Джеймс Джойс. На помине Финнеганов. Избранные сцены и стихи

Джеймс Джойс. На помине Финнеганов. Избранные сцены и стихи

 

James Joyce. Finnegans Wake

Перевод: Андрей Рене, 2017 (c)

http://samlib.ru/r/rene_a/

[email protected]

 

 

Джеймс Джойс. На помине Финнеганов. Избранные сцены и стихи.. 1

Первая страница ПФ (гл1) 2

Диалог Тугга и Немма (гл1) 3

Залмузей Волимгдана (гл1) 6

Дублинские хроники (гл1) 8

Баллада Проши Сухомлина (гл2) 9

Сюрреалистические угрозы (гл3) 12

Авиация (гл3) 13

Нападение на молодца с решёткой (гл3) 14

Песня АЛП (гл4) 15

Смешение полов (гл4) 16

Носорок (гл4) 17

Портрет Шема Писца (гл7) 18

Баллада Шема (гл7) 19

Песня Анны (гл8) 20

Прачки превращаются в камень и дерево (гл8) 21

Три кварка (гл12) 22

Последняя страница ПФ (гл17) 23

 

 

Первая страница ПФ (гл1)

 

 

(рис. John Vernon)

 

 

рекутопия, после здания Евы и Адама, уйдя от берега, найти чтоб устья изгиб, принесёт нас по разомкнутому прочному круговику назад к границам и Замку-на-Взгорье.

Рыцарь печального образа жизни д'амурных виолистов морским волоком из-за своей недальноводности ища не вновеприбыл вспятившись с Северной Арморуки на эту сторону многогоднего перешейка Малой Европы, чтобы своеводничать свою переизолированную войну; ни отвесные скулы лесопроходчиков у реки Окуни ещё не заносились перед горлопанами Лаврентского Графства, регулярно дублирующими народоопись; ни всплывающий в пламени голос ещё не воздуходул «меня ж, меня ж» ради вводивводного «ты петрокаменеси»; не успел ещё, но лишь после вероловли, и гадзлёныш впрах раззадачить глухооконного исаака; не успел ещё, хотя за радость считаются воронессы, и двуцарь гнездосвиватель кровообидеть соузнаваемых эстёр. Нюни крапинки из отцова заветного солода Жем или Шом не сварили при подковчатом свете, а рудоберег имперадужки ещё только мерещился кругоподробно на лицевод.

Твоё падение (разраз­разевесокруши­меня­тешуб­укко­торр­паррджанья­фаитири­тиния­вависюгэ­тойон­шанго­аока­мамараган­гръм­мълонья!), о подзаработный старосудак, переподают на сон грядущий, а потом при побуждении по всем кристианским министрельствам. Гробанувшийся утильзабор в такой короткий срок неотчуждаемо прихвостил низвсмятковержение Финнегана, этого гибернски солидного человека, что его самодружная гораголовушка нельзямедлительно отсылает любознайку на немыслимый запад исследствовать, где он отдал свои горегорюшконцы, коих позамирнопризаставное место находится на круче откоса в парке, где оранжеребята легли косточками на зелень, когда деволовдруг полюбил левушку.

 

__

ПФ, стр. 3

 

 

Диалог Тугга и Немма (гл1)

 

 

(рис. Hud Fishter)

 

 

Тугг

Тутают!

 

Немм

Чистьименье.

 

Тугг

Вы ухонемой?

 

Немм

Неипаче.

 

Тугг

Знать, вы не глухо немой?

 

Немм

Ой нет. Только неммного фальшивлю.

 

Тугг

Ишь! И чтой же с вами приглушилось?

 

Немм

Я теперь фальшиво немой.

 

Тугг

И что за вздорздорздоровская вещь была поводом? Отчего накал, Немм?

 

Немм

Чтоф её совсем, эту забутыль, милсдурь.

 

Тугг

Не зная бурду, и на утиль? Навернски?

 

Немм

Да у корчмы Полеторфяника, где я бивался былым.

 

Тугг

Не разберу отсюда ни одного вашего соло, хотя я и наострил уху. Я бы стал чадочку более блажеразумней, будь я на вашем месте.

 

Немм

И? И здесь? Издёвки? Вы, ты, брр! Трр-прр, вытиран! Меня мания манит моя ярость малость, когда я мнемоменяю!

 

Тугг

Есть разглазвон. Мелочь бартера двоится. Позвольте мне за все ваши издержки дать вам синицу врушки. Вот, возьмите лесорублей, осемь флоринов. Куны полезут для вас.

 

Немм

Солидно отрезано! Как же, я слышал об оном вполушка, о незавиваемом сердопухе Седрика Шелкобрада! Чтоб крыше стать с рассветом у дамблинского залива! Старый сиголовкий голец! Его вкрутили на месте, как некоторые яйцезрели. С местными волостями – Мономарк. С тамошними побледнушками – тискающий спальщик.

 

Тугг

Просто потому, как пресказывает Тацыть, не затягивая катавасию, что он огорошил здешний дернозём классной подачкой отбросов.

 

Немм

Прямо так каменный пудинг у-над бригсельским рекоомутом.

 

Тугг

Вожжиправый! Так оскандинавиться?

 

Немм

Восходно с быком на торфяном полотне. Царь ремизский, шарь аулейски! Я готов пронестись вприсядку на почве его пенистого отрога, с его волосяной нанкой вовнутрь, от косы, где мой затон, до Брайана ду Линна.

 

Тугг

Кружку рома и тук вощины на меня, когда б я побритался поднять с пола слово от стурка до финска того диатлекта, которым вы говортамерундите. Что-то ослыханное и увыгодное! Желаю дозрабствовать! До встречертей.

 

Немм

Совершенно сонгласен. Мину внимания. Окиньте обсерваторским оком круговиды этого аляострова, и череп некоторое время будет видеть, насколько исконна сия долина моих Старшин, гунномычных и наших, где горбшнеп завсе клянчит у пивички над солончаками, где грядёт городище по перешейному закону, где по праву господина изольдины простёрлись от евоной Начальной Корчмы до чьего-то Финишерного Акра. Честь мнемнить эмто. Моресходствуют два рас ветвления: приснобедное и назолотечерпавшее. Ласканная муть. Здесь, гонясь всточно, они как наволнение; затем, голодные после водлива, они заупокойны. Бесчисленность литейных пуль низверглось на этот край, вездетучные как снижалки, перьевые осадки, как бесплотная угроза кругоземномира. Ныне всё кануло в вечность холмов, из петли в пекло, крах краха. О циничность, вот вся твоя ценность!

 

Тугг

Благодать у бога!

 

Немм

Бытибысть! Здесенька взаимопокоится их прах. Великолик возле маланьи, ословом, еженочной мир иностранен, в уауалялином прапраграндотеле сидит мошканорушка, ани на уховёртку, в мокрогуба огнезалп, подавну равных ан нетравных в той молниекосной погромжизни, которая есть ловление любви.

 

Тугг

Боже усыпись!

 

Немм

Мирноясно! Страхолютыми водами обволочены. Блатозвучный наплыв. Ведь смертодробительский курган приглотил их всех. Эта туземная собствечность есть ничто как кирпичный прах, а челозём должен возтрудиться. Кто передумал много крепких рун, тех дважды два и обчёлся. Раз нов покров да стар покрой, трёх замков кров лишь мракмглин! Дорог ли короток ли нынче разор до Горблина? Базарт горбления. Но говорите невногу лёгочней, гниломес! Не соблагохотише?

 

Тугг

Хочушкак?

 

Немм

Там больжукщий Гемимерид и фея Струянна.

 

Тугг

Горишчо?

 

Немм

Это корабельская грабнiца.

 

Тугг

Грамнiцы!

 

Немм

Ух вы, тугой-сякой, вы чудью не ввекаменели?

 

Тугг

Гля, я негнароком громпросторфторировался и навечно в пол нем.

 

__

ПФ, стр. 16-18

 

 

Залмузей Волимгдана (гл1)

 

 

(рис. из черновика Джойса к эпизоду)

 

 

Вот ход к залмузею. Не отшибите головной при вхолле. Теперь выи в Залмузее Волимгдана. Вот пруссценный наганн. Вот ффренчуз. Пли. Вот пруссценное знамя, с чайшкой и наблюдцем. Вот пулля, которая била пруссценное знамя. Вот ффренчуз, который стрелял Булля, который билл пруссценное знамя. Салютуйте Крестнаганну! Где же ваши ножи и вилы? Прил. (Воловья нега! Хор!) Вот триетёртая шляпа Бонафорта. Прим. Бонафортская шляпа. Вот Волимгдан, а под ним его неизменный сугробнобелый скакун, Копимгак. Вот те большой Самартур Волимгдан, премного бомондистый в своих цельнозолотых шпорах, в своих брюках браней, в своих железоотворотных древобашмаках, в своих хартийновеликоватых подвязках, в своём почётночленском костюме, в своих галошах голиафана и в своей полупоношенной боеформе. Вот его большой дебелый скакун. Зрим. Вот три бойнских бонафорта, которых сгрушили и живо схоронили в траншею. Вот гайдукучинский англис, вот грейвшейский шотрандец, а вон недалёкий аведавид. Вот бонафорт, который лихой, марштрует бонафорта, который простой. Гилиполный битвоспор. Вот маловидный бонафорт иной, который был нейкак ни плохой, ни блохой. Седаннаура! Жадный ФитцТиль. Стлевший МакДамб. И Лихолеший Сокольник. Арминские посконные говордейцы. Вот Делийские альпы. Вот Бросова Гора, вот Косова Гора, вот Светлогора Сан-Хуан. Вот крымолиновые альпы, что наденутся залпом укрыть трёх бонафортов. Вот балеринки со своими широкополями притворно читают в своём остратегическом рукодамаводстве, идя на мокрое поддёвочное дело против Волимгдана. Балетжинка беляк подружья, и балетжинка оворонила головушку, и Волимгдана вогнало в тиски. Вот большой Волимгданов мормориальный телескап «Сглаз-алмаз» непротив флангов балеринок. Зашкалиберная площадная мощь. Пром. Вот Бляха-муха выуживает свою филиппу из своей самой порешающей бутыли Тильзена. Вот батальная наклёпка: «Халтура гриммасс сильного кования. О-го-го». Вот балеринское находчивое донесение, чтобы пооросить Волимгдана. Донесение тонкими красными линиями по-пластронски на Бляхе-мухе. Ода, ода, ода! «Достоарторрный. Победокурс! Там почивает ваша разочаровашка. С прилежанием долгих дней. Напол». Это была тиктактика балеринок, что маниломаяла Волимгдана. О да, о да, о да! Балеринки больнорьяны зафаворитить всех бонафортов. И бонафорты прут, грезя бойкотом самому Волимгдану. И Волимгдана вогнало в тиски. Вот Бляха мухой, капор на кивер, обрушивает своё потаённое слово, с пулей в слуховом отверстии, на Волимгдана. Вот Волимгданово герольдское назадонесение. Нанесение развёрнуто на тыловых волостях Бляхи-мухи. Саламандраж! О ад, о ад, о ад! «Красные балеринки. Фига с пол! Ан глядь, мылит взоры. Искореню вошь, Волимгдан». Это была первая штука Волимгдана, тик в тик. А то, а то, а то! Вот Бляха-муха в своих двенадцатимильных разинях-болотниках, чавк-чирик, попутно двинул утаптывать лагерь для балеринок. Выпивоха выпьет махом, но он тем скорее купит барогиннесс, чем стащит старый стаут. Вот руссценные снаряды. Вот ттранщель. Вот тропы белее мела. Вот Пушечная Месса с архирайскими кусочками. После стодневного отпущения. Вот представившийся. Тарранто задова! Вот балеринки в белобляшных ботах. Вот бонафорты в клубничуланчиках. Вот Волимгдан при помощи корковой раскрошки добивается огня. Грозлагерьгром! (Воловьи охи! Игогонь!) Вот верблюдогвардейцы, вот чёрные воды, вот акции окопных пулек, вот фирмобили, вот бульварные бояки. Божеярманьяк! Артизу вольдурно! Вот крик Волимгдана: «Брани! Брани! Гам брани!» Вот крик балеринок: «Штормозная погоня! Бозебог, подкорнай финнагнцев!» Вот балеринки стрекоча утикают в бункерки как шустерлисы. Ведь полевоин как полувоин: он то ли воин, то ли волен. И их сердца правда там. При. Вот словославный сребронос Бляхи-мухи, чтобы получать прорешки саван-друг. Зароденьгу! Вот письмарка марфа-и-марительных пулевринок, но след-то их простыл. Вот Волимгдан переманерничал со своим неизменным мрамориальным телескапом «Всекинострой» в его королевском развороте перед дезертикающими балеринками. Жаль артисток делопорчи! Боголикий сераль! Вот маловиднейший из бонафортов, Бонбоньер, который копшпионил за Волимгданом с его большого белого скакуна, Копенгауэра. Стенокаменный Волимгдан это старый беспробуйный супружник. Бонафорты это сапожницки праздные бокалолавры. Вот светосильная геенна вгромкомолку смеётся над Волимгданом. Вот чернодумный ротовредитель выбивает весёлую вспышку от светосильного. Вот трелестный светлочёрный Шемизет Рубашон между чернодумным носчиком и светосильным. Приб. Вот выскочудный старый Волимгдан выкорячивает половину троедырой бонафортской шляпы из подспудья лужеубранства. Вот светлочёрный воскочудит и напраспинается ради ссудовзрывчатки. Вот Волимгдан насобачивает половину бонафортской шляпы под нахвостник его большого белого скакуньего тыльного фаса. Прём. Это была последняя штука Волимгдана. Ату, ату, ату! Вот неизменный сугробнобелый скакун Волимгдана, Счастливинаген, колеблющий своим телескрупом с половинчатой бонафортской шляпой, чтобы изолгать светлочёрного сипайона. Тук, тук, тук! (Воловья трёпка! Нечистно!) Вот сипайон, истый долбанутха, вмигнастражный насосчик, кричит Волимгдану: «Эво, рытвандал! Оп, караповал!» Вот Волимгдан, хлевородный гентльмен, трутится над обесспиченным холодком для трелестного кордегардца Шемизета Рубашона. «Видновысноса!» Вот гееннодумный сипайон сносит всю верхнюю хвостовую заднюю половинчатую бонафортскую шляпу с его большого дебелого скакуна. Приз. (Воловий глас! Попали!) Гопенгаген завершил век. Вот как залмузей. Не ушибите обувкой при выхолле.

 

__

ПФ, стр. 8-10

 

 

Дублинские хроники (гл1)

 

 

Итак, словно праздные ветры, листающие страницу за страницей, пока иноглядный и обнаглец играют в антипоп-антиприход, листы живущих в миге чёрствых, свои собственные анналы, засекают периоды событий великих и национальных, мелькая чёртбочками, что неприметнее слов дщицы.

1132 от Р.Х. Людьми подобно муравьям или мурашкам облуждается полошащий дебелый кашаплот, лежащий в Ручьях. Сочные ворвани длят Убланиум.

566 от Р.Х. В ночь баальших костров в этом году от разверзания хлябей некая карга с полой ловлеплетюхой, чтобы тащить мёртвое дернище из болота, подглянула под ворох после ловли, когда она бежала, чтобы удовольвлетворить своё любосбытство и, право злого, затем-то она собрала себе сумму в баул нерядных одного пола тапочек и истисканных портяночек из потной материи. Кучные прения у Брода Плетней.

(Молчит.)

566 до Р.Х. В это время оно так случилось, что меднокудрявая девица расстроилась (волноволнение!), потому что Пискунью, её милашку, взял силой у неё великан Праеврогенный Простотать. Кровные брани на горе во зле бреда плетей.

1132 до Р.Х. Два сына родились в свой час от пан-человека и его клячи. Эти сыны прозывались Кадет и Первач. Первач был сторожилой и вёл подкоп под приличных людей. Кадет пошёл в Винокурень и начертал смехотворение. Вздорный бред про Дублин.

 

Кое-где, отчевидно, между побережностями от до Разверзания Хлябей до от Рождества Ханаанны, переписчик должно быть исчезал со своим свитком. Или поднялось паводное наводнение, или ему зарядил грозный вилорог, или царетворческий кругозодчий из наивышних эмпиреев (гром, короче) землихорадил, или тёртые даненосные горлодёры прошлись по куренным дверянам. И хотя клеркоубийство здесь и сейчас же переводилось под старым сводом через покрытие суммы убытков медноряшками жестомарок или кашебабок в пользу злообиженной суеты, но только здесь и нечасто за дверьми нашего времени, что стало развязью военных и гражданских предприятий, женоревнитель приводился на плаху за сокрытие в сумку избытков, двернорушив гордоробость жадноближнего своего.

 

__

ПФ, стр. 13-14

 

 

Авиация (гл3)

 

 

(самолёт De Havilland, ок. 1930)

 

 

… в переспальном вагоне нашей первой трансгибернской надземки с одним ещё более неприятным обстоятельством, самым островатеньким душеразделыванием из всех, что скатывают каучуковые мячики из глазного сока. Циклоптически сквозь экраны окон и среди турбулентности благоговения, округлосветлые глаза кутюршественников, щека к щеке, щёголь к щёточнику, в аэропролётном тарабанчике, лицезрели с людопытствующей заинтуристованностью, как покров преследует голь, голь – зелень, зелень – стужу, стужа – покровновь, пока их эскорт колесил круговобхватывая древожизненное неимобремя – нашего четырёхясногорящего ростпускающегося доброприятеля, финикса нашего лесопереводства, гордого, замысловатого, вспыхивающего (повторение!), что уходит корнями в алеющие лесоарки подгулянок.

 

__

ПФ, стр. 55

 

 

Песня АЛП (гл4)

 

 

Срок в её договоре с ним – девдевятнадство;

Тучи-волосы разоблачать краспрекрасно,

Но, о блаже, пескарище тот – проглот жизни!

Кта ж эта вышла из К.О.Д.?

Бух!

 

За Мостом Островным – её горькие волны.

Оттакбум, оттакбум, оттакбумбумбух!

Видит Фин: пронесло; его Лева правольна.

Оттакбум, оттакбум, оттакбумбумбух!

Теперь мы с головой за высокими стонами.

Вот что раз сделано ей!

Ой!

 

Пусть неномадные следуют за ноемананосами, но кочевникто не должен смеяться над иорыданиями! Ведь мы, мы отнесли наше покрывало на её камни, где мы развесили наши шармы в её деревьях; и мы внемлем, как она приквашивает нам, при водах Наливана.

 

__

ПФ, стр. 102-103

 

 

Смешение полов (гл4)

 

 

Милорадосмех Питковой Вгонки столь редкостно компростреливал с печалепением Влажного Пинтёра, как будто они еден-на-ќе, равные противоположности, которые развила однодинённая сила природы или вашиот единый дух как исключительное условие и средство его проявления тоj здесь то таам и поляризовала для воссоединения через симфиз их антипатий. Совершенно другими были их двоесудьбы. Несмотря на то, кофициальные судачицы (недосхватывающая двух тридцатка, луностоятельным счётом), когда страстейшина смиррговорил «Почтём же оного», спешили окружить и удружить вольно прессованному, и номинируя его на cуиниарный приз, и поздравляя его (счастливый юноша!) за то, что тот не лишился ни одного из своих чувств, и запахивая миазминтами его кудри (о брага! о дыхание!), и трогая розкасаниями его щёчки, этого мужеподобного Шипрозника Силзнании (его цвет-приятница!), и нашейно навешиваясь к нему со всей легалстучностью, и пиццикатываясь от его внесуразностей, обращая ихние «юнец-молодец, возьми с полки леденец», «наиградушка», «мае напрочь чадо дивнеє» к тому курьеру, чтобы он поверил им, какие у него были юные дамы, ценившие шанс, и почтой стлал пир им в нужны дни. Гимень. Затем также не осталось незамеченным среди призумствующих, их милостей, как он (один среди представительствующих её для вынесения ему полицательного приговора через Клуб «Безбрачных Лунных Сестёр», её, любовидную высокрасу, одну-одинёшеньку, Жемму Нечужину от Обрывских Пучинок), вялый и побледневший, будучи несмешанно восхищённым, казался слепо, немо, безвкусно, безатактно вовлюблён в её безотнетность как в светлое смежевание, но жимпанство его вона перекинулось на неё, став мерцанием её вiн (кохана млада-краса, был у неё милмой, маманя не знала толды, что тя подойдёт до той), пока эта несмотряна не очутилась в тени манящемнящих мыслей, где скрылся её женсшик, замерев зыбким звуком, как будто среди волноводных видов открылся его жестлжён.

 

__

ПФ, стр. 92

 

 

Носорок (гл4)

 

 

Слушай эх! Слушай тех! Слушай брех!

Роза белая в демоноте!

У Сорняги носок

поразил носорок,

потому что стерёг

он красулей в лесном парике!

Да, все задрыги ищут рифм.

 

__

ПФ, стр. 96

 

 

Портрет Шема Писца (гл7)

 

 

(Eduardo Arroyo. Portrait de James Joyce, 1992)

 

 

Телесная стать Шема, может статься, включала тесак черепа, восьмушку синичьего глаза, прицельный нос, одну онемевшую руку в рукаве, сорок два волоска вне его бескоронки, восемнадцать к его подчерепухлой губе, трио антеннок с его мемегаподбородка свинопасынка, неверное плечо (что выше, чем правое), везде уши, искусственный язык с естественной кудрявостью, ни одной твёрдой ноги для опоры, дырявую пятерню, слепой желудок, глухое сердце, блуждание в печёнках, две пятые от двух ягодиц, кладстоловский багаж его сверхкорма, мужесладкий корень всех зол, кельтолососёвую тонкокожесть, кровь угря, ушедшую в холодные пятки, и пузырь, распечаленный до такой степени, что молодой Мастер Шемми на его первом распутье на самом рассвете протоистории, видя себя таким и сяким, занятый придумыванием уколкостей в их детсадоводстве, холопском приюте по Свинотулице 111, Дубклин, Старая Горландия (вернулись бы мы туда сейчас за дренькметалл, бесвребренье и борзость? а за нескончаемые лобаннчики? за двадцать песен и лиретку? за дюжину квартальных плюс коп? за четверяйца плюс златник? – ни за какие динары! ни за джо на свете!), продикодавал всем своим супбратьям и соуструхам первую загадку вселенной, спрашивая: «Когда человек – не человек?»

 

__

ПФ, стр. 169-170

 

 

Баллада Шема (гл7)

 

 

Нигде-то весь мир сообща не успел ещё участь его разрешить

для жены его;

Нигде-нибудь осуждены недалёкие предки на червеубийство

пожизненно;

Ещё не успел Импират славной Горбсики вызвать Ярбурого

из Англокрая;

Ещё Старосакс с Вечноютом на их буквонасыпи не обрели поле бранно;

И наша ведьмашка ещё не успела поджечь взгоречавку меж взгорних

вершин;

Ещё не успела красотка-дуга предсулить миромирие средь всех кручин.

Раз жарокопытный тут сферзится, извергороднику не избежать

наказанья;

Раз битые яйца не стряпать из кусанных яблок, старанье его –

лишь стенанье.

Тут сгорные взоры суровы на мельные воды; тут гроговщики

из сыннищих;

Ручьи ко Мглогуществу лиффиобильны лих-дщерей и любвеобидны

смешки их.

К черте бреговой глухоострова Тори пусти, немодюж, вигоушлых

открыто!

«Щип-щип! Из-за недр разумений!» – щебечет на это балбард

Паразит Слухорыла.

 

__

ПФ, стр. 175

 

 

Песня Анны (гл8)

 

 

Я клонюсь всей до свода завесной земле, не хватает ужасно мне вновь испечённых задводий, клянусь влагородцем, да-да, и к тому ж попросторней бы их!

И раз та передряжечка, что у меня была, уж утекла, то теперь вот сиди, коротай лихо, всё ожидая, чтоб он – мой Джурак Еруслан стародатских дней, мой смертоспутник средьжизненный, мой экономный ключ от кладовой нашей, мой изменённый заметно верблюжий горб, мой со-корыстнейший, мой майсколунный мёд, мой дурачок до последнего из дикубранствий, – чтоб он приподнялся от зимней дремоты и приливновал меня бурно, как прежде бывало.

Есть ли чудом где некий поместный владелец, хоть рыцарь за графство, наумоприклад, любопытно мне, что не откажет в полушке, а то и в двугривне за стирку и штопку его столь почтенных носков, чтоб помочь ему, раз уж у нас нетути ни молока, ни толчёной конинки?

А едва лишь с бритасского малого ложа, что пахнет уютом, я вон восхожу, уже прочу себя на те блата у Тока иль берег, что по-над Торфяником, чтобы почаять синь неба прохлябкого у моего день-деньского залива солёного с бегом порыва морского, доставшего устья.

 

__

ПФ, стр. 201

 

 

Три кварка (гл12)

 

 

(фильм «Passages from Finnegans Wake» (Bute, Mary Ellen, 1966) с рус. субтирами)

 

 

Тремя кварками Мастьсера Марка!

Его жизнь даже не полубархат,

Что ни есть – то ни шатко, ни валко.

Зато, о Птицарица небесная, ён уже что-то накаркал –

Словно старый баклан щегольнёт он пред нас в темноте своей майкой!

Как охоч он пред нас брюк крапчатых достать среди Палмерстан-парка!

Хохохо, перья сыплются с Марка!

Вы чуднейший петух, что вываливался вон из Ноевой барки,

Говоря, что вы вольная птаха.

О парящая дичь! У Печальничка более юная хватка

Попадать, наподдать, нападать на неё

И отпасть, не моргнув ни хвостом, ни пером –

Вот как просто получит парнишка тот славу с достатком!

 

__

ПФ, стр. 383

 

 

Джеймс Джойс. На помине Финнеганов. Избранные сцены и стихи

 

James Joyce. Finnegans Wake

Перевод: Андрей Рене, 2017 (c)

http://samlib.ru/r/rene_a/

[email protected]

 

 

Джеймс Джойс. На помине Финнеганов. Избранные сцены и стихи.. 1

Первая страница ПФ (гл1) 2

Диалог Тугга и Немма (гл1) 3

Залмузей Волимгдана (гл1) 6

Дублинские хроники (гл1) 8

Баллада Проши Сухомлина (гл2) 9

Сюрреалистические угрозы (гл3) 12

Авиация (гл3) 13

Нападение на молодца с решёткой (гл3) 14

Песня АЛП (гл4) 15

Смешение полов (гл4) 16

Носорок (гл4) 17

Портрет Шема Писца (гл7) 18

Баллада Шема (гл7) 19

Песня Анны (гл8) 20

Прачки превращаются в камень и дерево (гл8) 21

Три кварка (гл12) 22

Последняя страница ПФ (гл17) 23

 

 

Первая страница ПФ (гл1)

 

 

(рис. John Vernon)

 

 

рекутопия, после здания Евы и Адама, уйдя от берега, найти чтоб устья изгиб, принесёт нас по разомкнутому прочному круговику назад к границам и Замку-на-Взгорье.

Рыцарь печального образа жизни д'амурных виолистов морским волоком из-за своей недальноводности ища не вновеприбыл вспятившись с Северной Арморуки на эту сторону многогоднего перешейка Малой Европы, чтобы своеводничать свою переизолированную войну; ни отвесные скулы лесопроходчиков у реки Окуни ещё не заносились перед горлопанами Лаврентского Графства, регулярно дублирующими народоопись; ни всплывающий в пламени голос ещё не воздуходул «меня ж, меня ж» ради вводивводного «ты петрокаменеси»; не успел ещё, но лишь после вероловли, и гадзлёныш впрах раззадачить глухооконного исаака; не успел ещё, хотя за радость считаются воронессы, и двуцарь гнездосвиватель кровообидеть соузнаваемых эстёр. Нюни крапинки из отцова заветного солода Жем или Шом не сварили при подковчатом свете, а рудоберег имперадужки ещё только мерещился кругоподробно на лицевод.

Твоё падение (разраз­разевесокруши­меня­тешуб­укко­торр­паррджанья­фаитири­тиния­вависюгэ­тойон­шанго­аока­мамараган­гръм­мълонья!), о подзаработный старосудак, переподают на сон грядущий, а потом при побуждении по всем кристианским министрельствам. Гробанувшийся утильзабор в такой короткий срок неотчуждаемо прихвостил низвсмятковержение Финнегана, этого гибернски солидного человека, что его самодружная гораголовушка нельзямедлительно отсылает любознайку на немыслимый запад исследствовать, где он отдал свои горегорюшконцы, коих позамирнопризаставное место находится на круче откоса в парке, где оранжеребята легли косточками на зелень, когда деволовдруг полюбил левушку.

 

__

ПФ, стр. 3

 

 

Диалог Тугга и Немма (гл1)

 

 

(рис. Hud Fishter)

 

 

Тугг

Тутают!

 

Немм

Чистьименье.

 

Тугг

Вы ухонемой?

 

Немм

Неипаче.

 

Тугг

Знать, вы не глухо немой?

 

Немм

Ой нет. Только неммного фальшивлю.

 

Тугг

Ишь! И чтой же с вами приглушилось?

 

Немм

Я теперь фальшиво немой.

 

Тугг

И что за вздорздорздоровская вещь была поводом? Отчего накал, Немм?

 

Немм

Чтоф её совсем, эту забутыль, милсдурь.

 

Тугг

Не зная бурду, и на утиль? Навернски?

 

Немм

Да у корчмы Полеторфяника, где я бивался былым.

 

Тугг

Не разберу отсюда ни одного вашего соло, хотя я и наострил уху. Я бы стал чадочку более блажеразумней, будь я на вашем месте.

 

Немм

И? И здесь? Издёвки? Вы, ты, брр! Трр-прр, вытиран! Меня мания манит моя ярость малость, когда я мнемоменяю!

 

Тугг

Есть разглазвон. Мелочь бартера двоится. Позвольте мне за все ваши издержки дать вам синицу врушки. Вот, возьмите лесорублей, осемь флоринов. Куны полезут для вас.

 

Немм

Солидно отрезано! Как же, я слышал об оном вполушка, о незавиваемом сердопухе Седрика Шелкобрада! Чтоб крыше стать с рассветом у дамблинского залива! Старый сиголовкий голец! Его вкрутили на месте, как некоторые яйцезрели. С местными волостями – Мономарк. С тамошними побледнушками – тискающий спальщик.

 

Тугг

Просто потому, как пресказывает Тацыть, не затягивая катавасию, что он огорошил здешний дернозём классной подачкой отбросов.

 

Немм

Прямо так каменный пудинг у-над бригсельским рекоомутом.

 

Тугг

Вожжиправый! Так оскандинавиться?

 

Немм

Восходно с быком на торфяном полотне. Царь ремизский, шарь аулейски! Я готов пронестись вприсядку на почве его пенистого отрога, с его волосяной нанкой вовнутрь, от косы, где мой затон, до Брайана ду Линна.

 

Тугг

Кружку рома и тук вощины на меня, когда б я побритался поднять с пола слово от стурка до финска того диатлекта, которым вы говортамерундите. Что-то ослыханное и увыгодное! Желаю дозрабствовать! До встречертей.

 

Немм

Совершенно сонгласен. Мину внимания. Окиньте обсерваторским оком круговиды этого аляострова, и череп некоторое время будет видеть, насколько исконна сия долина моих Старшин, гунномычных и наших, где горбшнеп завсе клянчит у пивички над солончаками, где грядёт городище по перешейному закону, где по праву господина изольдины простёрлись от евоной Начальной Корчмы до чьего-то Финишерного Акра. Честь мнемнить эмто. Моресходствуют два рас ветвления: приснобедное и назолотечерпавшее. Ласканная муть. Здесь, гонясь всточно, они как наволнение; затем, голодные после водлива, они заупокойны. Бесчисленность литейных пуль низверглось на этот край, вездетучные как снижалки, перьевые осадки, как бесплотная угроза кругоземномира. Ныне всё кануло в вечность холмов, из петли в пекло, крах краха. О циничность, вот вся твоя ценность!

 

Тугг

Благодать у бога!

 

Немм

Бытибысть! Здесенька взаимопокоится их прах. Великолик возле маланьи, ословом, еженочной мир иностранен, в уауалялином прапраграндотеле сидит мошканорушка, ани на уховёртку, в мокрогуба огнезалп, подавну равных ан нетравных в той молниекосной погромжизни, которая есть ловление любви.

 

Тугг

Боже усыпись!

 

Немм

Мирноясно! Страхолютыми водами обволочены. Блатозвучный наплыв. Ведь смертодробительский курган приглотил их всех. Эта туземная собствечность есть ничто как кирпичный прах, а челозём должен возтрудиться. Кто передумал много крепких рун, тех дважды два и обчёлся. Раз нов покров да стар покрой, трёх замков кров лишь мракмглин! Дорог ли короток ли нынче разор до Горблина? Базарт горбления. Но говорите невногу лёгочней, гниломес! Не соблагохотише?

 

Тугг

Хочушкак?

 

Немм

Там больжукщий Гемимерид и фея Струянна.

 

Тугг

Горишчо?

 

Немм

Это корабельская грабнiца.

 

Тугг

Грамнiцы!

 

Немм

Ух вы, тугой-сякой, вы чудью не ввекаменели?

 

Тугг

Гля, я негнароком громпросторфторировался и навечно в пол нем.

 

__

ПФ, стр. 16-18

 

 

Залмузей Волимгдана (гл1)

 

 

(рис. из черновика Джойса к эпизоду)

 

 

Вот ход к залмузею. Не отшибите головной при вхолле. Теперь выи в Залмузее Волимгдана. Вот пруссценный наганн. Вот ффренчуз. Пли. Вот пруссценное знамя, с чайшкой и наблюдцем. Вот пулля, которая била пруссценное знамя. Вот ффренчуз, который стрелял Булля, который билл пруссценное знамя. Салютуйте Крестнаганну! Где же ваши ножи и вилы? Прил. (Воловья нега! Хор!) Вот триетёртая шляпа Бонафорта. Прим. Бонафортская шляпа. Вот Волимгдан, а под ним его неизменный сугробнобелый скакун, Копимгак. Вот те большой Самартур Волимгдан, премного бомондистый в своих цельнозолотых шпорах, в своих брюках браней, в своих железоотворотных древобашмаках, в своих хартийновеликоватых подвязках, в своём почётночленском костюме, в своих галошах голиафана и в своей полупоношенной боеформе. Вот его большой дебелый скакун. Зрим. Вот три бойнских бонафорта, которых сгрушили и живо схоронили в траншею. Вот гайдукучинский англис, вот грейвшейский шотрандец, а вон недалёкий аведавид. Вот бонафорт, который лихой, марштрует бонафорта, который простой. Гилиполный битвоспор. Вот маловидный бонафорт иной, который был нейкак ни плохой, ни блохой. Седаннаура! Жадный ФитцТиль. Стлевший МакДамб. И Лихолеший Сокольник. Арминские посконные говордейцы. Вот Делийские альпы. Вот Бросова Гора, вот Косова Гора, вот Светлогора Сан-Хуан. Вот крымолиновые альпы, что наденутся залпом укрыть трёх бонафортов. Вот балеринки со своими широкополями притворно читают в своём остратегическом рукодамаводстве, идя на мокрое поддёвочное дело против Волимгдана. Балетжинка беляк подружья, и балетжинка оворонила головушку, и Волимгдана вогнало в тиски. Вот большой Волимгданов мормориальный телескап «Сглаз-алмаз» непротив флангов балеринок. Зашкалиберная площадная мощь. Пром. Вот Бляха-муха выуживает свою филиппу из своей самой порешающей бутыли Тильзена. Вот батальная наклёпка: «Халтура гриммасс сильного кования. О-го-го». Вот балеринское находчивое донесение, чтобы пооросить Волимгдана. Донесение тонкими красными линиями по-пластронски на Бляхе-мухе. Ода, ода, ода! «Достоарторрный. Победокурс! Там почивает ваша разочаровашка. С прилежанием долгих дней. Напол». Это была тиктактика балеринок, что маниломаяла Волимгдана. О да, о да, о да! Балеринки больнорьяны зафаворитить всех бонафортов. И бонафорты прут, грезя бойкотом самому Волимгдану. И Волимгдана вогнало в тиски. Вот Бляха мухой, капор на кивер, обрушивает своё потаённое слово, с пулей в слуховом отверстии, на Волимгдана. Вот Волимгданово герольдское назадонесение. Нанесение развёрнуто на тыловых волостях Бляхи-мухи. Саламандраж! О ад, о ад, о ад! «Красные балеринки. Фига с пол! Ан глядь, мылит взоры. Искореню вошь, Волимгдан». Это была первая штука Волимгдана, тик в тик. А то, а то, а то! Вот Бляха-муха в своих двенадцатимильных разинях-болотниках, чавк-чирик, попутно двинул утаптывать лагерь для балеринок. Выпивоха выпьет махом, но он тем скорее купит барогиннесс, чем стащит старый стаут. Вот руссценные снаряды. Вот ттранщель. Вот тропы белее мела. Вот Пушечная Месса с архирайскими кусочками. После стодневного отпущения. Вот представившийся. Тарранто задова! Вот балеринки в белобляшных ботах. Вот бонафорты в клубничуланчиках. Вот Волимгдан при помощи корковой раскрошки добивается огня. Грозлагерьгром! (Воловьи охи! Игогонь!) Вот верблюдогвардейцы, вот чёрные воды, вот акции окопных пулек, вот фирмобили, вот бульварные бояки. Божеярманьяк! Артизу вольдурно! Вот кр<