Вмешательство государства во внутренние дела Церкви не имело границ.

Член Всероссийского Собора Православной Церкви 1917-1918 гг. Н. Кузнецов получил копию такого приказа Калужского комиссара юстиции Медведева:

„До моего сведения дошло, что некоторые священники не желают венчать граждан, расторгнувших прежний брак через местный суд. Усматривая в этом противодействие Советской власти, объявляю, что в случае отказа в венчании виновные священники будут подвергаться суду революционного трибунала".

Местные комиссары требовали от священников, чтобы они венчали всех, разведенных судами и даже деревенскими сходами. Священники, отказывавшиеся совершать такие беззаконные требования, причислялись к саботажникам и контрреволюционерам. Их подвергали принудительному приводу в церковь, аресту и угрожали разными карами, вплоть до расстрела.

Почти в каждом приходе появились разведенные по новому порядку, требовавшие новых церковных браков. Духовенство находилось в крайне сложном положении и было трудно устоять перед угрожавшими бедствиями.

Небезынтересна в связи с данной темой небольшая корреспонденция из «Воронежского вестника церковного единения»:

«В связи с появляющимися разнообразными советскими декретами Бутурлиновская церковно-общественная жизнь наполнена многочисленными случаями воздействия местной власти на духовенство. В последнее время то и дело слышно, что такого-то священника или целый причт повели под конвоем двух или трех вооруженных красногвардейцев в революционный комитет. В одном случае священника сопровождают с такой помпой за то, что он не хочет венчать несовершеннолетнего, в другом — за то, что не исполняет воли революционного комитета повенчать без оглашения».

В «Орловских епархиальных ведомостях» была напечатана заметка из с. Коростовка. Местные крестьяне разгромили винный склад. Казалось бы, обычное дело, если бы не одна деталь. Во время пьяных беспорядков был убит солдат. Его решили похоронить с особыми почестями. После литургии священнику заявили, что хоронить убитого предполагают внутри церковной ограды. Священник тщетно пытался объяснить, что на погребение в церковной ограде необходимо разрешение епископа. Но отец убитого и местный комиссар заявили, что «земля наша, где хотим, там и хороним», а если батюшка откажется служить погребение, то заставят его сделать это под штыками. Похороны сопровождались беспорядочным звоном, выстрелами, песенями пьяной толпы.

Одновременно революционная власть приступила к изъятию из храмов метрических книг. За отказ выдачи, а священник не имел на это права без разрешения епископа, — арест и суд.

В некоторых местах представители Совдепов наряду с метрическими книгами производили изъятие и книг так называемых брачных обысков, в которых содержались сведения о вступающих в брак применительно к каноническим нормам.

Некоторые большевики поняли Декрет так, что он совершенно упраздняет деятельность церковных административных учреждений и принялись закрывать и громить все существующее церковное делопроизводство.

Запрещали лицам моложе 18 лет присутствовать за богослужением, обязывая настоятелей храмов следить за «невхождением в собрание лиц такого возраста».

Некто Вениамин Славский в «Известиях» писал:

„Право издания декрета о праве ношения русским духовенством во внебогослужебное время статского (гражданского — В. Р.) платья неоспоримо принадлежит советской власти и не может быть названо вмешательством во внутренние дела Церкви". С легкой руки одного «красного» газетчика в практику церковной жизни вводится «таксация» церковных треб.

Представитель пензенской власти собрал в кафедральном соборе местное духовенство и в ультимативной форме потребовал, чтобы они признали бывшего архиепископа Владимира (Путяту) своим правящим архиереем. На тех, кто не признал (к чести пензенского духовенства, таких оказалось большинство) обрушились репрессии. Дело приняло настолько серьезный оборот, что пришлось вмешаться самому Ленину.

Вмешательство власти во внутренние дела Церкви дошло до того, что в 1919 году она запретила употребление тропаря мученику Гавриилу, мощи которого почивали в храме Василия Блаженного. Суд постановил:

„Употребление тропаря гл. 5 и кондака гл. 6 в честь отрока Гавриила, как определенно человеконенавистнического и контрреволюционного характера, развращающего правосознание трудящихся, считать недопустимым и лиц, их публично употребляющих, привлекать к ответственности за контрреволюционные деяния.

Местные губернские и уездные исполнительные комитеты издавали свои собственные распоряжения, при планомерном проведении которых парализовалось свободное «отправление обрядов культа».

Или еще один наглядный пример. Совещание епископов Поместного Православного Собора постановило на Великом входе при архиерейском служении поминать:„Великого Господина и Отца нашего Святейшего Патриарха Тихона". А петроградский прокурор Азовский опубликовал разъяснение, согласно которому поминовение Патриарха запрещалось.

8 декабря 1923 года появился циркуляр Комиссариата Юстиции №254, которым категорически запрещалось поминовение Патриарха Тихона за богослужением. И хотя вскоре после этого «дело гр. Белавина и др.» было прекращено, тем не менее для непонятливых было разъяснено:

«...Постановление ЦИК СССР по делу гр. Белавина основано на праве частной амнистии, а не по отсутствии состава преступления в действиях Белавина вообще, а потому нет никакого основания считать, чтобы циркуляр №254 от 8/12 1923 г. утратил силу».

Большевики не считают вмешательством во внутренние дела Церкви и когда запрещают ей организовать Священный Синод, исключая даже саму возможность образования такой церковной структуры.

«Никакого Священного Синода в смысле всероссийской организации не существует. Такая организация и не может быть зарегистрирована».

За работой церковных собраний и съездов наблюдал (следил, конечно) административный надзор (в системе Народного Комиссариата Внутренних Дел). Все вопросы программы съезда должны были быть предварительно утверждены административным отделом, представители которого на съездах религиозных обществ часто вмешивались и в обсуждение этих вопросов.

Съезд какого-либо религиозного общества после завершения работы обязан был представить в НКВД или Отдел управления губернского исполкома итоговые документы и список исполнительного органа, избранного на съезде. Иногда вообще запрещали какие-либо собрания верующих, посвященные решению внутренних проблем.

В Орле, например, в марте 1919 года местная власть разогнала епархиальный съезд. «У нее могли быть свои основания для подобного разгона, — писал по этому поводу один автор, — а грубоватая его форма была простым свойством грубых нравов».

Как видим, вмешательство советской власти в церковную жизнь началось с первых шагов советской власти.

В 1922 году в журнале «Живая Церковь» был опубликован один «документ», последствия которого Церковь переживает до настоящего времени. Этим документом предлагалось учредить особый Всероссийский комитет по делам Православной Церкви, духовенства и мирян «во главе с главным уполномоченным Православной Церкви в сане епископа».

Предложение «живоцерковников» осуществлено не было. Но оно натолкнуло советскую власть на мысль создать такую организацию, которая действительно ведала бы церковными делами, но возглавлялась бы не епископом, а своим человеком. И вот...

С начала 20-х годов церковными делами в государственном аппарате ведал Е. А. Тучков, один из руководящих работников Объединенного Государственного Политического Управления (ОГПУ).

Умный, хитрый, волевой, дипломат, как его характеризует А. Левитин, он легко находил «ключ» к архиерейским сердцам. Одних умел припугнуть, с другими разговаривал дружески, с грубоватой фамильярностью, с третьими был учтиво вежлив.

Особенно любил он вмешиваться в церковные дела, когда речь шла о поставлении епископов.

Кадровая проблема (священнослужительская) стояла у него на одном из первых мест. Основным инструментом в подборе церковных кадров с самого начала была избрана регистрация священнослужителей в государственных органах власти.

Примечательна в этом смысле регистрационная анкета Тюменской и Енисейской губерний. «В целях борьбы с контрреволюционной агитацией попов» для них же («попов) были предложены следующие вопросы:

1) Имя, отчество и фамилия в миру, по рукоположению.

2) Сан.

3) Место службы, место жительства.

4) Год рождения.

5) Образовательный ценз.

6) Время поступления в духовное звание и причины, побудившие к вступлению.

7) Какие отличия, за что и когда получили.

8) Место и род прежней службы.

9) В каких организациях (политических, общественных, экономических и культурно-просветительных) состояли до октября, состоите ли теперь, каким из них сочувствуете.

10) Подвергались ли наказаниям в административном, судебном и духовном порядке, когда и за что.

11) Из какого сословия происходите.

12) Из кого состоит ваша семья.

13) Имущественное положение семьи, родителей, если они живы, до октября и в настоящее время:

а) капитал;

б) недвижимое имущество.

14) Род занятий и источник существования каждого члена вашей семьи.

15) В каком размере исчислялся годовой доход до октября:

а) жалованье;

б) сборы-требы;

в) доход с недвижимого имущества.

16) Размер платы за требы в настоящее время (деньгами, натурой):

а) венчание;

б) крещение;

в) похороны;

г) молебны;

д) панихиды;

е) заказные обедни;

ж) поминовение (забыли акафисты — В. Р.).

17) Отношение к декрету об отделении Церкви от государства и школы от Церкви (!).

18) Месячный доход в настоящее время.

19) Сколько лет служите в данной церкви.

20) Состоите ли на гражданской службе, где именно, какую должность занимаете, укажите месячный оклад (насчет гражданской работы духовных лиц — чуть ниже — В. Р.).

21) Отношение к советской власти.

Великолепен венец анкеты, не правда ли?

Спросите: для чего такая скрупулезная анкета? — Ну, конечно же, для того, чтобы полнее обеспечить «свободу совести» верующим!

С 1922 года в законодательных актах большевиков появляется термин «регистрация религиозного общества» (в целом). Согласно постановлению ВЦИК от 3 августа, ни одно религиозное общество не могло начать свою деятельность без регистрации его в Отделе управления губернского или облисполкома.

Помимо учредителей при регистрации нужно было представлять наряду со многими другими документами и список членов общества, т. е. фактически вводилась регистрация граждан по принципу религиозной принадлежности.

Закон обязал религиозные объединения представлять сведения и о служителях («культа»), и о составе исполнительных и ревизионных органов, и о составе самого религиозного общества, т. е. о самой группе верующих.

Само собой разумеется, что отдельная регистрация священнослужителей сохранялась.

Политикой и общественной работой священнослужителям заниматься было опасно (кстати, не намного безопасней было быть и аполитичным).

В июле 1919 года на базе Христианской социальной рабочей партии, образованной еще до октябрьского переворота, была создана Христианско-социалистическая рабоче-крестьянская партия. Большую роль в ней играли В. Жуков, профессор права Н. Кузнецов, священник Гребневской церкви — печальной памяти С. Калиновский.

Согласно Уставу, эта партия ставила своей задачей использовать «все законные меры, чтобы уничтожить пропасть между богатыми и бедными и предотвратить классовую борьбу и внутреннюю междоусобную войну».

В своем обращении к верующим партия звала в свои ряды и богатых и бедных, и простых и ученых. Это начинание благословил и поддержал Патриарх Тихон.

Но в сентябре московский «пролетарский» суд признал партию буржуазной, антисоветской, вредной для рабочего класса, и через несколько месяцев она была ликвидирован а. На будущее организация Церковью различного рода партий, обществ, союзов, молодежных центров и т. д., даже самых невинных, была запрещена.

В январе 1921 года было принято «Постановление о порядке предоставления работы служителям религиозных культов», которое резко ограничивало возможности работы священнослужителям в государственных учреждениях.

В сельских и волостных советах предоставление духовенству любой должности запрещалось вообще.

По категорическому распоряжению центральной власти, к июлю 1921 года все священнослужители со светских должностей были уволены.

Постановление Наркомпроса «В развитие пункта 9 декрета „Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви"» гласило:

1) воспретить лицам, принадлежащим к духовенству всех его родов, всех вероисповеданий, занимать какие бы то ни было должности во всех школах...

3) виновные в нарушении сего воспрещения подлежат суду революционного трибунала.

Одно из аналогичных постановлений, пространное и детальное, перечисляющее все ограничения, с которыми священнослужители могут быть приняты на гражданскую работу, подписано самим «демократом»-Лениным.

Весьма своеобразны отношения советской власти к Церкви в области страхования. Все здания религиозного назначения обязательно страхуются. Страхователями являются верующие. Они, естественно, платят и страховые взносы. Но в случае несчастья, страховая сумма поступает не в пользу верующих, а в пользу государства. При «случайном» пожаре храма большевики получают двойной выигрыш: ликвидирован еще один «опиумный очаг» и получена страховка...

Осуществление политики отделения Церкви от государства, как известно, началось еще до издания Декрета и вылилось на практике в такие приемы и тактику, которые имеют так же мало общего со свободой совести, как аресты инакомыслящих в условиях «торжествующего социализма» с демократией.

Уже в начале января в Петрограде была изъята большевиками Синодальная типография. Стали закрывать придворные и домовые церкви. 13 января большевики отдали приказ о реквизиции помещений Александро-Невской Лавры.

Православный народ, как писал один историк, инстинктивно почувствовал, что кроется за этим Декретом. Он почувствовал, что речь идет о самом неприкрытом произволе большевиков по отношению к Церкви, что святыни русского человека одним росчерком пера объявляются каким-то туманным «достоянием русского народа», на самом же деле — безбожных большевиков.

Если Декрет будет приведен в исполнение, не напрасно опасались члены церковного Собора, то большевики станут отнимать храмы, снимать ризы с икон, священные сосуды перельют на деньги, прекратится совершение Таинств, умерших будут погребать без отпевания, и от «Руси святой» останется «Русь поганая». В действительности вскоре именно так и произошло.

5-й отдел Комиссариата Юстиции по проведению в жизнь Декрета так откровенно и назывался: ликвидационны и^. Руководил этим отделом известный яростный антирелигиозник П. А. Красиков^.

И только 24 августа 1918 года была утверждена инструкция о порядке осуществления Декрета. До этого он успешно осуществлялся в практике большевиков на основе чистого произвола.

Митрополит Петроградский Вениамин (Казанский) еще в день опубликования Декрета в своем письме в Совнарком предупреждал, что осуществление подобного Декрета вызовет серьезные стихийные волнения верующих^.

Произошло значительно хуже. Провинциальная хроника изобиловала сообщениями о многочисленных кровавых эксцессах.

Отсутствие единой инструкции о проведении Декрета в жизнь и отсутствие подготовленных (в юридическом смысле) кадров создавало благоприятные условия для административной деятельности (на понятном языке это — произвол)^. Эта самодеятельность развивалась под влиянием явных антицерковных сил.

„Неумелый и раздражающий население способ проведения частью провинциальных работников церковного декрета в жизнь, — признавал даже советский официоз, — явился одной из двух причин эксцессов. Какая вторая причина, журнал не указывает.

Газета «Новая жизнь» напечатала статью «Отбой», в которой рядом аргументов доказывалось, что Декрет беспочвен и прежде времен и что его авторам придется отступить перед неблагоприятными условиями русской действительности. Но большевики не были бы большевиками, если бы отступили от своих планов.