Я сказал ей, что она красивая

 

Ишмаэль, одетый в одну из Сэмовых маек – такую длинную, что она доходила ему до середины бедер, – сидел на краю кровати в гостевой спальне, руки на коленках, глаза опущены в пол. Мы собрали столько его одежды, сколько смогли унести; сейчас она вся, включая его пижаму, лежала в стиральной машине. Мы взяли и какие-то его игрушки, а также его фотографию с матерью, которую я поставил на тумбочку возле кровати.

– Извини, что мы не нашли тебе ничего лучше для сна, – сказал я. – Твои вещи в стирке. Завтра сможешь надеть что-то свое.

Он ничего не сказал.

– Иши, извини, что обидел тебя. Я расстроен из-за твоей матери.

Он не поднял лицо и не посмотрел на меня.

– Иши, я же сказал, извини.

Когда он поднял руку, чтобы вытереть глаза, я увидел, как его плечи вздрогнули.

– Все хорошо, – сказал я, сев рядом с ним.

По его носу соскользнула слезинка.

– Эй, – сказал я. Положил руку ему на спину и начал кругами ее потирать.

Он открыл рот и издал какой-то странный, сдавленный стон.

– Почитать тебе? – спросил я, почувствовав, что должен что-то сказать.

Он не ответил.

То была тупая идея. Ему было семь, и он вырос из сказок на ночь. Или не вырос? Я попытался вспомнить, до какого возраста мама читала мне перед сном. Но вспомнил только, что был готов слушать ее бесконечно, вечер за вечером, даже если это была одна и та же история. Но сколько мне было лет? И какая книжка могла бы заинтересовать семилетнего мальчика?

– Ты в порядке? – спросил я.

Он вытер глаза. Из носа у него текло, и я принес из ванной салфетки. Потом встал возле кровати, глядя, как он вытирает нос. Он так и не лег. Он просто сидел, уставившись в пол, и по-прежнему всхлипывал – так тихо, что со стороны было не догадаться, что он еще плачет.

– Посидеть с тобой, пока ты не заснешь? – спросил я.

Он не ответил.

– Может, заберешься под одеяло?

Если он и услышал меня, то не подал виду. На лице у него застыло потерянное – до отчаянного – выражение. Хлюпая носом, он обхватил свою щуплую грудь.

Я опять сел на кровать.

– Ты как, готов лечь? Ты хочешь спать? Тебе что-нибудь принести?

Ноль реакции. Он не отрывал глаз от пола.

– Давай, – сказал я. – Ложись спать.

Он молча забрался под одеяло и повернулся ко мне спиной. По тому, как подрагивали его плечи, я понял, что он снова заплакал.

– Посидеть с тобой, пока ты не заснешь? – повторил я.

Он не ответил.

– Я останусь с тобой, – пообещал я. – И все будет хорошо.

Это, конечно, была не совсем правда. Даже не на одном футбольном поле с правдой. Но я поглаживал его спину и давал обещания, которые было невозможно сдержать. Когда я было подумал, что он заснул, он внезапно повернулся и посмотрел на меня.

– Куда она ушла, дядя Хен?

– Я не знаю, – признался я.

– Она не бросит меня!

В последний раз я видел Сару на Рождество. И был шокирован тем, как она изменилась. Так уж действует мет. Твое лицо словно начинает разваливаться. Она до ужаса исхудала и просто источала болезненность. Все время, что мы там пробыли, она курила одну за другой и смотрела на мир остекленевшим взглядом. Было ясно, что она давно перестала нормально питаться. Во время нашего визита она была в достаточно приподнятом настроении, но я не понял, от радости видеть меня или просто из-за того, что находилась под кайфом.

– Я сказал ей, я буду хорошим мальчиком. Я сказал, что буду лучшее́. Я попросил у нее прощения!

– За что?

– Я не хотелся разбивать окно в ванной! Я попросил у нее прощения!

– Уверен, ты не нарочно.

– Я сказал, что буду лучшее́, но она сказала, что я плохой ниггер. Я сказал, честное слово, мамочка, вот увидишь. Я его починю.

– Все хорошо. Бывает. Ты не специально.

– Я так и сказал.

– Тише.

– Я обещался, что буду хорошим, что буду лучшее́, что никогда больше не разозлю ее. Я сказал ей, что все починю, дядя Хен. Я сказал ей! Я попросил у нее прощения за окно.

– Все хорошо.

– Почему она ушла?

– Я не знаю.

– Я сказал ей, что она красивая.

– Ш-ш.

– Я сказал ей… я сказал, я не глупый ниггер, мама. Я буду лучшее́, мама.

– Ш-ш.

– Я сказал ей! Я буду лучшее́.

Его раздирали мучительные рыдания.

Я смотрел на него, чувствуя себя выбитым из колеи и беспомощным.

Глава 15

Нижнее белье

 

В спальне, которую мы делили с Сэмом, я разделся, выключил свет и забрался в кровать.

– Спишь в трусишках? – спросил Сэм, устраиваясь у меня под боком. – И как мне теперь играться с твоей свистулькой?

– Подумать только… и ведь тебе тридцать лет.

– Что плохого в играх с твоей свистулькой?

– У него могут быть проблемы со сном, – сказал я.

– Проблемы?

– Он может испугаться или еще что.

– И тебе пришлось лечь в нижнем белье, потому что…

– Он может зайти сюда. Ему может стать одиноко или же…

– Ты серьезно?

– Сэм, он ребенок.

– То есть мне нельзя спать со своим мужчиной голым, потому что в доме ребенок? Он же не смотрит. Да и нет у нас ничего такого, чего он не видел. В человеческом теле нет ничего постыдного, Хен.

– Ну и что.

– Весь Бенд давно знает, что мы с тобой трахаемся. Это не новость дня.

– Тебе обязательно называть это словом «трахаться»?

– Занимаемся любовью. Так лучше?

– Может, для тебя это и есть просто трах.

– Что ж ты за угрюмая сучка такая.

– Ну заплачь еще.

– И заплáчу, а после оттрахаю тебя до потери сознания. Хен, у меня был тяжелый день. Мне нужно хоть что-нибудь.

Он отвернул край одеяла и, наклонившись, начал целовать мою грудь.

– Оставь меня в покое, – сказал я.

– Ну ладно тебе, – сказал он. – Ты же знаешь, это помогает мне расслабиться.

– Я не в настроении.

– Не в настроении?

– Он может зайти…

– То есть, вот значит как? Появляется ребенок, и внезапно интерес ко мне испаряется? Он уже спит. Хен, ну давай. После такого дня мне очень, очень нужно оказать скорую сексуальную помощь. Мне нужно заняться любовью со своим парнем.

– Сэм, отвали.

– Обожаю, когда ты грубишь мне в постели.

– Он перепугается, когда поймет, что мы с тобой спим. Если он зайдет, а мы будем трахаться…

– Но я хочу секса и хочу тебя. Что в этом плохого? И ты меня тоже хочешь. Я же знаю, что твоя маленькая свистулька любит меня.

– Любит, – согласился я, – и она не маленькая. Но прямо сейчас мы слегка озабочены.

Он откинул одеяло еще дальше, потом подцепил большим пальцем резинку моих трусов и попытался стащить их вниз.

– Перестань! – приказал я.

– Мне просто нужно хоть что-нибудь…

– У тебя есть рука.

– Предлагаешь мне подрочить?

– Если иначе никак.

– Я мужчина, и у меня есть потребности.

– Я принесу тебе «клинекс».

– Как романтично.

– Переживешь.

Я повернулся к нему спиной.

– Серьезно? – сказал он. – Никакой мне сегодня любви? Ты разве не уважаешь святость брачного ложа? Ты понимаешь, что, поскольку ты мой супруг, то удовлетворять мои нужды – твой предписанный Господом долг? Что ты за муж такой?

Он свернулся калачиком у меня за спиной и, втираясь в меня своим стояком, положил руку на перед моих трусов.

– Господи, какой же ты похотливый ублюдок, – сказал я.

Глава 16

Ты утратил свой свет

 

– Можно сказать тебе одну вещь? – позже спросил меня Сэм.

– Какую?

– После смерти родителей ты перестал быть собой.

– Спасибо.

– Хен, это была не претензия. Ты закрылся. Отгородился от всех. Ты больше не поешь. И не пишешь песен. Не играешь на гитаре, кроме как в церкви. Мы с тобой миллион лет не устраивали джем.

– И в чем суть твоей мысли, если она вообще есть?

– Ты всех отталкиваешь. Ты, по-моему, уже лет сто не заводил новых друзей, а со старыми мы теперь совсем не общаемся. Мы только и делаем, что работаем. Я не жалуюсь, но ты не тот парень, которого я полюбил. Ты утратил свой свет. Хен, прошло три года с тех пор, как они умерли.

– Ну извини, что я не умею скорбеть с нужной тебе быстротой.

– Я не это имел в виду. Просто мне хочется, чтобы мой парень вернулся. Тот парень, с которым было так весело. Который что угодно был готов сделать на спор. Который любого мог перепить. Который запросто догола раздевался. Когда мы в последний раз ходили в голый поход? Или садились посмотреть вместе порно? Или напивались в дрова, чтобы все вокруг заблевать? Или трахались при луне на заднем крыльце, как похотливые кролики?

Я вздохнул.

– Хен, я просто хочу, чтобы мой парень вернулся. Я знаю, он где-то здесь.

– Мне кажется, в тот день мама с папой забрали с собой и меня…

– Нельзя, чтобы это влияло на тебя до конца твоей жизни.

– Доктор Рейкстро, честное слово, я больше не могу выносить ваш психоаналитический бред.

– Не хочу тебя доставать, но у меня такое ощущение, словно наши жизни поставили на паузу.

– Не сомневаюсь, что ты уже давно бы оправился.

– Я не представляю, чтобы я бы сделал на твоем месте.

– Вот именно. Не представляешь.

– Я просто хочу, чтобы все стало, как раньше. Сколько мне еще ждать?

– Можешь не ждать. Можешь взять свою чертову похотливую задницу и отправиться вместе с нею за дверь хоть прямо сейчас – мне все равно.

– О чем и речь. Раньше ты никогда бы такого мне не сказал.

– Извини, Сэм. Столько всего навалилось.

– На тебя одного?

Глава 17

Где тебя черти носят?

 

У меня не получалось заснуть.

Выбравшись из постели, я взял телефон и ушел в гостиную. По ночам, когда в доме становилось темно и тихо, мне все напоминало о маме. И о папе порой, но чаще о маме. Это был ее дом, ее мебель. Земля, почва, грязь, кровь, кухонный стол, комоды, стулья, ковры – все пришло с ее стороны семьи. На окнах до сих пор висели сшитые ею шторы. Безделушки, которые она собирала, купленные на гаражных распродажах броские картинки, большое распятие над кухонной дверью, связанное ею покрывало на спинке дивана – все это были мамины вещи. Ее предки жили в округе Монро на протяжении двенадцати поколений.

Она до сих пор была здесь, в этом доме, среди дорогих ее сердцу вещей. Сами половицы, казалось, вздыхали, оплакивая ее.

Сэм хотел продать этот дом и купить вместо него что-то свое, что-то полностью наше, не населенное призрачными тенями моих родителей. Я не мог заставить себя сказать ему, что не смог бы продать его, даже если бы захотел.

Я сел в кресло возле окна, нашел в сотовом Сарин номер, нажал на кнопку звонка и оказался переведен на автоответчик.

– Сара, где тебя черти носят? Быстро тащи свою задницу обратно домой. Ты не можешь уйти от своего ребенка. Я тебе не позволю. Не вздумай так поступить, черт бы тебя побрал! Только не после того, что случилось с мамой и папой. Я знаю, ты где-то там, занимаешься своей обычной херней… просто позвони и скажи, где находишься, и я присмотрю за Иши, пока ты не вернешься. Но если ты не ответишь на этот чертов звонок, мне придется принять меры. И вообще, какого хера я должен делать с этим ребенком?

Я отключился и бросил телефон на диван.

Не находя себе места, я пошел в прачечную, вытащил из сушилки Ишмаэлевы вещи, отнес их на кухню и начал складывать, думая о том, сколько раз мама складывала нашу одежду на этом же самом столе – всегда терпеливо, с любовью, никогда не жалуясь ни на что и не подозревая о том, каким ужасным будет конец.

Глава 18

Весь жар моей любви

 

Наутро меня разбудил донесшийся с кухни смех. Я заснул в мамином кресле, под ее покрывалом. В воздухе витал аромат бекона, а из окон лился утренний свет.

– Я показываю ему, как делать тост-солнышко, – с гордостью сообщил Сэм, когда я зашел на кухню.

Сэм с Ишмаэлем – к счастью, оба в нижнем белье – стояли возле плиты. К счастью – потому что Сэм был нудистом, особенно дома. Я по образу мышления являлся скорее католиком. «Ты хочешь сказать, самоненавистником», – поправлял меня Сэм. И был, вероятно, прав.

Ишмаэль оглянулся на меня и неуверенно улыбнулся.

– Круто, – сказал ему я.

Потом оглядел их работу. На одной чугунной сковороде шипел, поджариваясь, бекон. На другой лежал ломтик хлеба с вырезанным в середине кружком, куда они залили яйцо. Тост-солнышко.

– Добавить кленового сиропа, и будет божественно! – с энтузиазмом провозгласил Сэм. – Согласен, ковбоец?

Ишмаэль кивнул.

– Слово «пижама» тебе о чем-нибудь говорит? – спросил я.

Сэм закатил глаза.

Я сходил в ванную, принял душ.

– Мне надо заняться делами, – сказал я, вернувшись на кухню.

– Сядь и поешь вместе с нами, – распорядился Сэм. – Завтрак – это самый важный прием пищи за день.

– Мне надо подоить Ромни.

– Ее титьки вполне потерпят еще десять минут, Генри Гуд. Сажай давай свою задницу.

Ишмаэль хихикнул.

Поскольку я уже встал, Сэм включил радио и настроил его на ритм-энд-блюзовую радиостанцию, вещавшую из Тупело. На всю кухню заиграли The Emotions со своим «Всем жаром любви», и Сэм, подхватив вместо микрофона лопаточку, начал им подпевать.

– О-оу, весь жар моей любви – для тебя, – пел Сэм высоким фальцетом. Отплясывая по кухне в трусах, он выглядел по-дурацки, но имел большой успех у публики в лице Ишмаэля.

– Давай, пой со мной, – приказал, глядя на меня, Сэм.

– Еще слишком рано, – буркнул я.

– О, ну давай же, старый пердун! – воскликнул он и подтолкнул меня бедром. – Ты теперь совсем не поешь.

– Твое солнышко сейчас пригорит, – заметил я.

– О-о-о-о, – запел он мне в лицо, – любовь моя-я.

Я подошел к плите и стал присматривать за его завтраком.

Глава 19