Карина Добротворская. Болезнь

 

Болезнь для Бергмана – стена между человеком и остальным миром, склеп, одиночная камера. Больной живет среди людей, даже разговаривает с ними, но болезнь превращает его в отшельника. Болезнь – это проказа, больной носит свой невидимый колокольчик и ни на мгновение не забывает о нем. В старину прокаженные и чумные могли надеяться на предсмертное единение с собратьями по несчастью – они сбивались в заразные стаи, от которых шарахались здоровые люди («Седьмая печать»). Бергмановский больной – Грегор Замза, некто, ощущающий себя монстром.

Болезнь – мостик в другой мир; заболевший переступает границу инобытия, и эта граница отрезает его от остальных людей. Он может сопротивляться, тянуться к животному здоровью и к полной чувственного соблазна жизни. Так, угасающая героиня Ингрид Тулин в «Молчании» с жадной ревностью следит за властными телесными импульсами своей сестры, прекрасной, как молодое животное. Но обычно это сопротивление бессмысленно и обречено. Больной безжалостно и незаметно будет выкинут из веселого шумного хоровода, как Оскар Экдаль в «Фанни и Александре», и его отсутствия никто не заметит.

Болезнь – медленная смерть, растянутая до невыносимости, как умирание героини Харриет Андерссон в «Шепотах и криках». Медленный уход, медленное познание, привычная боль. В бергмановском мире категория болезни не равна категории боли. Боль – молниеносное страдание, шок, короткая вспышка знания или же нечто, заглушающее душевные мучения. Для здорового испытать боль означает приблизиться к больному, попробовать слиться с ним, разделить его муки. В телевизионной картине «Благословенные» странная черная метка на глазу у героини становится причиной ее прогрессирующего безумия. Чтобы доказать свою любовь, муж должен изуродовать себе глаз кислотой – пройти обряд посвящения, причастности к болезни, разрушить стену отчуждения, пролегающую между ними.

Болезнь – стигмат, знак избранности, инакости, метка Бога. Пятно на глазу делает героиню несчастнейшей (другой), но и благословенной (блаженной) одновременно. Через черную дыру глаза можно увидеть больше, чем открывается обыкновенному зрению, хотя знание и оборачивается безумием.

Болезнь – спутник старости, физической копилки всяческих немощей. Это бунтующая физиология – подруга уродства, унижения, разложения, вони. Больной обречен завидовать юности и красоте, силе и здоровью. Но это не значит, что в один прекрасный день болезнь не поразит прекрасное дитя. Возможно, грехи отцов падут на детей, как в ибсеновских «Привидениях». Болезнь может быть выбором, сделанным сознательно. Героиня Лив Ульман в «Персоне» выбирает молчание как стену, отделяющую от неподлинной реальности. Окружающие (другие) трактуют молчание известной актрисы как болезнь – и в одиночную камеру ее молчания входит сиделка, которой предстоит пережить мучительную идентификацию с другим. Болезнь – сомнение в Божьей справедливости, знак иррациональности бытия, повод для бунта. Почему она поражает одних и милует других? И что режиссер – демиург, врач, хирург, наделенный безграничной властью над созданным им миром, – может сделать с этим скопищем людей, обнажающих свои язвы?

 

1996

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

[1] Пазолини П. П. Поэтическое кино // «Строение фильма». М., 1984.

 

[2] Цит. по: Садуль Ж. Всеобщая история кино. Т. 4. М., 1982. С. 350.

 

[3] Ямпольский М. Страсти Жанны д’Арк. Искусство кино. 1987. № 10.

 

[4] Зонтаг С. Толща фильма. Искусство кино. 1991, № 8. С. 154.

 

[5] Там же.

 

[6] Пазолини П. П. Смерть как смысл жизни. Искусство кино. 1991. № 9. С. 163.

 

[7] Цит. по сб. Ингмар Бергман. М., 1969. С. 279.

 

[8] Hitchcock by Truffaut. N.Y. 1984. P. 246.

 

[9] Ibid.

 

[10] Ингмар Бергман. С. 51.

 

[11] Johnson V. T., Petrie G. The Films of Andrei Tarkovsky. Indiana: 1994. P. 28–29.

 

[12] Киноведческие записки. 1992. № 14. С. 54.

 

[13] Бергман И. Статьи, рецензии, сценарии, интервью. М.: Искусство, 1969. С. 22.

 

[14] Тут хочется процитировать Александра Блока: «Для Стриндберга не страшно многое, что страшно для других, и, может быть, больших, чем сам он, учителей». Кажется, пристрастие к Стриндбергу у Триера развивается именно по линии этого учительского бесстрашия.

 

[15] См. документальный фильм Яне Магнуссон «Вторжение к Бергману».

 

[16] Бергман решил не получать каннскую Пальму Пальм, а Триер не явился за Гран‑при («Рассекая волны»).

 

[17] Тут, впрочем, равнение не только и не столько на Бергмана, сколько на Фасбиндера.

 

[18] Скажем, стремление к обнажению кинематографической условности: и Бергман, и Триер часто раскрывают магию кино – в их фильмах мы то и дело видим бэкстейдж, интервью с исполнителями ролей, границы декораций и участников съемочной группы.

 

[19] Не родственник ли он Исаку Боргу из «Земляничной поляны»?