Смысл слов апостола Павла, без сомнения, лежит глубже такого примитивного понимания, и он понятен нашим богословам, но они сознательно отворачиваются от него.

Правильно понять приведенные слова апостола Павла можно только с учетом конкретной социальной, политической и религиозной ситуации в Палестине того времени.

И иудеев, и не иудеев, и поработителей своих соотечественников, Христос одинаково призывал к новой вере, в которой национальность не будет играть доминирующую роль, в которой не будет ни поработителя, ни раба, ни богатого, ни бедного, в которой должна царствовать любовь. В таком случае, во Христе, власть и подчинение в их полярных (светских) смыслах теряют свое жестокое содержание. Насилие упраздняется, подчинение власти уже — не бремя, а утешение. И «противящийся власти» в таком случае «противится Божию установлению» (Рим.3,2).

Отсюда и естественные призывы апостола Павла «отдавать кесарево кесарю» (Мф.2,21; Мк.2,17), «отдавать всякому должное: кому подать, подать: кому оброк, оброк: кому страх, страх: кому честь, честь» (Рим.3,7), «повиноваться и покоряться начальству и властям» (Тит.,1), причем, «не только из страха наказания, но и по совести» (Рим.3,5). Но...

Призывы апостола Павла повиноваться начальникам (власти) всегда имеют одну существенную оговорку: начальник есть Божий слуга. В четветом стихе 13-й главы послания к Римлянам эта оговорка присутствует дважды:„Начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое» (Рим.3,14). То же самое — в шестом стихе.

Легко заметить, что ни одному условию ни революция, ни советская власть не удовлетворяют. Во-первых, революция вся пронизана насилием, а во-вторых, советская власть — далеко не слуга Божий.

В таком случае в силу вступает другой принцип отношения к власти: должно повиноваться больше Богу, нежели человеком (Деян. 1,29).

«Справедливо ли пред Богом, — спрашивает апостол первосвященников и старейшин, — высшую власть иудеев, — слушать вас более, нежели Бога?» (Деян.,19).

И сам автор известного изречения «существующие власти от Бога», апостол Павел, всю жизнь только и нарушал волю власти.

Отношение апостолов к властям в случае, когда интересы религиозные вступали в конфликт с интересами власти, недвусмысленно: во-первых — интересы религиозные. Кстати, Русская Церковь во главе с Патриархом Тихоном поступала точно также: имея в виду антихристианскую сущность революции и советской власти, она не признала ни ту, ни другую и произнесла на советскую власть грозную анафему (никем, кстати, до сих пор не отмененную).

Итак, признание христианином власти носит не безусловный, а условный характер. Если исполнение воли власти может повлечь за собой нарушение воли Божией, т. е. если воля государства вступает в конфликт с принципами Церкви, то для христианина не может быть другого пути, как отвергнуть установки такой власти.

В историческом же контексте вопрос «Церковь и государство» был поставлен иначе. Революционеры и советская власть не спрашивали мнения Церкви. Революционная власть, победив самодержавие, всем своим могуществом внешней демонической силы обрушилась на Церковь.

Широким потоком полилась кровь христианская. На фоне бывшей размеренной церковной жизни засиял яркий букет христианства — Сонм Новомучеников и Исповедников Российских...

Юридическим документом, положившим начало сознательного, планомерного, ломового кровавого похода большевиков против Церкви, явился Декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви, как будто в издевку получивший второе название «Декрет о свободе совести». В его выработке лично участвовал Ленин, и он был принят Советом Народных Комиссаров 20 января 1918 года.

„Декрет о свободе совести, — писал в эти дни профессор А. Сагарда, — является началом законодательного и планомерного похода против Церкви. В стране, покрытой на трудовую копейку тысячами православных храмов, монастырей, часовен, в стране, многомиллионный народ которой призывает благословение Церкви на брак, рождение детей, обращается к ней за молитвой во все дни своей жизни и напутствием в последний земной путь, — провозглашается отделение Церкви от государства, и последнее, как грезится оно совету народных комиссаров под беспрерывную стрельбу пулеметов, стоны убиваемых, дикий разгул пьяных орд, носит безусловный атеистический характер".

Каждым постановлением Декрета у Церкви подрубалась жизненная база ее существования, отсекалась живительная артерия, во все времена соединявшая ее с российским народом.

Были в Декрете даже такие положения, которые вообще не стояли в связи с его основным началом (отделением). Это такие пункты, как запрещение религиозным обществам вообще владеть собственностью, лишение их прав юридического лица и национализация всего церковного имущества.

Этих ограничений не знает ни одно соответствующее законодательство европейских государств.

Не вытекают отмеченные ограничения большевистского Декрета и из того принципа, что религия есть частное дело граждан. Частные общества ведь имеют право юридического лица, владеют собственностью.

Весьма существенным было и то, что в Декрете не устанавливалось никакого переходного периода между старым и новым положением Церкви в государстве. Аналогичный французский закон, например, назначал пенсии всем духовным лицам, получавшим раньше жалованье из церковной казны. Тот же закон, отнимая в пользу государства жилые церковные здания, предоставлял пятилетний срок бесплатного пользования ими старым владельцам. У нас же властью предписывалось немедленная национализация всего церковного имущества и немедленное прекращение государственных ассигнований в пользу Церкви.

Декрет не давал никаких указаний о порядке осуществления нового закона. Он был составлен в форме слишком общей и оставлял открытыми многие существенные вопросы. Упразднялась, например, церковная метрикация в прежнем значении, но означало ли это, что она упразднялась и в чисто церковном смысле?

Запрещалось обучение религии в школах. Но на каких основах могло существовать специальное богословское образование, если у Церкви были изъяты все ее бывшие школы?

Церковные общества лишались права владения собственностью. Но могли же они иметь хотя бы какое-либо имущество, какие-либо средства на свои нужды? Если да, то в какой форме?