УДУШЕНИЕ ЭКОНОМИКИ ВЫСОКИМИ ПРОЦЕНТНЫМИ СТАВКАМИ

Сегодня МВФ соглашается, что фискальная политика (относящаяся к уровню дефицита госбюджета), которую он выдвигал, была излишне ограничительной, но он не признает своих ошибок в кредитно-денежной политике. Когда Фонд пришел в Восточную Азию, он потребовал от стран региона поднять процентные ставки до того уровня, который, по общепринятым понятиям, считался астрономическим.

Я вспоминаю совещание, на котором президент Клинтон, расстроенный тем, что Алан Гринспен, глава ФРС, назначенный еще предыдущей администрацией, собирался поднять процентные ставки на одну четверть или половину процентного пункта. Он был обеспокоен, что это помешает «его» планам оживления экономики. Он чувствовал, что был избран на лозунге «Ведь это экономика, болваны!» под крики «Работы, работы, работы!», и не хотел, чтобы ФРС разрушила его планы. Он знал, что ФРС опасается инфляции, но полагал, что эти опасения чрезмерны ― чувство, которое разделял и я и правоту которого подтвердило дальнейшее развитие событий. Президент был обеспокоен возможным негативным влиянием повышения учетной ставки на занятость и только-только начавшееся оживление экономики. И это в стране, где один из лучших в мире климатов для бизнеса. Однако в Восточной Азии бюрократы из МВФ, которые обязаны были давать гораздо меньший политический отчет, навязали повышение процентных ставок даже не в десять, а в пятьдесят раз большее ― повышение учетной ставки составило более 25 процентных пунктов. Если Клинтон беспокоился о негативном воздействии повышения ставки на половину процентного пункта на экономику, в которой начиналось оживление, то его, наверное, хватил бы апоплексический удар при мысли о тех воздействиях на экономику, погруженную в рецессию, которые могут возникнуть при таких огромных повышениях процентных ставок. Корея первой повысила процентные ставки до 25 процентов, но ей сказали, что, если действовать по-серьезному, нужно повысить их еще больше. Индонезия подняла процентные ставки в качестве мероприятия, предваряющего кризис, но ей сказали, что этого недостаточно. Номинальные процентные ставки взлетели вверх.

Логика этих действий была простой, если не упрощенной. Когда страна поднимает процентные ставки, она становится более привлекательной для притока капитала. Поступающий капитал поможет поддержать обменный курс, и это стабилизирует валюту. Вот и вся аргументация.

На первый взгляд рассуждение кажется логичным. Однако рассмотрим пример Южной Кореи. Вспомним, что южнокорейский кризис начался с того, что иностранные банки отказались пролонгировать свои краткосрочные кредиты. Они отказались потому, что сомневались в способности южнокорейских фирм их возвратить: банкротство ― дефолт стояли в центре дискуссий. Но в модели МВФ, как и в большинстве моделей из учебников по макроэкономике, написанных два десятилетия назад, банкротство не содержится. Обсуждать кредитно-денежную политику и финансы без проблемы банкротства ― это все равно что ставить («Гамлет» Шекспира без Принца Датского. Сердцевиной анализа макроэкономики должен быть анализ влияния повышения процентных ставок на шансы дефолта и на то, какие реальные суммы могут себе вернуть кредиторы в случае дефолта. В Восточной Азии многие фирмы были сильно обременены долгами, и отношение долга к собственному капиталу было очень велико. Действительно, переобремененность кредитами, как многократно указывал даже МВФ, была одной из слабостей Кореи. Переобремененные заемными средствами компании чувствительны к повышениям процентных ставок, особенно до таких предельно высоких уровней, на которых настаивал МВФ. При очень высоких ставках они быстро становятся банкротами. Даже если компания не банкротится, ее собственный капитал (чистая сумма активов) скоро истощается, поскольку она вынуждена платить огромные суммы кредиторам.

Фонд признавал, что фундаментальной проблемой в Восточной Азии являются слабые финансовые институты и перегруженность фирм заемными средствами; тем не менее он настаивал на политике высоких процентных ставок, фактически усугублявшей эти проблемы. Последствия получились именно такие, как предсказывались: в результате высоких процентных ставок возросло число фирм, попавших в затруднительное положение, а значит, число банков, имеющих недействующие кредиты[35]. Это вело к дальнейшему ослаблению банков^{21}. Нарастающие трудности в корпоративном и финансовом -секторах усугубили спад, спровоцированный ограничительной экономической политикой через сокращение совокупного спроса. МВФ удалось организовать одновременное сокращение и совокупного спроса, и совокупного предложения.

В защиту своей политики МВФ заявлял, что он будет помогать восстанавливать рыночное доверие в странах, испытывающих трудности. Но эти страны совершенно очевидно находились в состоянии рецессии и не могли внушать доверия. Рассмотрим случай бизнесмена из Джакарты, вложившего почти все свое состояние в страны Восточной Азии. По мере того как региональная экономика падает ― а политика сжатия вступает в силу и усугубляет спад,- он вдруг осознает, что его портфель недостаточно дифференцирован и перемещает инвестиции на процветающую фондовую биржу США. Местные инвесторы, точно так же как и международные, не были заинтересованы в закачке денег в экономику, входящую в неуправляемый штопор. Высокие процентные ставки не могли более привлекать капитал в страну. Напротив, они усугубляли рецессию и фактически выталкивали капитал из страны.

МВФ вновь попытался защитить свою политику. Но его аргументация по-прежнему оставалась малоубедительной. Там утверждали, что, если процентные ставки не будут значительно увеличены, валютный курс обрушится, и это опустошит экономику, поскольку те, кто имеет долги, деноминированные в долларах, окажутся не в состоянии платить по ним. Было очевидно, что по вполне понятным причинам повышение процентных ставок не стабилизирует валюту; страны будут вынуждены нести потери и с той, и с другой стороны. Кроме того, МВФ никогда не удосуживался взглянуть пристальнее на то, что происходит внутри страны. В Таиланде, например, именно уже обанкротившиеся риелторские фирмы и те, кто давал им кредиты, были в наибольшей степени обременены задолженностью в иностранной валюте. Дальнейшие девальвации могли повредить иностранным кредиторам, но не могли сделать эти фирмы мертвее, чем они уже были. Фактически МВФ заставил малый бизнес и других, ни в чем не повинных участников бизнеса платить по долгам тех, кто был вовлечен в чрезмерные долларовые заимствования,- и потерпел крах.

Выступая в МВФ, я настаивал на изменении политики и указывал, что последует, если будет продолжаться нынешний курс. Мне лаконично ответили: если будет доказано, что я прав, Фонд изменит свою политику. Эта позиция сидения у моря в ожидании погоды меня шокировала. Все экономисты знают, что в экономике существуют длительные запаздывания проявления результатов политики. Любые благие плоды изменений курса станут ощутимыми не ранее, чем через шесть ― восемнадцать месяцев, а за это время она может понести громадный урон.

Этот ущерб был нанесен Восточной Азии. Поскольку многие фирмы были переобременены кредитами, они вынужденно обанкротились. В Индонезии, по оценке, 75 процентов всего бизнеса было разорено, в Таиланде 50 процентов кредитов являлись недействующими. К сожалению, гораздо легче разрушить фирмы, чем их создать. Снижение процентной ставки не спасает фирму, вынужденную объявить о банкротстве: чистая стоимость ее активов все равно исчезает. Ошибки МВФ обходятся дорого, а исправлять их трудно.

Наивное геополитическое мышление, наследство реальной политики в стиле Киссинджера, осложнило последствия этих ошибок. В 1997 г. Япония предоставила 100 млрд. долл., с тем чтобы помочь созданию Азиатского валютного фонда для финансирования необходимых стимулирующих действий. Но министерство финансов США сделало все возможное, чтобы задушить эту идею. МВФ присоединился к министерству. Причины такой позиции МВФ были ясны: являясь решительным защитником конкуренции на рынке, он не желал конкуренции в сфере своей деятельности, а Азиатский валютный фонд создавал бы такую конкуренцию. Мотивация министерства финансов США была схожей. Как единственный акционер МВФ, обладающий правом вето. Соединенные Штаты всегда могли сказать свое веское слово при формировании политики МВФ. Общеизвестно, что Япония имела серьезные разногласия по поводу мероприятий МВФ ― я часто встречался с высшими японскими официальными лицами, и они выражали явное неодобрение политике МВФ, причем их критика почти совпадала с моей^{22}. Япония и, возможно, Китай как главные доноры Азиатского валютного фонда получили бы преобладающие голоса и контроль над Фондом, что представляло собой реальный вызов американскому «лидерству».

Значение контроля ― в том числе контроля над СМИ ― было осознано с первых же дней кризиса. Когда вице-президент Всемирного банка по Восточной Азии Жан Мишель Северино в своей речи, вызвавшей широкую дискуссию, указал на то, что некоторые страны региона находятся перед лицом глубокой рецессии или даже депрессии, он получил резкий вербальный выговор от Саммерса. Было просто недопустимо использовать термины К(рецессия) или В(депрессия) даже тогда, когда стало уже очевидным, что ВВП Индонезии упадет, по всей вероятности, на 15-20 процентов: масштаб, который давал все основания для использования таких жестких терминов.

Но в конце концов Саммерс, Фишер, министерство финансов и МВФ уже не могли игнорировать депрессию. Япония вновь щедро предложила помощь в рамках «Инициативы Миядзава», названной так по имени японского министра финансов. На сей раз объем помощи был урезан до 30 млрд. долл., и предложение было принято. Но и в этом случае США выступили за то, чтобы истратить эти деньги не на стимулирование экономики через увеличение государственных расходов, а на корпоративное и финансовое реструктурирование ― фактически на выкуп плохих кредитов американских и других иностранных банков и прочих заимодавцев. Идея создания Азиатского валютного фонда была провалена, о чем до сих пор в Восточной Азии вспоминают с обидой. Многие официальные лица с негодованием говорили мне об этом инциденте. Через три года после кризиса страны Восточной Азии собрались наконец для того, чтобы, широко не афишируя, начать создание более скромного варианта Азиатского валютного фонда под безобидным названием «Инициатива Чиангмай» ― по имени города в Северном Таиланде, где эта инициатива стартовала.