Rutledge London and New York

СОВРЕМЕННАЯ ТЕОРИЯ СНОВИДЕНИЙ

Предисловие и общая редакция Сары Фландерс

ACT

Рефл-бук 1999

УДК 159.963

Ответственный редактор С.Л. Удовик

Перевод А.П. Хомик Научный редактор, канд. псих.наук. Н.Ф. Калина

В оформлении использована картина Р. Магрит «Присутствие духа»

Перепечатка отдельных глав и произведения

в целом без письменного разрешения

издательств «ACT» и «Рефл-бук» запрещена

и преследуется по закону.

ISBN 0-415-09354-6 (Routledge) ISBN 5-87983-027-6 (серия) ISBN 5-87983-077-2 (Рефл-Бук)

© 1993, Sara Flanders, the col­lection as whole; the individual chapters, the contributors

© OOO «Фирма «Издательство ACT», 1999

© Рефл-бук, перевод, серия, 1999

 

 

Содержание

ПРЕДИСЛОВИЕ 9

Часть первая. СНОВИДЕНИЕ И ПСИХОАНАЛИЗ:

ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС 43

1 ПСИХОЛОГИЯ СНОВИДЕНИЙ И РАЗВИТИЕ ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОГО МЕТОДА. М. Масуд Кан 45

Часть вторая. СПОР О СНОВИДЕНИИ: ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ОНО СЕГОДНЯ ПРЯМЫМ ПУТЕМ К ЦЕЛИ? 71

2 СНОВИДЕНИЯ В КЛИНИЧЕСКОЙ

ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОЙ РАБОТЕ. Чарльз Бреннер 73

3 ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ СНОВИДЕНИЯ

В ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОЙ ПРАКТИКЕ. Ральф Р. Гринсон 93

Часть третья. ПРОСТРАНСТВО СНОВИДЕНИЯ 129

4 ПРАВИЛЬНОЕ И НЕПРАВИЛЬНОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ СНОВИДЕНИЯ В ПСИХИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ. М. Масуд Кан 133

5 ФУНКЦИЯ СНОВИДЕНИЙ. Ханна Сегал 147

6 СНОВИДЕНИЕ КАК ОБЪЕКТ. Ж. -Б. Понталис 159

7 ВОСПРИЯТИЕ СНОВИДЕНИЯ

И ТРАНСФЕР. Гарольд Стюарт 179

8 НЕКОТОРЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ ПО ПОВОДУ АНАЛИТИЧЕСКОГО ВЫСЛУШИВАНИЯ И ЭКРАНА СНОВИДЕНИЯ. Джеймс Гемайл 187

9 ПЛЕНКА СНОВИДЕНИЯ. Дидье Анзъе 203

Часть четвертая. ПРИСПОСАБЛИВАЮЩЕЕСЯ ЭГО И СНОВИДЕНИЯ 223

10 ЗНАЧЕНИЕ ЯВНОГО СОДЕРЖАНИЯ СНОВИДЕНИЯ ДЛЯ ЕГО ИНТЕРПРЕТАЦИИ. Джейкоб Спаньярд 225

11 КОНТИНУУМ СНА В ПСИХОАНАЛИЗЕ: ИСТОЧНИК

И ФУНКЦИЯ СНОВИДЕНИЯ. Р. Гринберг и С. Перлман 263

12 СНОВИДЕНИЕ И ОРГАНИЗУЮЩАЯ ФУНКЦИЯ ЭГО. Сесиль де Монжуа 283

13 ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКАЯ ФЕНОМЕНОЛОГИЯ

СНОВИДЕНИЯ. Роберт Д. Столороу и Джордж Е. Этвуд 307

БЛАГОДАРНОСТИ 329 ИНДЕКСНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ 331

 

Синим цветом в квадратных скобках указаны номера страниц в соответствии с содержанием

СОВРЕМЕННАЯ ТЕОРИЯ СНОВИДЕНИЙ

Высокое мнение Фрейда о своих открытиях, изложен­ных в «Толковании сновидений», означало, что дальней­шие исследования сновидений бросают прямой вызов всем психоаналитикам. На протяжении всей истории психоана­литического движения — недавно отметившего 100-летнюю годовщину великого открытия Фрейда — многие аналити­ки пытались связать первоначальное открытие Фрейда с пос­ледующими психоаналитическими перспективами.

В книге «Современная теория сновидений» сведены вме­сте некоторые из самых важных статей по этому вопросу за последние двадцать пять лет. Представленные работы при­надлежат перу ученых широкого спектра аналитических школ Европы и Америки. Все они вдохновлены Фрейдом, но вносят новые измерения в понимание значения снови­дения в клинической практике. Различные авторы видят сновидение по-разному: как свидетельство развития психо­анализа, как разновидность переживаний человека, как спо­соб адаптации, как индикатор конкретной формы психи­ческого расстройства, как осуществляемое им искажение значения.

«Современная теория сновидений» не только ознакомит читателя с современным состоянием этого вопроса, но и будет способствовать возрождению внимания к психичес­кому процессу, который Фрейд считал краеугольным кам­нем психоанализа. Этот побуждающий к размышлениям сборник, дополненный содержательным предисловием и ясными комментариями редактора к каждой статье, будет полезен как преподавателю, так и клиницисту.

Сара Фландерс получила степень доктора английской литературы в Нью-Йоркском Государственном Универси­тете, г. Буффало. Она член Британского Психоаналитичес­кого Общества и психоаналитик, занимающийся частной практикой.

[9]

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

Сегодня, почти столетие спустя после прорыва в пони­мании сновидений и функционирования бессознательной мысли, осуществленного Фрейдом, сновидение уже не за­нимает центрального места в психоаналитических дебатах. Хотя сновидения остаются классическим иллюстративным материалом в психоаналитических клинических работах, как заметила Элла Фримен Шарп, маятник, качнувшийся в 1937 г. в сторону от психоаналитического интереса к ин­терпретации сновидения, так и не вернулся в исходное по­ложение (Sharpe, 1937: 67). И сегодня он не подвластен ни одной движущей силе или профессиональному мнению. Современные психоаналитики разговаривают на языке, ко­торый Андре Грин назвал языком полиглотов (Green, 1975), потенциально не понятном даже для зрелого и теорети­чески искушенного аналитика. Еще более усложнили, но одновременно и обогатили много сторонний интернацио­нальный психоаналитический взгляд на сновидение невро­логические исследования, прямо или непосредственно влияя на неустойчивое психоаналитическое единодушие. Однако составители надеются, что собранные ими статьи позволят читателю получить представление о диапазоне су­ществующих в психоаналитической науке взглядов на сно­видение.

В данном предисловии я вначале кратко изложу взгляды Фрейда на сновидения, а затем выборочно остановлюсь на последующем развитии представлений о снах и их роли в психоаналитическом процессе. Представленные ниже ста­тьи я разделила на четыре части. Основу данного сборника закладывает представленная раньше других статья Масуда

 

[10]

Кана о взаимосвязи между классической теорией сновиде­ния и психоаналитическим процессом. Вторая часть вклю­чает центральные работы классической полемики по воп­росу: занимает ли еще сновидение «особое» место в клини­ческой практике, и почему. В части третьей собраны работы французской и английской школ о процессе сновидения, а в четвертой описано развитие идеи от классического эго к современной самости психоанализа, главным образом в Со­единенных Штатах. Читатель заметит, что эти статьи рас­положены в историческом порядке, что, по моему мнению, полезно при изложении развивающихся течений по мере того, как они укореняются в психоаналитических рассуж­дениях. Здесь мало повторений, но много разнообразной, иногда довольно сложной аргументации.

Исторические предпосылки

В 1932 г. Фрейд писал о теории сновидений: «Она зани­мает особое место в истории психоанализа и отмечает по­воротный пункт; именно благодаря ей анализ сделал шаг от психотерапевтической методики к глубинной психологии» (Фрейд, 1932: 7). В этой же публикации он, основываясь на исчезновении специального раздела «Об интерпретации сно­видений» из «Международного психоаналитического жур­нала», сетует на угасание интереса к сновидению (1932: 8). Его заявление, не свободное от чувства потери, гласит:

«Даже согласно моему нынешнему суждению, она со­держит в себе самое ценное из всех открытий, что мне посчастливилось сделать. Подобное проникновение в сущность выпадает на долю человека лишь раз в жизни».

(Фрейд, 1931).

Если в 1920-х и в 1930-х годах психоаналитическое дви­жение шагало под иную мелодию, то это потому, что вел его еще Фрейд, нацеливая на решение вопросов, пользую-

 

[11]

щихся устойчивым интересом: происхождение психозов, формулировка структурной теории, изучение ранних объект-отношений, проблема тревоги, осознание трансфера. Как сокрушаются многие современные аналитики (См. Брен­нер в данном сборнике), Фрейд так до конца и не переде­лал теорию интерпретации сновидений, чтобы полностью привести ее в соответствие с более поздними концептуализациями, в особенности со структурной моделью психики. Он оставался верен своей первоначальной идее, выполнен­ной без учета преимуществ последующей теории, хотя и дополнял ее продуманными примечаниями к каждому при­жизненному изданию. Более того, в 1932 г. он писал, что теория сновидений была его «якорем спасения»:

«Когда я начинал сомневаться в правильности своих не­твердых заключений, мою уверенность в том, что я на правильном пути, возрождала успешная трансформация бессмысленного и запутанного сновидения в логический и понятный психический процесс сновидца».

(Фрейд, 1932: 7).

В том, что эта самая неустойчивая и загадочная сфера психики обеспечивала Фрейду его «якорь спасения», под­держку и опору в потенциально хаотической атмосфере консультативной комнаты, заключается тонкая ирония. Его преданность своей работе, его убежденность в ее централь­ном месте, несомненно, сказались на процессе ее изложе­ния и на ее роли в его собственном самоанализе (Anzieu, 1986). Но Фрейд не одинок в своей оценке значения «Тол­кования сновидений». С его оценкой согласны некоторые из самых новаторских и упорных сторонников пост-фрей­дистского канона, среди них Лакан и, совсем современ­ный, Матте Бланко (Matte-Blanco, 1988).

Именно в «Толковании сновидений» Фрейд представил и раскрыл неотзывчивому научному миру сущность бессоз­нательных психических процессов. Он пишет, что пришел к пониманию следующим образом:

 

[12]

«В течение многих лет я занимался (с терапевтической целью) раскрытием сущности некоторых психопатоло­гических структур: истерических фобий, обсессивных идей и так далее. Фактически этот вопрос интересовал меня с того самого момента, когда из важного сообще­ния Й.Брейера я узнал, что раскрытие сущности этих структур (которые рассматривались как патологические симптомы) совпадает с их устранением [См. Breuer и Freud, 1895.] Если патологическую идею такого рода мож­но проследить до тех элементов психической жизни па­циента, от которых она берет свое начало, то она немед­ленно разрушается, и пациент освобождается от нее...... Именно в ходе таких исследований я пришел к интерпретации сновидений. Мои пациенты должны были сообщать о любой идее или мысли, возникающей у них в связи с определенной темой; кроме всего прочего, они рассказывали мне свои сновидения и научили меня, что сон можно включить в психическую цепочку, которую следует проследить в памяти от патологической идеи до ее истоков. Тогда это был лишь незначительный шаг к рассмотрению самого сновидения как симптома и к при­менению метода интерпретации, разработанного для симптомов».

(Фрейд, 1900: 100-1).

Сновидения, так же, как и симптомы, имеют свое зна­чение и место в личной истории человека. По завершении интерпретации сновидение оказалось замаскированным удовлетворением желания, желания, спровоцированного встречами с реальностью предшествующего дня. Что-то пробудилось и объединилось с бессознательными инфан­тильными стремлениями, побуждениями, требующими гал­люцинаторного удовлетворения. Работа сновидения состоит в том, чтобы удовлетворить, но одновременно и замаски­ровать бессознательное желание, которое могло бы по­тревожить сновидца и его сон. Интерпретация сновиде­ния является нарушающей деятельностью; она аннулирует работу сна, снимает маску, переводит явное содержание сновидения обратно в стоящие за ним скрытые мысли.

 

[13]

Перевод возможен, ибо Фрейд открыл, что работа снови­дения осуществляется в соответствии с механизмами, ко­торые конденсируют и смещают значения, представляют и маскируют многочисленные слои значимости, представ­ляют в видимой форме наслаивающиеся мысли, воспоми­нания и желания. Формулируя теорию сновидений, Фрейд настойчиво отмечал, что значение сновидения скрывается не в явном или поверхностном (манифестном) содержа­нии, и не в эксцентричном или банальном его изложении. Фасаду сновидения нельзя доверять полностью, не стоит принимать его за чистую монету. Внешний вид повество­вания, истории, является «вторичной обработкой», соеди­нением фрагментов, а не драматическим действием. Та­ким образом, сновидение Фрейда — нечто менее значи­тельное, чем искусство. Значение сновидения можно открыть лишь после дополнительной работы, после того, как сновидец приведет ассоциации к событиям и мыслям предшествующего дня. Так определяется место обработан­ного сновидения в контексте личностных переживаний.

Десять лет спустя первого издания «Толкования снови­дений» Фрейд добавил к своей теории латентного значения привилегированную форму образов сновидения (Фрейд, 1900: 350-80). Наряду с другими психоаналитиками он об­наружил, что некоторые образы повторяются, постоянны в своем значении и вызывают небольшое число ассоциаций. Это «символы» сновидения, в большей мере представления, чем маски, ибо, как говорил Фрейд, источник значения был узок, но почти до бесконечности всеобъемлющ: человечес­кое тело в целом, родители, дети, братья и сестры, рожде­ние, смерть, нагота и, чаще всего, сфера половой жизни (Фрейд, 1916: 153). Место символического представления в сновидении упрочивает понимание сновидения как процесса созидательного и синтезирующего, в большей мере откры­вающего, чем скрывающего, маскирующего и защищающего. Символ сновидения связывает манифестное (явное) и ла­тентное значения, несет в себе связи, а не расщепляет их. Однако несмотря на накопившееся число постоянных и поддающихся интерпретации символов; Фрейд, наряду с работой со снами, особо подчеркивает важность выявления

 

[14]

ассоциаций сновидца. Фрейд снова и снова предостерегает аналитика не обманываться манифестным содержанием, а искать его латентную мысль по ассоциациям к фрагментам сновидения. Это положение — догма Фрейда, или станет таковой. Никогда не доверяйте тому, что может казаться очевидным в сновидении, даже если сам Фрейд явно нару­шает свое собственное предписание (см. статью Спаньярда в данном сборнике). Это один из самых трудных уроков, преподаваемых кандидатам в психоаналитики (Erikson, 1954). Стараясь уследить за градом материала, они должны по­мнить, что, даже если рассказываемое сновидение представ­ляется единственной понятной информацией, само по себе оно не тот «спасительный якорь», за который следует дер­жаться. Скорее это процедура, основанная на внимании к бессознательным процессам сновидца и, что не бесспорно, на способности сновидца к самораскрытию, а заключается она в том, чтобы ждать ассоциаций, способных (хотя и нео­бязательно) открыть прямо противоположное очевидному. Именно на этом основании Фрейд построил свое утверж­дение о том, что интерпретация сновидений — это «царс­кая дорога к бессознательному» (1900: 608).

Двадцать лет спустя после опубликования «Толкования сновидений» в работе «По ту сторону принципа удоволь­ствия» Фрейд затронул то, что считал единственным ис­ключением из своего фундаментального представления о процессе формирования сновидения. Он рассматривает компульсивность в трансфере, в жизни и в «травматических сновидениях», воспроизводящих незамаскированные болез­ненные переживания. Снова и снова возвращаясь к реали­стичному изображению травмирующей ситуации, сновиде­ния «пытаются справиться с раздражителями, вызывая тре­вогу, или (игнорируя последнюю) — травматический невроз» (Фрейд, 1920: 32). Поэтому сновидения, наблюдающиеся при «травматических неврозах», или «сновидения во время психоанализа, вызывающие в памяти физическую травму детства, невозможно классифицировать как исполнения желаний» (Фрейд, 1920: 32). Он пишет, что если существует нечто «по ту сторону принципа удовольствия, то можно ут-

[15]

верждать, что некогда было время, когда удовлетворение желаний не являлось целью сновидений» (с.33).

Повторение в материале сновидения травматического переживания — это идея, которую можно развивать почти до бесконечности. Первым это сделал Ференци:

«Мы все чаще и чаще сталкиваемся с тем, что так назы­ваемые отпечатки дня [и можно добавить жизни] в дей­ствительности представляют собой повторение симпто­мов травмы.... Таким образом, вместо «сновидение является удовлетворением желания», более полным оп­ределением функции сновидения было бы: каждое сно­видение, даже неприятное, представляет собой попыт­ку овладеть травматическими переживаниями и уладить их, так сказать, в смысле esprit d'escalier*,что в сновиде­нии в большинстве случаев сделать легче из-за умень­шения критической способности и преобладания прин­ципа удовольствия»

(Ferenczi, 1931: 238).

Действительно, в подразумевающейся в каждом снови­дении регрессии можно обнаружить потенциальную травму (Garma, 1966, см. Curtis и Sachs, 1976). Обладая характером бессознательных намерений, травма косвенно присутствует и в повседневной жизни (Sandier, 1976), в банальностях социального общения, а также в качестве эмоциональных напряжений в интимных отношениях. Сам Фрейд, продол­жая свои исследования начал психической структуры, все больше и больше выделял «позитивный Ад» (Фрейд, 1916: 43) инстинктной жизни, потенциальную жестокость арха­ичного эго, полагая их опасностями развития человеческо­го младенца. Как Фрейд отмечал позднее, никому не удает­ся избежать возвращающихся в сновидениях травм детских переживаний (Фрейд, 1932: 27-30). Психологи, изучающие «я» (Kohut, 1971, 1977), недавно воспользовались этой свя-

* Остроумие на лестнице (фр.), т.е. ситуация, в которой правильные (уместные) слова приходят позже, чем нужно и чем хотелось бы. — Прим. ред.

 

[16]

зью травмы с незамаскированным символическим матери­алом сновидения. В метафорически понимаемом явном со­держании они видят раскрытие неустойчивого «я», находя­щегося на грани дезинтеграции, а сами зрительные образы считают основой связи безымянной тревоги или страха.

Хотя сам Фрейд обычно связывал сновидения с мысли­тельным процессом (Фрейд, 1925: 112), а травматические сновидения — с преодолением тревоги, он постоянно опи­сывал работу сновидения как характерную для функции поддержания сна. Относительно более широкой адаптив­ной функции сновидения он был осторожен, более осторо­жен, чем большинство современных аналитиков:

«Ошибочно говорить, что сновидения занимаются акту­альными жизненными задачами или пытаются найти ре­шение повседневных проблем. Это дело предсознательной мысли. Полезная работа так же далека от сновиде­ний, как и намерение передать информацию другому человеку. Когда сновидение имеет дело с проблемой ре­альной жизни, оно решает ее подобно иррациональному желанию».

(Фрейд, 1925: 127).

Конечно же, существует различие между взглядом на сно­видения как на способ разрешения проблем (French и Fromm, 1964), и взглядом на интегрирующую функцию нормальных сновидений, потенциально отражающих внутреннюю силу эго и даже укрепляющих ее (Ханна Сегал, в этом сборнике) или интегрирующих новое понимание с установившимися структурами (Palombo, 1978: Гринберг и Перлман в этом сбор­нике), оберегающих и помогающих структуре, связанной с развитием (Fosshage, 1983; Этвуд и Столороу в этом сборни­ке). Несомненно, внимание к интегрирующей функции сно­видения возникло благодаря соединению БДГ*-исследований и традиционной эго-психологией (см. работу Гринберга и Перлмана в этом сборнике). За последние десятилетия

* БДГ — быстрое движение глаз, стадия сна, характерная наличием сновидений. — Прим. ред.

[17]

исследователи записали в лаборатории множество сновиде­ний, явно связанных с проблемами субъекта в психоанализе.

Появление в работах Фрейда структурной модели, рас­ширенных концептуализации эго, выполняющего синте­зирующую или интегрирующую функцию как днем, так и ночью, как сознательно, так и бессознательно, в конеч­ном итоге привело к более четкому определению конти­нуума сновидения. Существуют «сновидения сверху и сновидения снизу» (Фрейд, 1925: 113) или, скорее, сно­видения «выходящие или из ид, или из эго». Однако сно­видение у Фрейда всегда «находит во время сна подкреп­ление от бессознательного элемента» (Фрейд, 1940: 168). В «Толковании сновидений» он пишет, что «владелец» дневной мысли требует «капитала» желания из бессозна­тельного (Фрейд, 1900: 561).

В 1938 г., за год до своей смерти, Фрейд предложил пе­реработанное понимание сновидения с точки зрения прак­тикующего психоаналитика:

«каждое сновидение, находящееся в процессе формиро­вания, предъявляет эго требование — удовлетворить ин­стинкт, если сновидение берет свое начало в ид; разре­шить конфликт, устранить сомнение или сформировать намерение, если сновидение берет свое начало от отпе­чатка предсознательной деятельности в бодрствующей жизни. Однако спящее эго сосредоточено на желании поддерживать сон, оно воспринимает это требование как тревогу и стремиться избавиться от нее. Эго удается сде­лать это посредством того, что представляется актом по­виновения: оно удовлетворяет требование тем, что в дан­ных обстоятельствах является безопасным удовлетворе­нием желания и таким образом избавляется от него»

(Фрейд, 1940: 169-170).

Таким образом, Фрейд показывает, насколько он подо­шел к теоретическому признанию возможности, что роль эго в формировании сновидения заключается в разреше­нии проблем, и что центральной темой каждого сновиде­ния выступает замаскированное удовлетворение желания.

 

[18]

То есть, сновидение Фрейда — это нечто меньшее, чем ин­теграция, синтез, творчество или реалистичное разрешение проблем. Тем не менее, основание интерпретации сновиде­ния изменилось: сновидение, воспроизводящее конфликт, в психоанализе рассматривается не как раскрытие бессоз­нательного желания, а как укрепление эго перед лицом тре­бований как ид, так и суперэго (см. работу Бреннера в этом сбонике).

Что касается рекомендаций по использованию интер­претации сновидений в процессе психоаналитического ле­чения, с ними полезно познакомиться по небольшой, но блестящей работе Эллы Фримен Шарп «Анализ сновиде­ний» (1930), написанной на основании лекций, прочи­танных в Британском Обществе в 1930-х годах. Автор рас­сматривает сновидение в рамках психоаналитической за­дачи, определяемой, в соответствии с более поздними работами Фрейда, как «расширение границ эго в слож­ной психической перестройке посредством динамики трансфера». Результатом успешного анализа является эго, способное «выдерживать инстинктивные импульсы и ра­циональным и эффективным образом справляться с ними в общественной жизни, что соответствует модификации бессознательного суперэго» (Sharpe, 1937: 17). Анализ сно­видения имеет решающее значение для этого процесса, так как «ассимиляция бессознательного знания посред­ством эго является существенной частью психического процесса». Более образно, с высоким художественным ма­стерством она описывает лежащий в основе всякой ин­терпретации принцип как «выражение неизвестного, скрытого в известном, на языке индивидуума» (с. 18). То есть, образ сновидения берет свое начало от пережива­ния, которое оно таким образом раскрывает.

Но это не единственное связующее звено между сно­видением и поэзией. Элла Фриман Шарп, приписав об­разам сновижения и механизмам работы сновидения за­коны языка поэзии, первой совершила прыжок, ставший известным благодаря Лакану. Приравняв конденсацию и смещение к метафоре и метонимии, как позднее это сде-

[19]

лал Лакан*, она уподобила сновидение поэзии и драме и тем самым признала его сохраняющим и выражающим некое значение. Конденсация, подобно метафоре, подра­зумевает тождественность или подобие, в то время как смещение, подобно метонимии, подразумевает «перенос названия» одной вещи на другую, целого на часть**. Не­смотря на это признание потенциальной многозначитель­ности образов сновидения, она тем не менее скрупулезно настаивает на внимании к латентному содержанию, к мыс­лям, скрытым за видимыми образами манифестного со­держания (с. 75). Подобно Фрейду, она открыто выража­ет свое подозрение относительно использования снови­дения в качестве сопротивления психоаналитическому лечению. Хотя Шарп проводит сравнение между снови­дением и искусством, она против понимания сновидения как целого и, тем самым, подобно Фрейду, подтверждает различие между сновидением и произведением искусст­ва. Наряду с актуальностью изложения, для Шарп харак­терно сосредоточение внимания на функции сновидения в рамках трансфера; такой акцент присущ большинству представленных в данном сборнике статей.

Подготавливая лекции для Британского Общества, уже хорошо знакомого с новаторским использованием Мелани Кляйн игры в психоанализе детей, Шарп сравнивает сно­видение с детской игрой и драмой. Развивая представления как Фрейда (1917: 223), так и Кляйн, она приравнивает яв­ление сновидения к проекциям «я» (Sharpe, 1937: 59), свя­зывая это с воплощением внутренней драмы. Сюжет сно-

* Здесь есть, мягко говоря, неточность. Лакан приравнял метафору к симптому, а метонимию — к желанию. См. «Функцию и поле речи и языка в психоанализе», где Лакан пишет как о вышеупомя­нутом приравнивании, так и об уровне американского психоана­лиза вообще — Прим. ред.

** Это весьма вольные (чтобы не сказать больше) трактовки метони­мии и метафоры. Заинтересованный читатель может обратиться хотя бы к «Лингвистическому энциклопедическому словарю» под ред. В.Н.Ярцевой, М., 1990. Там в соответствующих статьях он прочтет нечто другое — Прим. ред.

 

[20]

видения и трансфер пациента на аналитика, персонажи сновидения и процесс, названный Кляйн в конечном итоге «проективной идентификацией» (Klein, 1946), явно связа­ны. Принимая во внимание функцию сновидения, Шарп постоянно напоминает читателю о двуличности, присущей его цензуре, и о неясности, обусловленной необходимос­тью перевода мысли в зрительные образы в процессе сно­видения. Толкователь стоит перед выбором: что в процессе сновидения и в его изложении ведет к эмоциональному росту и расширению осознания, а что служит для защиты суще­ствующего modus vivendi (образа жизни), каким бы он ни был? Эта двойная задача характерна для психоаналитика: достичь трудно дающегося равновесия между «готовностью подозревать и готовностью выслушать; обетом скрупулез­ности и обетом покорности» (Ricoeur, 1970). И, конечно же, поэтому ассоциации служат важными ключами для по­нимания сновидения.

Такой последовательный лейтмотив работы Фрейда, как недоверие в отношении манифестного содержания снови­дения, стал установившейся практикой в значительной ча­сти психоаналитического мышления. В своей знаменитой статье «Сновидение в психоанализе», 1954, Эрик Эриксон предостерегает от банального недооценивания адаптивных функций эго, успешно раскрываемых в сновидении. Ана­лизируя сновидение об инъекции Ирме, первое в «Толко­вании сновидений», сновидение, использовавшееся для рас­крытия многозначительности, стоящей за фрагментами сна, Эриксон рассматривает манифестное содержание, чтобы понять, что оно раскрывает. Называя его более чем просто «шелухой, скрывающей зерно истины», скорее «отражени­ем специфического пространственно-временного измере­ния эго индивидуума, сферой деятельности всех его защит, компромиссов и достижений» (Erikson 1954: 21), он приво­дит доводы в пользу эстетической восприимчивости фасада •сновидения, продукта наблюдающего сон эго. Привнося в изучение сновидения акцент эго-психологов на интегриру­ющую и адаптивную функцию сознания, он показывает, что наблюдающее сон эго борется со стрессом творческой работы, конфликтами лояльности, напряжением сильных

[21]

противоречивых чувств. После Эриксона это сновидение вновь изучали Шур (Shur, 1966), Гринберг (Greenberg, 1978), Махони (Mahoney, 1977), каждый из них в его манифест-ном содержании, а в случае Махони — в языке изложения сновидения, находил глубокое значение скорее в том, что оно содержит и выражает, чем в том, что скрыто за образа­ми сновидения.

Бертрам Левин, работая в 1940-х и 1950-х годах в Амери­ке и развивая представление Фрейда о подразумеваемой во сне и в сновидении временной и топографической регрес­сии (Фрейд, 1917: 22), начал изучение особенностей снови­дения, связав его с психоэмоциональным развитием. Как Фрейд провел аналогию между сном и возвращением в лоно, так Левин связал сновидение и «экран», на который оно проецируется, с интернализированной материнской грудью, первым объектом индивидуума (Lewin, 1946). Левин также связал психоаналитическую ситуацию с явлением сновиде­ния (Lewin, 1955), что вызвало определенный резонанс. Кроме того, следуя Фрейду, чья теория получила подтверж­дение исследованиями БДГ, он отмечает высокий уровень возбуждения, связанный со сновидением (Jones, 1970), и сравнивает ритмы бодрствования и сна, сна со сновидени­ями и без сновидений с потенциально пробуждающим вли­янием психоаналитика. Он пишет: «Аналитик, так же, как и отпечаток дня, неизбежно служит пробудителем... дей­ствия аналитика постоянно направлены на то, чтобы отча­сти пробудить пациента или немного усыпить его, успоко­ить или возбудить» (Lewin, 1955). И далее, «пробудить — значит отнять от груди и, как вариант, — вернуть обратно в этот мир». Язык, употребляемый здесь для описания ана­литической роли, возможно, спорно запечатлевает историю аналитика как гипнотизера. Однако эта формулировка под­разумевает степень внутренней безопасности, необходимую для сна, сновидения и для пробуждения, подобную степе­ни безопасности, необходимой для пересказа сновидения аналитику, на которого можно положиться. Аналогичным образом поясняется и исторически восстанавливается цен­тральная роль трансфера, равно как и представление об аналитике как о защитнике раскрытия, включающего

 

[22]

интерпретацию сновидения в рамках психоаналитического процесса. Вдохновенное представление Левина об экране сновидения остается плодотворной концептуализацией, ко­торую в этом сборнике развивают Кан, Понталис и Гемайл. Левин определил нить, связующую сновидение, психоана­литический процесс, регрессию на службе эго и творчество, уделив особое внимание границам,очерчивающим эти про­цессы. Он является ключевой фигурой в истории психоана­литического внимания к сновидению. В отличие от боль­шинства других авторов, для Левина критерием служит сно­видение. В этом он отличается от Кляйн, Винникотта, Биона, Лакана, оказавших большое влияние на развитие психо­аналитического мышления, но сосредоточенных больше на развитии и характере символических процессов.

Хотя Винникотт сравнительно мало говорил непосред­ственно о сновидениях, он много и влиятельно писал об эволюции игры, и его соображения о развитии этой симво­лической способности оказали влияние на подход многих психоаналитиков к сновидению. Тот факт, что игра детей богата эмоциональными и символическими значениями, явился важным вкладом в исследования Кляйн, дополне­нием, широко поддерживающим понимание коммуникатив­ного потенциала сновидения, значения, содержащегося в образах. Последующие исследования Винникоттом разви­тия и функции игры проясняют роль сновидения, его место в эмоциональной и психической жизни и в аналитическом процессе. Способность к игре развивается из отношения ребенка к матери, из первоначального «удерживания» эмо­циональной напряженности младенца, из ее зеркального признания или отражения потребностей ребенка и его пси­хической реальности. Это удерживание вместе с удовлетво­рением потребностей ребенка ведет, по мнению Винникот­та, к временной иллюзии слияния, которая, как это ни пара­доксально, поддерживает растущую способность переносить реальность отделения и потерю всемогущества. Решающий шаг, с точки зрения Винникотта, заключается в привязан­ности к конкретным объектам, особым звукам или обра­зам, символизирующим обладание матерью и единение с ней. Эту иллюзию поддерживает «переходный» объект. Из

[23]

этого восприятия развивается переходная деятельность или игра, переходное пространство (Winnicott, 1971), где разви­вающийся ребенок может играть. Винникотт, как и Марион Милнер (Milner, 1952), ставит ударение на творческой не­обходимости иллюзии, на обучении игре и на сновидении как форме переходного пространства, защищенного, пусть временно, от вторжения реальности. Все культурные явле­ния происходят в переходном пространстве, все творчество также совершается в формально очерченном пространстве, в пределах страницы, полотна, сцены, а внутренне — по­средством способности организовать игру. Способность временно отказаться от неверия, отдать свое «я» сну и сно­видению или грезам и свободной ассоциации зависит от чувства безопасности, от границ, от того, что Дидье Анзье назвал «психической оболочкой» (Anzieu, 1989). Аналогич­но, способность иметь сновидение и размышлять о нем за­висит от способности различать состояния сна и бодрство­вания, сон и реальность, символическое и конкретное. В центре внимания многих работ этого сборника становится обретение в аналитической ситуации возможности исполь­зовать сновидение.

Исследования Винникоттом развития способности иг­рать дополняется гипотезой Биона касательно развития спо­собности удерживать чувства и мысли (Bion, 1962a). Бион начинает с кляйнианской концепции проективной иденти­фикации и привносит сюда идею матери, матери воспри­имчивой, могущей принимать на себя полную силу проек­ций ребенка, понимать и тем самым делать их терпимыми для ребенка, пригодными для вмещения. Ребенок интернализирует вмещающую функцию, а вместе с ней и психичес­кое пространство для обдумывания, символической обра­ботки или осуществления того, что Бион назвал альфа-фун­кцией (Bion, 1962a). Если чистые, причиняющие боль ощущения остаются без ответа, не принимаются, не удер­живаются и не трансформируются материнским внимани­ем, тогда ребенок не интернализирует способность перено­сить ощущение и остается во власти чистых необработан­ных психических событий, проявляющихся позднее как психотическое мышление. По мнению Биона, последовате-

 

[24]

ля Кляйн, все это намного больше связано с перенесением болезненного переживания, чем удовольствия, что, вероят­но, согласуется с общим направлением мышления самого Фрейда относительно развития эго, значения агрессии и опасностей зависимости в эволюции психики.

С этой точки зрения на функцию сновидения, лучше все­го изложенной в данном сборнике Ханной Сегал, отноше­ние эго к своим объектам не отрицается, а зачастую оцени­вается в континууме, определяющем крайнюю границу про­ективных процессов, направленных на избавление от неприемлемых или невыносимых ощущений и, наконец, на их удаление. Уклонение от признания, конечно же, являет­ся, согласно Фрейду, мотивом значительной части работы сновидения. Однако маскировка представляет собой концеп­цию, качественно отличную от крайних проективных форм изгоняющих процессов, выделяемых многими кляйнианцами. В конечном итоге эти процессы нарушают различение сна и бодрствования, реальности и фантазии, первичного и вторичного процессов, а при психозах разрушают хрупкие границы, неспособные удержать пространство сновидения.

Таким образом, переключение психоаналитического внимания на ранние стадии развития эго, особенно на при­обретение способности символического изображения, при­вело к сосредоточению усилий на достижении функции сновидения. В целом психоаналитики переносят процесс изложения сновидения в лучше понимаемый континуум развития эго, а в лечении — в контекст, созвучный прежде всего тем развитиям, которые проявляются в трансфере пациента и контр-трансфере аналитика. Этот трансфер по­нимается с точки зрения как ранних, так и более поздних объект-отношений, страхов и желаний, развивающих саму способность спать, видеть сновидение, а затем вспомнить его и рассказать в достаточно благоприятной психоанали­тической ситуации. Быть свидетелем этого замечательного достижения, способствовать восстановлению способнос­ти, когда она нарушена, когда границы эго или «психи­ческой оболочки» (Anzieu, 1989), очерчивающие процесс сновидения, слишком жесткие, хруп