Воскресенье, 1 июня – вторник, 10 июня

 

После шести месяцев бесплодных поисков и раздумий в деле Харриет Вангер наметился сдвиг. За несколько дней первой недели июня Микаэль нашел три абсолютно новых кусочка головоломки. Два из них он обнаружил благодаря собственным усилиям, а с третьим ему помогли.

После отъезда Эрики Блумквист раскрыл альбом и несколько часов кряду исследовал фотографию за фотографией, пытаясь понять, что же тогда привлекло его внимание. Наконец он отложил альбом в сторону и продолжил работу над семейной хроникой.

 

В первых числах июня Микаэль поехал в Хедестад. Он сидел, размышляя о чем‑то постороннем, когда автобус свернул на Йернвегсгатан, и вдруг понял, что именно не давало ему покоя. Эта мысль поразила его как гром среди ясного неба. Блумквист настолько оторопел от неожиданности, что проехал до конечной остановки у вокзала и, не выходя из автобуса, отправился обратно в Хедебю, чтобы проверить, не ошибается ли он.

Ему нужно было снова взглянуть на самый первый снимок в альбоме.

Последняя фотография Харриет Вангер была сделана в тот роковой день на Йернвегсгатан, в Хедестаде – девушка смотрела на карнавальное шествие детского праздника.

Этот снимок оказался особенным, единственным в своем роде. Он один из почти ста восьмидесяти фотографий не фиксировал аварию на мосту и находился в альбоме только потому, что относился к тому же дню. Внимание Микаэля, как и, вероятно, многих, кто до него изучал эти страницы, было обращено на людей и детали снимков на мосту. Сами по себе изображения праздничной толпы в Хедестаде, сделанные за несколько часов до трагических событий, ничего угрожающего не содержали.

Хенрик Вангер наверняка разглядывал эту фотографию тысячи раз, сожалея, что больше никогда не увидит Харриет. Разве что, вполне вероятно, его раздражало, что снимок сделан с такого большого расстояния и что девушка оказалась на нем лишь одной из многих.

Однако Микаэль среагировал совсем на другое.

Снимок был сделан с другой стороны улицы, возможно, из окна второго этажа. Крупным планом были выхвачены кабина и часть кузова одного из грузовиков. В кузове стояли девушки в блестящих купальниках и гаремных шароварах и бросали в публику конфеты. Кто‑то из них, похоже, танцевал. Перед грузовиком публику развлекали три клоуна.

Харриет стояла в первом ряду публики, на тротуаре. Рядом с ней находились три одноклассницы, а вокруг толпилось не меньше сотни других жителей Хедестада.

Именно эта картинка запечатлелась у Микаэля в голове – и внезапно всплыла, когда автобус проезжал именно то место, которое он видел на снимке.

Публика вела себя как обычно в таких случаях. Зрители на теннисных и хоккейных матчах всегда следят взглядом за мячом или за шайбой. Люди с левого края тротуара смотрели на клоунов, которые находятся прямо перед ними. Взгляды тех, кто находятся поближе к грузовику, устремились к кузову с фривольно одетыми девушками. Дети показывали пальцами, взрослые смеялись… Все казались веселыми и беззаботными.

Все, кроме одного человека.

Харриет Вангер смотрит куда‑то в сторону. Ее одноклассницы и остальные вокруг нее были увлечены клоунами, но Харриет повернула лицо градусов на тридцать или тридцать пять направо. Ее взгляд, кажется, был устремлен к чему‑то или к кому‑то на другой стороне улицы. И это что‑то или этот кто‑то находился за нижним левым углом фотографии.

Микаэль извлек лупу и попробовал рассмотреть детали. Снимок был сделан со слишком большого расстояния, чтобы утверждать с уверенностью, однако, в отличие от остальных лиц, лицо Харриет не выражало радости. Ее губы были сжаты в узкую полоску, глаза широко раскрыты, руки бессильно опущены.

Вид у нее был испуганный. Или даже сердитый.

 

Микаэль вытащил фотографию из альбома, засунул ее в пластиковый конверт и на следующем автобусе снова отправился в Хедестад. На Йернвегсгатан он вышел и встал примерно на том месте, откуда, вероятно, был сделан снимок. В то время здесь заканчивался центр Хедестада. Тут находилось двухэтажное деревянное здание, где располагались видеомагазин и «Бутик модной мужской одежды Сундстрёма», основанный, согласно табличке у входа, в 1932 году. Микаэль зашел в бутик и сразу отметил, что он размещается на двух уровнях – винтовая лестница вела на второй этаж. На верхней площадке лестницы имелись два окна, выходившие на улицу. Здесь‑то и стоял фотограф в тот роковой день.

– Я могу вам чем‑нибудь помочь? – спросил немолодой продавец, когда Микаэль достал конверт с фотографией.

Покупателей в магазине практически не было.

– Мне, собственно, хотелось только посмотреть, откуда сделали этот снимок. Можно, я на секунду открою окно?

Микаэль получил разрешение и распахнул створку, держа перед собой фотографию. Отсюда он хорошо видел то место, где когда‑то стояла Харриет Вангер. Одно из двух запечатленных за ней деревянных зданий к этому времени исчезло, его место занял квадратный кирпичный дом. А в том деревянном здании, которое уцелело, в 1966 году торговали канцелярскими принадлежностями. Теперь же там разместились магазин продуктов здорового питания и солярий. Микаэль закрыл окно и извинился за доставленные хлопоты.

Оказавшись на улице, он встал на то самое место, где тогда стояла Харриет. Окно бутика и дверь солярия являлись удобными ориентирами. Микаэль повернул голову так же, как Харриет на фотографии. Получалось, что она смотрела на угол здания, где помещался «Бутик Сундстрёма». Самый обычный угол дома, за которым начинается поперечная улица.

«Что же ты там увидела, Харриет?» – мысленно задал он вопрос.

 

Микаэль спрятал фотографию в висевшую на плече сумку, дошел до привокзального парка, сел в открытом кафе и заказал кофе латте. Сейчас он почувствовал, что все произошедшее его потрясло. По‑английски это называется «new evidence»[73], что звучит несколько иначе, чем шведское выражение «новые вещественные доказательства». Он вдруг увидел нечто новое, на что никто из тех, кто проводил расследование и топтался на одном месте в течение тридцати семи лет, не обратил никакого внимания.

Проблема заключалась лишь в том, что Блумквист не был уверен в ценности своего открытия. И все же оно показалось ему важным.

Тот сентябрьский день, когда пропала Харриет, был особенным в нескольких отношениях. В Хедестаде отмечали праздник, и по улицам гуляли несколько тысяч человек, от молодежи до стариков. В Хедебю, на острове, собрались на ежегодную встречу родственники клана Вангеров. Уже эти два события нарушили привычный ритм жизни большинства жителей города. К тому же авария с автоцистерной на мосту затмила все остальные события.

Инспектор Морелль, Хенрик Вангер и все прочие, кто раздумывал над исчезновением Харриет, сосредоточили внимание на событиях на острове. Морелль, кстати, даже отметил в своих записях, что не может отделаться от ощущения: авария и исчезновение Харриет каким‑то образом связаны между собой. Но Микаэль почему‑то был уверен, что эти подозрения Морелля не оправданны.

Цепь событий начала тянуться не на острове, а в Хедестаде, за несколько часов до аварии. Харриет Вангер увидела на улице кого‑то или что‑то, о чем немедленно захотела поделиться с Хенриком Вангером, у которого, к сожалению, не нашлось на нее времени. Потом произошло несчастье на мосту. И тогда убийца нанес свой удар…

Микаэль сделал паузу. Впервые он сам сформулировал гипотезу, что Харриет убили. Поначалу он засомневался, но потом понял, что теперь разделяет убеждение Хенрика Вангера. Харриет мертва, и теперь ему нужно найти убийцу.

Блумквист вернулся к материалам расследования. Из досье в несколько тысяч страниц лишь мизерная часть была посвящена часам, проведенным Харриет в Хедестаде. Она была там вместе с тремя одноклассницами, каждую из которых следователи попросили поделиться наблюдениями. В тот день они встретились у привокзального парка в девять часов утра. Одной из девушек понадобилось купить джинсы, и остальные составили ей компанию. Они выпили кофе в ресторане универмага «ЭПА», а потом отправились на стадион, где бродили между павильонами парка тиволи и прудами. Там они встретились с другими одноклассниками, а после двенадцати двинулись обратно к центру города, чтобы посмотреть карнавальное шествие детского праздника. Незадолго до двух часов дня Харриет вдруг объявила, что ей надо поехать домой, и рассталась с компанией на автобусной остановке около Йернвегсгатан.

Никто из подруг ничего странного не заметил. Одна из них, Ингер Стенберг, была той самой девушкой, которая отмечала «безразличие» Харриет Вангер в последний год. По словам Ингер, весь тот день Харриет, как обычно, отмалчивалась и безропотно следовала за остальными.

Инспектор Морелль опросил всех, кто встречался с Харриет в тот роковой день, даже если они лишь поздоровались с нею на празднике. Когда она исчезла, ее фотографию напечатали в местной газете. Многие жители Хедестада связывались с полицией, сообщая, что вроде как видели ее в тот день, но никто из них не заметил ничего необычного.

 

Микаэль целый вечер размышлял, в каком направлении ему следовать дальше в своих изысканиях. На следующее утро он отправился к Хенрику. Старик как раз завтракал.

– Вы говорили, что семья Вангеров по‑прежнему имеет акции в «Хедестадс‑курирен».

– Так и есть.

– Мне нужно получить доступ к фотоархиву газеты за шестьдесят шестой год.

Хенрик Вангер поставил на стол стакан с молоком и вытер губы.

– Микаэль, ты что‑то нашел?

Блумквист посмотрел ему в глаза.

– Пока ничего конкретного. Но мне кажется, что мы могли заблуждаться относительно того, как все происходило.

Он показал фотографию и рассказал о своих выводах. Хенрик долго молчал.

– Если я прав, то надо обратить внимание на те события, которые произошли в тот день в Хедестаде, а не на то, что происходило на острове, – сказал Микаэль. – Не знаю, как можно воспроизвести их ход спустя столько лет, но во время праздника наверняка было сделано много снимков, которые никогда не публиковались. Именно они меня и интересуют.

Хенрик схватил телефон, висевший на стене кухни, и позвонил Мартину. Он объяснил ему, в чем дело, и спросил, кто теперь отвечает в газете за иллюстрации. Через десять минут Микаэль уже знал, к кому нужно обратиться.

 

Отдел иллюстраций «Хедестадс‑курирен» возглавляла Мадлен Блумберг, или попросту Майя, и на вид ей было лет шестьдесят. За многие годы работы в сфере, где фотосъемка по‑прежнему считалась исключительно мужским делом, Микаэль впервые повстречал на этой должности женщину.

Вообще‑то по субботам редакция не работала, но оказалось, что Майя Блумберг живет всего в пяти минутах ходьбы и уже поджидает Микаэля у входа. Эта женщина посвятила газете «Хедестадс‑курирен» бо́льшую часть своей жизни. Она начинала свою карьеру в 1964 году в должности корректора, потом стала ассистентом фотографа и не один год провела в темной комнате. Часто ее отправляли на съемки, когда не хватало штатных фотографов. Затем ее назначили редактором, а когда старый начальник ушел на пенсию, она возглавила весь отдел иллюстраций. Хотя его трудно было назвать крупным подразделением: несмотря на то, что десять лет назад к нему присоединили отдел рекламы, он и теперь состоял всего из шести человек, которые по очереди выполняли всю работу и были взаимозаменяемы.

Микаэль поинтересовался, по какому принципу организован фотоархив.

– Честно сказать, он находится в известном беспорядке. После того, как мы обзавелись компьютерами и цифровой фототехникой, архив хранится на CD‑дисках. У нас был практикант, который сканировал самые старые важные фотографии, но успел обработать лишь несколько процентов от всех снимков, занесенных в каталог. Старые фотографии рассортированы по датам в папках с негативами. Они хранятся либо в редакции, либо в хранилище на чердаке.

– Меня интересуют фотографии шествия с детского праздника шестьдесят шестого года, а также все снимки, сделанные в ту неделю.

Майя Блумберг внимательно посмотрела на Микаэля.

– Значит, нужна та неделя, когда пропала Харриет Вангер?

– Вам знакома эта история?

– Проработать всю жизнь в «Хедестадс‑курирен» и не знать о ней невозможно; ну а уж когда Мартин Вангер звонит мне рано утром в воскресенье, я, естественно, делаю соответствующие выводы… Я читала корректуру статей, которые были написаны об этом деле в шестидесятые годы. Но почему вы вернулись к этой истории? Появилось что‑то новое?

Майя Блумберг явно обладала чутьем газетчика. Микаэль улыбнулся и покачал головой, а затем изложил свою «легенду»:

– Нет. И я сомневаюсь, получим ли мы когда‑нибудь ответ на вопрос, что с нею произошло. Возможно, это секрет на весь свет, но я просто пишу биографию Хенрика Вангера. История об исчезнувшей Харриет – отдельная глава, но обойти эту тему просто невозможно. Я ищу снимки, которые иллюстрируют тот день, с Харриет и ее подругами.

Майя Блумберг, может, и усомнилась бы, но Микаэль говорил так убедительно, что у нее не нашлось повода ему не поверить.

Газетный фотограф в среднем снимает от двух до десяти пленок – ежедневно. А во время торжественных и особенно памятных мероприятий – и в два раза больше. Каждая пленка содержит тридцать шесть негативов. Легко подсчитать, что в газете часто скапливается до трехсот снимков ежедневно. При этом из них публикуются лишь единицы. В тех редакциях, где подобралась организованная команда, пленки разрезают, а негативы укладывают в специальные кармашки, по шесть штук. Одна пленка занимает примерно страницу папки для негативов, а в папку помещается около ста десяти пленок, итого за год набирается от двадцати до тридцати папок. С годами их скапливается великое множество. В большинстве случаев эти материалы не представляют никакой ценности, зато постепенно начинают заполнять все редакционные помещения. Тем не менее ни одного фотографа и ни один отдел иллюстраций невозможно переубедить в том, что фотографии являются историческими документами чрезвычайной важности. Так что никто ничего и никогда не выбрасывает.

Газета «Хедестадс‑курирен» начала выходить в 1922 году, а отдел иллюстраций открылся с 1937 года, так что чердачное хранилище газеты содержало около тысячи двухсот папок с негативами, рассортированных по датам. Снимки за сентябрь 1966 года помещались в четырех дешевых картонных папках.

– Как лучше сделать? – спросил Микаэль. – Мне бы сесть за стол с подсветкой и копировать то, что покажется интересным…

– Темной комнаты у нас больше нет. Теперь мы все сканируем. Вы умеете обращаться со сканером для негативов?

– Да, мне приходилось работать с фотографиями, и у меня есть сканер «Агфа» для негативов. И я знаю программу «Фотошоп».

– Значит, вы используете то же оборудование, что и мы.

Майя Блумберг провела для Микаэля экспресс‑экскурсию по их маленькой редакции, выделила ему место за столом с подсветкой и включила компьютер и сканер. А заодно показала место, где стоит кофейный автомат. Они договорились, что Микаэль будет работать самостоятельно, но обязательно позвонит Майе, когда соберется уходить, чтобы та пришла, заперла редакцию и включила сигнализацию. Затем она оставила Микаэля и пожелала ему «приятного времяпровождения».

 

Чтобы прошерстить папки, Микаэлю потребовалось несколько часов. В тот период, который его интересовал, в газете работали два фотографа. В тот самый день съемку проводил Курт Нюлунд, с которым Микаэль вообще‑то издавна был знаком. В 1966 году Курту Нюлунду было около двадцати лет. Позднее он переехал в Стокгольм и стал очень востребован как профессионал. Он работал и в качестве стороннего фотографа, и в статусе сотрудника фотоагентства «Прессенс бильд» в Мариеберге. В 1990‑е годы их пути неоднократно пересекались, когда «Миллениум» приобретал у «Прессенс бильд» фотоматериалы. Микаэль запомнил его как худого мужчину с зарождающейся лысиной. Курт Нюлунд, как и многие фоторепортеры, использовал мелкозернистую пленку для дневного света.

Блумквист вытащил архив с фотографиями юного Нюлунда и, поместив его на стол с подсветкой, начал при помощи лупы изучать негатив за негативом. Искусство читать негативы требует определенных навыков, коими Микаэль не обладал. Для того чтобы определить, содержится ли в снимках какая‑нибудь ценная информация, ему пришлось бы сканировать каждую фотографию, а потом рассматривать их все на экране компьютера. Это заняло бы массу времени. Поэтому он решил сначала приблизительно определить, какие снимки могут представлять интерес.

Микаэль начал отбирать все снимки, сделанные на месте аварии. Он отметил, что в папке Хенрика Вангера со ста восемьюдесятью фотографиями есть не все. Тот, кто делал Хенрику копии – возможно, это был сам Нюлунд, – отбраковал около тридцати снимков; видимо, посчитал их не пригодными для печати. Отключив редакционный компьютер, Микаэль подключил сканер к своему лэптопу. На сканирование оставшихся снимков у него ушло два часа.

Один снимок сразу привлек его внимание. Где‑то в промежутке между 15.10 и 15.15, в тот самый момент, когда исчезла Харриет, кто‑то открыл окно в ее комнате, а потом Хенрик Вангер тщетно пытался выяснить, кто это был. И вот на экране компьютера появилась фотография, снятая, вероятно, именно в тот миг, когда окно открывали. На ней были видны фигура и лицо, хотя и нечетко. Микаэль решил сначала загрузить в компьютер все фотографии, а уж потом проанализировать снимок.

А потом он разглядывал снимки с детского праздника. Курт Нюлунд отснял шесть пленок, в целом около двухсот кадров. На них были запечатлены дети с шариками, взрослые, уличная толпа вокруг торговцев хот‑догами, само шествие, местный артист на сцене и раздача каких‑то призов.

В конце концов Микаэль решил пересканировать все. Через шесть часов он собрал папку с девятью десятками фотографий. Да, придется ему еще раз посетить «Хедестадс‑курирен»…

Около девяти вечера он позвонил Майе Блумберг, поблагодарил ее и поехал обратно на остров.

 

Вернулся он в воскресенье, в девять утра. Когда Майя Блумберг впускала его, в редакции по‑прежнему никого не было. Микаэль совсем забыл, что сейчас Троица и что газета должна выйти только во вторник. Он снова занял тот же рабочий стол, что и накануне, и весь день посвятил сканированию. К шести часам вечера ему оставалось обработать около сорока снимков с детского праздника. Просмотрев негативы, Микаэль решил, что милые детские лица, выхваченные объективом крупным планом, или снимки выступавшего на сцене артиста никакого интереса для него не представляют. Зато он отсканировал сцены на улице и толпы людей.

 

Второй день Троицы Микаэль посвятил изучению новых фотоматериалов, что привело его к двум открытиям: первое его расстроило, а второе заставило сердце биться чаще.

Первым открытием стало лицо в окне Харриет Вангер. Снимок отличался расплывчатыми контурами, и, наверное, поэтому его изъяли из первоначальной коллекции. Фотограф стоял на холме возле церкви и снимал мост. На заднем плане виднелись здания. Микаэль обрезал фотографию так, что осталось только окно, которое его интересовало. Он экспериментировал с контрастностью и резкостью до тех пор, пока не выбрал самый качественный, на его взгляд, вариант.

В результате получился зернистый снимок с минимальным затемнением, изображавший четырехугольное окно, занавеску, часть руки и расплывчатое, в форме полумесяца, лицо внутри комнаты.

Микаэль пришел к выводу, что это была не Харриет Вангер, у которой были волосы цвета воронова крыла, а кто‑то светло‑русый.

Далее он мог различить более темные пятна – глаза, нос и рот, – но оказалось, что придать четкость чертам лица невозможно. Почему‑то Блумквист не сомневался, что на фотографии изображена женщина – светлое пятно от лица спускалось на уровень плеч, распущенные волосы тоже казались атрибутом женской прически. К тому же незнакомка была одета в светлую одежду.

Микаэль сравнил рост загадочной фигуры и высоту окна. Возможно, это была женщина ростом примерно 170 сантиметров.

Просмотрев другие фотографии с места аварии, он пришел к выводу: на фотографии изображена двадцатилетняя Сесилия Вангер.

 

Из окна бутика Сундстрёма на втором этаже Курт Нюлунд сделал всего восемнадцать снимков. Харриет Вангер была изображена на семнадцати из них.

Девушка и ее одноклассницы подошли к Йернвегсгатан как раз в тот момент, когда Курт Нюлунд начал снимать. Микаэль прикинул, что съемка продолжалась примерно пять минут. На первой фотографии Харриет с подругами шли по улице по направлению к фотокамере. На снимках со второго по седьмой девушки стояли, глядя на шествие. Затем они переместились по улице метров на шесть. На самой последней фотографии, возможно, снятой чуть позже, этой группы уже не было.

На серии изображений Микаэль обрезал портрет Харриет по пояс и обработал так, чтобы получить максимальную контрастность. Поместив снимки в отдельную папку, он загрузил программу «Графический конвертер» и запустил опцию слайд‑шоу. Получилось что‑то типа немого фильма, в котором каждый снимок‑кадр демонстрировался по две секунды.

Харриет появляется, снимок в профиль. Она останавливается и смотрит на улицу. Поворачивается лицом к улице. Открывает рот, чтобы что‑то сказать подруге. Смеется. Левой рукой дотрагивается до уха. Улыбается… Внезапно Харриет напрягается, лицо развернуто на двадцать градусов влево от фотоаппарата. У нее застывший взгляд, она перестает улыбаться, губы распрямляются в узкую черточку. Харриет смотрит куда‑то с тревогой. В ее лице читается… что? Печаль? Потрясение? Злость? Харриет опускает взгляд. И исчезает.

Микаэль раз за разом прокручивал свое слайд‑шоу.

Снимки со всей очевидностью подтверждали сформулированную им теорию. На Йернвегсгатан в Хедестаде что‑то случилось. Начала выстраиваться логическая цепочка.

Харриет видит что‑то – или кого‑то – на противоположной стороне улицы. Ее реакция – шок. Потом она отправляется к Хенрику Вангеру и хочет с ним побеседовать один на один, но безуспешно. После этого она бесследно исчезает.

Что‑то произошло в тот день. Но что именно, об этом снимки умалчивали.

 

В два часа ночи с понедельника на вторник Микаэль сварил кофе, сделал бутерброды и уселся на кухонный диван. Он был и расстроен, и возбужден. Вопреки собственным ожиданиям, ему удалось обнаружить новые факты. И хотя они придавали событиям новый поворот, однако ни на йоту не приближали его к разгадке тайны.

Блумквист размышлял: интересно, какую роль в этой драме сыграла Сесилия Вангер. Хенрик, невзирая на лица, тщательно анализировал, чем занимались в течение дня все замешанные в эту историю, в том числе и Сесилия. В 1966 году она жила в Уппсале, но за два дня до роковой субботы приехала в Хедестад и остановилась в гостевой комнате у Изабеллы Вангер. Она утверждала, что, возможно, рано утром и видела Харриет, но не общалась с ней. В субботу Сесилия поехала в Хедестад – по кое‑каким делам. Харриет она там не встречала и вернулась на остров около часа дня, приблизительно в то время, когда Курт Нюлунд фотографировал праздник на Йернвегсгатан. Затем, переодевшись, около двух часов дня помогала накрывать столы к обеду.

В качестве алиби это звучало не слишком убедительно. Время она каждый раз называла приблизительно, особенно когда речь шла об эпизоде ее возвращения на остров, однако Хенрик Вангер ни разу не нашел повода не поверить ей. Сесилия принадлежала к числу самых любимых родственников и родственниц Хенрика. Кроме того, она была любовницей Микаэля. Так что и он не мог до конца оставаться объективным. И почти не мог представить себе ее в роли убийцы.

Теперь же забракованный когда‑то снимок доказывал: Сесилия лгала. И, вопреки собственным утверждениям, заходила в комнату Харриет. Микаэль пытался понять, что это могло означать.

«Если ты солгала в этом, значит, ты могла солгать еще в чем‑то?»

Блумквист подытожил все факты, всё, что он знал о Сесилии. Она казалась глубоко замкнутой женщиной, которую тяготит собственное прошлое. Она жила одна, без сексуальных партнеров и друзей. С людьми соблюдала дистанцию, а когда однажды расслабилась, то кинулась на шею Микаэлю – чужаку, оказавшемуся тут случайно и ненадолго. Потом Сесилия заявила: она намерена порвать с ним, поскольку не может примириться с мыслью, что он столь же внезапно, как и появился, исчезнет из ее жизни. Микаэль полагал, что именно потому она и сделала шаг навстречу ему и выбрала его: раз он скоро уедет, и она не боится, что он изменит ее жизнь…

Микаэль вздохнул и бросил заниматься психоанализом.

 

Второе прозрение осенило его глубокой ночью. Ключ к разгадке – и он уже был в этом убежден – заключался в том, что увидела Харриет в Хедестаде на Йернвегсгатан. Но чтобы узнать, что же это было, ему пришлось бы изобрести машину времени, встать позади Харриет и взглянуть через ее плечо.

В это самое мгновение Микаэля осенило – он хлопнул себя по лбу и бросился обратно к лэптопу. Вывел на экран необрезанные снимки, зафиксировавшие марш на Йернвегсгатан, глянул на них и…

Наконец‑то!

Позади Харриет Вангер, примерно на метр вправо от нее, стояла молодая пара: он в полосатом свитере и она в светлой куртке. Женщина держала в руке фотоаппарат. Увеличив снимок, Микаэль решил, что это, похоже, «Кодак» со встроенной вспышкой – дешевый аппарат для отпускников, которые не умеют фотографировать.

Женщина держала аппарат на уровне подбородка. Потом она подняла его и сфотографировала клоунов именно в тот момент, когда Харриет изменилась в лице.

Микаэль сравнил ракурс с направлением взгляда последней. Женщина снимала именно то, на что смотрела Харриет.

Журналист вдруг почувствовал, как сильно у него стучит в висках. Он откинулся на спинку стула и вытащил из нагрудного кармана пачку сигарет. Кому‑то удалось заснять именно то, что он так стремится увидеть. Но как узнать, кто эта женщина? Как можно раздобыть сделанные ею снимки? Проявляли ли вообще эту пленку и сохранилась ли именно эта фотография?

Микаэль открыл папку со снимками Курта Нюлунда, запечатлевшими толпу на празднике. Весь следующий час он посвятил тому, что увеличивал каждую фотографию и вглядывался в каждый квадратный сантиметр. Только на самом последнем снимке Блумквист снова обнаружил ту пару. Курт Нюлунд сфотографировал клоуна с шариками в руке, который, смеясь, позировал перед камерой. Съемка велась на стоянке у входа на стадион, где проходил праздник. Было, скорее всего, начало третьего. А потом Нюлунд узнал об аварии на мосту и прекратил съемку праздника.

Женщину было почти не видно, зато профиль мужчины в полосатом свитере был виден отчетливо. Держа в руке ключи, он наклонился, чтобы открыть дверцу машины. Фокус наводился на клоуна на переднем плане, и изображение машины получилось слегка размытым. Номерной знак был частично скрыт, но начинался на «АС3» и что‑то там еще.

В 1960‑е годы номерные знаки начинались с буквы, обозначавшей лен, и Микаэль еще в детстве научился распознавать, откуда приехала машина. На «АС3» начинались номера Вестерботтена[74].

Потом Блумквист заметил и еще кое‑что. На заднем стекле имелась какая‑то наклейка. Он увеличил масштаб, но текст совершенно расплывался. Журналист вырезал наклейку и долго экспериментировал, меняя контрастность и резкость. Он все еще не мог прочитать текст, но пытался угадать за расплывчатыми линиями, что там могло быть написано. Многие буквы были обманчиво похожи. «О» легко путалось с «D», а «В» походило на «Е» и на некоторые другие. Повозившись с бумагой и ручкой и исключив ряд букв, Микаэль получил непонятный текст.

 

 

Он долго вглядывался в картинку, пока у него не заслезились глаза. И вдруг ясно увидел текст:

 

 

NORSJÖ SNICKERIFABRIK