Представление о непредсказуемости мира

Одной из основных идейных составляющих русской языковой картины мира является представление о непредсказуемости мира. Подобному взгляду соответствует установка на авось, некоторая беспечность, свойственная русскому человеку: всего не предусмотришь, поэтому лучше, не суетясь попусту, просто надеяться на благополучный исход событий. Этой установке как бы противоречит желание застраховаться от возможных неожиданностей, лежащее в основе таких распространенных выражений, как на всякий случай, а вдруг, мало ли что. Желая чувствовать себя в большей безопасности, человек может «на всякий случай» предпринимать определенные меры предосторожности, которые опять-таки ориентированы на то, что авось эти меры окажутся полезными, т.е. опять-таки рассчитывает на «авось».

Различия между различными картинами мира обнаруживают себя, в первую очередь, в лингвоспецифичных словах, не переводимых на другие языки и заключающих в себе специфичные для данного языка концепты.

Одним из весьма характерных и труднопереводимых слов русского языка является глагол собираться. В современном языке он очень частотен, особенно в разговорной речи. Наиболее яркая особенность собираться состоит в следующем. Хотя этот глагол указывает прежде всего на определенное ментальное состояние субъекта, в нем достаточно сильна и идея процесса, сравн.: Распустив волосы, я долго сидела на постели, все собираясь что-то решить, потом закрыла глаза, облокотясь на подушку, и внезапно заснула (И. Бунин); сравн. также: Хорошо, что ты позвонила, а то я уже целый час лежу и собираюсь встать. Процессная составляющая в значении русского собираться обыгрывается в частушке:

Устюшкина мать

Собиралась помирать.

Помереть не померла –

Только время провела.

Процесс, подразумеваемый глаголом собираться, отчасти может быть понят как процесс мобилизации внутренних и иногда даже внешних ресурсов (в последнем случае просвечивает другое значение; так, собираюсь завтракать значит не только, что я решил позавтракать, но и что уже начал накрывать на стол). Однако в гораздо большей степени собираться предполагает процесс, который не имеет никаких осязаемых проявлений. Идея такого процесса составляет специфику русского собираться и отличает его как от близких слов русского языка (намереваться, намерен), так и от его эквивалентов в европейских языках (которые соотносятся скорее с намереваться, чем с собираться), сравн. англ. to intend (а также to be going to). Чтобы сделать что-то, русскому человеку бывает необходимо предварительно мобилизовать внутренние ресурсы (собраться); если ему удастся приступить к активной деятельности, он может сделать многое. Таким образом, можно говорить о представлении, согласно которому активная деятельность возможна при условии, что человек предварительно мобилизовал внутренние ресурсы, как бы сосредоточив их в одном месте, «собрав воедино».

Переживание намерения как процесс, отраженное в русском собираться, вполне согласуется с расхожим представлением о национальном характере, состоящем в том, что русские «долго запрягают». Процесс «собирания» при этом сам по себе осмысливается как своего рода деятельность – что дает возможность человеку, который ничего не делает, представить свое времяпрепровождение как деятельность, требующую затраты усилий. Сравн.:

– Что ты сегодня делал?

– Да вот все утро собирался сесть работать, а потом гости пришли.

Столь важное место, которое глагол собираться занимает в русском языке (частотность его употребления), связано с еще одной особенностью русской ментальности, заключенной в известной формуле «человек предполагает, а Бог располагает». Мы часто предпочитаем говорить собираюсь там, где носитель западноевропейского языкового сознания употребил бы более определенное сделаю. Иллюстрацией этому может служить следующая история.

Как-то раз один французский профессор, находясь в Москве, сказал своим русским знакомым: «Я точно знаю, что в августе следующего года я буду в Москве», – вызвав этим улыбку на лицах присутствующих: никто из них, живущих в Москве, не мог бы сделать относительно своего будущего столь определенного утверждения. Справедливость русского взгляда на вещи в данном случае подтвердилась: французский профессор не приехал следующим летом в Москву – и даже не потому, что обсуждаемый август оказался августом 1991 года (чего русские собеседники профессора, естественно, знать не могли) – а так, просто как-то не сложилось.

Другое слово, в котором отразилось своеобразное отношение человека к своим будущим действиям, – глагол (по)стараться, сравн.: Я стараюсь рано ложиться (не употреблять в речи иностранных слов). Стараюсь указывает лишь на наличие у человека общей установки, готовности совершить действие – если к тому не возникнет серьезных препятствий; иногда ему это удается, иногда нет.

– По дороге купи, пожалуйста, хлеба.

– Постараюсь.

Этот контекст можно охарактеризовать как «ослабленное обещание». В данном случае говорящий сообщает, что готов выполнить просьбу, если ничто не помешает. Помешать же могут разнообразные внешние обстоятельства, как-то: нехватка времени, отсутствие в магазине хлеба, а также усталость или лень (каковые тоже тем самым подаются как объективные препятствия).

Помимо собираться и постараться, обращенных в будущее, в русском языке есть еще серия слов, позволяющих человеку оправдаться за прошлое. Это не удалось, не привелось, не довелось, не успел, не вышло, не получилось, не сложилось и некоторые другие.

Жизненная позиция, отраженная в рассматриваемых лексемах, проявляется также в специфическом русском слове заодно. Поскольку приступить к выполнению действия трудно, то хорошо, когда удается что-то сделать, не прилагая к этому дополнительных, отдельных усилий – не специально, а заодно:

Ты все равно идешь гулять, купи заодно хлеба.

Сходи за хлебом, заодно и прогуляешься.

Та же установка отражена в одном из значений русской приставки за- (зайти в магазин по дороге с работы). Когда мы говорим: Ну, заходи как-нибудь к нам в гости или Я к вам как-нибудь забегу, это ни к чему не обязывает ни гостя, ни хозяина (В отличие от стандартного Приходи к нам в гости). Чтобы пойти к кому-то, надо собраться, выбраться, да еще и добраться.

Характерными глаголами, вбирающими в себя сразу несколько идейных составляющих русской языковой картины мира, – выбираться и добираться. Эти глаголы представляют процесс преодоления пространства не только как долгий и трудный, но еще и в какой-то степени непредсказуемый, т.е. неподконтрольный субъекту. При этом выбраться акцентирует трудность начального этапа этого пути (возможность возникновения препятствий на этом этапе), добраться – финального. сравн. Никак не доберусь (до чего-, кого-то) – почти такое же характерное, как Никак не соберусь (что-то сделать) или Никак не выберусь. В русском языке есть еще выражение Никак руки не дойдут (что-то сделать), где явно выражена та же идея, которая заложена в глаголе добраться (‘взять в руки’), и в еще более откровенной форме указано на отсутствие контроля над собственными действиями.

Возвращаясь к составляющим глагола добираться, естественно предположить, что долгий соответствует пресловутым «русским просторам», трудный – знаменитому еще со времен Пушкина качеству российских дорог, неподконтрольность же возникает как результат множества факторов, препятствующих успешному достижению цели путешествия, среди которых можно назвать: нерегулярность движения общественного транспорта, его поломки, отсутствие бензина на бензоколонках и т.п., просто отсутствие регулярного сообщения на каких-то участках дороги (когда нет другого способа добраться, кроме как на попутном транспорте или пешком), вообще отсутствие дороги или ее непроходимость из-за дождей или снежных заносов и, наконец, просто опасность «разбоя»:

При переезде с одного конца города в другой он всецело зависел от несчастных, шлепающих рысцой ванек, и хорошо если попадал на первый урок с опозданием в четверть часа, а на второй опаздывал вдвое, к четырехчасовому он добирался уже около половины шестого (В. Набоков).

Другой характерный пример (из романа Б. Пастернака «Доктор Живаго»): Надо туда добраться и выяснить, что с домашними. Не поехат ь, а именно добраться – потому что все перечисленные выше обстоятельства весьма актуальны.

Все это отражено в характерной сочетаемости: удалось добраться; чудом, еле, кое-как, наконец, благополучно добрался; как-нибудь, бог даст доберемся и т.п.

Итак, согласно русскому глаголу добираться, перемещение в пространстве – дело настолько трудное, что способ перемещения несуществен: как-нибудь (согласно В. И. Далю, третья составляющая «русской души» – наряду с авось и небось). Поскольку расстояния обычно такие, что преодолеть их пешком не представляется возможным, это как-нибудь означает «на каком-нибудь виде транспорта» (обычно даже на нескольких) – какой попадется, случится по пути, на какой человек, если ему повезет, успеет и т.д.

«Национальная специфичность» слова чаще всего определяется специфичностью присутствующих в нем неявных смыслов; она заключена в тех бесплотных и трудноуловимых смысловых элементах, которые подразумеваются, передаются подспудно как нечто само собой разумеющееся. К таким смыслам в русском языке относится смысл как бы само собой. Слова, содержащие такого рода смысловые компоненты, труднее всего перевести: при переводе то, что должно читаться между строк, приобретает определенность, которая все меняет.

То, что слово не равно сумме содержащихся в нем смыслов, можно проиллюстрировать следующим отрывком из романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина»:

Степан Аркадьич помолчал. Потом добрая и несколько жалкая улыбка показалась на его красивом лице.

– А? Матвей? – сказал он, покачивая головой.

– Ничего, сударь, образуется, – сказал Матвей.

– Образуется?

– Так точно-с.

Степан Аркадьич мог быть спокоен, когда он думал о жене, мог надеяться, что все образуется, по выражению Матвея, и мог спокойно читать газету и пить кофе.

Если бы Стиве просто кто-то сказал, что все будет хорошо и что это произойдет в результате естественного хода вещей, постепенно и незаметно (что и составляет смысл слова образуется), то он вряд ли бы поверил. Силой убеждения здесь обладает само слово образуется – благодаря тому, что в нем все эти элементы смысла выражены одновременно и нерасчлененно. Это, с одной стороны, дает человеку уже готовую, апробированную опытом других людей (закрепленную в слове) концептуальную основу; с другой стороны, из-за того, что элементы смысла здесь столь тесно спаяны друг с другом и столь неотчетливы сами по себе, что человеку трудно «ухватить» какой-либо один из них, чтобы подвергнуть его сомнению.

Таким образом, можно выделить основные черты русского самосознания:

– эмоциональность – ярко выраженный акцент на чувствах и их свободном изъявлении, высокий эмоциональный накал русской речи, богатство языковых средств для выражения эмоций и эмоциональных оттенков;

– иррациональность – подчеркивание ограниченности логического мышления, человеческого знания; понимание непостижимости и непредсказуемости жизни;

– неагентивность – ощущение того, что людям неподвластна их собственная жизнь, что их способность контролировать жизненные события ограничена;

– любовь к морали – абсолютизация моральных измерений человеческой жизни, акцент на борьбе добра и зла (как в других, так и в себе), склонность к крайним и категоричным суждениям.

Все эти признаки, отмечает А. Вежбицкая, отчетливо выступают как в русском самосознании, так и с позиций наблюдателя – людей, которые оценивают русскую культуру извне – ученых, путешественников, писателей.

Еще в 40 гг. ХХ в. Н. Бердяев писал: «Русский народ есть в высшей степени поляризованный народ, он есть совмещение противоположностей. Россия есть целая часть света, огромный Востоко-Запад, она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала, восточное и западное». Возможно, поэтому «русский народ с одинаковым основанием можно характеризовать как народ государственно-деспотический и анархически-свободолюбивый, как народ, склонный к национализму и национальному самомнению, и народ универсального духа, более всех способный к всечеловечности, жестокий и необычайно человечный, склонный причинять страдания и до болезненности сострадательный».