Восхваление виновных, оговор невинных

 

Вступление

 

На протяжении многих лет каждый, кто сидел на кремлевском троне – самодержавный царь, коммунистический лидер или демократически избранный президент, – был озабочен тем, чтобы превратить свою страну в памятник самому себе и обеспечить контроль над всеми проявлениями религиозных убеждений, способных каким‑либо образом повлиять на реализацию его политических амбиций.

Кроме того, российские правители традиционно использовали политическую полицию в качестве средства для тайного осуществления своих претенциозных планов. Царизм, коммунизм, «холодная война», возможно, уже канули в Лету, но Кремль продолжает следовать этим традициям.

В конечном счете руки Кремля дотянулись и до берегов Соединенных Штатов.

Общественное мнение Америки в марте 1996 года потрясла сенсационная новость. «Национальный совет церквей» (НСЦ) и «Центр демократического обновления» (ЦДО) – две тайные марксистские организации со штаб‑квартирами в США – провели совместную пресс‑конференцию, на которой объявили о «громадном росте» случаев умышленных поджогов церквей чернокожего населения в стране.

Президент Билл Клинтон 8 июня в выступлении по радио осудил эти поджоги и предложил создать целевую рабочую группу федерального уровня для расследования указанных случаев. Президент с волнением говорил о своих собственных «ярких и болезненных воспоминаниях о поджогах церквей чернокожего населения» в его родном штате Арканзас, когда он был ребенком. Заявив, что движущей силой поджогов являлась «расовая вражда», он пообещал использовать в интересах расследования все возможности федерального правительства. Федеральное бюро расследований и Управление по контролю за оборотом алкогольных напитков, табачных изделий, огнестрельного оружия и взрывчатых материалов выделили 15 июня двести федеральных агентов для целевой рабочей группы, которой было поручено расследовать поджоги церквей чернокожего населения {3}. К июлю число поджогов церквей чернокожего населения резко возросло, что позволило прессе, опубликовавшей более двух тысяч двухсот статей на эту тему, обвинить их в том, что «Центр демократического обновления» назвал «хорошо организованным белым расистским движением» {4}.

Слухи распространялись, как лесной пожар, повсеместно настраивая добропорядочных людей против очевидных американских расистов, причастных к таким ужасным преступлениям. В Женеве (Швейцария) Всемирный совет церквей (ВСЦ), международная структура, родственная «Национальному совету церквей», направил в Вашингтон тридцать восемь пасторов, чтобы обеспечить американское правительство и американский народ более подробной информацией об этой беспрецедентной трагедии, произошедшей по вине расистов {5}.

Президент Клинтон 13 июля подписал «Закон о предотвращении поджогов церквей от 1996 года», который стал классифицировать поджог церкви как федеральное преступление. Он также подписал 7 августа законопроект о расходах, предусматривавший выделение двенадцати миллионов долларов для противодействия поджогам церквей чернокожих общин. Спустя несколько дней НСЦ разместил в «Нью‑Йорк таймс», «Вашингтон пост» и других многочисленных изданиях полнополосное объявление с просьбой о пожертвованиях во вновь образованный «Фонд сожженных церквей». «Уолл‑стрит джорнэл» 9 августа сообщила, что НСЦ «удалось собрать около девяти миллионов долларов» и что взносы продолжают поступать – «около ста тысяч долларов ежедневно» {6}.

Затем этот мыльный пузырь лопнул. Частная организация – Национальная ассоциация пожарной безопасности – в конечном итоге установила, что в последние годы было гораздо меньше пожаров в церквях, чем обычно, а сотрудники правоохранительных органов южных штатов не смогли подтвердить, что какой‑либо из этих пожаров произошел на расовой почве {7}. В детские годы Клинтона, несмотря на его «яркие и болезненные воспоминания», в Арканзасе не сгорело ни одной церкви. «Национальный совет церквей» обвинили в фабрикации «искусного церковно‑поджогового обмана» {8}.

Обычные американцы восприняли обман НСЦ/ЦДО просто как описку и забыли о нем. Никто ни в США, ни в других странах не задался вопросом, почему вообще имел место весь этот оскорбительный обман. Тем не менее политический ущерб был нанесен.

Соединенные Штаты, заплатившие 405399 жизнями своих граждан за спасение мира от ужасов нацистского расизма и холокоста, теперь оказались страной, оговоренной в неонацизме и расизме. В течение нескольких лет более 40 процентов канадских подростков называли США «злом» {9}, а 57 процентов греков ответили: «Ни одна из них» – на вопрос, какая страна более демократична – США или Ирак {10}. В Берлине федеральный министр Бундестага Герта Дойблер‑Гмелин сравнила нового президента США Джорджа У. Буша с Гитлером {11}. Марксисты стран Западного полушария, вроде президента Венесуэлы, отвратительного диктатора Уго Чавеса, также бросились в драку. В 2006 году Уго Чавес устроил спектакль на трибуне Генеральной Ассамблеи ООН, косвенно, но совершенно очевидно упомянув американского президента следующим образом: «Вчера сюда приходил дьявол. Прямо сюда. Прямо сюда. И до сих пор здесь пахнет серой» {12}. К 2008 году в самих США даже некоторые лидеры Демократической партии стали характеризовать собственную страну как «загнивающее, расистское, капиталистическое государство», не способное обеспечить бедным медицинскую помощь или восстановить их полуразрушенные школы {13}.

Ключ к пониманию значимости обмана, связанного с вымышленными поджогами церквей чернокожего населения, заключается в документально подтвержденном факте: Всемирный совет церквей, который инициировал и разрекламировал всю эту историю, с 1961 года контролировался российскими разведывательными службами. В «Архиве Митрохина»[11], многотомном собрании документов советской внешней разведки, тайно вывезенных из Советского Союза в 1992 году, представлены псевдонимы, присвоенные советской разведкой российским православным священникам, на протяжении целого ряда лет действовавших во Всемирном совете церквей с конкретной целью оказания влияния на политику и решения этого органа, и идентифицированы многие из этих священников. В 1972 году советской разведке фактически удалось обеспечить избрание митрополита Никодима (ее агент «Адамант») президентом ВСЦ. В 1989 году в одном из документов КГБ содержится похвальба: «Сейчас программа действий ВСЦ – это также наша программа действий» {14}. А в 2009 году митрополит Кирилл (агент «Михайлов»), являющийся с 1971 года влиятельным представителем во Всемирном совете церквей, а с 1975 года – членом Генерального комитета ВСЦ, был избран патриархом Русской православной церкви {15}.

В организации клеветнических выпадов против Соединенных Штатов и американских церквей в действительности нет ничего удивительного. Это отражает то, как Кремль на протяжении веков предпочитал проводить свою внутреннюю и внешнюю политику путем введения в заблуждение, запутанных обманов и уловок. И религия часто фигурировала в операциях традиционно циничных российских лидеров, считавших себя единственным божеством, необходимым человечеству.

Исторически практика Кремля манипулировать религией для своих собственных политических целей восходит к XVI веку. Когда Иван IV Грозный в 1547 году сам короновал себя как первого русского царя, он также сделался главой Русской православной церкви, что принял патриарх в Константинополе в 1591 году. Московия только недавно освободилась в результате низложения турками Византийской империи, и именно от последней Иван Грозный унаследовал идею «гармонии церкви и государства». Разница состояла в том, что вместо наличия императора и патриарха, как в Византии, Иван Грозный сочетал обе эти должности. Такое слияние светских и духовных функций продолжили все цари вплоть до Николая II, а также все советские лидеры от Владимира Ленина до Бориса Ельцина, и эта картина до сих пор наблюдается в сегодняшней России Владимира Путина.

Иван IV был еще и первым русским руководителем, основавшим свою собственную политическую полицию, опричнину, или специальный суд. Созданный в 1564 году под личным руководством Ивана IV, он использовался в основном для обеспечения контроля над боярами, которые представляли угрозу его правлению. Эта традиция продолжилась, дав в результате, после многочисленных переименований, устрашающе известный КГБ (Комитет государственной безопасности) СССР, а в последующем – сегодняшнюю ФСБ (Федеральная служба безопасности) Российской Федерации. Российская политическая полиция всегда отвечала за поддержание порядка в церкви и государстве в соответствии с приказами человека, сидящего на кремлевском троне.

Вплоть до Второй мировой войны Россия проводила в основном изоляционистскую политику и, весьма возможно, представлялась иностранцам загадочной страной, с ее любовью решать проблемы скорее опосредованно, втайне, чем прямо. При этом она не рассматривалась остальным миром в качестве угрозы. Раньше русские цари, прибегая к обману, не были особенно привередливы в том, чтобы спрятать концы в воду. Их политические горизонты, по существу, заканчивались на границах России, и они знали о безграничной вере русских крестьян в своего царя и в олицетворяемую им православную религию. Иностранные гости не всегда поддавались на обман, но это не имело значения. Например, в XIX веке маркиз Астольф де Кюстин много писал о своем путешествии в Россию. Он выступил против «сноровки во лжи» и «естественности в обмане», с которыми он столкнулся, например, когда в 1839 году царь пытался ошеломить своего французского гостя зрелищем с иллюминацией в императорском дворце. Это действо организовали, чтобы скрыть следующий факт: сотни зрителей утонули, когда внезапный шквал опрокинул их лодки. «Никто и никогда не узнает правды, – написал де Кюстин в своем дневнике, – и в документах никогда даже не будет упоминания об этой катастрофе, поскольку это могло бы огорчить царицу и подразумевать вину царя» {16}. В конце своего путешествия де Кюстин заключил: «В России все – обман» {17}.

Именно в период, предшествовавший Второй мировой войне, кремлевский лидер начал всерьез задумываться о мировом господстве и заниматься организацией своей службы внешней разведки. Во всем мире службы внешней разведки прежде всего осуществляют сбор информации, чтобы помочь руководителям государств проводить внешнюю политику. Однако в России, а затем и в странах зоны российского влияния эта задача всегда была в той или иной степени второстепенным вопросом. Целью является манипулирование будущим, а не только получение знаний о прошлом. В связи с данным положением дел идея заключается в том, чтобы фабриковать новое прошлое для объектов противника и изменить их восприятие в мире. Помимо ударов по правительствам западных стран – а в настоящее время прежде всего по правительству США – Кремль стал рассматривать в качестве существенной угрозы также влиятельные религии стран Запада.

Так мы подходим к названию этой книги. Со времен Второй мировой войны дезинформация была для Кремля наиболее эффективным оружием в борьбе с Западом, особенно с религией стран Запада. Иосиф Сталин изобрел тайную «науку» дезинформации, дав ей по‑французски звучащее имя и сделав вид, что это относится к грязной практике Запада. Как покажет эта книга, Кремль тайно – и весьма успешно – оговаривал ведущих прелатов Римско‑католической церкви, кульминацией чего стала клевета на папу Пия XII. Он почти преуспел в покушении на убийство папы Иоанна Павла II. Кремль изобрел «теологию освобождения», марксистскую доктрину, которая настроила многих европейских и латиноамериканских католиков против Ватикана и США. Он поддержал антисемитизм и международный терроризм и спровоцировал антиамериканские выступления в исламском мире.

Несмотря на крах советского коммунизма, дезинформация и работающий на нее международный аппарат, действующий под прикрытием, все еще живы и прекрасно себя чувствуют. Они продолжают искажать восприятие США для миллионов людей, по‑прежнему манипулируют религией, любой религией, и они играют существенную роль в оказании поддержки сегодняшнему международному терроризму.

Мао Цзэдун мог бы гордиться этим. Ведь ему принадлежит знаменитая фраза о том, что ложь, повторенная сто раз, становится правдой[12].

 

Глава 1

Призван в Секуритате

 

Мне было всего двадцать два года, когда я стал офицером разветвленного разведывательного сообщества советского блока и его дезинформационной машины, – и весь мой мир внезапно перевернулся.

До сих пор все, чего я хотел в своей жизни, – поехать в «Америку». Об этом всю жизнь мечтал мой отец. Бо́льшую часть трудовой карьеры он провел, заведуя сервисным отделом филиала американской автомобильной компании «Дженерал моторс» в Бухаресте, и был полон решимости однажды собрать свою семью и уехать в Детройт, где у него имелись родственники. Вторая мировая война, а затем советская оккупация Румынии вынудили его отказаться от этой мечты, однако прежде он передал любовь к Америке мне, своему единственному ребенку. Когда Соединенные Штаты после окончания войны вновь открыли посольство в Бухаресте, я стал одним из его ревностных посетителей и вскоре присоединился к организации «Молодые друзья США», получавшей субсидии от американского правительства.

Помимо всего прочего, мой лучший друг и кумир в то время, мальчик постарше, уже эмигрировал в США и ожидал меня там. Друг был сыном инженера, работавшего на американскую нефтяную компанию в Румынии. До того как незадолго до начала Второй мировой войны покинуть Румынию, чтобы учиться в Соединенных Штатах, он был моим ближайшим соседом и наставником. В октябре 1944 года я встретил молодого американского лейтенанта, который, остановившись, пристально смотрел на руины, оставшиеся от когда‑то крепкого двухэтажного дома моей семьи. Дом разбомбили 4 апреля 1944 года, во время первого налета американской авиации на Бухарест. Лейтенант оказался моим другом.

– А где мама? – единственное, что он мог произнести, когда заметил исчезновение и своего дома.

– Она погибла во время бомбардировки 4 апреля, – ответил я.

Мой друг, теперь «лейтенант Бота», пошатнулся и сказал:

– Я был в составе эскадрильи, бомбившей Бухарест в тот день.

Мы обнялись.

– Знаешь, – сказал он мне несколько дней спустя, перед тем как вновь покинуть Румынию, – там, в Америке, я живу в хорошем месте. Теперь это и твой дом.

Как же случилось, что вместо Америки я оказался в Секуритате, политической полиции коммунистической Румынии?

Попросту говоря, я навредил сам себе. Окончив школу, я решил перед отъездом в Америку получить диплом инженера. Летом 1947 года, когда я поступил в Бухарестский политехнический институт, в королевстве Румыния было коалиционное правительство, и лишь немногие из его членов являлись коммунистами, а выезд за границу был свободным. Однако через несколько месяцев коммунисты свергли короля, захватили власть в правительстве и закрыли границы страны.

В январе 1951 года, когда пришло время выпуска первого в Румынии поколения инженеров и экономистов, подготовленных при власти коммунистов, меня призвали в качестве офицера разведывательного аппарата огромного советского блока. При советском коммунистическом режиме, когда правительство полностью оплачивало ваше образование, у вас не было права выбора своего работодателя. Правительство решало, где вам надо работать, и с этим ничего нельзя было поделать.

Я находился в смятении. Не зная в действительности, что это такое – Америка, я был не в состоянии осознать истинные масштабы своей потери. Однако в то время я также не знал, что представляет собой Секуритате. Вместе с тем я только‑только начал пользоваться определенной популярностью среди сокурсников благодаря сатирическому журналу “ Ariciul” («Дикобраз»), который я выпускал, сам рисуя для него карикатуры. После того как нацистские войска оккупировали Румынию и превратили бухарестский филиал «Дженерал моторс» в воинскую часть по ремонту немецких автомобилей и грузовиков, отец открыл свое собственное дело по ремонту машин. Это было единственное место в Румынии, где ремонтировали американские автомобили, и он делал свою работу так хорошо, что смог купить мне машину в качестве награды за поступление в Политехнический институт. Эта машина, небольшой «Пежо», помогла мне преодолеть трудности в общении с коллегами, потому что среди примерно двух тысяч студентов в этом инженерном учебном заведении автомобили были только у двух юношей.

Говорят, что в стране слепых и одноглазый – король. Это очень напоминало ситуацию со мной в Секуритате. Данная организация, созданная всего несколькими годами ранее, вначале была укомплектована спешно завербованными шахтерами и фабричными рабочими – «синими воротничками». Они считались политически надежными, но большинство из них едва могли держать ручку. По сравнению с ними я был просто вундеркиндом. Мой отец, начинавший жестянщиком в лавке своего отца, был полон решимости сделать все, чтобы его единственному ребенку никогда не пришлось брать в руки молоток, поэтому все свободные деньги он расходовал на мое образование. В девять лет я мог играть на скрипке «Крейцерову сонату» Бетховена, в двенадцать блистал на музыкальных вечерах, которые я мог организовать для своих одноклассников, исполнением “ Idйe Fixe ” Берлиоза, а в шестнадцать лет я читал лекции на тему романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» («Память о прошлых вещах»).

Мое образование являлось, однако, не единственным фактором, благоприятствовавшим карьере в разведке. Через несколько месяцев после того, как я стал офицером Секуритате, меня вызвал начальник, капитан Фанел Лазаровичи, и велел мне завтра первым же делом представиться начальнику Директората[13]кадров. На его лице отражалось соболезнование. Директорат кадров стал именем, наводящим ужас на всю страну, а перед начальником Директората кадров Секуритате все испытывали смертельный страх. По крайней мере, я слышал, как об этом шепотом переговаривались мои коллеги из числа офицеров. По их словам, простым мановением пальца он мог повысить тебя в должности, или понизить, или сделать так, чтобы ты исчез без следа. Конечно же, я всю ночь не мог сомкнуть глаз.

Когда апрельским утром 1951 года я постучал в дверь из красного дерева с табличкой «Начальник Директората кадров», рубашка прилипла к моей взмокшей спине. Может быть, «они» узнали о моих прежних посещениях американского посольства? Или о монетке с изображением короля, которую я обычно носил с собой? Я незаметно изогнул шею, чтобы убедиться, была ли на мне цепочка. Можно ли было обвинить меня в том, что я носил на ней крестик?

Оказавшись посередине комнаты размером с теннисный корт, я принял стойку «смирно» и выпалил:

– Здравия желаю, товарищ полковник! Младший лейтенант Ион Михай Пачепа прибыл!

– Черт возьми! – за столом громко выругались по‑русски. – Черт, ты уже совсем взрослый!

Мне потребовалась минута для осознания, что мне знаком этот голос. И что бульдог в погонах, сидевший за столом, был сыном человека, в свое время работавшего с моим отцом в представительстве «Дженерал моторс» в Бухаресте. Его отцом был Кэрол Деметра – как же я мог забыть его? С 1938 года, когда Кэрола Деметру арестовали по обвинению в коммунистической деятельности, и до 1944 года, когда он был освобожден советскими войсками, мой отец лично следил за тем, чтобы ни жена, ни сын заключенного ни в чем не испытывали недостатка.

– Ты помнишь, как твой отец вмазал мне по морде? – спросил полковник. Его усы ощетинились на меня, как иглы дикобраза.

Я весь обмяк. Как я мог забыть? Я был вместе с отцом, когда тот наконец обнаружил сына Деметра, который, сбежав из дома несколько недель назад, ошивался у нас в районе с бандой подозрительных личностей. У меня в памяти до сих пор осталась сцена, как тяжелая рука отца отпечаталась на щеке беспутного подростка. На меня отец никогда не поднимал руки. Он всегда использовал в воспитательных целях только слова.

– Знаешь, – сказал полковник Деметра, когда я наконец смог кивнуть в ответ, – а ведь та пощечина сделала меня человеком.

Он пояснил, что вскоре после той пощечины стал учиться на плотника, как его отец, а затем вступил в коммунистическую партию и попал в Советский Союз.

– Теперь моя очередь отдать долг твоему отцу.

Мой отец никогда не делал мне ни малейшего намека на то, что он когда‑либо говорил с полковником Деметра обо мне. Да и полковник Деметра не упоминал об их возможном разговоре. Но в последующие десять лет я просто физически ощущал, что он старался оберегать меня. Только однажды, в 1954 году, на похоронах моего отца, устроенных с воинскими почестями, он изменил своему правилу и признался в том, что присматривает за мной. В своей речи на похоронах Деметра, к тому времени уже генерал Секуритате, положил мне на плечо свою лапищу и обратился к гробу:

– Покойтесь с миром. Ваш сын в хороших руках.

 

* * *

 

В марте 1953 года Сталин бесславно умер, пытаясь протрезветь в обжигающей сауне после затяжного запоя со своим закадычным другом Никитой Хрущевым[14]. Сегодня мало кто из россиян признается, что они когда‑либо поклонялись Сталину. Не так много приверженцев нацизма можно было найти и в Германии после Второй мировой войны. Но 6 марта 1953 года на похоронах Сталина на Красной площади плакали четыре миллиона людей. Выли сирены, звонили колокола, гудели автомобили, по всей стране все прекратили работу. Все страны советского блока понимали, что вместе с этим человеком, чье имя было синонимом коммунизма, в Лету канула целая историческая эпоха.

В то время я был уже офицером разведки стран советского блока. Тем не менее я пока еще не знал, что имидж советского лидера был настолько важен, что ради него он ни перед чем не остановится: ни перед уничтожением и тюремным заключением миллионов людей, ни перед переписыванием истории, ни перед уничтожением целых структур, ни перед манипулированием религией, ни перед изменением традиций – все шло в дело в стремлении канонизировать себя или очернить своих конкурентов и врагов. Однако вскоре я мог быть уже причислен к «внутреннему кругу» огромной дезинформационной машины деспота, ответственной за все мероприятия, связанные с его имиджем.

Никита Хрущев, преемник Сталина, начал свое царствование с того, что казнил все руководство политической полиции Сталина как предателей[15]– для создания видимости осуждения преступлений своего предшественника. Это стало в Советском Союзе своего рода обрядом преемственности. Только один из восьми первых руководителей службы безопасности советского государства, служивших в период с 1917 по 1954 год, насколько известно, умер естественной смертью – Семен Игнатьев[16], который бесследно исчез в 1953 году, а затем появился вновь где‑то в провинции и умер от естественных причин в 1983 году {18}.

Феликс Дзержинский, основатель этой организации, умер при подозрительных обстоятельствах, якобы от инсульта, в 1926 году после ссоры со Сталиным {19}. Остальные были либо отравлены (Вячеслав Менжинский в 1934 году), либо казнены как предатели и шпионы (Генрих Ягода в 1938 году, Николай Ежов в 1940 году, Лаврентий Берия и Всеволод Меркулов в 1953 году, Виктор Абакумов[17]в 1954 году).

Для подстраховки Хрущев также казнил своего главу разведывательных служб Владимира Деканозова, заменив его на этом посту генералом Александром Сахаровским[18], руководителем советской разведки в Румынии, который был де‑факто моим боссом и наставником. Именно это и привело меня во внутренний круг Хрущева. В последующие годы я буду тесно связан с руководством румынской внешней разведки и приму участие в ряде наиболее важных внешнеполитических проектов Хрущева, от жестокого разгрома венгерского восстания в 1956 году до строительства Берлинской стены и провокации Карибского кризиса.

Много лет спустя, оглядываясь на все эти события и размышляя о том, как они перенесли меня в другой мир и положили конец надеждам, я понял, что должен был работать просто инженером‑химиком, не говоря уже о переезде в Америку. Однако в конечном итоге мне повезло поселиться в стране мечты моего отца и моей собственной юношеской мечты. И я пришел к пониманию, что путь, по которому меня направили, возможно, был по крайней мере в одном отношении неприятностью, неожиданно обернувшейся благом. В конце концов, моя карьера в разведывательной службе предоставила мне уникальную возможность понять систему власти, изменившую ход истории. И это именно так, ведь Румыния была сравнительно небольшой страной, и, полагаю, в качестве офицера руководства разведки я, скорее всего, имел четкую картину того, как действовал Кремль и как работали его методы по дезинформации в отношении всего, кроме, пожалуй, вопросов, касавшихся самого ближнего круга советского руководства.

 

Глава 2

Истинный смысл «гласности»

 

Перемотаем события вперед, к январю 1972 года. Румынский тиран Николае Чаушеску вернулся из Кремля в перевозбужденном состоянии.

– Вы едете в Москву, – сказал он в аэропорту, протягивая в мою сторону четыре дряблых пальца. – Мы запускаем широкую «гласность».

Вскоре я узнал, что в течение всей своей поездки в Москву Чаушеску беседовал с советским лидером Леонидом Брежневым и шефом КГБ Юрием Андроповым о стратегии по организации общественного мнения. Оба советских руководителя считали, что Запад достиг исторической точки и был готов поощрить малейшие признаки либерализации со стороны коммунистического лидера. Для проверки этого вывода они хотели широко разрекламировать Чаушеску и добиться на его примере большого кассового успеха на Западе – в качестве своего рода репетиции перед тем, как проделать тот же трюк с кремлевским правителем.

Возможно, вы считаете Михаила Горбачева изобретателем «гласности» для характеристики своих усилий по переводу Советского Союза «от тоталитарного государства к демократии, к свободе, к открытости», как он сам писал об этом {20}. Если это так, то вы не одиноки. Все средства массовой информации и большинство «экспертов», даже в западных военных структурах, также верят в данный миф, как и Нобелевский комитет, наградивший Горбачева премией мира. Даже маститая энциклопедия «Британника» определяет гласность как «советскую политику открытого обсуждения политических и социальных вопросов. Была начата Михаилом Горбачевым в конце 1980‑х и ознаменовала демократизацию Советского Союза» {21}. С этим согласен и американский толковый словарь английского языка «Мерриэм‑Уэбстер» {22}. Словарь “ American Heritage Dictionary ” определяет гласность как «официальную политику бывшего советского правительства с опорой на открытость при обсуждении социальных проблем и недостатков» {23}.

На самом деле «гласность» – старый русский термин, который использовался для наведения глянца на имидж правителя. Первоначально он означал буквально «доведение до всеобщего сведения», то есть саморекламу. Начиная с Ивана Грозного, первого правителя, ставшего в XVI веке царем всея Руси, все ее руководители использовали «гласность» для обеспечения рекламы самим себе как внутри, так и за пределами страны.

В середине 1930‑х годов, за полвека до горбачевской «гласности», официальная Советская энциклопедия определяла «гласность» как свойство опубликования информации: «Доступность общественному обсуждению, контролю; публичность» {24}.

Таким образом, в те дни, когда я был сотрудником сообщества КГБ, «гласность» рассматривалась как инструмент черной магии дезинформации и использовалась для возвеличивания лидера страны. У коммунистов имел значение только лидер. И «гласность» использовалась ими для «освящения» своих лидеров и попыток заставить орды левых сил стран Запада попасться на эту удочку.

«Гласность» – одна из самых страшных тайн Кремля и, безусловно, одна из главных причин, почему до сих пор еще не раскрыты архивы внешней разведки КГБ. «Холодная война» закончилась, но операция Кремля под кодовым названием «гласность», похоже, все еще остается в моде. В августе 1999 года, спустя всего несколько дней после того, как Владимир Путин был назначен премьер‑министром России, дезинформационная машина КГБ, спекулируя на том, что он много лет провел в Германии, стала изображать Путина как европеизированного руководителя. В этих льстивых историях забывали упомянуть про его работу в Восточной Германии, союзнике СССР в то время. В том же году я вместе со своей женой, американским писателем и экспертом в области разведки, посетил Лейпциг и Дрезден. Мы побывали в зловещих зданиях, где размещались штаб‑квартиры «Штази» (политическая полиция коммунистической Восточной Германии) и где Путин фактически провел свои годы «европеизации». Мы узнали, что местный «Дом советско‑немецкой дружбы», шесть лет возглавляемый Путиным, был, по существу, организацией прикрытия для КГБ и что офицеры КГБ под прикрытием, которые руководили этим заведением, работали в резидентурах КГБ в штаб‑квартирах «Штази» в Лейпциге и Дрездене. Мы даже посидели на рабочем месте Путина, теперь ставшем музейным экспонатом.

Эти похожие на тюрьму здания «Штази» изолировали даже от обыденной и бесцветной жизни Восточной Германии охранниками «Штази», выставлявшими напоказ автоматы, и полицейскими собаками. Тем не менее и сегодня в Кремле благоговейно намекают на то, что опыт работы Путина в Германии схож с опытом Петра Великого, позволившим ему впитать лучшее из европейской культуры.

В конце 2001 года на саммите в Словении президент Джордж Буш‑младший сказал: «Я посмотрел в глаза этому человеку [Путину]. Я обнаружил, что он очень открыт и заслуживает доверия». К сожалению, даже президент Буш был введен в заблуждение «гласностью». Путин укрепил в России диктаторский разведывательный режим, а никак не демократию. К 2003 году более шести тысяч бывших офицеров КГБ руководили в России федеральными и местными органами власти. Эти офицеры до 2003 года фабриковали дела в отношении миллионов людей, обвиняли их как сионистских шпионов и расстреливали их. Бывшие офицеры КГБ занимали почти половину высших государственных должностей {25}. Это было похоже на «демократизацию» нацистской Германии, когда везде во властных структурах находились офицеры гестапо.

12 февраля 2004 года Путин заявил, что распад Советского Союза был «национальной трагедией огромного масштаба». Тем не менее бо́льшая часть мира по‑прежнему видит в нем современного Петра Великого. Вот что значит скрытое влияние «гласности»!

 

* * *

 

– Люди вроде меня появляются раз в пятьсот лет, – неоднократно заявлял Чаушеску после 1972 года. Такова была его «гласность», и, к сожалению, я имел непосредственное отношение к соответствующим мероприятиям.

Для тех, кто не помнит Чаушеску, позвольте охарактеризовать его так: он был в большей или меньшей степени румынским вариантом нынешнего российского президента Владимира Путина – пустышка, которая трансформировалась в президента страны, не приложив к этому никакого труда. Он ничего не знал о реальном мире и считал, что ложь и убийство оппонентов – вот те палочки‑выручалочки, способные сохранить ему власть. Чаушеску, как и Путин, до своего президентского срока руководил политической полицией страны. Закулисно Чаушеску, как и Путин, использовал находившийся в его распоряжении разведывательный аппарат, чтобы подчинить себе партийную политику и обеспечить свой приход к власти. Чаушеску, как и Путин, приложил усилия для того, чтобы заставить забыть о своем неприметном и бесцветном прошлом, реализовав имперские мечты. И, конечно же, они оба взошли на престол, движимые тайным честолюбивым стремлением остаться на нем до конца своей жизни.

Получив от Чаушеску в 1972 году соответствующее указание, я спустя неделю был в Москве. При встрече со мной председатель КГБ Андропов сразу же определил суть дела: «Единственное, что заботит Запад, – это наш лидер». Андропов, как известно, не любил впустую сотрясать воздух. «Чем больше они начнут любить его, тем больше им будем нравиться мы», – сказал он. На данном этапе «гласность» была призвана заставить империалистов поверить в то, что наши руководители восхищаются ими. «Это просто как дважды два, и работает», – сказал Андропов. И продолжил: «КГБ смог добиться больших успехов в том, чтобы определенные круги на Западе восхищались и даже любили «товарища», – имея в виду сначала Сталина, а затем Хрущева.

В темном, похожем на пещеру кабинете Андропова атмосфера секретности исходила от каждого сантиметра его толстых стен, точно так же она исходила и от его новой версии «гласности». Бархатные шторы на окнах были задернуты, и свет исходил лишь от дрожавших языков огня в камине. Когда председатель КГБ пожимал мне руку, его пальцы, пальцы аскета, были прохладными и влажными. Андропов занял место, ближайшее к теплу камина, а не во главе стола, как требовалось по советскому бюрократическому протоколу. У него обострилась почечная болезнь, и Андропову требовалось держать себя в тепле, чтобы не отлучаться слишком часто в туалет во время встречи.

– Пусть наивные дураки поверят в то, будто вы хотите придать своему коммунизму отдушку западной демократии. Они осыпят вас золотом, – заявил Андропов.

Образ «нового Чаушеску» нуждался во взращивании, как семена опийного мака, – терпеливо, упорно и последовательно, шаг за шагом. Мы должны были поливать наши семена изо дня в день до тех пор, пока они не принесут плодов. Мы должны были обещать в последующем еще больше открытости и ориентированности на Запад, если только Запад поможет нашему новому «умеренному» Чаушеску победить у себя в стране «бескомпромиссных» оппонентов.

Около двух часов спустя председатель КГБ завершил нашу встречу так же внезапно, как он ее и начал:

– Бьюсь об заклад: миллион к одному, что Запад проглотит это.

Когда я покинул Лубянку (штаб‑квартиру КГБ), то уже располагал коварным планом по преобразованию имиджа нашего руководителя в рамках кампании «гласности». Чаушеску следовал ему неукоснительно. Он переименовал Великое национальное собрание, румынский аналог Верховного Совета СССР, в «парламент», добавил в него несколько религиозных лидеров и объявил все это руководящим органом страны. Безусловно, «парламент» остался такой же марионеточной структурой, как и прежде. Далее Чаушеску публично обратился к Коммунистической партии с призывом сократить свое влияние на управление страной и ее экономику. Это был еще один трюк в рамках «гласности». Затем Чаушеску поэтапно инсценировал децентрализацию экономики и введение принципа выдвижения кандидатов на местных выборах по двум спискам, а также объявил кампанию по борьбе с коррупцией и пьянством.

Осуществив все это, Чаушеску создал в стране должность «президента» с широкими руководящими полномочиями и наградил себя ею.

Чтобы произвести впечатление на верующих, Чаушеску даже шел за митрополитом и группой священников на похоронах отца. Наконец, он изобрел антисоветские анекдоты.

Все это производило сильное впечатление. Бухарест стал Меккой Восточной Европы, куда стекались толпы западных журналистов и политиков, жаждавших поближе посмотреть на человека, который осмелился изменить коммунизм в лучшую сторону. Родилась новая знаменитость.

В Бухарест ринулись также западные бизнесмены в надежде оказаться первыми в очереди за кусочком новой Румынии. Конечно, большинство из них соблазнили мои оперативники ДВИ[19], работавшие под прикрытием и прилагавшие большие усилия, чтобы всячески потакать бизнесменам во время их пребывания в стране. Постепенно мои тайные сотрудники стали большими специалистами в «вознаграждении» «дружественных» гостей организацией встреч с Чаушеску, щедрых банкетов в живописных монастырях, кутежей на но