарском. Когда чувства переполняют меня изнутри, а словами передать их очень трудно, - за дело берутся красочные амхарские образы.

Когда впервые за десять лет, в январе этого года я вернулась в Эфиопию, мой младший двоюродный брат смотрел меня так беззаветно, с широко открытыми глазами. Он сказал мне, что знает, что я писатель – Кидус видел мои статьи на Facebook и прочёл их все. Перед тем как снова посмотреть на меня, он на мгновение замолчал: там, где прежде было только волнение, появилось слабое чувство вины. Еле слышно он сказал, что читал мои работы, даже когда не понимал практически ничего. «Ты пишешь на английском, твои статьи не для меня,» – в воздухе витало мягкое обвинение.

В условиях диаспоры выбор языка для писателя чреват. Так, поэтесса Сафия Эльхилло с судано-американскими корнями называет себя «языковым изменником», потому как пишет на английском, (а не на арабском). Кубано-американский писатель Густаво Перес Фирмат работает как на английском, так и на испанском. В своём интервью на радио он сказал: «Такое чувство, что я до конца не владею ни одним из них... Слова обоих языков одинаково меня подводят».

Я наткнулась на двуязычный блюз Переса Фирмата, книгу стихов 1995 года, спустя десять лет после ее выпуска. Я, влюблённая в литературу, но только начинающая влюбляться в поэзию первокурсница высшей школы видела отражение самой себя в его задумчивых размышлениях о диаспорах.

Тот факт, что я

пишу вам

на английском

уже опровергает то,

что я хотел вам сообщить.

Предмет мой:

разъяснить вам то, что я

и мой английский

друг другу не принадлежим,

как, впрочем, и ничто и никому вокруг.

На самом деле, я никогда не знаю, на каком языке мне изъясниться. Легчайший путь – выбрать английский: я в нем как рыба в воде. Но люблю я не этот язык, а дремучий, густой и сладостный Амхарский; чтобы вымолвить на нем хоть слово, здесь понадобится время. Но я не помню, ни как на нем читать, ни как писать – алфавит над моей кроватью играет больше декоративную роль, чем поучительную. Эритрейский язык, тигринья, настолько всеобъемлющий, что использовать его довольно трудно. Даже моя мама, семья которой родом из Северного Тигрея, района в Эфиопии, что граничит с Эритреей, на нем не говорит. Вот и получаются у меня какие-то крестики нолики: приходится делать все логично, своевременно и к месту.

Меня вдохновляют работы тех писателей и художников, которые в работу вкладывают истинных себя, наполняют ее всеми деталями и делают это на любом доступном им языке (или языках).

Я видела лично, как писатели-иммигранты из Африки видоизменяют свои колониальные языки, чтобы критиковать те самые диктаторские режимы, которые привнесли на континент особые звуки, но, латиносы, такие как Джуно Диас, отказываются оставлять в своих текстах испанские подчеркивания, чтобы скрыть даже малейший намёк на иностранность.

Я уверена, мне не повредит обратиться и к тем, и к другим писателям-мигрантам, чтобы поучиться у них противостоять ограничениям английского языка и научиться переосмысливать их, ведь английский – язык богатой истории, собранной от людей со всего мира. Случается и такое, что он не может передать всю насыщенность наших историй – в такие моменты мы посылаем наши труды в родные края, устно, чтобы любовь в нашей семье была неприступна никаким языковым барьерам.

 

 

№ 313

 

Хана Джорждис

Тяжело быть писателем, у которого семья говорит сразу на нескольких языках. Мои родственники любят читать, что я пишу, но думают они, что я пишу не для них.

Первый язык, на котором я научилась говорить, и был изучен под тщательным руководством бабушки, ахмарский. Он является официальным языком Эфиопии (второй по распространению арабский язык, а следом за ним семитский). Тогда он связывал нас с бабушкой, как живая телеграмма, чтобы передавать наши беседы огромной семье. Сейчас мы на расстоянии тысяч миль друг от друга, и нас разделяют океаны и перелёт за границу, но когда мы разговариваем на родном ахмарском языке, наша любовь переносится через моря.

Слова формируют мое мировоззрение, то как я решаю проблемы. Слова дают мне ощущение внутреннего спокойствия. Они дают мне порядок в мыслях, комфорт и структуру того, что я хочу выразить. Я пишу с тех пор, как узнала, что писателям платят за это деньги (в теории) и я хотела познать вкус славы.

Я являюсь американкой, но у меня смешанные корни эфиопов и эритреев, поэтому язык, который я знаю больше всех остальных - английский. Мне довольно легко давалась грамматика, которую я освоила в американской школе под непосредственным руководством преподавателей, и мои навыки и усовершенствование помогли мне освоить английский язык еще лучше. Классическую английскую литературу и книги которые рекомендуют для прочтения даже сегодня, я прочитала еще в детстве. Авторы этих книг были носителями английского языка, и их речь никогда не давала сомнения в правильности написания данной литературы. Но когда я ухожу с головой в свои мысли, когда мои чувства столь глубоки к переживаниям или к радостям, я начинаю повествовать и думать на ахмарском языке, представляя яркие образы.

Когда я вернулась в Эфиопию в январе того года, впервые за 10 лет моего отсутствия, мой маленький братишка по имени Кидус смотрел на меня с глазами полными удивления, и его сердце бешено колотилось. Он рассказал мне, что знает, что я писатель, ведь он читал все мои статьи в Facebook. Нас охватило неловкое молчание, прежде чем он снова взглянул на меня, и в его глазах я прочитала тихое чувство вины, где до этого скрывалось волнение. Тихим, почти шепотом, голосом, он сказал мне, что прочитал все мои работы, хоть и не понял ни единого слова. В воздухе повисло напряжение между нами, и в его глазах я прочитала обвинение в легкой форме: «Ты пишешь свои статьи на английском языке, именно на том языке, который я не понимаю.»

Для писателя находящегося в диаспоре, выбор языка очень сложен. Поэт София Эльхолл, судано-американская певица, писала свои песни на английском языке, но при этом она называла себя «предатель родного языка». Родным языком для нее является арабский. Густаво Перес Фирмат, который владеет как испанским, так и английским, сказал на национальном общественном радио: «У меня есть чувство, будто я свободно не владею ни тем, ни другим языком. Иногда я не могу выразить свои мысли ни на одном из них.»

Я как-то наткнулась на сборник стихов «Двуязычный блюз» Густаво Переса Фирмата, спустя 10 лет после его ее выхода в 1995 году. Будучи первокурсницей в средней школе, я уже была влюблена в литературу, но в поэзию мне лишь предстояло влюбиться. И самое прекрасное в этом, это то, что я видела себя, будто в отражении, в его диаспорической медитации:

«Тот факт, что я уже пишу вам на английском языке, свидетельствует о том, что я хотел вам донести. Моя основная задача: объяснить и рассказать, что, не важно на каком языке ты говоришь, тебе нигде не будет места в этом мире.»

На самом деле, я никогда не знала, какой мне использовать язык для самовыражения. Английский язык в этом плане намного проще, ведь я нахожусь в его окружении каждый день. Но английский – это не тот язык, что мне по душе. Ахмарский – мой родной язык, я и часто использую его. Он очень много занимает времени для того, чтобы я могла на нем говорить. Я уже не могу читать или писать на нем, а алфавит, что висит над моей кроватью для меня лишь декорация, чем пособие для изучения. Тигринья Эритрея – это самый сложный язык для изучения. Его сложно даже уловить. Моя мать родом из северной части Эфиопии, в регионе Тигрей, на границе с Эритреей, где говорят на этом языке, и даже будучи носителем, она на нем не может говорить. Поэтому чаще всего мне нужно время, чтобы определить смысл перевода.

Меня вдохновляют работы писателей, которые вкладывают себя в свою работу, которые при этом пишут на любом из языков, который им в данный момент доступен и понятен. И при всем этом, передают мысль.

Я видел, как африканские писатели перепрофилировали колониальные языки, чтобы пользоваться критикой тех стран, которые привезли свой язык на их континент, и латинские авторы, такие как Хунот Даис, отказываются ярко выражаться на испанском языке, чтобы показать свою иностранность.

Я знаю, что могу обратиться к другим писателям – иммигрантам, чтобы получить опыт в переосмыслении английского, как языка, дискредитирующего приезжих людей. Бывают моменты, когда мы не в состоянии передать всю суть наших историй, и приходиться рассказывать это устно своим родным и близким, возвращаясь домой, и любовь наших семей в конечном итоге выходит за пределы любого языкового барьера.

 

№ 317

 

Я читаю и пишу по-английски, но все еще мечтаю на амхарском

Анна Джорджи

 

Сложно быть художником с семьей, охватывающей несколько языков – мои родственники любят, что я пишу, но думают, что я не пишу для них

Первым языком, на котором я научилась говорить под четким руководством моей любящей бабушки, был амхарский. Официальный язык Эфиопии (второй по распространенности семитский язык после арабского) связал меня с ней тогда и до сих пор проходит как живой провод через разговоры моей большой семьи. Мы в тысячах миль друг от друга, разделенные океанами и гражданствами. Но когда мы призываем друг друга, именно амхарский язык несет нашу любовь через море.

Слова формируют то, как я вижу мир, как я преодолеваю проблемы, как я расслабляюсь. Они дают мне комфорт, порядок и систему. Я пишу с тех пор, как узнала, что писателям платят (по крайней мере, теоретически), чтобы разобраться в гвалте.

Но, как Американская дочь эфиопских и эритрейских иммигрантов, лучше всего я знаю слова на английском языке. Грамматика, которую я с наибольшей готовностью могу подчинить своей воле, - это та, которую я выучила в американских школах под поверхностным руководством учителей, настаивающих на том, чтобы язык моей дочери-иммигрантки был приведен в соответствие. Классический литературный канон, который я потребляла в детстве – и книги, возглавляющие списки рекомендаций даже сейчас - это те «беленькие» авторы, для которых английский всегда утверждение, а не вопрос. Но иногда я все еще вижу сны на амхарском. Когда мои чувства настолько глубоки, что их наиболее трудно вписать в систему координат, они приобретают яркие образы амхарского.

Когда я вернулась в Эфиопию в первый раз почти за 10 лет в январе этого года, мой молодой кузен, Кидус, посмотрел на меня широко раскрытыми глазами и сияющим сердцем. Он сказал мне, что знает, что я писатель – он видел мои статьи в сети Facebook и читал их все. Он замолчал на мгновение, прежде чем снова взглянуть на меня, тихое чувство вины появилось там, где раньше было только волнение. Тихим голосом он сказал, что прочитал мои работы, хотя и не совсем все понял. Тактичное обвинение повисло в воздухе: вы пишете по-английски, ваши статьи не для меня.

Для художника в диаспоре выбор языка для творчества чреват. Поэтесса Сафия Эльхильо, Судано-американская художница, называет себя “языковым предателем” за то, что пишет на английском (не на арабском). Кубино-американский писатель Густаво Перес, который пишет как на английском, так и на испанском языках, сказал на NPR: “у меня такое чувство, что я не владею ни одним... слова подводят меня на обоих языках.”

Я наткнулся на «Двуязычный блюз» Переса Фирмарта, сборник стихов 1995 года, через 10 лет после его выхода. Первокурсник средней школы, влюбленный в литературу, но только начинающий любить поэзию, я видела себя отраженной в его задумчивой диаспорической медитации:

Тот факт, что я

пишу вам

на английском языке

уже искажает то, что я

хотел тебе рассказать.

Моя тема:

Как бы вам объяснить, что я

не принадлежу к английскому языку

хотя я больше не принадлежу ни к чему

Действительно, я никогда не знаю, на каком языке объясняться. Английский – самый простой, я купаюсь в нем каждый день. Но английский-не тот язык, который я люблю. Амхарский густой и сладкий; он занимает свое время, скатываясь с моего языка. Но я больше не могу читать и писать на амхарском – алфавит, висящий над моей кроватью, скорее декоративный, чем дидактический. Язык Эритреи – Тигринья - насыщен и трудно за него зацепиться. Даже моя мать, семья которой родом из эфиопского Северного Тигрея и граничащей с ним Эритреи, не говорит по-тигриньи. Поэтому я сижу в промежутках и пересечениях, пытаясь вплести смысл через язык, время и пространство.

Меня вдохновляют работы художников и писателей, которые вкладывают в свою работу самые подлинные себя на любом языке (языках), на котором(ых) они могут получить доступ, на любом языке(ах) могут понять сложности историй, которые они должны рассказать.

Я видела, как африканские писатели перепрофилировали колониальные языки, чтобы использовать критику тех самых режимов, которые принесли эти звуки на континент, и латинские авторы, такие как Джуно Диас, отказываются курсивом выделять испанский язык, чтобы указать на иноязычность.

Я знаю, что могу обратиться к этим и другим писателям-иммигрантам за моделями сопротивления и переосмысления границ английского языка как языка, документирующего опыт иммигрантов. В моменты, когда английский язык не в состоянии передать силу наших историй, мы отправляем нашу работу “домой” устно, а любовь наших семей, в конечном счете, преодолевает любой языковой барьер.

 

 

№ 318

 

Хана Джорджис

Тяжело быть писателем, у которого семья говорит сразу на нескольких языках. Мои родственники любят читать то, что я пишу, но они думают, что я пишу не для них.

Первый язык, на котором я научилась говорить, и был изучен под тщательным руководством бабушки, ахмарский. Он является официальным языком Эфиопии (второй по распространенности арабский язык, а следом за ним семитский). Тогда он связывал нас с бабушкой, как живая телеграмма, чтобы передавать наши беседы семье. Сейчас мы находимся на расстоянии тысяч миль, и между нами огромные океаны и перелёт по заграничным паспортам, но когда мы разговариваем на родном ахмарском языке, наша любовь перелетает многие моря, предаваясь теплыми воспоминаниями.

Слова формируют мое мировоззрение, мое решение проблем. Слова передают ощущение моего спокойствия. Они дают мне порядок в мыслях, комфорт и структуру того, что я хочу выразить. Я пишу с тех пор, как узнала, что писателям платят за это деньги (в теории) и я хотела почувствовать вкус славы.

Я являюсь американкой, но у меня смешанные корни эфиопов и эритреев, поэтому язык, который я знаю больше всех остальных - английский. Мне довольно легко давалась грамматика, которую я освоила в американской школе под непосредственным руководством преподавателей, и мои навыки и усовершенствование помогли мне освоить английский язык еще лучше. Литературную английскую классику и книги которые стоят в списке рекомендованных даже сегодня, я прочитала еще в детстве. Авторы этих книг были носителями английского языка, и их речь никогда не ставила под сомнение в правильности написания данной литературы. Но когда я ухожу с головой в свои мысли, когда мои чувства столь глубоки к переживаниям или к радостям, я начинаю повествовать и думать на ахмарском языке, представляя яркие образы.

Когда я вернулась в Эфиопию в январе того года, впервые за 10 лет моего отсутствия, мой маленький братишка по имени Кидус смотрел на меня с глазами полных удивления, и его сердце бешено колотилось. Он рассказал мне, что знает, что я –писатель, ведь он читал все мои статьи в Facebook. Нас охватило неловкое молчание, прежде чем он снова взглянул на меня, и в его глазах я прочитала тихое чувство вины, где до этого скрывалось волнение. Тихим, почти шепотом, голосом, он сказал мне, что прочитал все мои работы, хоть и не понял ни единого слова. В воздухе повисло напряжение, и в его глазах я прочитала обвинение в легкой форме: «Ты пишешь свои статьи на английском языке, именно на том языке, который я не понимаю.»

Для писателя находящегося в диаспоре, выбор языка очень сложен. Поэт София Эльхолл, судано-американская певица, писала свои песни на английском языке, но при этом она называла себя «предатель родного языка». Родным языком для нее является арабский. Густаво Перес Фирмат, который владеет как испанским, так и английским, сказал на национальном общественном радио: «У меня есть чувство, будто я свободно не владею ни тем, ни другим языком. Иногда я не могу выразить свои мысли ни на одном из них.»

Я как-то наткнулась на сборник стихов «Двуязычный блюз» Густаво Переса Фирмата, спустя 10 лет после его ее выхода в 1995 году. Будучи первокурсницей в средней школе, я уже была влюблена в литературу, но в поэзию мне лишь предстояло влюбиться. И самое прекрасное в этом, это то, что я видела себя, будто в отражении, в его диаспорической медитации:

«Тот факт, что я уже пишу вам на английском языке, свидетельствует о том, что я хотел вам донести. Моя основная задача: объяснить и рассказать, что, не важно на каком языке ты говоришь, тебе нигде не будет места в этом мире.»

На самом деле, я никогда не знала, какой мне использовать язык для самовыражения. Английский язык в этом плане намного проще, ведь я нахожусь в его окружении каждый день. Но английский – это не тот язык, что мне по душе. Ахмарский – мой родной язык, я и часто использую его. Он очень много занимает времени для того, чтобы я могла на нем говорить. Я уже не могу читать или писать на нем, а алфавит, что висит над моей кроватью для меня лишь декорация, чем пособие для изучения. Тигринья Эритрея – это самый сложный язык для изучения. Его сложно даже уловить. Моя мать родом из северной части Эфиопии, в регионе Тигрей, на границе с Эритреей, где говорят на этом языке, и даже будучи носителем, она на нем не может говорить. Поэтому чаще всего мне нужно время, чтобы определить смысл перевода.

Меня вдохновляют работы писателей, которые вкладывают себя в свою работу, которые при этом пишут на любом из языков, который им в данный момент доступен и понятен. И при всем этом, передают мысль.

Я знаю, что могу обратиться к другим писателям – иммигрантам, чтобы получить опыт в переосмыслении английского, как языка, дискредитирующего приезжих людей. Бывают моменты, когда мы не в состоянии передать смысл наших историй, и приходиться рассказывать это устно своим родным и близким, возвращаясь домой, и любовь наших семей в конечном итоге выходит за пределы любого языкового барьера.

 

 

№ 320

 

Хана Джорджис

Тяжело быть писателем, у которого семья говорит сразу на нескольких языках. Мои родственники любят читать то, что я пишу, но они думают, что я пишу не для них.

Первый язык, на котором я научилась говорить, и был изучен под тщательным руководством бабушки, ахмарский. Он является официальным языком Эфиопии (второй по распространенности арабский язык, а следом за ним семитский). Тогда он связывал нас с бабушкой, как живая телеграмма, чтобы передавать наши беседы семье. Сейчас мы находимся на расстоянии тысяч миль, и между нами огромные океаны и перелёт по заграничным паспортам, но когда мы разговариваем на родном ахмарском языке, наша любовь перелетает многие моря, предаваясь теплыми воспоминаниями.

Слова формируют мое мировоззрение, мое решение проблем. Слова передают ощущение моего спокойствия. Они дают мне порядок в мыслях, комфорт и структуру того, что я хочу выразить. Я пишу с тех пор, как узнала, что писателям платят за это деньги (в теории) и я хотела почувствовать вкус славы.

Я являюсь американкой, но у меня смешанные корни эфиопов и эритреев, поэтому язык, который я знаю больше всех остальных - английский. Мне довольно легко давалась грамматика, которую я освоила в американской школе под непосредственным руководством преподавателей, и мои навыки и усовершенствование помогли мне освоить английский язык еще лучше. Литературную английскую классику и книги которые стоят в списке рекомендованных даже сегодня, я прочитала еще в детстве. Авторы этих книг были носителями английского языка, и их речь никогда не ставила под сомнение в правильности написания данной литературы. Но когда я ухожу с головой в свои мысли, когда мои чувства столь глубоки к переживаниям или к радостям, я начинаю повествовать и думать на ахмарском языке, представляя яркие образы.

Когда я вернулась в Эфиопию в январе того года, впервые за 10 лет моего отсутствия, мой маленький братишка по имени Кидус смотрел на меня с глазами полных удивления, и его сердце бешено колотилось. Он рассказал мне, что знает, что я –писатель, ведь он читал все мои статьи в Facebook. Нас охватило неловкое молчание, прежде чем он снова взглянул на меня, и в его глазах я прочитала тихое чувство вины, где до этого скрывалось волнение. Тихим, почти шепотом, голосом, он сказал мне, что прочитал все мои работы, хоть и не понял ни единого слова. В воздухе повисло напряжение, и в его глазах я прочитала обвинение в легкой форме: «Ты пишешь свои статьи на английском языке, именно на том языке, который я не понимаю.»

Для писателя находящегося в диаспоре, выбор языка очень сложен. Поэт София Эльхолл, судано-американская певица, писала свои песни на английском языке, но при этом она называла себя «предатель родного языка». Родным языком для нее является арабский. Густаво Перес Фирмат, который владеет как испанским, так и английским, сказал на национальном общественном радио: «У меня есть чувство, будто я свободно не владею ни тем, ни другим языком. Иногда я не могу выразить свои мысли ни на одном из них.»

Я как-то наткнулась на сборник стихов «Двуязычный блюз» Густаво Переса Фирмата, спустя 10 лет после его ее выхода в 1995 году. Будучи первокурсницей в средней школе, я уже была влюблена в литературу, но в поэзию мне лишь предстояло влюбиться. И самое прекрасное в этом, это то, что я видела себя, будто в отражении, в его диаспорической медитации:

«Тот факт, что я уже пишу вам на английском языке, свидетельствует о том, что я хотел вам донести. Моя основная задача: объяснить и рассказать, что, не важно на каком языке ты говоришь, тебе нигде не будет места в этом мире.»

На самом деле, я никогда не знала, какой мне использовать язык для самовыражения. Английский язык в этом плане намного проще, ведь я нахожусь в его окружении каждый день. Но английский – это не тот язык, что мне по душе. Ахмарский – мой родной язык, я и часто использую его. Он очень много занимает времени для того, чтобы я могла на нем говорить. Я уже не могу читать или писать на нем, а алфавит, что висит над моей кроватью для меня лишь декорация, чем пособие для изучения. Тигринья Эритрея – это самый сложный язык для изучения. Его сложно даже уловить. Моя мать родом из северной части Эфиопии, в регионе Тигрей, на границе с Эритреей, где говорят на этом языке, и даже будучи носителем, она на нем не может говорить. Поэтому чаще всего мне нужно время, чтобы определить смысл перевода.

Меня вдохновляют работы писателей, которые вкладывают себя в свою работу, которые при этом пишут на любом из языков, который им в данный момент доступен и понятен. И при всем этом, передают мысль.

Я знаю, что могу обратиться к другим писателям – иммигрантам, чтобы получить опыт в переосмыслении английского, как языка, дискредитирующего приезжих людей. Бывают моменты, когда мы не в состоянии передать смысл наших историй, и приходиться рассказывать это устно своим родным и близким, возвращаясь домой, и любовь наших семей в конечном итоге выходит за пределы любого языкового барьера.

 

 

№ 321