Кордно, лето 782 от взятия Царьграда, травень

- Ярослав? Здрав будь, дружище!

- И тебе хворями не одолету бысть, волхв. О своих летописях интересуешься?

- А то!

- Готово всё. Держи, - Начальник управы знатцев, ехидно усмехаясь, выложил на стол внушительную стопку бересовых листов.

Буривой оценил толщину стопки, задумчиво почесал затылок:

- А если в трех словах?

- Можно и в трех, что уж! Русь, русские, князь, - не скрываясь, засмеялся знатец. - А если без смеху, а всерьез, то слушай меня сюда, говорить буду здесь. Всё, что ты принес – очень древнее. Времен князя Игоря. Или Рюрика. Но есть много непонятого. Материал, на котором сделаны записи, нам неизвестен. Это береса, но состав несколько отличается от современных аналогов. Уровень изготовления – современный. Понимаешь, в чем бред? Эту бересу могли сделать только через семьсот лет после написания! То есть, соответствует содержанию. В заключениях все есть. Ученый люд, пока твою книгу изучал, чуть друг друга не поубивал. Правду там, про поножовщину написано, ой, правда.

Буривой быстро пробежал глазами по выдернутому наугад листку, тут же утонул в мудренных терминах, и засунул бересу обратно.

- Сам-то, хоть прочитал? Или как обычно, на младших по званию и выслуге лет скинул?

- Прочитал, обижаешь! Люблю фантастику. Где ты раздобыл это чудо?

- Не поверишь. Дед вручил перед смертью. Хранится в нашем роду чуть ли не со времен основателя. И не знаю, как относиться. Деду верю, но…

- Да, твой дед не был любителем розыгрышей. Откроешь расследование? Да, чуть не забыл. Там самая нижняя - запрос на открытие дела… Чтобы ты в документах утонул, сволочь! - старое дело, еще годов десять назад произошедшее, до сих пор служило любимой темой, когда требовалось почесать языки.

- Сам такой. Кто винен, что Любаве скрытни более нравятся, нежели знатцы? А что насчет дела, так считай, уже. Для обоснования твоего изыска хватит.

- Кто бы сомневался, мы, чай, не тевтоны дикие. У нас все по запросу сугубо. Без запроса, даже до ветра не сходишь! - недовольно буркнул Ярослав.

- И тебе Даждьбог в помощь!

Вернувшись в свою служебную горницу, Лютый выложил на стол пустую папку с типографской надписью «Дело №____», вписал номер, и подшил, свежее, только написанное постановление на расследование и документы, выданные знатцами. Изучение странной рукописи, испокон века хранившейся в роду Лютых, приобрело официальный статус.

Примечания

Береса - бумага

Знатцы - специалисты, занимающиеся практической исследовательской деятельностью. В отличие от теоретиков - розмыслов.

Скрытни - обиходное название "кровавых гэбинов". Скрытная Управа – ведомство, отвечающее за государственную безопастность.

Книга

«Я плохо помню жизнь до Проекта. Родителей мы не знали. В наших делах записано, что мать умерла родами, не выдержав нас троих. Странно, в те годы медицина достигла приличного уровня, и подобная смерть была редкостью. Возможно, нам просто не повезло. Отец отказался от детей, не решившись взвалить на себя такую обузу. Нам была уготована жизнь бездомных сирот, если бы не прадед. Как он в семьдесят с лишним решился взяться за воспитание троих младенцев? Как удалось добиться? Загадка, ответа на которую я не знаю. Но дед сумел, подарив нам четыре года нормальной жизни до своего инфаркта. Очень важных года, первых в нашей жизни.

Моя память сохранила образ крепкого сухонького старика, с неизменной доброй улыбкой на губах. Его биографию я узнал незадолго до Выхода. Фронтовик старой и страшной войны, мы знали ее как Великую Отечественную, а вам лучше не знать вовсе, дед трижды терял семью. Родителей и братьев во времена лихолетья. Жену, двух сыновей и невестку в автокатастрофе. И внучку. Из-за нас, правнуков. Или врачей. Прадед не разбирался и не искал виноватых. Наверное, он знал, что осталось недолго, и спешил подготовить несмышленышей к жизни в жестоком окружающем мире. Мы постоянно куда-то бежали, где-то прыгали, лазали по каким-то развалинам, стучали кулаками по мешкам… Прадед всегда был рядом. Пока изношенное сердце выдерживало заданный детям темп. Всего четыре года.

Не знаю, что было бы, попади мы в детдом сразу после рождения. Наверное, очень тяжело. Дети слишком жестоки, чтобы щадить друг друга, и только очень сильные могут выжить в этой стае. Но мы попали туда четырехлетними. Втроем. И после школы прадеда. Нас немедленно решили проверить на прочность. Их было больше. Они были старше. Но не умели ни драться, ни, что еще важнее, терпеть боль. И поле боя осталось за нами. Достаточно убедительно, с тех пор не лезли. А нам никто не был нужен. Мы хотели назад, к деду. И, не желая принимать факт его смерти, всё крепче и крепче держась друг за друга.

Собственно, та первая драка – единственное четкое воспоминание о детдоме. Кроме того момента, как нас забрали в Проект. Тогда нас впервые попробовали разлучить…»