Возвращение в прошлое (целесообразное переформирование)

Симпатии и антипатии к людям, предметам, событиям форми­руются на протяжении всей жизни человека, начиная с младенчества. Воспроизведение ситуаций, вызвавших то или иное эмоциональное состояние, и является эмоциональной памятью. Непосредственно свя­занная с центральной нервной системой и, в частности, с вегетатив­ным ее отделом, эмоция может длительно сохраняться и воспроизво­диться при появлении ситуации, сходной с той, которая закрепила оценку данной реакции.

Любое переживание в прошлом является богатством, каждое из них является эмоциональным «ресурсом». Задача состоит в том, что­бы обеспечить доступ к нему в момент, когда это необходимо.

Следовательно, возвращение человека в среду его симпатий дает ключ к управлению его поведением. Человек становится бессилен, когда перед ним оживает детство, милые сердцу картины, первая лю­бовь. В этот момент он не может сказать «нет», не может пойти в ата­ку как психологическую, так и любую другую.

Эти струны могут зазвенеть при звуках забытой мелодии, по­явлении запахов, кадров знакомых фильмов и т. д. Чувства из прошлого переходят в настоящее, человек вновь их переживает. Многие юристы применяли этот прием, живописуя картины безмятежного детства своих подзащитных, дабы путем переноса задеть, невзначай, прошлое слушателей. «Эта связь лежит во всем прошедшем во всей жизни В. Засулич, — говорит П. А. Александров на суде, — Рассмот­реть эту жизнь весьма поучительно... для изучения той, почвы, ко­торая у нас нередко производит преступление и преступников. Годы юности по справедливости считают лучшими годами жизни челове­ка; воспоминания о них, впечатления этих лет остаются на всю жизнь... Жизнь представляется пока издали ясной, розовой, обольститель­ной стороной без мрачных теней, без темных пятен...То—пора пер­вой любви, беззаботности, веселых надежд, незабываемых радостей, пора дружбы; то — пора всего того дорогого, неуловимо — мимо­летного, к чему потом любят обращаться воспоминаниями зрелая мать и бабушка».

У многих людей, в том числе и у присяжных заседателей, после таких слов всплывают милые сердцу картины мимолетного детства.

В речи по уголовному делу об убийстве сожителя Ольгой Палем адвокат Н. П. Карабчевский рассказывает: «Она была не по­хожа на других детей. То задумчивая и грустная, то безумно ша­ловливая и веселая.... Надо знать юг с его живой, общительной жизнью на "вольном воздухе", под яркими лучами всех равно со­гревающего солнца...».

И вот уже пред нами юг, море, Одесса, безмятежная юность. Ф. Н. Плевако находит еще более сильный прием. Как бы ис­подволь, от противного, со стороны обвинения излагает он суть дела об отравлении женой и ее знакомым некоего Максименко: «Нет, я мирюсь с приемом прокурора и, выслушав его обличительную речь о далеком прошлом подсудимой, принимаю вызов,... и думаю, что обильный материал дела дает нам вывод совершенно противополож­ного свойства....Просыпаются девичьи грезы, предвестники инстин­ктов будущей женщины. Засматриваются на нее молодые люди око­лотка. Стыдливо засматривается и она на них.

Вот вам и вышла первая весна, когда, стыдливо пряча глаза, думаешь о первой любви».

У каждого из нас много всяких сентиментальных воспоми­наний. Воздействие на сферу бессознательного управляет нашим эмоциональным состоянием. Человек всегда идет охотнее вам на­встречу, если с вашим появлением возникает целая гамма положи­тельных эмоций.

Возвращение в прошлое — это психологический прием созда­ния положительного эмоционального фона, воздействием на эмоцио­нальную память раздражителя схожим с тем, который эту реакцию впервые вызвал.

Искусственный контраст

Человеком очень многое воспринимается в сравнении с други­ми событиями, предметами, явлениями. На одном фоне восприятие людей, явлений может выглядеть более мрачно, а на другом — свет­лее, чем на самом деле.

Адвокат С. А. Андреевский, желая отметить целомудрие свое­го подзащитного, по уголовному делу об убийстве Андреевым своей жены, говорит следующее: «В первый брак Андреев вступил еще на двадцать третьем году. Брак был спокойный, без особого увлечения.... Так длилось свыше десяти лет. Лишь на тридцать пятом году перед Андреевым явилось искушение в лице Сары Левиной.... В нем заго­ворила, если хотите "вторая молодость"...

Я назвал Андреева "однолюбом", а теперь, будто, впадаю в про­тиворечие.... Как же "однолюб", если "вторая молодость"?

Но люди вполне чистые в половом отношении весьма редки. То есть, конечно, есть на свете безупречные женщины, не знавшие Нико­го, кроме мужа. Бывают мужья, остающиеся верными своим женам, вступая с ними в брак после всяческого дебоширства. Но едва ли ког­да-либо доселе была такая супружеская чета, которая и соединилась по обоюдной невинности, и осталась непорочной до гроба. Поэтому Андреев, знавший в течение 30 лет всего двух женщин, может быть назван мужчиной целомудренным, чистым, склонным к единолюбию».

По делу об отравлении Н. Познанского, К. Ф. Хартулари (за­щитник подозреваемой в этом преступлении гувернантки М. Жюжан) в ответ на фразу о развратном поведении подзащитной проводит сле­дующие сравнение: «Подсудимая —французская поданная Маргари­та Жюжан воплощает в себе как общие женские достоинства и недо­статки, так и особенные, свойственные национальности, к которой

она принадлежит по рождению.

К общим ее недостаткам и достоинствам, как женщины, следу­ет отнести необыкновенную нервность, подвижность, развитие серд­ца и чувствительности.... Такие женщины, приезжая в Россию, могут быть преподавателями французского языка, гувернантками, компа­ньонками, чтицами, приказчицами...

Таковы все Маргариты Жюжан, как имя нарицательное, населя­ющие Российскую империю вообще и город Петербург в особенности».

Далее К. Халтулари применяет этот прием в виде противопос­тавления поведения М. Жюжан и родителей потерпевшего. По мне­нию гувернантки, они не заботились о воспитании сына. Внимание подсудимой как наставницы особенно было обращено на старшего сына полковника Познанского, Николая, как на мальчика, который, по ее словам, держал себя как-то отдельно в семействе и лишен был родительской ласки и заботливости. Он рос и развивался под влияни­ем своего собственного нравственного мира, без всякого направле­ния, без посторонней помощи.

Очень интересно воспользовался этим приемом А. Ф. Кони в обвинительной речи по делу об утоплении Емельяновой. Перед нами тихая, забитая женщина Лукерья, жена Е. Емельянова, и вздорная, наглая его любовница Агрофена Сурина.

В своей речи по обвинению А. Штрама в убийстве дяди А. Ф. Ко­ни очень искусно оттеняет негативные черты в поведении подсудимого:

«Излишне говорить о том, что виновность подсудимых, несмотря на то, что двое из них^бвиняются в одинаковом преступлении, весьма различ­на. Дело Александра Штрама представляется помимо своего кровавого характера, еще и грубым и коварным нарушением доверия. Убийство сонного человека для похищения его средств, чтобы самому в полном рассвете сил вести бездельную жизнь, убийство, не сопровождаемое ни­какими проявлениями раскаяния и гнездившегося в мыслях подсудимо­го издавна, не может найти себе ни извинения, ни объяснения в житейс­кой обстановке Александра Штрама.... Но иначе надо, по мнению мое­му, отнестись к Елизавете Штрам. Невольная свидетельница злодеяния своего сына, забитая нуждой и жизнью, она сделалась укрывательницей его действий потому, что не могла найти в себе силы изобличить его...

Трепещущие, бессильные руки матери вынуждены были скры­вать следы преступления сына потому, что сердце матери по праву, данному ему природой, укрывало самого преступника...».

Таким образом, прием искусственного контраста заключается в предъявлении информации о личностных качествах человека посред­ством сравнения с негативным шаблоном.

Преодолеть инерцию

Для лучшего осознания информации необходима предваритель­ная подготовка слушателя к ее приему. Это достигается путем создания очага возбуждения в ЦНС, активацией процессов внимания и восприятия. Образовавшийся доминантный очаг возбуждения и является подготови­тельной почвой для появления реакции. Привлечение процесса внимания, в данном случае, должно начинаться с поиска склонностей, интересов че­ловека, исследование его внутреннего мира. Это может быть интрига на­чала, поиск ключа доступа. Однако мало завоевать внимание, важно удер­жать его до конца речи. Вернемся к классикам юридической науки. По уголовному делу об убийстве своей жены перед судом предстал Имшенец-кий. Его адвокат Н. П. Карабчевский так начинает свою речь: «Материал громаден. Весь вопрос: хватит ли у меня умения, энергии быть строителем той группировки доводов защиты, при которой они сами красноречиво скажут вам, доказано ли обвинение. Сообразно этому взгляду на мою за­дачу я поступлю иначе, чем поступали мои противники. Я не буду убегать от фактов, и укрываться от них в область красноречивых восклицаний, загадочных прорицаний и эффектных тирад. Я поведу эти факты за собой не в виде 2-3-х сомнительных свидетельских показаний, а в виде всего ма­териала, добытого следствием. Вольно прокурору восклицать: "Я убеж­ден!", вольно поверенному гражданского истца думать, что "доказать об­винение и грозить" его доказать — однозначно — для судей этого мало. Вы не подпишите приговора по столь страшному и загадочному обвине­нию до тех пор, пока виновность Имшенецкого не встанет перед вами так же живо и ярко, как сама действительность».

Из речи того же адвоката по уголовному делу о крушении па­рохода «Владимир»: «Картина исследуемого нами события так глу­бока по своему содержанию и так печальна по последствиям, что да позволено, будет мне, хотя на минуту забыть о тех практических це­лях, которые преследует каждая из сторон в настоящем процессе. Вам предстоит нелегкая и притом не механическая, а чисто творческая ра­бота — воссоздать эту картину в том виде, в каком она отвечает дей­ствительным, а не воображаемым обстоятельствам дела». Затем дает­ся подробная информация в нужном ракурсе.

Таким образом, под данным психологическим воздействием понимается создание предварительных очагов возбуждения в ЦНС через активацию после произвольного внимания для формирования доминанты необходимой для принятия нужного вам решения.

Мой — твой вывод

Операция мышления проходит ряд стадий и заканчивается син­тезом информации и формированием умозаключения.

Принцип приема «мой — твой вывод» состоит в воздействии на анализ информации собеседником, но не на синтез. Если воздействовать на стадию формирования вывода напрямую, то можно натолкнуться на противодействие со стороны интеллектуальной сферы собеседника, и достижение цели вряд ли будет возможно из-за формирования стойкого очага торможения (как защита от чужеродного воздействия), который имеет стойкую негативную эмоциональную направленность.

Другое дело, если человек мысленно вас «догоняет». Вы формули­руете проблему, даете избирательно факты достаточные для создания алгоритма решения, отсекаете ненужные вам пути решения путем фор­мирования к ним негативных бессознательных установок (развешива­ние ярлыков, выпячивание негативных сторон при принятии невыгод­ного вам решения, ссылка на известность данного факта и т. д.). На этом следует остановиться, так как принимать решение человек должен сам.

В качестве примера можно привести речь адвоката П. А. Алек­сандрова по уголовному делу о ритуальном убийстве Сарры Моде-бадзе: «Я спрашиваю, если, обращая внимание на эти раны, хотят •^ доказать, что они были ранами прижизненными, что они были про-' изведены для извлечения из ребенка крови с известной целью, то дай­те характеристические признаки этого.... Где следы катания в бочке, где следы полукруглого долота для выдалбливания желоба для стока крови, где обрезание ногтей и сосков на груди? А обрезание ногтей — предварительное следствие тщательно исследовало, и этого обреза­ние не оказалось. Где же знаки и синяки от тупых перевязок? Где зна­ки, которые показывали, что кожа как будто истерта? И этого нет».

Затем идет переход к анализу субъективной стороны преступле­ния, говорится о культуре различных народов, религий. Зреет вывод о невозможности совершения этими людьми данного преступления.

По делу Лукашевича, обвиненному в убийстве своей мачехи, адвокат Н. Ф. Плевако добивается вынесение оправдательного вер­дикта путем подробного анализа составных частей умышленного убийства и убийства в состоянии запальчивости (т. е. в состоянии аф­фекта): «...только что произнесенная прокурором речь закончена тем же обвинением — обвинением в умышленном убийстве.

Конечно, для того чтобы судить, насколько данные обвинения подготовляют к подробному приговору, надо выяснить, что за дея­ние, в котором обвиняют нас? Нет ли в этом отношении, между нами, какого-нибудь разномыслия?

Но относительно умышленного убийства ни у одного народа не было разногласия. Умышленное убийство — это самое страшное зло, на какое только способна злая воля человека, умышленного убий­цы. Я не знаю такого заблуждающегося века, я не знаю такого заб­луждающегося человека или отдельного народа, где бы на умышлен­ного убийцу смотрели иначе. На него везде идет гнев законодателя, раздражение общества, строгий приговор суда. И совершенно понят­но. Ведь умышленный убийца— это человек, который умеет заста­вить в себе замолчать то естественное чувство отвращения, которое возбуждается у человека при мысли о крови, о страданиях, о смерти. Ведь умышленный убийца — это человек, которому ничего не значат стоны, просьбы и мольбы жертвы, которую он разит...

Но ввиду этого законодатель, суд и тысячелетняя мудрость ве­ков давно уже выработали положение, ввиду математической систе­мы, не допускающей никакого возражения, что между убийством умышленным и убийством при других условиях может быть величай­шая разница, и законодатель отвел для другого убийства название запальчивого. Запальчивое убийство — другое дело. Здесь человек не имеет времени побороться с нравственными запросами, которые ме­шают ему исполнить известное зло.... В самом поступке запальчивого убийцы видно бывает, от каких причин произошло убийство: произошло ли оно от внешних причин — страха, ужаса или от причин внутренних — мести, ревности и т. д.». Далее следует подробное из­ложение, как данное деяние трактуется в законодательстве России и ряде стран. После этого делается переход на конкретный поступок подсудимого и все изложенное переносится на это деяние. Вывод при­сяжных — оправдательный вердикт.

Защитник И. П. Карабачевский по уголовному делу О. Палем, обвиняемой в убийстве Довнара доказывает, что чувства этих людей носили очень душевный и сердечный характер: «Тут нам приходится отметить одну подробность в высшей степени характерную.... Среди ночи вдруг раздается звонок. На звонок выходит дежуривший у боль­ной Туманов. Он просто остолбенел от удивления: перед ним Довнар, только за несколько часов перед тем выехавший отсюда со всем бага­жом. Что такое? Что случилось? Услыхав от Туманова, что доктор запретил впускать теперь кого-либо к Ольге Васильевне, Довнар без­молвно стоит некоторое время. Наконец он просит Туманова "пере­дать ей вот это". Что такое? Мешок с апельсинами "по случаю насту­пающего праздника"...».

В тот же день опять заходит Довнар. Как только Палем увидала. его,— так утверждает свидетель,— она «ужасно обрадовалась» и «моментально выздоровела». Делается вывод об ответных чувствах Довнара. •

Следовательно, данный прием заключается в создании аналити­ческой модели и включении ее в операции мышления присяжных для получения нужного решения, вытекающего из предъявляемой схемы.

Троянский конь

Прием заключается в разрушении охранной доминанты очага возбуждения в ЦНС. Любое наше решение, которое встречает возра­жение со стороны противников, находится под прикрытием эмоцио­нально-волевого и интеллектуального компонентов. Первый — не дает очагу возбуждения затухнуть и искусственно его поддерживает, а второй пытается отбить вероятные атаки на него и еще больше ук­репляет его доминирование.

Только снижение эмоционально-волевых реакций обнажает интеллектуальный компонент, который без соответствующей ценно­стной окраски может транспонироваться в противоположное реше­ние. Есть еще вариант реагирования — информационный стресс с не­предсказуемой реакцией, вплоть до агрессии. Усыпление бдительнос­ти путем постоянного согласия и аргументация в дальнейшем, могут повлиять на решение в вашу пользу. Так подводная лодка идет за ми­шенью, повторяя все ее движения, с целью выявление слабых мест жер­твы, чтобы потом выпустить все свои торпеды наверняка.

В своей статье «Обвиненные и свидетели» А. Ф. Кони вспоми­нает забавный случай: «Однажды, начав обвинительную речь по об­ширному, длившемуся несколько дней делу о подлоге нотариального завещания Седкова, я, несмотря на все старания, никак не мог вспом­нить фамилию одного свидетеля, а, между тем, без ссылки на его по­казания было невозможно обойтись, так как он был очень важным из впервые вызванных в суд по просьбе защиты свидетелей. У свидетеля на шее была медаль на аннинской ленте. За эту медаль я и ухватился.

Неоднократно возвращаясь к разбору показания этого сви­детеля, правдивости которого я доверял безусловно, я стал ссылать­ся в самых осторожных и уважительных выражениях на этот вне­шний признак. Во время перерыва заседания, после речей защиты этот свидетель обратился ко мне в зале для публики, выражая свою крайнюю обиду: "Я, милостивый государь, — говорил он, — имею чин, имя, отчество и фамилию; я был на государственной службе; я не «свидетель с медаль на шее», как вам угодно меня называть, я этого так не оставлю!" Пришлось извиняться, ссылаться на свою "дырявую" память и на невозможность справляться во время речи с деловыми отметками. Но "свидетель с медалью", иронически сме­ясь, сказал: "Ну, уж этому-то я никогда не поверю; я прослушал всю вашу речь и видел, какая у вас чертовская память — вы чуть не три часа целые показания на память говорили, а перед вами ни листоч­ка! Только мою фамилию изволили забыть! Вы меня оскорбили на­рочно, и я желаю удовлетворения". "Я к вашим услугам, если вы счи­таете себя оскорбленным, — сказал я, торопясь на свое место, — и во всяком случае сейчас же, начиная возражения защите, публично извинюсь перед вами и, объяснив, что вы считаете для себя обидным иметь медаль на шее, назову ваше звание, имя и отчество". — "То есть как же это? Нет, уж лучше оставьте по старому и, пожалуйста, не извиняйтесь — еще хуже, пожалуй, выйдет, — нет уж, пожалуй­ста, прошу вас"...».

Когда А. Ф. Кони, оправдывался, ссылаясь на забывчивость, это только укрепляло веру человека в то, что его старались оскор­бить. Как только А. Ф. Кони согласился извиниться, психологичес­кая защита на уровне эмоциональной сферы была «пробита», а «укол» в виде объяснений, в чем человек себя считает оскорбленным без эмоционального компонента (строгой негативной реакции) был осмыслен логически здраво.

Таким образом, сущность приема троянского коня заключа­ется в незначительной уступке собеседнику, снятии его охранной доминанты в ЦНС, а затем воздействии на интеллектуальную сфе­ру неопровержимыми фактами, что приводит к принятию нужного вам решения.

Подыграть себе

Для выхода из тупиковых ситуаций иной раз необходимо сде­лать некоторые допущения, которые увязывают все проблемы в один алгоритм и приводят к определенному решению. В данном случае об­разуются ассоциативные связи в ЦНС, которые помогают в нужном ключе разрешить возникший процесс асинхронности.

Для демонстрации рассмотрим, каким образом на практике этот прием применил С.А.Андреевский при защите братьев Келеш, обвиняемых в поджоге одного из цехов своей фабрики, якобы с целью получения страховой премии. Путем постановки наиболее необходимых для разрешения вопросов, произвольно трактуя фак­ты, адвокат сам дает на них ответы и добивается оправдательного приговора: «Если, таким образом, вы вспомните, что после того, как дым уже пробился наружу, прошло более 2-х часов, прежде чем он стал настоящим образом обращать на себя внимание, то вы, ко­нечно, признаете, что для внутреннего процесса тления нужно по­ложить также немалое и, во всяком случае, еще большее количе­ство часов, и для вас станет ясно до очевидности, что в 6 часов ве­чера кладовая была заперта контролером Некрасовым уже с невидимой, но готовой причиной будущего пожара. Это была за­бытая папироска, запавшая искра, что-нибудь такое маленькое — я в точности не знаю что (ведь истинная причина большинства по­жаров неизвестна), — но для меня не важен вопрос: что именно? Для меня важен другой вопрос: мог ли прибегнуть к такой причи­не, к такому медленному и неверному средству человек, который желает, умышляет, заботится, устраивает так, чтобы пожар про­изошел непременно? Вот что важно для меня».

Этой фразой С. А. Андреевский пытается отвлечь внимание от высказанной им спорной версии. Информация присяжными по­лучена, а времени на ее обработку он не дает, так как выдвигает следующий аргумент: «И для меня ответ несомненен: нет, не мог. Такие шутки выкладывает только случай, а не умысел. Попробуй, в самом деле, зажженной папироской сделать пожар — мудреное дело, а сколько пожаров именно происходит от неосторожно бро­шенной папиросы». А затем следует обращение к подсознанию по­средством описания обыденной ситуации: «Вот, положим, вы ку­рите и занимаетесь. Кладете возле себя зажженную папиросу или сигарету, иногда бывает, что каждый раз, как вы ее оставляете, она потухнет. И вам приходится ее вновь зажигать, а иной раз запиши­тесь, зачитаетесь —глянь: а между тем, вся папироска до конца сго­рела на пепельнице. Иной раз табак горит успешно, иной — нет: дотлеет до какого-нибудь корешка — и стой, — попадается сырая ниточка и — кончено. И кому же лучше знать эти свойства табака как не табачному фабриканту?

Поджигатель бы непременно взял себе в союзники керосин, стружки и всякие другие горючие материалы. Но ничего этого здесь не было. И не было не только потому, что якобы подозрительная куча мусора на месте пожара была не что иное, как истлевший та­бак, бумага и папиросы..., но и потому, что до прихода пожарных не было вовсе пламени, а горючие материалы непременно дали бы пламя. Поэтому уж если не смазывать табак керосином и не под­кладывать горючих веществ, то поджигателю неминуемо следова­ло предвидеть, что для успеха горения нужно сделать тягу, дать доступ воздуху, открыть где-нибудь форточку или выбить окно — иначе далее чада и тления дело не пойдет. Но и этого сделано не было.

Таким образом, вся история пожара громко говорит нашей со­вести и ясно доказывает нашему уму, что пожар этот не задуман чело­веком, а вызван непредвиденным случаем».

Следовательно, вставленное в определенном месте вольное допущение, нивелирование его инородности путем отвлечения внимания, может помочь в проведении своей точки зрения по какому-либо вопросу.