Рассуждение в жанре бытовой зарисовки

1. Проанализируйте зарисовку «Удар из джунглей». Какую роль в ней играет прием вставной истории? Какие аргументы использует автор в рассуждении о цивилизованном человеке? Какую роль в аргументации играют выразительные средства?

УДАР ИЗ ДЖУНГЛЕЙ

«Вот вы взяли в руки газету, разрезали ее и добрались до литературных внутренностей в надежде, может быть, увидеть новый цикл душераздирающих стихов (где основные рифмы: кровь – любовь, глаза-слеза, любить-забыть) или статью об университетской столовой с критикой плоских котлет. Но поговорим мы о…цивилизации и человеке в ее глубинах. И прежде всего я задам вопрос: кто ты, читатель? Может, ты – арбузное семечко, лежишь себе в теплой красной мякоти и ждешь, пока в твой мир вгрызутся длинные белые зубы, затем сырой земляной рот могилы выплюнет тебя, голого, в пустоту. Нет, скорее, ты (как, впрочем, и я) – огромный макабрический членистоногий монстр с быстрыми железнодорожными ногами, авиационными крыльями, фасетчатыми глазами телевидения, пластмассовыми телефонными ушами, антеннами радиоволос и другими искусственными «примочками» - протезами цивилизованной жизни. Так трудно и муторно ворочать ими, находясь внутри этого неживого, но бешено мчащегося куда-то сооружения, и располагая для его управления лишь издерганным мозгом да морщинистым и вялым, как груша в компоте, сердцем. Подобно непонятному, по-паучьи длинноногому слону Дали, ты беспомощно размахиваешь хоботом, не в силах из-за несуразной протяженности своих конечностей опустить его в море жизни и напиться.

Телефон заменил тебе друзей; передача «В мире животных» - природу и, в частности, животных; реке ты предпочитаешь ванну, любви -…пардон, пропустим это затасканное и нецензурное уже словечко и его синонимы; гитаре – магнитофон, хорошему прямому правой – извинение. Черт побери, не надоело?

А как хочется иногда зашвырнуть табуретом в кинескоп, как раз когда из него вылезает тот самый кусок здоровой кожи счастливого и сухого ковбоя Haggis, который находится у него между спиной и ногами.

Как хочется иногда, выходя из автобуса, не подать руки своей даме, не потому, что ты плохо воспитан, а потому, что этого ждут от тебя цивилизованные окружающие. (Ну, а как, в конце концов, зашла же она в автобус без посторонней помощи!).

Очень хочется увидеть лицо телефонного собеседника, который злорадно соболезнует тебе по поводу твоих несчастий.

А как противно поздравлять всех с тем, что наступил именно тот день календаря (почему-то красный), когда можно законно принять на грудь пару штофов, заложить их бардачным салатом «Оливье» и уснуть под столом, истекая слюной.

Как чешется язык покрыть матом пару-тройку кондукторов, продавцов, ментов, дикторов телевидения, да мало ли кого.

Как трудно не думать о прыщике на лбу у любимой, когда она тоном Софии Кэпвелл намекает, что неплохо бы мне взволнованно рассказать, как я скучал без нее.

Как завидуешь дедушке-партизану, который мог на выбор пустить в овраг любой понравившийся поезд. Лишь бы тот был вражеским. А теперь они бьют колесами по рельсам, как по нервам, везут кому-то куда-то что-то, без чего запросто можно обойтись, мешают спать и сосредотачиваться, и все, как один, - вражеские.

Как не хочется пользоваться презервативом, но приходится. Еще чего доброго твой нежданный потомок несчастно влипнет в ту же помойку, что и ты. Или сам станешь смертельно несчастным под ношей какой-нибудь негритянской заразы.

Как хочется раскрыть глаза каждому на то, в какой глупой коробке он живет, как бездарно проводит свои вечера, как пусто любит, как, подобно раскрашенному языческому танцору, прогибается он под планкой смешных табу, как корчится безвкусной использованной жвачкой под сиденьем троллейбуса цивилизации, одновременно являясь тем же самым троллейбусом. Пора, давно пора взорвать этот мир к…»

«Неплохое начало статьи, - похвалил сам себя молодой философ-анархист Максим, шаря пальцами по столу в поисках сигарет, а мозгами – в приисках звучной метафоры. Но сигареты были только в пепельнице, а метафора – за пеленой бессмысленных образов. Продолжая обдумывать свой манифест, Максим быстро оделся, посмотрел на часы (два ночи) и вышел на мороз за табаком. Хрустя теплыми ботинками, уткнув нос в дубленку, ничего вокруг не замечая (замечать нечего – фонари, бледные дома, снег) он бубнил вполголоса: «Всепланетное шоу… большой откат… каждый сам кузнец своего меча… возвращение к истокам… пропитание не компьютером, а дубиной… назад, в джунгли духа…»

Крепкий удар по голове вывел Максима из состояния творческого помешательства и погрузил в другое, более расслабленное состояние. Молодой неандерталец в потасканной куртке с фирменным полосатым трилистником стащил с безмятежной Максимовой головы шапку, другой деловито высвободил философа из дубленки. Через минуту обоих уже не было.

-… фамилия, имя, отчество, - услышал Максим далекие слова. Поднял голову-гирю. Тот сидел за столом напротив – подтянутый, вежливый и с виду очень цивилизованный следователь.

Михаил Басков