Переводчик — слуга всех господ?

 

M оему первому знакомству с Парижем предшествовалобстоятельный визит в Бельгию, где пришлось рядом со сво-им временным «шефом» знакомиться с медицинскими уч-реждениями Брюсселя. Следует сказать, что сопровождал я одного из лучших хирургов Москвы, которого пригласили к себе его бельгийские коллеги. Дома для поездки в Бельгию не нашли ни одного «достойного» медика, свободно владею-щего французским языком, и эту роль возложили на меня, предупредив, что я должен выдавать себя за врача. Поездка проходила вполне благополучно, тем более что мой подопеч-ный понимал медицинские тонкости с полунамека, а мои тер-минологические ляпсусы на французском языке прощались как русскому. Помню свое удивление организацией приема больных в брюссельских клиниках, где врач ни минуты не терял на бесконечные записи в истории болезни, а просто наговаривал в диктофон все необходимые данные. Это был 1957 год, и я наивно верил, что после визитов наших медицинских светил в страны Западной Европы то же самое будет заведе-но и в наших поликлиниках. Увы, минуло уже почти полве-ка, а воз и ныне там.

Но вот наступил момент, которого я опасался более все-го. Нашему известному хирургу решили продемонстрировать сложную операцию по удалению опухоли на щитовидной железе. Нас пригласили в предоперационную, где на стуль-ях была выложена спецодежда для присутствия на операции, при этом вежливо предупредив, что брюки переодевать не обязательно. И вот тут я оказался на высоте, догадавшись остановить своего шефа в тот момент, когда он по старой при-вычке решил разоблачиться полностью, чтобы натянуть на себя повешенные на стул серо-зеленые штаны и такую же распашонку, которые напомнили бы сегодня омоновское оде-яние, но которые приняты для хирургических операций во всем мире. Â остановил я его потому, что знал, как может шокировать скромных бельгийских медсестер демонстрация советских мужских трусов, получивших печальную славу на Западе после визита Ива Монтана в Москву.

Однако через несколько минут в поддержке нуждался уже я сам. Оперирующий хирург попросил меня встать рядом с ним, так как собирался давать объяснения, естественно на французском языке, которые я должен был переводить. В это время стало особенно ясно, что если бы на моем месте стоял настоящий медик, то он сумел бы извлечь из этой операции гораздо больше полезного, чем специалист во французском языке, которому впервые в жизни демонстрировали наяву кровавые экзекуции над человеком.

Начало было ошеломляющим.

Холеный хирург, с картинно поднятыми руками, стал, подобно отпетому злодею, резать шею милой женщине, как бы стремясь отделить ее голову от туловища. Полилась яр-кая, неправдоподобно красная кровь, которая прикрыла опе-рируемое пространство и вызвала помутнение в моих непод-готовленных мозгах. Хирург тихо вещал по-французски, а я подавленным голосом изрекал что-то неумное и очевидное, вроде «он ее режет», «кровь все заливает» и т. п. Тут мне на помощь пришел московский хирург. Он сказал: «Не волнуй-ся, говори что-нибудь, мне все понятно и так». Все закончи-лось благополучно, и не только для оперируемой, но и для самозванца-медика.

В профессии переводчика часто приходится переклю-чаться с космических кораблей на скальпель хирурга, с муд-реных сентенций кинодеятелей на отбойный молоток шах-тера, с тонкостей парижской кухни на предродовые схват-ки. И все это сказано не для красного словца, а взято из собственной практики автора этих строк. В1959 году в Вене мне пришлось вытягивать из омута потонувшие в профессио-нальном метаязыке мысли кинорежиссера С. Герасимова, чуть позже защищать в кабине синхронного переводчика интересы французских шахтеров, а потом искать в своем вос-паленном мозгу акушерский термин «родовые схватки», так как нужно было «комментировать» молодым русским вра-чам роды несчастной француженки.

Что же из этого следует? Нужно изучать тибетскую меди-цину, творчество режиссера Годара, квантовую физику, аг-ротехнику топинамбура, заканчивать курсы кулинарных работников? Это невозможно, так же как невозможно подго-товить переводчиков для всех специальностей, зафиксиро-ванных в бюрократических анналах. Возможно и целесооб-разно другое: сообщать переводчикам о тематике его буду-щей работы заранее и снабжать их одновременно соответствующими тематическими материалами. Для пере-водчиков-профессионалов этого достаточно. Почему? Оста-новимся на этом вопросе несколько подробнее.

Все вы, наверное, замечали, как легко болтать со свои-ми друзьями о делах своей школы, училища, о любимом виде спорта, о своем театральном кружке. Но как трудно поддерживать разговор о лечении артрита или яловом по-головье скота. И это происходит потому, что у вас в голове уже сложились так называемые словники по повседневной тематике, но их нет у вас для проблематики, не входящей в круг ваших интересов. Вы играете в теннис — значит, вы свободно оперируете выражениями: «Чья подача?», «Вто-

рой мяч», «У него больше», «Мяч задел сетку» и т. п. Вы каждый день пьете дома чай — следовательно, в вашем рас-поряжении постоянно находятся словосочетания типа «за-варить чай», «слабый/крепкий чай», «долить кипяток», «положить сахар» и т. д. Если у вас созданы словники на родном языке, то ничего не стоит за несколько дней создать соответствующие им словники или семантические поля на иностранном языке, которым вы владеете. Подключение семантического поля одного языка к семантическому полю другого языка происходит у опытного переводчика, если он установит между ними знаковые связи, т. е. найдет ино-язычные эквиваленты или, как их называют в теории пере-вода, соответствия. Следовательно, создание семантическо-го поля в иностранном языке — это не есть просто изучение тематической лексики, а ее изучение в словосочетаниях, те. не просто «чай», «сахар», а «налить чай», «заварить чай», «положить сахар», «пить чай без сахара» и т. п. Та-ким образом, создание семантического поля для перевода есть наложение семантического поля на одном языке на се-мантическое поде на другом языке.

При этом важно учитывать, что наложение семантиче-ского поля одного языка на семантическое поле другого язы-ка у неквалифицированного переводчика не произойдет, так как у него не сформирован навык переключения. И еще одно замечание: все сказанное о приобретении «тематической ком-петенции» справедливо лишь для устных переводчиков. Серьезную книгу по специальности без соответствующих зна-ний не переведешь. Вот почему научные книги и статьи чаще всего переводят филологи, искусствоведы, физики, экономи-сты и другие профессионалы, знающие иностранный язык.

Итак, отвечая на вопрос, поставленный в заголовок этой главы, можно сказать, что переводчик может и должен обслу-живать любые специальности и все направления науки и ис-кусства, но до известных пределов. И если он слуга всех гос-под, то есть и у него задачи, где профессионализм господина оказывается ему так же нужен, как и самому господину.

 

ЧТО ТАКОЕ ХОРОШО

И ЧТО ТАКОЕ ПЛОХО В ПЕРЕВОДЕ

H аши разговоры о профессии переводчика не могутпройти мимо ответа на вопрос, что такое перевод и что такое деятельность переводчика? Очевидно, что переводчик — это прежде всего посредник, который нужен всякий раз, когда возникает необходимость передать чьи-то мысли, высказы-вания. Но передача мыслей, высказываний — это функция чуть ли не универсальная. Учитель, который пересказывает школьникам законы физики или биографию Н. Гоголя, ар-тисты, разыгрывающие комедию Бомарше, журналист, на-печатавший интервью с президентом страны, — все они пе-редают чьи-то мысли, но разве называют их переводчиками? Конечно нет, так как переводчик — это не просто носитель чужих идей, а профессионал, передающий сообщение, зако-дированное на одном языке, с помощью другого. Что такое другой язык, понимают все, а что такое сообщение?

Сообщение — это информация, предназначенная для пе-редачи. В квартире возник пожар, ее хозяин выбегает на бал-кон и кричит «пожар»! Ему нужно, чтобы об этом узнали окружающие, так как таким образом может прийти помощь. Какими словами это сообщение будет передано в пожарную часть, ему безразлично.

Поэт написал стихотворение, в котором его настроение передают ритмика, повторяющиеся сочетания звуков:

Сидели, галдели, балдели,

и лилась и речь, и вино.

И знали — на этой неделе Златое отыщется дно И древний философов камень,

И юный, как бог эликсир...

Казалось, касались руками Орфеевых лютен и лир.

Вадим Крайд. «Октябрь». 1990 г.

Для поэта важно передать свое настроение именно этим поэтическим приемом, другой прием будет характеризовать уже другого поэта. Поэтому для него информацией, предназ-наченной для передачи, будет не столько содержание, сколь-ко структура стихотворения, включающая ритмику, рифму, ассонансы, диссонансы и др.

Писатель написал книгу и сдает ее в издательство. До выхода книги в свет ему предстоит немало встреч с редакто-ром, который будет подвергать сомнению некоторые строч-ки,ллова, а иногда целые главы. Писатель будет бороться не только за свои мысли, переживания, принципы, но и за сло-ва, словосочетания, метафоры и диалектизмы. Для писате-ля важно передать читателю и содержание, и форму своего произведения, это и есть для него сообщение.

Вообще в любом сообщении могут сосуществовать три вида информации: семантическая, ситуационная и инфор-мация о структуре. Семантическую информацию ищут в зна-чении слов. Вам говорят «собака», и вы понимаете, о каком животном идет речь. Но вот вы подходите к калитке чей-либо дачи и читаете полустертую надпись: «Осторожно, злая...» Вы сразу же понимаете, что на участке вас может покусать собака, хотя слово «собака» было стерто на надписи. В дан-ном случае понять полунаписанное предостережение помо-гает ситуационная информация. Всем нам известно, что обычно пишут на воротах дач. В художественном произведе-нии очень часто на первый план выходит структура выска-зывания, которая выступает в качестве стиля речи, подбора метафор, сравнений, эпитетов, архаизмов или неологизмов, ритмики повествования или стиха. В этом случае приходит-ся говорить не о смысловой, а о структурной информации (информации о структуре) текста. Ее значение для перевод-чика гораздо шире, чем просто индивидуальный стиль авто-ра. Ведь с разными структурами в разных языках мы встре-чаемся постоянно. Англичанин скажет: I have a brother — «Я имею брата», у грузина такая же фраза звучит иначе: мкавс дзма — «имею (я) брата», по-русски мы говорим: «У меня есть брат». Существующую эквивалентность структур нас учат соблюдать с первых шагов изучения языка, нельзя «смешивать французский с нижегородским». Но это ограниченное число грамматических структур, их легко заучить и помнить при переводе. А индивидуальную структуру речи каждого писателя или поэта не заучишь. И если автор про-изведения считает необходимым донести до адресата не толь-ко его смысл, но и его структуру, то сообщение будет вклю-чать и этот вид информации.

Уяснение термина «сообщение» позволяет сделать вывод о том, что подготовка переводчика должна включать умение различать границы сообщения в каждом отдельном случае. Это сделать не трудно, и мы вернемся к этому вопросу, когда научимся отличать письменного переводчика от устного. Сейчас же полезно остановиться на экстремальных случаях, в которые попадает переводчик. Вот некоторые из них.

Моя служба в Группе советских оккупационных войск в Германии оставила в памяти один поучительный эпизод, дей-ствующим лицом которого был уже упомянутый полковник, начальник французской военной миссии. В то время совет-ские воины за рубежом были в центре внимания как освобо-дители Европы от гитлеровского фашизма. Многие из лиц, контактирующих с нашими представителями, старались выучить русский язык. Учил русский язык, и небезуспеш-но, и начальник французской военной миссии. И вот однаж-ды, когда вместе с французским полковником мы пересека-ли в машине очередной контрольно-пропускной пункт, со-ветский сержант после проверки документов изрек: «Езжай, старый черт!». Наш француз разволновался и стал выяснять, за что его оскорбил советский сержант? Сидевшая рядом с нами переводчица сделала удивленный вид и сказала: «Что Вы, господин полковник, наоборот, он назвал Вас ласково... старичок!». Инцидент был исчерпан, все были довольны.

Другой случай из моей собственной практики. В 1958 году я был ангажирован вместе с группой московских син-хронистов обслуживать проходящий в Ташкенте съезд пи-сателей Азии и Африки. Работа была трудной главным обра-зом потому, что рабочими языками, кроме русского, былианглийский и французский, которыми писатели Азии и Аф-рики не всегда владели в достаточной степени. А переводить выступления следовало синхронно, т. е. сидя в кабине и при-нимая речь выступающего в наушники, произносить парал-лельно перевод в микрофон. К этому времени синхронный перевод прочно вошел в практику общественных форумов, поскольку он позволял сэкономить несколько дней и соответ-ственное количество валюты при проведении таких меро-приятий.

В описываемом мною эпизоде предстояло выступление писателя из Камбоджи. Выступать он хотел только на кхмерском языке, хотя сам прилично говорил по-француз-ски. Приехавший с камбоджийскими писателями перевод-чик на французский язык синхронно переводить не умел. Камбоджийский писатель не без основания считал, что кхмерский язык имеет такие же права звучать на между-народном форуме, как французский или английский, и на-стаивал на своем. Был предложен такой выход: писатель го-ворит по-кхмерски, а в это время в кабине переводчика пе-редо мной лежит французский текст, с которого я перевожу речь с листа на русский язык. При этом переводчик кхмер-ского языка пальцем указывает мне место в тексте, которое соответствует произносимым словам оратора. Это решение понравилось всем.

И вот камбоджийский писатель взобрался на трибуну и начал свою речь. Мой коллега из Камбоджи начинает водить пальцем по французскому тексту, с которого я перевожу на русский язык в микрофон. Оратор продолжает с воодушев-лением говорить, его соотечественник водит своим перстом по французскому тексту, я выдаю русский текст, на осталь-ные рабочие языки с моего текста переводят другие синхро-нисты. Все идет как будто по разработанному сценарию, меня настораживает только появляющееся недоуменное выраже-ние лица оратора в те моменты, когда в зале раздаются апло-дисменты или смех. Я привязан к тексту, вернее к пальцу кхмерского переводчика, и исправить что-либо не в силах. В это время указующий перст моего коллеги подходит к концу текста. Нужно провозглашать пару лозунгов против импе-риализма и за процветание Камбоджи. Но я этого не делаю: в тоне оратора не появляется никаких патетических нот. Па-лец моего помощника исчезает с текста выступления, и он смущенно пожимает плечами. Что делать? Переворачиваю французский текст и начинаю переводить его во второй раз.

В зале не чувствуется недоумения. Никто не замечает, что он слушает уже слышанное. (И это естественно, так как в большинстве речей повторялись дежурные фразы о необхо-димости единства писателей мира в борьбе с империализмом и т. п.) Вдруг начинаю улавливать торжественные нотки в речи оратора. Нахожу «мостик» к заключительным лозун-гам и вслед за выступающим заканчиваю перевод его речи. Все довольны, а председательствующий писатель Констан-тин Симонов отмечает в заключительном слове четкую рабо-ту переводчиков.

Наконец, третий эпизод имел место на самом высшем уровне. 1959 год, совещание руководителей коммунистиче-ских партий, прибывших в Москву со всех континентов. Только что выступил Энвер Ходжа, руководитель албанских коммунистов. Он резко критиковал Никиту Сергеевича Хру-щева за то, что компартия Советского Союза сокращает по-мощь Албании в связи с тем, что Албания пытается прокла-дывать в политике самостоятельный курс. Н.С. Хрущев крас-неет, его небольшие глазки становятся все более колючими.

В тот момент, когда я сажусь в будку синхронного перевода, он встает и, еле сдерживая себя, начинает тихо говорить. Чув-ствуется, что говорить спокойно ему чрезвычайно трудно. Его речь представляет собой сплошное крещендо, и после пере-числения всех видов помощи, которую КПСС оказывает Ал-бании, происходит взрыв. Хрущев кричит о черной неблаго-дарности, обвиняет Э. Ходжу во всевозможных грехах и в заключение, теряя самообладание, взрывается окончатель-но: «И этот человек обос...л нас с ног до головы, туды его мать!». Я все это обязан переводить, но на последней фразе у меня происходит, естественно, запинка и в микрофоне на французском языке возникает вариант значительно меньшей по резкости тональности: «И этот человек покрыл нас гря-зью с ног до головы». После речи Хрущева объявляется пе-рерыв, и я выхожу из кабины. Меня ждет референт между-народного отдела ЦК КПСС, который курирует французскую службу совещания и который прилично разбирается во французском языке. Он холодно смотрит на меня и спраши-вает: «Кто Вам разрешил поправлять генерального секрета-ря нашей партии?». Я пожимаю плечами и отвечаю: «Реше-ние я принял сам, у меня не было времени для консульта-ций». Референт, с которым у меня были всегда хорошие отношения, пробормотав: «Вам придется за это отвечать», круто поворачивается и уходит. Минут через десять он появ-ляется с Хо Ши Мином, генеральным секретарем компартии Вьетнама, который благодарит французскую бригаду син-хронистов за работу. Цековский референт отводит меня в сто-рону и доверительно шепчет: «Никита Сергеевич велел по-благодарить Вас, он не хотел, чтобы его грубые выражения звучали на всех языках».

Рассмотрим все три случая с точки зрения работы пере-водчика, который, как нам стало известно, призван неписан-ными законами профессии в первую очередь передать сооб-щение. В первом из них слова «старый черт» были переданы как «старичок». Налицо явное искажение, и тем не менее переводчица была права. Слова «старый черт» не были для нее сообщением, так как сержант на контрольно-пропускном пункте не предназначал их французскому полковнику, он был уверен, что француз русского языка не поймет. А это значит, что международный ляпсус при проверке докумен-тов следовало не сохранять, а исправлять.

Во втором случае сообщением для переводчика был не устный текст писателя на кхмерском языке, а его письмен-ный вариант на французском языке. Когда французский текст под управлением дирижерской палочки личного пере-водчика оратора был передан на русском языке, синхронно-му переводчику оставалось либо замолчать и дать какое-либо объяснение в зал, что не послужило бы на пользу камбоджий-ской делегации и устроителей конференции, либо придумать за оратора продолжение речи. Последнее могло привести к искажению сообщения и вызвать серьезные неприятности. По-видимому, наименьшим злом оказался повторный пере-вод части текста, что не выходило за рамки сообщения.

Лишь в третьем случае можно говорить о неточной пере-даче сообщения: в переводе не было грубых ругательств. Ви-ной здесь может быть либо замешательство переводчика, либо его интуиция, поскольку грубость могла быть сказана в экстазе, а потому и не предназначаться в «открытый эфир».

 

В данном случае неточная передача сообщения была вызва-на и замешательством переводчика, и его интуицией. Высо-копоставленные лица недаром предпочитают иметь своих переводчиков, они в этом случае менее напряжены и увере-ны, что переводчик их «подправит». Так, в 60-е годы с пре-зидентами Франции постоянно работал Андроников, потомок российских князей, он блестяще переводил и к тому же под-черкнуто демонстрировал аристократические манеры. Его работа оставляла сильное впечатление, хотя его высокоме-рие и стоило ему некоторых «ляпов» в переводе. Так, он час-то употреблял слово «происшествие» вместо «событие»: «Происходящая в эти дни встреча в верхах представляет со-бой крупное происшествие (!)...» — говорил он самоуверен-но, посматривая на своих коллег с высоты своего величия придворного переводчика, и никто не осмеливался его под-править. Но чаще он умело и вовремя приходил на помощь власть имущим в их беседах с советскими политическими деятелями.

В заключение этой главы можно сказать: даже приведен-ные примеры показывают, что переводчик далеко не всегда раб того сообщения, которое он получает, в практике его ра-боты нередко приходится искать ответ на вопрос: «Что такое хорошо и что такое плохо?».

 

ЧЕЙ ПЕРЕВОДЧИК ЛУЧШЕ?

 

M ы уже говорили, что в работе переводчика главное —найти в исходном тексте информацию, предназначенную для передачи, и представить ее адресату в доступном для него виде. Причем информацией, предназначенной для передачи, может быть и только семантическая информация, и только ситуационная информация, и только информация о струк-туре. Ею могут быть и различные комбинации из информа-ции и, в том числе, все три информации в целом.

Задача поиска и передачи информации имеет свои слож-ности. Искать информацию приходится не только в пись-менных текстах, сидя в кресле своего рабочего кабинета и имея под рукой набор словарей и справочников. Искать ее приходится и в искаженных звуках наушников со всеми обычными и необычными помехами, и в полуграмотном вы-ступлении делегата бывших колоний, вынужденного гово-рить на чужом языке, и в блиндаже под аккомпанемент ар-тиллерийского огня при допросе военнопленного. Переда-вать информацию можно также различными путями: в микрофон, нашептывая своему соседу на ухо, с трибуны международного конгресса, излагая ее на бумаге. И делать всё перечисленное умеет не такое уж большое число людей, знающих два языка.

Даже среди дипломированных переводчиков есть квали-фикационные ступени. Вот как их различает Женевская школа переводчиков, одно из старейших и лучших учебных заведений такого типа, которая принимает на первый курс только лиц, владеющих двумя иностранными языками (од-ним из них свободно): успешное завершение двухлетнего обу-чения — диплом письменного переводчика, еще год обуче-ния — диплом письменного и устного переводчика, допол-нительный год — переводчик международных конференций.

Что означает диплом письменного переводчика? Не ду-майте, что он дает немедленное право на перевод Шекспира, Лермонтова, Ремарка или стихотворений В. Гюго. Такое пра-во дает только литературный талант, это удел избранных. Диплом письменного переводчика — это право перевода по-вседневной корреспонденции, бюрократических бумаг, пе-ревода и реферирования статей, брошюр, книг по специаль-ности. Всё это, конечно, нужно, и мы еще поговорим по это-му поводу.

Диплом письменного и устного переводчика говорит о том, что его обладатель способен, кроме письменного пере-вода текущих бумаг, сопровождать своих соотечественников за рубежом или иностранцев в своей стране, помогая им об-щаться в иноязычной среде.

Диплом переводчика международных конференций (у нас — переводчик-референт) не ограничивает права его дер-жателя и предполагает владение тайнами как синхронного, так и последовательного перевода с записями.

Есть ли такие возможности в нашей стране? Есть, и в чем-то значительно большие, а в чем-то, увы, меньшие. Об этом сейчас я скажу поподробнее на опыте своей работы не только в отечественных заведениях, но и знакомства с Женевской школой переводчиков, Парижской Сорбонной и Джордж-таунским университетом в Вашингтоне.

Вот то, что делает обучение на переводческих факульте-тах в западных университетах особенно эффективным:

— правила приема, требующие хорошего знания двух иностранных языков до поступления на учебу;

— плата за обучение (от 8000 до 20 000 долларов в год в США в 1990 году), дополнительная плата за каждую пере-сдачу экзамена (Женева) и высокие стипендии талантливым студентам;

— технические средства обучения, безотказно функцио-нирующие в любую минуту дня и ночи, круглый год.

Помню, как в 1960 году меня знакомили с лингафонным кабинетом Женевского университета, в состав которого входит школа переводчиков. Это большая аудитория с оборудованны-ми ларингофонами столами и 6-8 кабинами, в которых распо-ложена необходимая для синхронного перевода аппаратура. В лингафонном кабинете сидят несколько студентов, которые получили на кафедре задания работать с пленками, где записа-ны выступления носителей языка. В лингафонном кабинете не видно лаборанта, нет непременных у нас техников, которые что-то исправляют, клеют, ремонтируют. Сопровождающий меня преподаватель объясняет: все оборудование — дар дома Рок-феллеров — работает безукоризненно, раз в месяц сюда прихо-дит техник из Европейского отделения ООН, все проверяет, проводит смазку и снова исчезает, студенты тренируются са-мостоятельно, раз в неделю проводим здесь учебные конферен-ции с переводом.

В конце 70-х годов в Сорбонне оборудование было еще лучше, а в коридорах на каждом шагу стояли ксероксы, в которые достаточно было опустить мелкую монету, чтобы они выдали необходимое количество отпечатанных копий учеб-ных текстов.

В 1990 году в Вашингтоне технических проблем, каза-лось, не было. У каждого преподавателя на кафедре — лич-ный компьютер, на котором он готовит все необходимые ма-териалы к занятиям, в аудиториях — видеомагнитофоны, которые сразу же при необходимости пускаются в дело. Мое появление на кафедре было тут же использовано: меня по-просили повторить свое выступление на русском языке для записи на видеомагнитофоне в ожидании русской группы в следующем семестре.

Сравним с положением у нас. В 50-е годы появились пер-вые лингафонные кабинеты. В Институте международных отношений впервые такой кабинет приспособили для подго-товки синхронных переводчиков. В 60-е годы лингафонное оборудование стало появляться во многих школах. Кабине-ты синхронного перевода начали функционировать в Инсти-туте иностранных языков на Остоженке, в Военном инсти-туте иностранных языков. Однако техника работала отвра-тительно, преподаватели в институтах, учителя в школах теряли половину времени на попытки заставить магнитофо-ны крутиться. Их пыл постепенно угасал, магнитофонное оборудование устаревало, технические средства обучения в учебных заведениях использовались все менее активно, тем более что обещанное чудо от ЭВМ в наши классы не приходи-ло. Ожидание продолжается.

Значит ли это, что мы готовим переводчиков хуже? Не будем торопиться с выводами. Обратимся к тому, что делает обучение на переводческих факультетах Запада менее эффек-тивным, чем у нас. В зарубежных учебных заведениях пре-подаватели не формируют навыки, будь то навыки перевода или просто речевые навыки. Там учащиеся высших учебных заведений предоставлены сами себе, хотя в их распоряжении и имеются хорошо оборудованные кабинеты устного перево-да, необходимые словари, фоно- и видеозаписи. Конечно, они могут посещать лекции того или иного профессора, ходить на консультации, получать полезные советы для самостоя-тельных упражнений, но никто не «навяжет» им выстрадан-ную многолетней практикой систему упражнений для фор-мирования навыков и умений перевода, никто не организует повседневный контроль. Сами занятия по переводу, как пра-вило, представляют собой сопоставительный анализ текстов двух языков, а остальное аудиторное время предназначено многочисленным лингвистическим дисциплинам, в которых наши столичные или петербургские специалисты выглядят более убедительно.

Ну, а результат? Да, в начале 30-х годов в Лондоне был побит рекорд последовательного перевода, непревзойденный и сейчас. Да, в 1959 году в Женеве Ж.-Ф. Розан выпустил книгу, в которой впервые была зафиксирована идея записей в последовательном переводе, и ее разработка значительно повысила эффективность устного перевода. Да, Эдмон Кари, прежде чем погибнуть в авиационной катастрофе, успел рань-ше всех рассказать о месте перевода в современном мире. Выдающихся одиночек всегда можно найти в любой области знаний. Но посетите международную конференцию, где тру-дятся команды переводчиков разных стран, прислушайтесь к их голосу и вы убедитесь: квалификация наших перевод-чиков-международников ни в чем не уступает квалификации переводчиков других стран, а в чем-то ее и превосходит.