Овцевод Месяцев, маленькая Айза и другие

 

Всадники осадили разгоряченных коней только тогда, когда въехали во двор Экономии Месяцева. Полковник Гребенекого полка ловко спрыгнул с лошади и протянул недоуздок молодому «казаку».

- На, подержи. И тут из дома раздался громкий голос:

- Ты - разбойник Зелимхан! Меня не обманешь погонами. Уходи прочь! У меня маузер и много патронов. Лучше уходи подобру-поздорову. Ничего ты не получишь от меня. Зелимхан, так гордившийся своими погонами и считавший их ношение великим изобретением, тактическим ходом, вдруг изумился и глянул на Сулумбека. Тот громко захохотал:

- Ва-а-ай, Зялмах! Твою хитрость разгадали. Что будешь делать? Зелимхан недовольно мотнул головой и решительными шагами двинулся к двери дома. Сулумбек, не переставая смеяться, щелкнул затвором винтовки, но с коня не сошел.

- Не подходи! Убью! Мой дом укреплен - тебе не войти сюда, абрек проклятый! Чечен. Зелимхан подошел к двери и постучался кнутовищем ногайки:

- Открывай. Что кричишь, как испуганная баба? Не откроешь - хуже будет.

- Уходи, Зелимхан! Уходи! В обойме десять пуль. На тебя одной пули хватит. Уходи, лучше будет. Я не боюсь тебя и твоей шайки тоже не боюсь.

- Со мной еще Сулумбек. Не боишься его?

- Не боюсь и твоего Саламбука проклятого!

- Смотри, бараний отец какой смелый, а? Зелимхана не боится, Сулумбека не боится, других не боится. Э-э! Ты не знаешь какой абрек еще с нами. Ей Бох, его ты боишься! Воллахlи боишься!

- Кто таков?

- Огонь! Какие-то звуки раздались в доме. Человек глубоко и взволнованно дышал - тяжело думал. Зашуршало, звякнуло в замке. Зелимхан рывком открыл дверь - перед ним стоял Месяцев с маузером в руке.

- Этим баловаться нельзя - оружие. Это мужское дело. Давай сюда! - абрек взял из руки овцевода пистолет и сунул себе за пояс. - Поехали.

- Куда?

- К нам в Чечню. Напиши бумажку жене: пятнадцать тысяч рублей пусть принесет и заберет мужа.

- Я не пойду.

- Пойдешь!

- Ладно, ваша взяла. Помещик себе на уме: надеется, что его по пути вызволят. Ему пастухи загодя сообщили о появлении абреков, он успел послать вестника в Хасав-Юрт. До Хасав-Юрта сорок верст, полдня пути, но там телефоны - поднимут тревогу - Грозный, Ведено, а оттуда во все сельские правления, куда уже дошел стальной провод. Где-нибудь да преградят абрекам дорогу и освободят пленника. До Чечни далеко, надо проехать через ногайские и кумыкские земли, на пути казачьи станицы. Поднимут большую тревогу. Похитить помещика-овцевода - не простое дело - его освободить дело государственной важности. Месяцев был уверен в своем освобождении, думал только о том, как бы ему не пострадать во время боя охотничьих команд с абреками. Но Зелимхан лучше любого топографа знал каждую тропинку на своем пути. Он обошел засады и дозоры, избегая проторенные дороги, он вел свой отряд по лесным, еле заметным тропинкам. Несколько часов отдыха ночью в лесу, и к утру они вошли во владения беноевцев. Люди устали, а, самое главное, лошади устали, пора бы сделать большой привал. Жарко. Здесь где-то недалеко родник. Справа - кустарники,· слева - кустарники.

- Тlатох! - команда с опушки леса. Залп. Те, что успели выйти на поляну, все кроме легко раненного Зелимхана, рухнули на землю. Сулумбек тоже упал, сраженный двумя пулями, только крикнуть смог:

- Засада! Не успел Зелимхан сорвать с плеча винтовку, как на него обвалом обрушился Буцо, старшина беноевский, огромный как пещерный медведь.

- Тебя-то мне и нужно, Зяламха! Для себя приберег. Рванулся, что было мочи Зелимхан - да куда там - сжал его в могучих объятьях Буцо, да так, что у прославленного абрека суставы хрустнули.

- Чтобы ты погиб, проклятый прислужник гяуров!

- Ругайся сколько угодно, Зяламха, тебя я с рук на руки передам самому полковнику. - и понес его, подхватив на руки, как ребенка. Сделал несколько попыток освободиться Зелимхан, но тщетно - у Буцо не руки, а настоящие клещи, которыми в кузне зажимают железо. И вскрикнул в отчаянии Зелимхан:

- Одолел ты меня, Дяла мостах, силой рук взял. Вот если бы мой побратим Сулумбек был в живых. Дошли до слуха Сулумбека эти слова. Он лежал навзничь, поперек тропы, кровь сочилась из тяжелых ран, сознание покидало его. Но слова побратима вернули на миг и зрение, и сознание. Он попытался подняться - боль ударила в левое плечо. Он пошарил правой рукой и нащупал приклад винтовки. Подтянул к себе. Приподнял голову от земли. Великан Буцо уносил в полон Зелимхана, его побратима, вот-вот скроется за деревьями. Буцо такой большой - в него не промахнешься. Но земля колышется из стороны в сторону, ствол винтовки ходит туда-сюда. Выстрел. Буцо-остановился, выронил Зелимхана, закачалея и упал, даже не охнул. Вскочил Зелимхан, подбежал к Сулумбеку - тот еще живой. Бросился к другим - мертвые. Коня своего подвел к поверженному другу, стал поднимать его:

- О-ов! Какой ты тяжелый, Сулумбек! Кое-как положил потерявшего сознание раненого поперек седла. Сил совсем не осталось: целую неделю его трепала лихорадка, да еще эта рана тоже мешает. Никогда он не думал, что винтовка на плече может быть такой неудобной ношей. Это Сулумбека винтовка. Ее Зелимхан ни за что не оставит. Свою винтовку Зелимхан держит наготове. Тут выскакивает на поляну один:

- Я с тобой посчитаюсь, хорачоевский Зялмах! - вскидывает винтовку, но нажать на курок не успел, абреческая пуля сразила его насмерть. Свернул Зелимхан с тропы, пошел по лесу и быстро скрылся в густых зарослях. Где-то слева гремели выстрелы. Это уходили их товарищи, значит не все погибли с первого беноевского залпа. Какая большая неудача!

 

* * *

 

Шум в ушах был такой, как будто он погружался на дно большого водоема. Сквозь этот шум до слуха доходили звуки человеческой речи, отдельные слова, целые обрывки речи. Сознание начало проясняться, шум стал затихать, а слова звучат все отчетливее. Тела своего никак не чувствовал. «Где это я? Что со мной? Кто это разговаривает так громко? Почему говорят по-чеченски? Неужели в преисподней говорят тоже по-чеченски?». Сперва появилась белая точечка, которая стала расти, светлеть и яснеть.

- Открывай, открывай глаза! Не бойся, здесь все свои. Как себя чувствуешь, галга? Болит? - старик сидел у изголовья, лукаво прищурив глаза, глядел на раненого.

- Я ничего не чувствую. - пролепетал Сулумбек.

- Почувствуешь. Тело еще не очнулось от страшных травм. Пройдет немного времени - боли начнутся. Это - хорошо! Значит организм живой и еще хочет жить, а вот, когда боли вдруг прекращаются - плохо, очень плохо. Значит человек уходит, не хочет, не может больше жить. Пулю вытащили. Свинцовая пуля из берданки прошла через грудь и засела в лопатке. Ты крепкий! Не стонал, а кряхтел, когда вынимали. Зялмах за большие деньги привез из города русского лора 110. Он все сделал. Я так не умею. Сулумбек вдруг все вспомнил: жугутинский лес, засада, пальба... и как Буцо уносил обессилившего Зелимхана, широкую спину Буцо, и как он сам рукой искал винтовку, больше ничего не помнил.

- А, Зялмах? - вопрошал больной у старика.

- Зяламх? Зяламх в другой комнате с Аюбом баранину ест. У Зяламха рана легкая, кость не задета.

- Живой значит?

- Живой.

- А остальные?

- Солтмурад убит, старый Гошмузако убит. Все галгаи, которые пошли с вами, погибли. А йесара 111 русского привезли, спрятали. У беноевцев потерь меньше: Буцо убит и еще двое тяжело раненых. За русского помещика выкуп запросили - восемнадцать тысяч рублей. Не пришлют - Заламх его убьет. Вот такие дела, галга. А ты хорошо стреляешь, галга, - насмерть сразил Буцо.

- Я не помню. Пробуждение тела началось с тупой боли в голове:

- О-о! Моя голова!

- Ты, галга, постони, покричи, когда невтерпеж, это облегчает страдания. И не долго это будет - отсилу дня два - потом на поправку. Русский лор так сказал.

Сулумбек стиснул зубы:

- Не буду стонать!

- Почему?

- Вы, чеченцы, потом везде будете, смеясь, рассказывать, что галга из-за царапины орал, как баба-роженица. Не буду стонать. Не будет вам такой радости. Когда я сплю - это не считается. Старик-чеченец хлопнул ладонями по коленям и захохотал во всю мочь. Услыхали это в соседней комнате и вбежали сюда, впереди всех Зелимхан Харачоевский:

- Что? Что такое, Бада? Рассказывай, чему смеешься у постели израненного моего доттаха 112.

Старик в точности передал слова Сулумбека - вот тогда смеялись так, что можно было подумать, что крыша улетит.

- Вай, галга, галга! Кура 113 - галга!

- Посмотрите, о чем думает прошитый пулями человек?!

- Остопарлах! Старый Бада - тоже лор, но местный, чеченский. Русский лор уехал, поручив ему смотреть за раненым, приходит каждый вечер. Смотрит раны, накладывает мази, меняет перевязку. Раны бывают хорошие и плохие. Хорошие раны, даже тяжелые, поддаются лечению. Лор определил это через пару дней. А вот плохие, мертвящие плоть, - те раны Бада не любит. Это пахнет смертью. А у Сулумбека хорошие, но тяжелые.

- Лежи спокойно, галга. Не бойся. Если даже русский царь приведет сюда всех своих ищеек и все свое воинство, и то тебя не найдет. Здесь такое место. Не ты первый, не ты последний. Я приказал мясо варить до такого состояния, чтобы можно было пальцами растереть, тебе жевать не надо, глотать и все. Много кушай.

- Я кушаю, Дади.

- Нет, галга, хозяйка жалуется, что ты почти ничего не кушаешь. Неужели, говорит, плохо, невкусно готовлю. Обижается она.

- Она готовит хорошо, пусть не беспокоится.

- Тогда в чем дело? Раненное тело борется с недугом. Ему надо помогать, поддерживать хорошим питанием. А ты от еды отказываешься. Сулумбек молчит. Понял старик, что есть у больного важная причина:

- Заклинаю тебя Богом! Скажи в чем дело? Посмотрел по сторонам раненый, удостоверился, что в комнате кроме них никого нет, поманил рукой лора, чтобы тот нагнулся.

- Дади, я - къуонах, не могу ходить под себя. Пока сам не смогу ходить, буду кушать мало. Къуонах не должен нарушать эздел. Дади, а пока ты организуй мне один раз в два-три дня парней, которые помогут добираться до нужника.

- Ваи-и-и! - изумился лор, - ты же тяжело раненный. Никто не упрекнет.

- Когда выздоровею, я сам буду упрекать себя. Организуй мне эту услугу, Дади. Не забуду.

- Хорошо, галга. Хорошо.

- Дади, я хочу домой.

- Домой? Домой, когда раны затянутся. А· пока ранам нужен покой. Куда торопишься? А если по дороге схватят? Да и не отпустит тебя Зяламх. Не отпустит. Я скажу, чтобы не отпустил. Ты не беспокойся, родным уже сообщили. Но за твоими следят. По дороге могут перехватить. А брат твой приедет повидаться. Зеламх всем рассказывает, почему ты отказываешься стонать, когда больно. Старик снова смеется:

- Вай галга, галга! Гордое сердце! Часто Сулумбека навещает Айза, ей шесть лет и она маленькая, как кукла, что всегда носит с собой. Айза приносит все новости детского мира: кто с кем дружит, кто с кем поссорился, кто болеет, кого родители наказали. Сулумбек осведомлен во всех детских заботах поселения. Она даже однажды выступил посредником в примирении двух враждовавших сторон. Удивительное дело, эта миниатюрная девченочка - непререкаемый авторитет детей аула, даже у подростков. Айза умна. Это признано всеми. Задрались два мальчугана: один другому губу разбил, а другой противнику под глазом синяк поставил. Мириться не хотят, ни за что. Друг к другу парламентеров посылают: давай решим нам спор в очередном поединке на поляне за селом. Им поединок подавай. А Айза не любит ссоры и драки. Айза - миротворец. Идет Айза к Тутушу: «Тутущ давай помирись с Мутушем, а я за это тебе и твоим друзья песни спою». «Нет, Айза, не проси, не могу, пока не поставлю ему синяк под глазом. Смотри, что он мне сделал». Ладно, идет Айза к Мутушу: «Мирись с Тутушем. И что вы, как петушки? Не стыдно вам?» «Не примирюсь, пока губу ему не рассеку». Идет Айза к раненному Сулумбеку, садится рядом на трехногий стул и глубоко вздыхает:

- Как твоя ножка, Ваша 114? Болит?

- Нога уже зажила, я даже ходить могу.

- А головка у тебя все еще болит?

- Нет, Айза, и голова уже почти не болит. Хотя ее трудно назвать головой.

- А что у тебя болит?

- Плечо плохо заживает. Рана не закрывается.

- Ты большой и хороший, потерпи немножко, заживет твоя рана. А когда ты выздоровеешь, уедешь?

- Ну да.

- Куда?

- Уеду-хотел сказать домой,но какой дом у абрека.Нет у него дома,его дом - лес и горы.

- Насовсем, насовсем уедешь?

- Наверное, я когда-нибудь опять приеду. Айза села прямо, положила ладошки на колени и вздохнула - в душе таилась забота.

- Ты почему такая грустная сегодня?

- Ваша, они не хотят мириться. Опять будут драться за селом на поляне. Мальчишки, они же всегда глупые, им лишь бы побить друг друга. Я им больше не буду песенки петь, хоть просить станут.

- А что за ссора? Кто с кем поссорился?

- Тутуш с того края с Мутушем с этого края. Айза рассказывает, как возник этот непримиримый конфликт между соперничающими мальчиками села, очень обстоятельно все изложила до самых мельчайших деталей.

- Айза, позови их сюда.

- К тебе?

- Да.

- Ты их помиришь?

- Попробую. Но мне раньше никогда не приходилось выступать посредником в ссоре меж двух мужчин. Позови.

- Хорошо.

Айза уходит. У нее такая походка интересная, кажется, что девочка чуть-чуть только слегка касается подошвами самодельных старых мячи с землей. Ходит тихо, не бегает. Но она аккуратна во всем, что делает. В кармашке своего старенького платья содержит красивенький вышитый носовой платочек - не у каждой взрослой найдешь. Всегда умыта и расчесана, волнистые волосы блестят, как начищенное золото. С двух краев села двинулись к тому дому, где лежал галга-обарг 115, два отряда чеченских мальчишек, один отряд возглавлялся Тутушем, а другой - Мутушем. Они подошли к тому месту, где стояла Айза, но в один поток не слились - ведь мир официально еще не заключен. Ведет их Айза во двор. Хозяйка даже перепугалась, увидев такое количество шального народа, но Айза серьезно объяснила ей суть совершаемого, и та одобрительно махнула головой.

Но вы все не поместитесь в комнате.

- Сколько поместятся.

Комната заполнилась битком. Сулумбек начал судебное разбирательство с допроса драчунов:

- Кто из вас Тутуш?

- Я Тутуш.

- Тутуш, ты из какого тайпа?

- Я Энгало.

- А кто из вас Мутуш?

- Мутуш-я.

- К какому тайпу относишься ты, Мутуш?

- К тайпу Энгалой.

- Как?! - Сулумбек присел в постели, сделал удивленное лицо, ну до того удивленное, что начал печально качать головой. - И ты Энгало? Братья? Вай-вай-вай! Какой позор! Неужели такое на свете возможно?! Оф-фой! Теперь это пойдет по Чечне, из села в село: «Ва нах! Энгалой забыли заветы предков и готовы истреблять друг друга, брат на брата пошел войной». Какой позор! Какой позор! А потом эта весть и дальше пойдет до галгаев дойдет, Эшшах! Мне даже смотреть на вас стыдно». Сулумбек отвернулся к стене. Ни Тутушу, ни Мyтyшy и в голову не приходило рассматривать свое противостояние с такого ракурса. Действительно, они оба Энгалой, значит братья. Разве можно братьям ссориться? А если об этом дознаются другие тайпы, такое начнется! Такое начнется! И Тутуш и Мутуш оба аж вспотели. Насупились, переглядываются вопросительно: что будем делать? Пожимают плечами. - А врагов у Энгалой предостаточно. Вот им будет радость. Насмех станут поднимать: «Эй, энгалойские петушки! А подеритесь меж собой, позабавьте нас!» - говорил в стенку Сулумбек. Гордые сердца энгалойских мальчиков в смятении: как они могли дойти до такого? Как спасти славный род Энгалой от позора?

- Ваша, так что же теперь делать?

- Не знаю, - грустно отвечает Супумбек, - вот если бы вы немедленно помирились и подружились, все улеглось бы, и этот позор не вышел из этого села, и никто из других тайпов про это не узнал. Я-то - галга, а вы - Энгалой. Сами думайте о чести своего тайпа. Я что могу? Могу помирить, но вы не пойдете на это - и позор Энгалой пойдет гулять по белому свету. Зачем я только тут оказался. Когда я уеду домой, галгаи будут спрашивать: было такое? А что мне отвечать? Врать мужчине не пристало.

- А если мы помиримся сейчас? Я готов! - говорит Тутуш.

- И я готов, ради чести Энгалой, - заявляет Мутуш.

Сулумбек снова садится в постели, сделал серьезнейшее лицо: - Подойдите оба ко мне. Протяните правые руки.

Мальчики протягивают воинственные длани. Сулумбек сцепил эти руки в братское рукопожатие:

- Мир.

- Мир.

- А кто из вас первый нарушит мир, пусть у того на лбу вырастет вот такая шишка. - Сулумбек показывает кулак.

- Вай Дели! - крик ужаса.

- Идите, Энгалой-братья, и целый день играйте вместе!

- Мы пойдем купаться.

Комната быстро опустела. Айза с Сулумбеком снова вместе. Сулумбек сделал печальное лицо.

- Ваша, тебе плохо?

- Да, плохо.

- Что у тебя болит?

- Ничего не болит,

- А почему плохо?

- Ты меня сегодня не поцеловала.

- Я забыла, - девочка встает, достает из кармашка платочек, вытирается тщательно, нагибается и целует друга в щечку.

- Ах! Как приятно. Вот теперь я выздоровею. А теперь спои мне песенку про Поллу 116.

«Полла» - это целое вокально-хореографическое представление, сочиненное Айзой. Сперва наступает весна. Это она рассказывает и делает танцем. Потом вырастают цветочки на лугу. И тут появляется откуда-то сверху Полла-бабочка. Порхает кружится и песенку поет: про Солнце, весну и цветочки. В конце Полла садится на большой цветок пить нектар. Представление этим завершается, вместо аплодисментов Айза целует друга в бороду, а тот целует ее в обе щеки. Финал! В дверях стоит Бада, тихо хлопает в ладоши. Исполнив «Поллу», Айза засобиралась домоЙ.

- Хорошая девочка! Бедная только очень. Сирота. У нее отца нет, да и мать.

- А что с отцом?

- Убили. Его офицер-чеченец Оздамар убил. Поссорились на вечеринке и убил. Офицер пьяный был, вел себя как хам. Эскарха, отец Айзы, сделал замечание. Не стерпел. Как, мол, ты черный человек, мне царскому офицеру в золотых погонах замечание делаешь? Подсторожил за селом и выстрелил из засады в спину.

- Отомстили за кровь?

- Нет. Близких никого не осталось. После похорон Эскархи, братья забрали мать Айзы. Женщина красивая, боялись за разговоры. Замуж ее выдали. Айза, считай, круглая сирота.

- А с кем она живет?

- С тетей, сестрой брата. Осталась старой девой, с этой девочкой сидит. Очень бедные.

- Где Оздамар?

- В Ведено, в русской крепости. Живет с одной крепостной кхахьпой. Не боится, знает, что некому за Эскарха мстить.

Сулумбек помолчал. Думал. Как не подумаешь, когда в сердце пожар поднимается? Пожар тушить надо, а то всю душу сожжет. А чем тушить? А тем, что на ум приходит, решением, созревшим для действия. Решение пришло - мотнешь головой. И Сулумбек мотнул.

- Сулумбек, мы получили деньги за Месяцева. Как ты думаешь, лучше распределить их? Чтобы справедливо было. Такие люди, как мы, не должны в душе держать обиды из-за денег. Скажи свое слово, доттах. - советуется Зелимхан.

Сулумбек покачал головой:

- Ничего не скажу, Зялмах, ты был тхамадой этого похода. Я никогда не сомневался ни в твоей храбрости, ни в твоей справедливости. Как ты сделаешь - так и будет. Подумай о семьях погибших.

- Если семьям убитых по две доли выделить, а живым по одной, как будет?

- Хорошо будет, тхамада. Умное и благородное решение.

- Ну раз так, вот твоя доля, Сулумбек, - Землихан сунул раненному под подушку увесистый сверток. Приехал племянник, сын двоюродной сестры. Так решили дома, меньше подозрений будет. Засобирался домой Сулумбек. Будут ехать тайными лесными тропами ночами, а днем отдыхать до сумерек. Их поведет сопровождающий до первого галгайского поселения. А там они сами.

Горячо благодарил хозяев дома, а хозяйке к теплым благородным словам добавил сто рублей серебром. Отнекивалась для порядка и приняла. Пятьдесят рублей получил старик Бада за лекарские услуги.

- Дади, если тебя это не затруднит, я бы сделал тебе два поручения.

- То, что в моих стариковских силах, я сделаю для тебя, благородный галга. Что это?

- Первое поручение, - он достал из кармана деньги, - передай эти деньги тетке Айзы. Пусть она на них купит корову и оденет девочку. Не говори, что от меня, скажи, сердобольные люди собрали на сагlа. Сделай так. Второе, когда будет убит Оздамар, убийца отца Айзы, слух пусти, что кровники взяли свою кровь. Нашелся, мол, один.

- Ты думаешь, галга, Оздамар будет убит?

- Бог даст, Оздамар скоро, очень скоро будет кушать землю. Старик сидел с опущенной головой, долго сидел. Когда поднял голову, утер влажные глаза широкой натруженной ладонью. Он что-то силился сказать, но слова застряли в горле. Чтобы успокоить волнение, ему пришлось еще посидеть, помолчать.

- У этого Оздамара ни чести, ни совести не осталось. Он с такими же ублюдками-офицерами из чеченцев, как сам, на прошлой недели посетил ловзар в соседнем селе, бахвалился, что убил Эскарха специально, чтобы потом завладеть его женой. Там оказался один из дальних родственников этой женщины. Скандал поднялся. За кинжалы схватились. Ловзар испортили. Когда Оздамар умрет, воздух в Чечне станет заметно чище.

После закатного намаза, Сулумбека аккуратно усадили на лошадь, и они поехали в сторону Галгая.

* * *

 

Через два месяца Сулумбек приехал в Цlа-Ведено под видом паломника. Он спешился с коня на западной окраине села. Ошибиться он не мог - примета: высохший добела череп коня, высоко поднятый на жерди у самой калитки двора. Плетень захудалый. Двор зарос бурьяном. Дом вот-вот обвалиться. «Гость не часто посещает этот двор», - подумал Сулумбек.

- Яьй! Кто живет в этом доме? - гость сильно постучал кнутовищем по калитке. - Хозяин!

Прошло какое-то время, дверь дома раскрылась, показался человек без шапки, в рубахе на выпуск. Он с минуту постоял на пороге, потом сунул босые ноги в чувяки и, шаркая, пошел по едва заметной тропинке к калитке. Удивительное дело, Сулумбек сразу понял, что здесь проявлять особое усердие в традиционных между вайнахами приветствиях и опросах не обязательно. Хозяин вместо приветствия мотнул головой, гость ответил тем же.

- Я ищу человека по имени Шаарани. Мне указали эту сторону Тауса Шаарани.

- Это - я, - лениво проговорил хозяин.

- Есть одна работа.

- Работа? Можно поработать. Разные бывают работы: легкие, средние, тяжелые.

- Работа не легкая и не средняя - тяжелая.

- Ты, наверное, знаешь тогда, что оплата.

- Знаю.

- Кто?

- Офицер Зайндиев Оздамар из крепости.

- Это даже очень тяжелая работа.

- Согласен. - гость достал из кармана сверток, - это половина, задаток. Сразу после исполнения получишь вторую половину.

Хозяин также лениво взял сверток, развязал и спокойно посчитал. Дойдя приблизительно до половины, он удовлетворительно махнул головой, повеселел заметно и посчитал остальные. Положил в карман.

- Къуонах, задаток не скупой. Но как мне быть уверенным, что после исполнения работы, я получу вторую половину? Назови себя.

- Я - Сулумбек Сагопшинский.

- Да-а?! - он заметно оживился. - Хорошо! Ты будешь где-то поблизости?

- Буду.

- Тогда внимательно слушай, что люди говорят.

- Я буду слушать.

Прощание было подобно встрече: по кивку головы с обеих сторон. Сулумбек тихо поехал в Энгелой к своему давнишнему товарищу по тюрьме Хасо. Лучшее кушает. Спит. Ничего не делает. Хасо выходит в село послушать, что люди говорят: День. Второй. Третий. Четвертый. Быстрыми, бодрыми, широкими шагами возвращался Хасо домой. И сразу - в гостиную к Сулумбеку.

- Сулумбек, новость!

- Какая? Хорошая?

- Хорошая! Очень хорошая! Сегодня утром убили эту собаку Оздамара. Они, говорят, всю ночь веселились у знаменитого айкха Пашу. Пашу даже организовал притон для офицеров с грязными женщинами. Утром рано Оздамар возвращался с одним русским офицером в крепости. Выстрел

- Оздамар упал. Прямо в сердце! Как ты думаешь: кто это сделал?

- Кровники, наверное. У него были кровники?

- Были. Но …

- Всегда найдется мститель.

- Да-а. - задумчиво произнес Хасо. - Нашелся!

НА КИЗЛЯР!

 

Зелимхан сидел на поваленном бурей бревне, держа отяжелевшую от бесконечных забот и тревог голову.

- Этот мир, Сулумбек, как захламленный хозяйкой дом. У плохой хозяйки пол не мазан, мусор не убран, постели не заправлены, не мыта посуда, и на ней пасется бесчисленное множество жирных мух. В мире, в котором мы живем - несправедливость, жестокость, унижения, телесные и сердечные страдания для бедных, обездоленных, а сильные жиреют, как те мухи. О-о-о! Зелимхан говорил, не поднимая головы, говорил Сулумбеку, что сидел рядом, этой земле, которую так любил, говорил человечеству и хотел, чтобы Бог услышал его. Он - абрек, это правда. Так получилось, но он же не родился абреком. Разве абреком родился Сулумбек? Судьба вытолкнула их из мирной жизни.

- Муллы говорят: надо было тихо жить и терпеть. Зачем поднял первый раз руку? Мол в душе абрека гордость. Муллы хоть и Коран читают, но, видимо, толкуют, как начальству угодно. Не гордость выводит абреков из мирных хижин, а чувство человеческого достоинства, жажда справедливости. Куда ты ни сунешься, везде одно и тоже: сильный, богатый, власть имущий считает, что имеет право поступать по собственным прихотям, будто весь этот прекрасный мир Аллах создал ради удовлетворения их желаний и страстей: солнце светит для них, трава растет для них, все блага земные принадлежат им. Их слово - закон. А неимущий, бедный, слабый даже на слово не имеет право. Сильному дано право карать, а у слабого отняли даже право на словесный протест. По мечетям ходит бумага, что Зелимхан - нарушитель шариата. Что шариат предполагает подчинение любой власти, а Зелимхан против власти. Под этой бумагой подписи нескольких мул. Как им не стыдно? Как не боятся Аллаха за подлое свое лицемерие, чтобы получить одобрительный кивок гяурской власти. Ох-ох-ох! С ума можно сойти! Нохчи и галгаи доносят на своих людей, а если им еще нацепят на плечи погоны, то совсем задирают нос, как индюки, начинают переходить дорогу мужчинам, ищущим справедливость. Приходится их убивать. И, представляешь, их хоронят, как настоящих мусульман: заупокойную молитву читают, саха дают, зикр творят. Был у родственников по матери один такой - Чугал. Половина всей жестокости пришедшей из ада на землю, помещалась в сердце этого Чугала. Это был палач. Пытки для него, как для молодого нохчо ловзар: шомполом бил, кончиком кинжала колол, пальцы зажимал в дверях, сдавливал эти мужские вещи. Русских солдат и казаков милосердными не назовешь, но даже они, говорит, в ужасе выбегали, когда он пытал очередную жертву. Он гордился этим. Зверь! Куда там - хуже зверя! Вот недавно его убили, отомстили за умершего под пытками сородича. Давай, думаю, схожу на тязет, послушаю, что нем люди говорят. И что ты думаешь, Сулумбек? Из этой змеи сделали белого ангела: омыли грязное тело, отмолили от грехов - подготовили в рай. «Удивительно мягкого нрава, доброй души человек был Чугал, мухи не обижал. Всем нашим помогал из беды выпутаться. Нацепил на плечи эти лоскуточки, чтобы семью прокормить. Проклятые Богом абреки убили из засады!». Я же знаю, для кого это говорилось - для меня. Молчат люди. - Слушают, Ведь среди них было много таких, которые натерпелись от этого Чугала. Почему молчат? Почему не говорят: зверь был, не человек был ваш Чугал, и он сейчас уже горит в аду, если там есть справедливость! Жестокость и несправедливость власть имущих выбили меня из нормальной человеческой жизни, стал абреком, и с тех пор борюсь со злом, но зла не становится меньше, убиваю притеснителей, а они плодятся, как черви на тухлом мясе, по мере сил помогаю сиротам и обездоленным, а их становится все больше и больше. Сулумбек все это знал, испытал на себе, и переживания эти были в его душе, но словами выразить так, как выражал Зелимхан, у него не получалось. В такие минуты Сулумбек слушал друга, затаив дыхание.

- Сулумбек, ты привел из Галгаи кантов?

- Привел, Зялмах, много привел.

- Ты всех их знаешь?

- Знаю. Их я знаю, но они не знают: что и как.

- Надо нам съездить в Кизляр деньги из банка забрать. Сулумбек промолчал.

- Нас будет около шестидесяти всадников, на этот городишко хватит.

- Хватит, - подтвердил Сулумбек.

- Там нас ждут.

- Ждут?

- Мы письмо Вербиска 117 послали, Люб сочинил, не длинное, простое. Несколько правильных слов: «Вербиска, ты бабий генерал. Жди нас на днях в Кизляре». Тебя не было - Люб написал.

- Хорошее письмо. Я бы лучше не смог. Теперь уж обязательно нам надо его навестить, раз ты обещал.

- Объясни своим галгаям, как и что. Добыча - всем поровну. Ты хорошо знаешь, что говорить и чего пока лучше не говорить.

Сулумбек отвел своих людей подальше вглубь леса:

- Идем в набег на город, какой - узнаете в пути. Идем за деньгами, при удаче - доли! Всем поровну. Может постигнуть неудача. Кто надеется на легкую наживу, пусть возвращается домой. Каждый отвечает за свою жизнь. В бою сперва спасают живых, а потом выносят убитых, - таков абреческий кодекс. Мне, Любу, Зялмаху наши доли нужны для обеспечения семей погибших товарищей, вы поступаете со своими долями, как посчитаете нужным. Все. Согласны?

Один поднял руку:

- Я-нет.

- С чем ты не согласен?

- Почему вы трое лишаете нас права помощи семьям погибших?

- Когда получишь свою долю, можешь выделить из нее на саг1а, сколько захочешь. Все остальные тоже. Галгаи согласно закивали головами.

* * *

 

Такой большой отряд разделили на три группы. Первую группу повел сам Зелимхан через гудермесские земли. Вторую группу вел Сулумбек. Он повел своих всадников по нагорной Чечне в направлении Хасав-Юрта, а оттуда прямо на Кизляр. За Сулумбеком шел Люб со своими воинами. Оба маршрута отличались крайней сложностью и трудностью по той причине, что приходилось идти, обходя казачьи станицы, по землям ногайских и калмьщких улусов. Несколько суток не спать и не слезать с коней могут только самые выносливые. Дисциплина в отряде была железная, построенная на сознании каждого воина в отдельности. С древних времен у вайнахов дисциплина в боевых соединениях держалась на сознании, а не на страхе перед командиром (тамадой). Ты можешь не подчиниться тамаде, за это тебя не посадят на гауптвахту, не расстреляют в назидание остальным. Нет. Тебе тамада вежливо, но твердо скажет: «Выходи из тоабы, которой я командую. Ты теперь сам себе тамада». Все, больше ни один тамада никогда не возьмет его под свое руководство. Такой отказник или быстро погибнет или вообще перестает быть воином. Командиры-тамады выковывались в действии: в боях, в набегах - в тяжелых испытаниях. Тамада-командир - умнее всех, ловчее всех, храбрее всех. Тактике внезапных боев, штурмов, засад, выход из окружения он обучался не по учебникам в военных академиях, а в боях. Тамада - высокий, непререкаемый, заслуженный авторитет. Доверие - безграничное, замагlи (младшие воины) тамаде доверяли больше, чем самим себе.

 

* * *

В России во все эпохи газеты, журналы и другие средства массовой информации находились (и находятся поныне) в негласном добровольном подчинении у властей. Четвертая власть не сложилась. За власть нужно бороться, утверждаться, а это сопряжено с житейскими неудобствами и политическими травмами. Российские СМИ усвоили себе правило без исключения: с сильным дружить - спокойну и сыту быть! Иногда, правда, появляются так называемые оппозиционные издания. Но они долго не живут, ибо не пользуются в народе авторитетом. Для огромной массы россиян (русских и всех инородцев) авторитетом является власть и то, что одобряет власть. Здесь власть издревле научила людей уважать себя казачьими ногайками, солдатскими штыками, полицейскими экзекуциями, лобными местами, пыточными камерами, БТР-ами, танками, вертолетами, «эскадронами смерти» - сильная рука! Россиянин любит целовать сильную руку. Методы утверждения власти выработал Иван Грозный еще в XVI веке. Со времен этого деспота в мире много чего изменилось, а в России изменились только технические средства утверждения власти и названия. Была опричнина, потом опричнина не стала называться опричниной - ЧК-ГПУ-НКВД-НКГБ-КГБ-ФСБ. Названия другие - суть та же, опричнинская. Опричнина не позволяет массам, называемым россиянами, перестроиться в граждан. Граждане - люди с правами и чувствами собственного достоинства. А зачем они? Не лучше ли колбаса, селедка, водка и сильная рука - Имперская гордость бомжа! Между абреком Золимханом и атаманом Вербицким завязались особые вражеские отношения. В самом начале их вражды, Золимхан относился к противнику с уважением, как к благородному воину, но Вербицкий это воспринял как слабость абрека, как хитрое желание задобрить его. Он решил не просто убить абрека физически, а убить сперва его авторитет, уничтожить его мужское и воинское достоинство. С этой целью Вербицкий собрал чеченских коллаборационистов-подхалимов из офицеров, духовенства и старшин, которые выработали письмо, унижающее достоинство Зелимхана, къуонаха-воина. Это был коварный документ. С одной стороны атаман Вербицкий отдавал должное мужеству и доблести чеченцев, ингушей и других северокавказских народов. Это должно было пощекотать самолюбие этих народов, вызвать уважение к автору письма воззвания: «Вы - храбрые племена. Слава о вашем мужестве известна по всей земле: ваши деды и отцы храбро боролись за свою независимость, бились вы и под русскими знаменами во славу России!». Во как! Прямо целительный бальзам на гордое сердце горцев. «Но за последние годы между вами завелись люди, которые своей нечистой жизнью пачкают, грязными делами позорят вас. Это отбросы ваших племен, все свои силы направили на разбой и воровство, заливая краской стыда ваши честные лица. Имам Шамиль за разбой рубил им головы, а за воровство отсекал им лапы.». Найдя в начале подход к сердцу горцев, атаман, даже прибегая к памяти Шамиля, ловко убеждает, что абреки, борцы с насилием пришельцев-интервентов, это воры и бандиты, а вовсе не национальные герои, как горцы по наивности своей природной полагают. Далее шло обращение ко всем «ворам» и «разбойникам»: «Объявляю вам, что ваше царство приходит к концу. Я поймаю вас, и те, на ком лежит пролитая при разбоях кровь, будут повешены по законам военного времени. Поэтому советую вам помнить мои слова и отнюдь не отдаваться моим отрядам живыми, а биться до последней капли крови. Кто не будет трус, умрет как мужчина, с оружием в руках.». Представьте себе чеченцев, ингушей тех лет, еще не утративших свою национальную идентичность, в абсолютном большинстве своем храбрых и потому уважающих храбрых. Они, конечно же, высоко оценили непреклонную волю и мужественный тон автора послания. И тут он наносит удар в гордость Зелимхана прямым мужественным вызовом: «Теперь ты, Зелимхан! Имя твое известно по всей России, но слава твоя скверная. Ты бросил отца и брата умирать, а сам бежал с поля битвы, как самый подлый трус и предатель. Ты убил много людей, но из-за куста, прячась в камни, как ядовитая змея, которая боится, чтобы человек не раздавил ее голову каблуком своего сапога. Но я понимаю, что весь чеченский народ смотрит на тебя, как на мужчину, и я, войсковой старшина Вербицкий, предоставляю тебе случай смыть с себя пятно бесчестия и, если ты действительно носишь штаны, а не женские шаровары, ты должен принять мой вызов. Назначь время, место и укажи по совести, если она у тебя еще есть, число твоих товарищей, и я явлюсь туда с таким же числом своих людей, чтобы сразиться с тобою и со всей твоей шайкой, и, чем больше в ней разбойников, тем лучше. Даю тебе честное слово русского офицера, что свято исполню предложенные тобой условия. Докажи же, Зелимхан, что ты мужчина из доблестного чеченского племени, а не трусливая баба.». Зелимхан через доверенных людей получил это послание. Копии этого послания были разосланы по чеченским аулам, послание было напечатано в тогдашних газетах Северного Кавказа. Однако ответ Зелимхана Вербицкому не был напечатан, народу он был неизвестен вовсе, кроме ближайших соратников абрека. Получалось что? А получалось, что войсковой атаман мужественно вызвал на поединок абрека Зелимхана, а Зелимхан трусливо промолчал. Вот что умеют делать российские СМИ! А Зелимхан что? У Зелимхана уже был опыт подобного общения с другим офицером царской армии. Он сразу оценил сколько стои