В сфере праздничной культуры

90-е годы XX века были ознаменованы распадом СССР, и соответственно, единая культура, которая существовала в Советском Союзе, также распалась на более мелкие – субкультуры. А поскольку культур стало больше, то между ними стало нарастать напряжение, так как все они по своей сути были разными и уже не могли сосуществовать вместе в едином социокультурном пространстве.

Новое же государство, которое сформировалось после распада Советского Союза оказалось в совершенно новых условиях – как экономических так и политических. В новой среде оказалась и современная культура России. С одной стороны, она больше не подвергалась влияние цензуры. С другой — культура потеряла важного для себя заказчика – государство.

Вследствие этого (ведь нормы и правила больше никто не диктовал!) культуру следовало заново формировать самому народу, в том числе и создавать новый стержень. Естественно, все это явилось причиной многих разногласий. В итоге мнения разделились на два лагеря: одни считали, что отсутствие общей идеи у культуры – это кризис, другие же говорили обратное – это естественное явление.

Таким образом устранение идеологических барьеров создало благоприятную почву для создания духовной культуры. Но тяжелый экономический кризис и тяжелый переход к рыночной экономике способствовали ее коммерциализации. Духовная культура переживала в 90-е острый кризис, поскольку объективно нуждалась в поддержке государства.А этой поддержки из-за кризиса не было.

Одновременно резкое разделение происходило между элитарной и массовой современной российской культурой, а также между старшим поколением и младшим. Вместе с этим доступ к материальным и культурным благам рос неравномерно, что делало формирование новой культуры еще более тяжелым процессом.

В современном мире музыка всегда – средство самовыражения, почти всегда – отличительный признак и редко – потакание моде. Если говорить о современной российской музыке и культуре, то остались в прошлом массово бурные встречи новых альбомов. Люди в ожидании чаще переключаются на новых для себя исполнителей, выискивая новых и новых фаворитов; новому альбому радуются, но без фанатизма, как, например, во времена битломании. Слушателей вообще можно разделить на две категории: ценители и любители.

Ценители покупают альбомы, слушают их часами, разбираются в биографиях певцов и к акту прослушивания музыки относятся как к священнодействию. Они все знают о жанрах и текстах, и непременно укажут Вам на неправильно произнесенное название песни. Любители же могут перечислить названия групп, возможно, вспомнят имена популярных солистов, но назвать себя приверженцами какого-либо жанра или группы не смогут.

По-сути это меломаны, слушающие все подряд. Некоторые же вообще десятилетиями слушают одно и то же, что-нибудь двадцатилетней и более давности, напоминающее об их молодости. Это могут быть Юрий Визбор, Михаил Круг и Шопен одновременно – потому что Визбора пели в школьные годы, Круга в студенческие, а Шуберта в детстве играл отец.
Здесь-то и заходит речь о самовыражении. Неизменно переслушивать песни одной или нескольких групп всю жизнь или всегда слушать классику невозможно, все равно когда-то и рок «ложится на душу», и попса…

Можно сказать о музыке как об имидже: традиционно люди среднего возраста должны любить бардов и классику, пенсионеры – классику и что-нибудь «напевное, мелодичное». 40-летний рокер и 65-летняя любительница диско хотя и встречаются все чаще и чаще, все равно остаются в глазах молодежи исключениями из правил.

Ностальгия по Советскому Союзу охватывает значительную часть населения, плюс в последнее время часто можно увидеть националистов. Все они отличаются большой любовью к советской эстраде – русскому року (вроде Арии и Наутилуса) или бардам (Цой, Высоцкий). Из них те, кто помладше, часто слушают рэп или современный русский рок (Сплин, ГрОб).

В архитектуре же в современной российской культуре набирает популярность стиль «лофт» — интерьер жилья в бывшем фабричном здании. Детали в стиле лофт очень важны – внутренние помещения оформлены в лучших традициях фабричного прошлого – лестницы, заводские приспособления, различные трубы и т.д. – все это становится предметом интерьера. Снаружи же здание практически ничем не отличается от обычной фабрики и чаще всего для жилья берут именно те фабричные здания, которые уже готовы стать историческим памятником. Однако в России старое здание сносят и на его месте строят подобное, более крепкое.

Живопись современной российской культуры характеризуется несколько мрачноватыми течениями. На смену характерному для «перестроечных» лет трагическому отражению событий советской истории пришло «обнажение язв» современной действительности. Стали популярны образы людей с печатью нравственной, физической и духовной деградации (Василий Шульженко), образы человеко-зверей (Гелий Коржев, Татьяна Пазаренко), иногда художники изображают распад и разрушения (В. Брайнин), или просто мрачные городские пейзажи (А. Палиенко, В. Манохин).

Однако все же нельзя выбрать какие-то несколько стилей, преобладающие над остальными. В изобразительном искусстве современной России по большому счету представлены все жанры и направления – от классических пейзажей до постимпрессионизма. Большую роль в восстановлении и развитии художественного творчества сыграл художник И. С. Глазунов, ректор Академии живописи, ваяния и зодчества.

Довольно распространено мнение о том, что в 90-е был кризис культуры. И действительно, какие ассоциации возникают у людей? Зачастую вспоминают о резком сокращении государственного финансирования в культурные сферы, низких доходах ученых и оттоке высококвалифицированных специалистов из ВУЗов. Однако мало кто вспоминает о плюсах.

К примеру, благодаря падению СССР искусство получило свободу, не стало цензуры, а университеты и прочие высшие учебные заведения смогли обучать студентов по своим программам, а также, наконец, появилась свобода исследований для ученых. Но наряду с этим, по воспоминаниям многих, отмечается негативное влияние Запада (фильмы, книги).

Вместе с этим происходит снос памятников, возведенных при Советском Союзе. Ещё из негативных оценок можно обратить внимание еще на то, что многие отмечают низкое качество перевода западных книг и фильмов, пришедших в Россию вместе с перестройкой.

В современной исторической науке увеличивается количество исследований, посвящённых изучению истории повседневной жизни, в том числе, и праздничной культуры, которая является значимым элементом жизни общества. По мнению ряда исследователей, праздничная культура способствует формированию социально полезных образцов поведения и ценностных ориентаций, поддержанию связей между поколениями и сохранению традиций.

Советское время оставило в наследство современной российской культуре многое. Изучение советской праздничной культуры актуально на данном этапе потому, что помогает понять истоки многих процессов и явлений, происходящих в праздничной культуре современной России, находящейся в настоящее время ещё в процессе своего формирования.

Настоящая работа посвящена изучению проблемы политики государства в сфере советской праздничной культуры в процессе её становления и развития (2040-е гг.), а именно, степени участия государства в регулировании праздников и восприятии праздников, организованных государством, народными массами.

Источники, на которых базируется исследование, можно разделить на группы:

1) Документы регламентирующего характера (а именно, Конституция РСФСР 1918 г., декреты, постановления и правила СНК, опубликованные в советских законодательных сборниках), и источники методического характера – сборники и пособия, содержащие рекомендации к проведению празднеств. Данная группа источников позволяет проследить процесс становления советской праздничной культуры, формирования «красного календаря». Источники данной группы освещают вопросы организации и проведения празднований годовщин крупных советских государственных праздников; указы и циркуляры содержат информацию о ходе подготовки к конкретному празднеству, обязательные требования к празднованию и основные задачи того или иного праздника. В сборниках и пособиях представлены конкретные рекомендации по празднованию тех или иных событий.

2) Источники личного происхождения (мемуары, воспоминания, заметки и очерки, дневниковые записи современников и очевидцев событий), которые отражают эмоции, чувства, впечатления непосредственных участников праздников и оценки советской праздничной культуры её современниками.

3) Статьи, сочинения, воспоминания современников событий, участвовавших непосредственно в создании новой праздничной культуры. Данную группу необходимо разделить на подгруппы: источники, отражающие позицию лидеров и видных деятелей государства и партии по проблемам праздничной культуры (В. И. Ленина, А. В. Луначарского, Н. К. Крупской, М. И. Калинина, А. М. Коллонтай, А. И. Микояна, Н. И. Подвойского и пр.) и источники, содержащие мнение режиссёров и иных деятелей искусства (П. М. Керженцева, А. И. Пиотровского, О. В. Цехновицера, А. Р. Кугеля), принимавших участие в организации советских праздников.

Изучением проблемы государственной политики СССР в сфере праздничной культуры с 50-х гг. занимались ряд советских исследователей (Мазаев А. И., Генкин Д. М., Бенифанд А. В., Руднев В. А., Белоусов Я. П.). Современные отечественные (Малышева С. Ю., Шаповалов С. Н., Багдасарян С. Д., Деканова М. К., Мордасова М. А.) и зарубежные (Дж. фон Гелдерн, Петроун К., Плаггенборг Ш., Рольф М.) специалисты продолжают изучать вышеназванную проблематику в настоящее время.

Обратимся к определению праздничной культуры: это часть духовной культуры социума, включающая в себя совокупность всех видов и форм праздников и праздничных традиций, обрядов и ритуалов, церемоний и обычаев, атрибутов и символов, отражающих быт и нравы, существующие и действующие в обществе в конкретно-исторических условиях [1, с. 4]. Процесс становления и развития советских праздников был длительным, и его этапы совпадали с основными периодами культурной революции в СССР [3, с. 166], т.е., коренного перелома, наступившего в жизни общества после событий Октябрьской революции 1917 г. Изменения в праздничной культуре в СССР подразумевали ликвидацию царской системы праздников, поиск новых праздничных форм выражения, праздничного календаря, праздничной символики, не вызывающей ассоциаций с прежним режимом.

Одной из целей советской государственной политики в сфере праздничной культуры было ослабление влияния церкви на массовое сознание, так как в основе большинства праздников царской эпохи лежал церковный календарь, а сами они содержали в себе значительное количество религиозных компонентов. Одним из первых Декретов СНК РСФСР стал закон, принятый 20 января 1918 г. «О свободе совести, церковных и религиозных обществах», в соответствии с которым провозглашалась свобода вероисповедания, а отправление государственных и публичных общественных мероприятий перестало носить религиозное сопровождение. Правительство провозгласило отделение церкви от государства и школы от церкви, запретило преподавание религиозных вероучений в общеобразовательных учебных заведениях, приравняло церковные и религиозные общества к иным частным обществам и союзам, запретив им пользоваться преимуществами и субсидиями от государства и объявив их имущество «народным достоянием» [14, c. 373-374]. Затем принцип отделения церкви от государства был закреплен конституционно. Так, в п. 13 гл. 5 Конституции РСФСР 1918 г. устанавливалось: «В целях обеспечения за трудящимися действительной свободы совести, церковь отделяется от государства и школа от церкви, а свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды признаётся за всеми гражданами» [6].

Новая советская власть считала необходимым избавиться от символики царского периода. Уже весной 1918 г. (12 апреля) был принят «Декрет о снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг, и выработке проектов памятников Российской Социалистической Революции», согласно которому все памятники царского режима, не представляющие какого-либо исторического или художественного интереса, подлежали «снятию с площадей и улиц и частью перенесению в склады, частью к использованию утилитарного характера». К 1 мая 1918 г. с улиц и площадей Москвы и Петрограда предполагалось убрать «наиболее уродливых истуканов», не имеющих историко-художественной ценности и установить «первые модели новых памятников на суд масс» [12, с. 95-97].

Специальной комиссии при комиссариате просвещения было поручено подготовить замену названий улиц, надписей, гербов, эмблем новыми, отражавшими новую политическую и социально-экономическую обстановку в стране, выражавшими идеи и чувства революции. 17 июля 1918 г. СНК было принято «Постановление о постановке в Москве памятников великим людям»[13,с. 47-48]. Всего предполагалось установить пятьдесят памятников «великим в области революционной и общественной деятельности, в области философии, литературы, наук и искусств» людям. Наркомпросу было поручено опубликовать «списки известных учителей социализма и деятелей международной революции, художников и музыкантов, достойных постановки им памятников Советской Россией», а также быстро провести в жизнь «постановление Совета Народных Комиссаров об украшении улиц, общественных зданий и т. д. надписями и цитатами». Список лиц, достойных постановки памятника в Советской стране, был разделён на шесть категорий: революционеры и общественные деятели (Маркс, Энгельс, Спартак, Робеспьер, Марат, Дантон, Гарибальди, Степан Разин, Сен-Симон, Желябов, Софья Перовская и пр.), писатели и поэты (Пушкин, Лермонтов, Достоевский, Гоголь, Толстой, Некрасов, Салтыков-Щедрин, Кольцов и пр.), философы и ученые (Ломоносов, Сковорода, Менделеев), художники (Врубель, Рублев, Кипренский, Шубин и пр.), композиторы (Шопен, Мусоргский, Скрябин), артисты (Мочалов,

Комиссаржевская) [15, с. 118-119]. Еженедельная газета «Искусство Коммуны» освещала процесс открытия новых памятников в Петрограде в 1918 г.: «Первый памятник был открыт 22 сентября. Он поставлен революционеру - декабристу Радищеву. Затем были открыты памятники: Лассалю - 7 октября, Добролюбову - 27 октября, Марксу - 7 ноября, Чернышевскому и Гейне - 17 ноября» [5]. Данные мероприятия имели огромное общественно-политическое значение.

Важной задачей в деле становления советской праздничной культуры являлось введение нового календаря. Вопрос о реформе старого календаря и формировании «красного календаря» был поставлен ещё 16 ноября 1917 г. на заседании СНК. Правительство решило создать специальную комиссию, которая должна была подготовить решение данного вопроса. Реформа была направлена, прежде всего, на ликвидацию традиций предыдущей эпохи, на которые опирались институты самодержавия и церкви, формированию системы революционных праздников. Переход на григорианский календарь расширял международное сотрудничество, так как он на тот момент был принят в большинстве стран. 24 января 1918 года СНК утвердил Декрет «О введении в Российской республике западноевропейского календаря» в «целях установления в России одинакового почти со всеми культурными народами исчисления времени» [10, с. 404-405]. Таким образом, из-за перехода на новый календарь, переместились и даты прежних праздников, что способствовало созданию новой праздничной системы. В новом календаре нашли место революционные праздники – так называемые «памятные дни великих событий революционной борьбы трудящихся России и всего мира».

В соответствии с правилами СНК РСФСР «О еженедельном отдыхе и праздничных днях», размещенными в Кодексе законов о труде 1918 г., запрещалось работать «в следующие праздничные дни, посвященные воспоминаниям об исторических и общественных событиях»: Новый год (1 января), День 9 января 1905 г. (22 января), День низвержения самодержавия (12 марта), День Парижской Коммуны (18 марта), День Интернационала (1 мая), День Пролетарской революции (7 ноября). Таким образом, революционные праздники были узаконены [11].

Однако, окончательное оформление советского «красного календаря» исследователи относят к 1927 г. – 1928 г. и связывают его с Постановлениями Президиума ЦИК СССР, в соответствии с которыми торжественные мероприятия празднования годовщины Октябрьской революции проводились в течение 7 и 8 ноября, а празднование Дня Интернационала стало проходить 1 и 2 мая [4, с. 39].

Многие российские и зарубежные исследователи считают, что советский праздник являлся политикой, а советское праздничное действо – специфической формой выражения господства государства и партии над народными массами. Официальные празднества являлись инструментом для популяризации политических целей и манипулирования людьми, одновременно являясь одним из каналов, через которые политика государства проводилась в жизнь [18, с. 7]. Так, массовый праздник служил мощным средством «внутренней советизации», выполнял функции, осуществление которых так или иначе укрепляло позиции советской власти и способствовало её распространению, будь то демонстрация экономических достижений, военной силы социалистического государства или пропаганда общественно полезных образцов поведения, т.е. репрезентировал советскую идеологию.

Следует отметить, что проведение праздников лишь первоначально не было сферой жесткой государственной регламентации. Допускавшаяся местная и частная инициатива постепенно сокращалась до минимума, как и возможность проведения каких-либо неофициальных празднеств. Государственные праздники, насыщавшиеся идеологией, «перестали быть праздниками революционного народа, праздниками рабочих» [17, с. 300]. Праздники становились объектом тщательного планирования, разрабатывались детальные сценарии, регламентировавшие проведение праздничных мероприятий поминутно. Примером детализации может стать высчитанная оптимальная скорость демонстрационного шествия (составила 2, 25 вёрст в час), представленная в методическом пособии [19].

Праздничная культура очень быстро стала частью системы советской государственности. Так, уже к середине 20-х гг. с недисциплинированностью праздников было покончено. Зарубежный исследователь Ш. Плаггенборг отмечает, что интерес к таким праздникам и добровольное участие в них народных масс понизились. Празднества проходили, как «военные манёвры», их дисциплина была безупречной, всё было поднято на общегосударственный уровень. Едва успевшие оформиться, новые праздники были объявлены государственными мероприятиями. Уже с первых лет советской власти празднества характеризуются не только контролем со стороны большевиков, но и политическими «образами», политическим «языком», отличным от языка «масс» [17, с. 317-319].

Таким образом, если праздники периода 1918-1921 гг. отличались меньшей степенью регламентации со стороны государства и большей степенью местной инициативы, добровольного и искреннего участия масс, то с укреплением советской власти после Гражданской войны, праздники превращались в сверхцентрализованные, регламентированные до мелочей, не оставляющие места инициативе и фантазии. Этот процесс был обусловлен государственным курсом на унификацию, регламентацию праздничных обрядов, на усиление контроля за праздничной культурой, на объявление процесса организации праздников делом государственного характера. А. В. Луначарский, вспоминал о празднике 1 мая 1918 г.: «Да, празднование Первого мая было официальным. Его праздновало государство. Мощь государства сказывалась во многом» [8, с. 83]. Он же подчёркивает, что «...никак нельзя ждать, чтобы толпа сама по себе могла создать что-нибудь, кроме веселого шума и пестрого колебания празднично разодетых людей» [9]. Итак, уже в Первомайский праздник 1918 г. большевики чётко обозначили символику, порядок организации новой праздничной культуры, стремление монополизировать праздничные гуляния.

Очевидец этого праздника, москвич Н. П. Окунев, дал негативную оценку празднованию Дня 1 Мая, пришедшегося на православную Страстную Среду, и назвал его «подневольным»: «В Страстную Среду 18 апреля (1 мая) по приказу правителей Москва и вся верноподданная большевикам Русь праздновала Первое мая, нисколько не смущаясь совпадением пролетарского праздника с днём скорби о Христе. Решили, что печальный колокольный перезвон не помешает звукам Марсельезы и Интернационала, а на то обстоятельство, что такая музыка мешала богомолению верующих, - плюнули, конечно» [16, c. 174]. Он же приводит в своём дневнике позицию московских анархистов: «Празднование Первого мая в настоящем году является казенным, принудительным праздником, организованным по приказанию свыше, по повелению власти, которая хочет превратить этот праздник борьбы за освобождение трудящихся в день ликования в честь своей временной победы... Поэтому мы вынесли следующее решение: праздник Первого мая в этом году бойкотировать, участия в нём не принимать» [16, c. 174-175]. В записи от 21 апреля (4 мая) автор также критикует советский праздник, теперь уже внешние его формы: «Посмотрел я сегодня на оставшиеся неубранными первомайские «убранства», какая во всём безвкусица, видно, что тут поработали футуристы, друзья министра искусства А. В. Луначарского. А этот, казённый теперь, красный цвет – как он скучен и пошл...» [16, с. 176].

Итак, государство не просто регулировало праздники, оно планировало их до мельчайших подробностей. К концу 20-х гг. система организации государственных праздников полностью сложилась. Иллюстрацией данного утверждения является празднование 10-летнего юбилея Пролетарской революции в 1927 г. Направления подготовки и организации празднества на всех уровнях контролировались и определялись Центральной праздничной комиссией при Президиуме ЦИК СССР, высшем государственном органе Советского Союза. В подготовке к празднованию были привлечены крупнейшие политические фигуры, такие как А. В. Луначарский, В. М. Молотов, Н. К. Крупская, Н. И. Бухарин, Н. И. Подвойский, С. М. Буденный и многие другие. Подчиняясь Президиуму ЦИК СССР, Центральная комиссия являлась связующим звеном между государственными учреждениями и партией, при этом партийные указания были определяющими. Центральная комиссия давала указания по организации празднества всем учреждениям различного уровня административного управления, как в республиках, так и регионах. Таким образом, не только координировалась подготовка к празднеству, но и вырабатывались определённые всесоюзные стандарты. С целью распространения нормативных установок «вширь» профсоюзами и комсомолом была образована сеть комиссий. Естественно, что на республиканском и региональном уровнях существовала своя иерархически построенная сеть комиссий, игравшая роль проводников при доведении праздничных норм до низового уровня. Существовали губернские или краевые комиссии, передававшие указания Москвы местным комиссиям и контролировавшие их работу. Любые отклонения пресекались. Так, например, резкой критике подверглась Тульская губерния за то, что там были образованы комиссии по ведомственному принципу, а не по партийному. Властями придавалось большое значение созданию однородной всесоюзной структуры планирования. Таким образом, в 1927 г. сеть праздничных комиссий пронизывала общество до местных микроструктур: праздничный комитет образовывался в каждом городе, в каждом районе, в каждом крупном учреждении или клубе [18, с. 104 - 107].

Процесс подготовки и проведения советских торжеств в сельской местности также имел характер государственных кампаний и отличался не меньшей, а порой и большей тщательностью, чем в городе. Перед каждым праздником, местные власти получали детальные инструкции о том, каким образом должен быть отмечен праздник; описывалась краткая история праздника, предлагался сценарий, прописывались лозунги, определялись темы выступлений, утверждались тезисы докладов, прилагались рекомендации по оформлению улиц, общественных зданий и домов. По линии «губерния – уезд - волость» создавались комиссии, состоявшие из представителей местной администрации, профсоюзов, общественных организаций, на которые возлагалась работа по организации и проведению празднества. Для контроля за работой сельских комиссий к ним в качестве руководителей или наблюдателей прикреплялись «товарищи» - партийные или советские работники из волостного или губернского центра [2, с. 21-22].

Таким образом, государство не только определяло основные направления политики в сфере регулирования праздников, но и детально регламентировало её, придавая единообразный вид праздничной культуре по всей стране. Следующие слова Луначарского показывают глубокое и неизбежное отличие восприятия праздничной культуры властями и народными массами, не всех представителей которых политика властей удовлетворяла: «...Пролетариат нашей страны будет отмечать свой праздник как диктатор этой страны. Со свободой, не виданной нигде в мире, миллионы людей выходят сейчас на улицы, на свои демонстрации и митинги. Свободное слово рабочего, произносимое вслух или напечатанное, слышно повсюду» [7, с. 27-28].