Пятница, 16 мая – суббота, 31 мая

 

Микаэля Блумквиста выпустили из тюрьмы в пятницу, 16 мая, через два месяца после начала заключения. В тот же день, когда журналист оказался в этом учреждении, он подал прошение об условно‑досрочном освобождении, правда, без особой надежды на успех. Он так и не понял, чем заслужил такое великодушие со стороны законников. Но, возможно, сыграло роль, во‑первых, то, что он ни разу не воспользовался своим правом покидать тюрьму на выходные. А во‑вторых, то, что в тюрьме, рассчитанной на тридцать одно место, находились сорок два заключенных. В любом случае директор тюрьмы – сорокалетний польский эмигрант Петер Саровский, с которым Микаэль нашел общий язык, – обратился к властям с рекомендацией сократить ему срок.

Можно сказать, что дни в Руллокере не были ничем омрачены. Это заведение, как выражался Саровский, было предназначено для возмутителей спокойствия и любителей порулить в нетрезвом виде, а не для настоящих преступников. По распорядку и режиму она скорее напоминала турбазу. Из сорока одного заключенного половину составляли иммигранты во втором поколении. Микаэля они воспринимали как белую ворону, каковой он, собственно, и являлся. Блумквист был единственным среди всех заключенных, которого даже показывали по телевидению, однако серьезным преступником никто из собратьев по несчастью его не считал.

Не считал его таковым и директор тюрьмы. В первый же день Микаэля пригласили на беседу. Ему предложили помощь психотерапевта, образовательные курсы для взрослых или другие варианты обучения, а также помощь в профессиональной ориентации. Микаэль ответил, что не нуждается в социальной адаптации, что он закончил учебу несколько десятилетий назад и профессионально вполне востребован. Он попросил разрешения держать в камере лэптоп, чтобы продолжать работу над книгой, которую обязался написать. Его просьба не вызвала никаких возражений, и Саровский даже предоставил ему запирающийся шкаф, чтобы журналист мог оставлять компьютер в камере без присмотра, не опасаясь, что его украдут или выведут из строя. Хотя вряд ли кто‑нибудь из заключенных сделал бы что‑то подобное – они относились к Микаэлю скорее покровительственно.

Таким образом, Блумквист провел два относительно благополучных месяца, работая ежедневно примерно по шесть часов в день над семейной хроникой Вангеров. Но на несколько часов в день ему приходилось отвлекаться – на уборку и отдых. Вместе с двумя заключенными, один из которых оказался из шведского городка Шёвде, а второй был родом из Чили, Микаэлю полагалось каждый день убирать гимнастический зал тюрьмы. Время, отведенное на отдых, заполнялось просмотром телепередач, играми в карты или занятиями на тренажерах. Микаэль выяснил, что вполне прилично играет в покер, но каждый день проигрывает по несколько монеток в пятьдесят эре. Согласно тюремным правилам, игра на деньги разрешалась при общем банке до пяти крон.

О том, что его выпускают досрочно, Микаэль узнал буквально накануне, когда Саровский пригласил его к себе в кабинет и угостил рюмкой водки. Весь вечер Блумквист упаковывал вещи и записные книжки.

 

Вновь оказавшись на свободе, Микаэль поехал прямо в Хедебю. Не успел он подняться на крыльцо домика, как услышал мяуканье и обнаружил рыже‑коричневую кошку, которая терлась о его ноги, приветствуя его.

– Ладно, заходи, – сказал он. – Но имей в виду, я еще не успел купить молока.

Микаэль распаковал багаж. Почему‑то он не мог отделаться от ощущения, будто он побывал в отпуске. Даже показалось, что ему не хватает Саровского и друганов‑заключенных. Блумквист нисколько не жалел о том, что ему пришлось провести некоторое время в Руллокере. Известие об освобождении оказалось столь неожиданным, что он даже не успел никого предупредить.

В начале седьмого вечера Микаэль помчался в магазин, пока тот не закрылся, и закупил основные продукты. Вернувшись домой, он включил мобильный телефон и набрал Эрику, но от автоответчика узнал, что в данный момент абонент недоступен. Микаэль оставил сообщение – он предлагал созвониться на следующий день.

Потом он прогулялся до дома Хенрика Вангера, которого встретил на первом этаже. При виде Микаэля старик удивленно вздыбил брови.

– Ты сбежал? – первым делом спросил он.

– Все законно. Выпущен досрочно.

– Вот так сюрприз!

– Да, я тоже очень рад. Мне сообщили об этом только вчера вечером.

Они смотрели друг на друга несколько секунд, а потом Хенрик, удивив Микаэля, обнял его и заключил в дружеские объятия.

– Я как раз собирался поесть. Присоединяйся.

Анна подала запеканку со шкварками и брусникой. Они просидели в столовой и проговорили почти два часа. Микаэль отчитался, как далеко он продвинулся с семейной хроникой и где у него остались лакуны. О Харриет Вангер речи не заходило, зато они обстоятельно обсудили дела «Миллениума».

– У нас уже состоялись три заседания правления. Фрёкен Бергер и ваш партнер Кристер Мальм были столь любезны, что перенесли две встречи сюда, а на третьей, в Стокгольме, меня представлял Дирк. Будь я на несколько лет помоложе, все было бы хорошо, а сейчас, честно говоря, ездить в такую даль для меня тяжеловато. Но летом я все же попробую выбраться в Стокгольм.

– Думаю, они могут проводить заседания и здесь, – ответил Микаэль. – Ну, и как вы себя чувствуете в роли совладельца журнала?

Хенрик Вангер усмехнулся:

– Это оказалось самое приятное из моих занятий за много лет. Я проверил финансовые документы, и все выглядит вполне прилично. Мне даже не придется вкладывать столько денег, сколько я предполагал вначале, – разрыв между доходами и расходами сокращается.

– Мы с Эрикой разговаривали пару раз в неделю. Насколько я понимаю, положение с рекламой улучшается…

Хенрик кивнул:

– Да. И все же потребуется время. Для начала предприятия концерна «Вангер» закупили рекламные полосы. Но главное то, что уже вернулись обратно двое прежних рекламодателей – фирма мобильных телефонов и турбюро.

Он широко улыбнулся.

– Мы работаем также со старыми врагами Веннерстрёма, с каждым отдельно. И поверь мне, их список обширен.

– А от самого Веннерстрёма что‑нибудь слышно?

– Напрямую – нет. Но мы обвинили Веннерстрёма в том, что это он устроил бойкот «Миллениума». И теперь в глазах общественности он выглядит мелочным и мстительным типом. Говорят, журналист из «Дагенс нюхетер» задавал ему какие‑то вопросы, а тот огрызался.

– Вам это доставляет удовольствие?

– Удовольствие – немного не то слово. Надо было заняться этим много лет назад.

– Что же все‑таки произошло между вами и Веннерстрёмом?

– И не заикайся об этом. Ты узнаешь все ближе к Новому году.

 

В воздухе чувствовался опьяняющий запах весны. Когда Микаэль вышел от Хенрика около девяти часов, уже начинало темнеть. Немного посомневавшись, он постучался к Сесилии Вангер.

Блумквист и сам не знал, чего ожидать. Сесилия уставилась на него, не выказав особого энтузиазма, но впустила Микаэля в прихожую. Там они и остались стоять; обоим было как‑то не по себе. Она тоже спросила, не сбежал ли он, и Микаэль объяснил, как обстояло дело.

– Просто хотел поздороваться. Я не вовремя?

Сесилия старательно отводила глаза, и Микаэль сразу понял, что она не слишком рада встрече.

– Нет, что ты… заходи. Хочешь кофе?

– С удовольствием.

Он последовал за ней на кухню, а она повернулась спиной и стала наливать в кофеварку воду. Микаэль подошел к ней и положил руку ей на плечо. Она застыла.

– Сесилия, похоже, что тебе совсем не хочется угощать меня кофе.

– Я ждала тебя только через месяц, – сказала она. – Ты застал меня врасплох.

В ее голосе слышалось недовольство, и Микаэль развернул ее так, чтобы увидеть лицо. Они немного постояли молча. Женщина по‑прежнему отводила глаза в сторону.

– Сесилия, черт с ним, с кофе. Скажи, что случилось?

Она покачала головой, глубоко вдохнула и сказала:

– Микаэль, я хочу, чтобы ты ушел. Ничего не спрашивай. Просто уходи.

 

Блумквист отправился к себе домой. Но у калитки он остановился в нерешительности. Наконец, вместо того чтобы войти в дом, спустился к воде недалеко от моста и присел на камень. Закурил, пытаясь разобраться во всем, что случилось, и понять, почему отношение Сесилии Вангер к нему так резко изменилось.

Вдруг он услышал звук мотора. Под мостом, направляясь в пролив, проплыло большое белое судно. Когда оно поравнялось с Микаэлем, тот разглядел у штурвала Мартина Вангера. Тот внимательно следил, чтобы не наскочить на мель. Ничего себе – двенадцатиметровая крейсерская яхта…

Микаэль поднялся и пошел по дорожке вдоль берега. Он увидел, что возле причалов уже качается довольно много разных катеров и парусников. Среди них было несколько спортивных катеров конструкции «Петерссон», а возле одного причала покачивалась на волне яхта IF. Все остальные суда были побольше и подороже. Блумквист обратил внимание на круизную парусную яхту фирмы «Халлберг Рэсси». С приближением лета обнажились социальные различия в морской жизни обитателей Хедебю. Судя по всему, самая пафосная яхта в округе принадлежала Мартину Вангеру.

Микаэль дошел до дома Сесилии Вангер и поглядел на светящееся окно на втором этаже. Потом все‑таки вернулся домой, поставил кофе и зашел в свой кабинет.

Перед отъездом в тюрьму бо́льшую часть документов, связанных с Харриет, он отнес обратно к Хенрику. Ему не хотелось на время своего отсутствия оставлять архивы в пустом доме, и теперь полки пустовали. Из всех материалов у Блумквиста остались только пять блокнотов, исписанных Хенриком Вангером; он брал их с собой в тюрьму и к этому моменту уже почти выучил наизусть. А еще один фотоальбом, как выяснилось, лежал забытый на верхней полке.

Микаэль достал его и взял с собой на кухню. Налив себе кофе, сел и стал его перелистывать.

Он разглядывал фотографии, сделанные в день исчезновения Харриет. Начинался альбом с последнего снимка девушки, где она была запечатлена во время праздника в честь Дня детей в Хедестаде. За ним следовало более ста восьмидесяти качественных фотографий, зафиксировавших аварию на мосту. Микаэль уже многократно разглядывал этот альбом с лупой, снимок за снимком. Теперь же он просматривал его рассеянно, будучи в полной уверенности, что не обнаружит здесь уже ничего нового. Внезапно Блумквист почувствовал, что загадка Харриет Вангер его утомила, и с шумом захлопнул альбом.

В беспокойстве он подошел к кухонному окну и уставился в темноту. Потом снова взглянул на альбом. Микаэль не мог объяснить, что произошло, но ощущение, словно он только что увидел что‑то важное, не покидало его. Какая‑то смутная догадка промелькнула – и испарилась. На секунду ему даже показалось, что какое‑то невидимое существо легонько дунуло ему в ухо.

Журналист сел и снова раскрыл альбом. Он внимательно просматривал его, страницу за страницей, задерживаясь на каждом снимке моста. Взглянул на Хенрика Вангера, забрызганного мазутом и почти на сорок лет моложе нынешнего. Потом – на такого же Харальда Вангера, человека, который пока был знаком ему лишь по тени за занавеской. На снимках мелькали сломанные перила моста, дома, окна и машины. В толпе зрителей Микаэль сразу различил двадцатилетнюю Сесилию Вангер. Она была в светлом платье под темным жакетом. И ее можно было обнаружить еще как минимум на двадцати фотографиях.

Почему‑то Микаэль разнервничался. С годами он научился доверять своей интуиции и теперь чувствовал: в этом альбоме было что‑то настораживающее, но что именно, он не мог сказать.

 

Блумквист по‑прежнему сидел за кухонным столом и разглядывал фотографии. Около одиннадцати часов он вдруг услышал, как открывается входная дверь.

– Я могу войти? – спросила Сесилия Вангер.

Не дожидаясь ответа, она уселась напротив него, по другую сторону стола. У Микаэля возникло ощущение дежавю. Женщина была одета в широкое тонкое светлое платье и серо‑синий жакет – почти так же, как на фотографиях 1966 года.

– Я не знаю, что мне делать, – сказала она.

Микаэль поднял брови.

– Извини, но ты застал меня врасплох, когда появился сегодня вечером. Теперь я совсем потеряла покой и даже не могу спать. Я так несчастна…

– Но почему ты несчастна?

– Неужели ты не понимаешь?

Блумквист покачал головой.

– А ты не будешь смеяться?

– Обещаю.

– Соблазнив тебя зимой, я поддалась минутной слабости. Мне хотелось развлечься. И больше ничего. В тот первый вечер я воспринимала это как забавное происшествие и вовсе не собиралась завязывать с тобою серьезные отношения. Но все сложилось иначе. Те недели, когда ты был моим occasional lover, стали самыми счастливыми в моей жизни. Я хочу, чтобы ты это знал.

– Мне тоже было с тобой очень хорошо.

– Микаэль, я все время лгала – и тебе, и самой себе. Я никогда не отличалась сексуальной раскрепощенностью. За всю жизнь у меня было пять партнеров. Я начала в двадцать один год. Затем, когда мне было двадцать пять, я познакомились со своим будущим мужем, но он оказался подонком. А потом я несколько раз встречалась еще с тремя мужчинами, с перерывом в несколько лет. Но ты разбудил меня по‑настоящему, я постоянно хотела быть рядом с тобой. Ты не требовал от меня ничего, чего я не могла бы тебе дать…

– Сесилия, не надо…

– Пожалуйста, не перебивай меня. Иначе я не сумею все рассказать.

Микаэль решил помолчать.

– В тот день, когда ты отправился в тюрьму, я почувствовала себя несчастной. Ты вдруг исчез, словно тебя и не бывало никогда. В моей постели стало холодно и пусто, и я вновь превратилась в пятидесятишестилетнюю кошелку.

Она сделала короткую паузу и посмотрела Микаэлю в глаза.

– Зимой я влюбилась в тебя. Никак не думала, что так выйдет, но это факт, и от него никуда не денешься. И тут до меня вдруг дошло, что ты пробудешь здесь недолго и в один прекрасный день уедешь навсегда, а я останусь тут до конца своих дней. Мне стало так страшно и так больно, что я решила не подпускать тебя к себе, когда ты вернешься из тюрьмы.

– Прости меня.

– Ты не виноват.

Они немного посидели молча.

– Когда ты сегодня ушел, я разревелась. Как бы мне хотелось получить шанс и прожить свою жизнь заново! Но все‑таки в конце концов я решила…

– Что именно?

Она опустила глаза.

– Что прекратить с тобой встречаться только потому, что ты однажды отсюда уедешь, – полный идиотизм. Микаэль, мы можем начать все сначала? Ты сможешь забыть то, что сегодня произошло?

– Уже забыто, – сказал Микаэль. – Спасибо, что ты мне все объяснила.

Сесилия по‑прежнему не отрывала глаз от стола.

– Если тебе хорошо со мной, то я тебе признаюсь – мне тоже очень и очень хорошо с тобой.

Она снова взглянула на него, потом встала и направилась в спальню. Сбросила на пол жакет и на ходу стянула платье через голову.

 

Микаэль с Сесилией проснулись одновременно от того, что хлопнула дверь и кто‑то прошел на кухню. На пол рядом с плитой бросили сумку. Потом внезапно в дверях спальни возникла Эрика с улыбкой на лице, которая немедленно сменилась выражением ужаса.

– О! Прошу прощения!

Она отступила назад.

– Привет, Эрика, – сказал Микаэль.

– Привет… Простите. Тысяча извинений за то, что я к вам ворвалась. Мне следовало постучать.

– А нам следовало бы запереть входную дверь. Эрика, это Сесилия Вангер. Сесилия – это Эрика Бергер, главный редактор «Миллениума».

– Привет, – сказала Сесилия.

– Привет, – отозвалась Эрика.

Похоже, она не могла решить, следует ей подойти и вежливо пожать руку или просто уйти.

– Может, мне стоит пойти прогуляться…

– А может, ты лучше поставишь кофе?

Микаэль бросил взгляд на будильник на ночном столике: начало первого.

Эрика кивнула и закрыла дверь спальни. Микаэль с Сесилией посмотрели друг на друга. Женщина выглядела напуганной. Они занимались любовью и болтали до четырех часов утра, а потом Сесилия сказала, что останется у него до завтра и ей наплевать, если кто‑то узнает об их с Микаэлем интимных отношениях. Она спала, повернувшись к нему спиной, но все время чувствуя его руки у себя на груди.

– Не переживай, пожалуйста, – сказал Микаэль. – Эрика – замужняя дама, а не моя подружка. Мы иногда встречаемся, но ее совершенно не волнуют мои отношения с кем‑то другим. Наверное, она просто смутилась от неожиданности.

Когда они чуть позже вышли на кухню, Эрика уже поставила на стол кофе, сок, апельсиновый джем, сыр и тосты. На кухне витали вкусные запахи. Сесилия сразу направилась к Эрике и протянула руку:

– Мы толком так и не поздоровались. Привет!

– Дорогая Сесилия, извини, что я нарушила ваше уединение и ворвалась сюда, как бешеный слон, – произнесла глубоко несчастная Эрика.

– Ради бога, забудь об этом. И давайте пить кофе.

– Привет, – сказал Микаэль и обнял Эрику, перед тем как сесть. – Как ты тут оказалась?

– Разумеется, приехала сегодня утром на машине. Около двух ночи я получила твое сообщение и пыталась позвонить.

– Я отключил телефон, – объяснил Микаэль и улыбнулся Сесилии.

 

После завтрака Эрика оставила Микаэля с Сесилией вдвоем, заявив, что должна повидать Хенрика Вангера. Сесилия убирала со стола, повернувшись к Микаэлю спиной. Он подошел и обнял ее.

– Что теперь будет? – спросила Сесилия.

– Ничего. Ведь Эрика – мой лучший друг. Мы с ней периодически встречаемся уже двадцать лет и, надеюсь, будем вместе еще двадцать. Но мы никогда не считали себя парой и никогда не препятствовали романам друг друга.

– А разве у нас с тобой роман?

– Не знаю, как это называется, но нам очень хорошо вместе.

– А где она будет сегодня ночевать?

– Мы ее где‑нибудь устроим. У Хенрика, например, есть комнаты для гостей. Не волнуйся, в моей постели она спать не будет.

Сесилия ненадолго задумалась.

– Не знаю, как я справлюсь с этим. Может, вы с ней считаете иначе, но я не знаю… я никогда…

Она покачала головой.

– Я пойду к себе домой. Мне надо немного подумать.

– Сесилия, я ведь уже рассказывал тебе о наших с Эрикой отношениях, когда ты спрашивала об этом. Так что ее присутствие в моей жизни не могло оказаться для тебя сюрпризом.

– Это правда. Но пока она пребывала на приемлемой дистанции, в Стокгольме, я могла о ней не думать.

Сесилия надела жакет.

– Забавная ситуация, – усмехнулась она. – Приходи ко мне вечером ужинать, и Эрику бери с собой. Думаю, мы с нею поладим.

 

Эрика уже самостоятельно решила, где будет ночевать. Приезжая в Хедебю для встреч с Хенриком Вангером, она ночевала в одной из его гостевых комнат; теперь Эрика напрямую спросила старика, не сможет ли он вновь ее приютить. Не скрывая своей радости, тот заверил, что он всегда ей несказанно рад.

Решив все организационные вопросы, Микаэль и Эрика прогулялись через мост и уселись на террасе «Кафе Сусанны», хотя до закрытия оставалось совсем немного времени.

– Я так расстроилась, – сказала Эрика. – Я ехала сюда, чтобы поздравить тебя с возвращением на свободу, а обнаружила в постели с местной femme fatale[70]…

– Прости.

– Как долго вы с мисс Большие Сиськи… – Эрика сделала характерный жест пальцами.

– Примерно с тех пор, как Хенрик стал нашим партнером.

– Ага…

– Что «ага»?

– Просто любопытно.

– Сесилия – хорошая женщина. Она мне нравится.

– Я вовсе не собираюсь тебя упрекать. Просто обидно, что мне придется поголодать… Скажи‑ка, а как ты провел время в тюрьме?

– Почти как в рабочем отпуске. А как дела в журнале?

– Уже лучше. И хотя мы по‑прежнему с трудом сводим концы с концами, но впервые за этот год объемы рекламы стали увеличиваться. До прошлогоднего уровня еще далековато, но мы, во всяком случае, снова обретаем силу. Это благодаря Хенрику. Самое удивительное, что растет число подписчиков.

– Оно всегда немного колеблется.

– В пределах нескольких сотен. Но за последние три месяца их стало больше на три тысячи. Причем рост довольно стабильный, примерно по двести пятьдесят в неделю. Сначала я думала, что это случайность, но новые подписчики по‑прежнему появляются. Такого заметного увеличения тиража у нас еще не было. А это поважнее, чем доходы от рекламы. Да и наши прежние читатели, похоже, упорно продлевают подписку.

– Интересно, как это можно объяснить? – озадаченно спросил Микаэль.

– Не знаю. И никто из нас не понимает. Не было никакой рекламной кампании. Кристер целую неделю посвятил выборочному анкетированию и выяснил следующее: во‑первых, это совершенно новые подписчики. Во‑вторых, семьдесят процентов – женщины, хотя обычно семьдесят процентов подписчиков – мужчины. В‑третьих, они почти все – жители пригородов, квалифицированные специалисты со средними доходами: учителя, руководящий персонал начального уровня и госслужащие.

– Что это – бунт среднего класса против крупного капитала?

– Не могу сказать. Но если так будет продолжаться и дальше, состав подписчиков до неузнаваемости изменится. Две недели назад на редакционном совещании мы решили понемногу добавлять в журнал новые материалы. Я хочу публиковать побольше статей о регулировании трудовых отношений, о Центральном объединении профсоюзов служащих и тому подобном. И побольше аналитических статей – например, о женских проблемах.

– Только менять профиль нужно осторожно, без фанатизма, – посоветовал Микаэль. – Если у нас появляются новые подписчики, значит, их устраивает журнал в его нынешнем виде.

 

Сесилия Вангер пригласила на ужин также Хенрика Вангера – возможно, затем, чтобы его присутствие удержало беседу подальше от неудобных тем. Она приготовила жаркое из дичи и подала к нему красное вино. Эрика с Хенриком в основном обсуждали развитие «Миллениума» и приток новых подписчиков, но постепенно разговор перешел и на другие темы. Неожиданно Эрика обратилась к Микаэлю с вопросом, как продвигается его работа.

– Я рассчитываю закончить черновой вариант хроники вашей семьи примерно через месяц и представить его на суд Хенрика.

– Хроника в духе семейства Аддамс[71], – усмехнулась Сесилия.

– Но вообще‑то я пишу документальную хронику, – уточнил Микаэль.

Сесилия взглянула на старика.

– Микаэль, в действительности семейная хроника Хенрика не слишком‑то интересует. Он хочет, чтобы ты разгадал тайну исчезновения Харриет.

Микаэль замолчал. С самого начала он говорил с Сесилией о Харриет совершенно открыто. Та уже догадалась, какое ему конкретно поручили задание, хотя он в этом не признавался. Но и Хенрику Блумквист никогда не рассказывал о том, что обсуждает данную тему с Сесилией. Густые брови старика немного сдвинулись. Эрика молчала.

– Послушай, – сказала Сесилия Хенрику. – Я ведь не совсем тупая. Не знаю точно, какой у вас с Микаэлем договор, но в Хедебю он находится из‑за Харриет.

Хенрик кивнул и покосился на Микаэля:

– Я же говорил тебе, что голова у нее работает как надо.

Потом он обратился к Эрике:

– Ну, уж вам‑то Микаэль объяснил, чем он занимается в Хедебю?

Та кивнула.

– И вы наверняка считаете, что это совершенно бессмысленное занятие. Можете даже не отвечать. Да, это глупое и бессмысленное занятие. Но мне все равно – я не могу отступиться.

– Я не слишком‑то вникаю в эти дела, – дипломатично сказала Эрика.

– Разумеется, вникаете. – Хенрик взглянул на Микаэля. – Прошло уже почти полгода. Расскажи, тебе удалось найти что‑нибудь, чего мы еще не проверили?

Микаэль старался не встречаться взглядом с Хенриком. Он не мог забыть то особое чувство, которое возникло у него накануне, когда он рассматривал альбом. Это чувство преследовало его весь день, но потом он так и не нашел время, чтобы снова вернуться к фотографиям. Конечно, наверняка он что‑то нафантазировал, но вполне вероятно, что он набрел на какую‑то подсказку. Возможно, приблизился к разгадке…

Наконец Микаэль поднял глаза на Хенрика Вангера и покачал головой:

– Я не продвинулся ни на шаг.

Старик устремил на него пристальный взгляд и ничего не ответил. А затем кивнул:

– Не знаю, как вы, молодые, но лично мне уже пора. Спасибо за ужин, Сесилия. Спокойной ночи, Эрика. И зайди‑ка ко мне утром перед отъездом.

Когда Хенрик Вангер закрыл за собой входную дверь, в комнате воцарилось молчание. Первой заговорила Сесилия:

– Микаэль, что все это значит?

– Это значит, что Хенрик Вангер, как сейсмограф, реагирует на самые мелкие колебания других людей. Вчера вечером, когда ты пришла, я рассматривал фотоальбом.

– Ну и что?

– Я что‑то заметил. Я и сам не знаю, что именно, и не могу толком объяснить. Но это что‑то меня очень занимает.

– Но о чем ты все‑таки думал?

– Даже не знаю. А потом, когда ты пришла, у меня появились более приятные темы для размышления…

Сесилия покраснела. Затем, стараясь не встретиться взглядом с Эрикой, поспешила на кухню, чтобы поставить кофе.

 

Стоял теплый солнечный майский день. Пышным цветом распустилась зелень, и Микаэль поймал себя на том, что напевает «Близится время цветенья».

Эрика провела ночь в гостевой комнате Хенрика Вангера. После ужина Микаэль спросил Сесилию, нужна ли ей компания, но та ответила, что будет готовиться к обсуждению оценок, к тому же она устала и хочет спать. Эрика поцеловала Микаэля в щеку и ранним утром понедельника покинула Хедебю.

В середине марта, когда Микаэль отправился в тюрьму, повсюду еще лежал мощный покров снега. А теперь уже зазеленели березы, и вокруг его домика раскинулся пышный сочный газон.

Впервые у Микаэля появилась возможность осмотреть Хедебю целиком. Около восьми утра он отправился в усадьбу, чтобы одолжить у Анны термос. Заодно журналист перекинулся несколькими словами с Хенриком, который только что встал, и позаимствовал у него карту острова. Особенно его интересовал домик Готфрида, который несколько раз упоминался в полицейских протоколах, поскольку Харриет бывала там много раз. Хенрик объяснил, что домик принадлежит Мартину Вангеру, но все эти годы в основном пустует, и лишь несколько раз им пользовался кто‑то из родственников.

Мартина Микаэль поймал как раз тогда, когда тот направлялся на работу в Хедестад. Он изложил свою проблему и попросил разрешения взять ключи. Мартин посмотрел на него и весело улыбнулся:

– Сдается мне, семейная хроника дошла до главы о Харриет…

– Мне просто хотелось бы осмотреться.

Мартин попросил его подождать и тотчас вернулся с ключами.

– Значит, я могу туда заглянуть?

– Что до меня, можете хоть поселиться там, если захотите. В общем‑то, этот домик даже приятнее, чем там, где вы сейчас обитаете. Единственный минус – он располагается на другом конце острова.

Микаэль сварил кофе и сделал несколько бутербродов. Затем взял бутылку воды, засунул еду в рюкзак, перекинул его через плечо и направился вдоль бухты, по узкой и наполовину заросшей дорожке, огибавшей остров Хедебю с северной стороны. Домик Готфрида располагался на мысе, примерно в двух километрах от селения, и Микаэль не спеша преодолел это расстояние всего за полчаса.

Мартин Вангер оказался прав. Когда Блумквист обогнул мыс, ему открылся утопавший в зелени участок земли возле самой воды. Вид отсюда открывался очень живописный: устье реки Хедеэльвен и гостевая гавань слева, промышленная гавань справа.

Странно, однако, что в домике Готфрида так никто и не поселился. Собственно говоря, это строение представляло собой сложенную из пропитанных темной морилкой бревен избу в деревенском стиле, с черепичной крышей, зелеными оконными рамами и маленькой террасой перед входом, открытой солнечным лучам. Но за домом явно давно не ухаживали; краска на дверных и оконных косяках облупилась, а на месте аккуратного газона выросли метровые кусты. Чтобы расчистить участок, потребовалось бы денек хорошенько поработать косой и кусторезом.

Микаэль отпер дверь и развинтил изнутри оконные ставни. Похоже, домик был перестроен из старого сарая площадью около тридцати пяти квадратных метров. Изнутри он был обшит досками и состоял из одной просторной комнаты с широкими, выходящими на воду окнами по обе стороны от входной двери. В глубине имелась лестница, ведущая к открытой спальне под самой крышей, растянувшейся на половину дома. Под лестницей располагалась небольшая ниша с газовой плитой, раковиной и душевой кабиной. Дом был меблирован очень просто – вдоль длинной стены слева от двери находились прикрученная к стене скамья, потертый письменный стол и металлический стеллаж с полками из тикового дерева. Чуть подальше у той же стены высились три платяных шкафа. Справа от двери располагался круглый обеденный стол с пятью стульями, а посреди короткой стены – камин.

Электричества в доме не провели, зато имелось несколько керосиновых ламп. На окне стоял старенький транзистор фирмы «Грюндиг» со сломанной антенной. Микаэль включил его, но батарейки вышли из строя.

Поднявшись по узкой лестнице, Блумквист осмотрелся в спальне: здесь находилась двуспальная кровать, матрас без простыней, ночной столик и комод.

 

Некоторое время журналист уделил обследованию дома. В комоде лежало несколько полотенец и маек с легким запахом плесени. В шкафах обнаружилась старая рабочая одежда, комбинезон, пара резиновых сапог, стоптанные спортивные тапочки и керосиновый обогреватель. Ящики письменного стола содержали бумагу, карандаши, чистый блокнот для рисования, колоду карт и несколько закладок для книг. В кухонном шкафу Микаэль увидел посуду, кофейные чашки, стаканы, свечи, а также несколько пачек соли, пакетики с чаем и тому подобное. В одном из ящиков кухонного стола лежали столовые приборы.

На стеллаже над письменным столом обнаружились некоторые следы интеллектуальной деятельности. Микаэлю пришлось вгромоздить на стол кухонный стул и залезть на него, чтобы обследовать стеллаж. На нижней полке лежали старые номера разных журналов конца 1950‑х и начала 1960‑х годов – «Смотреть», «Рекордмагасинет», «Времяпрепровождение», «Лектюр». Здесь были номера журнала «Иллюстрации» за 1965‑й и 1966 год, а также сборники комиксов «Роман моей жизни», «91‑й», «Фантом» и «Романс». Микаэль открыл номер журнала «Лектюр» за 1964 год и решил, что изображенная там красотка выглядит вполне невинно.

На полках покоилось около пятидесяти книг. Примерно половину составляли детективы в формате покетбука из «Манхэттенской серии» издательства «Валльстрём»: Микки Спиллейн с названиями типа «Месть – мое личное дело» и классическими обложками Бертиля Хегланда. Он нашел также с полдюжины книжек из серии «Китти», несколько книг Энид Блайтон[72] и детектив Сивара Альрюда «Загадка метро». Микаэль улыбнулся старым знакомым. Три книги Астрид Линдгрен: «Мы все из Бюллербю», «Калле Блумквист и Расмус» и «Пеппи Длинныйчулок». На верхней полке стояли книжка о коротковолновом радио, две книги по астрономии, справочник о птицах, книга под названием «Империя зла» о Советском Союзе, книга о Зимней войне, катехизис Мартина Лютера, Псалтирь и Библия.

Микаэль открыл Библию и прочел на внутренней стороне обложки: «Харриет Вангер, 12/5 1963». Конфирмационная Библия Харриет. Он помрачнел и поставил книгу на место.

 

Прямо за домом находился дровяной сарай, в котором хранился разный инвентарь: коса, грабли, молоток, коробка с кучей разных гвоздей, рубанки, пила и много чего еще. Туалет располагался в лесу, метрах в двадцати к востоку. Микаэль немного побродил и вернулся в дом. Затем вытащил на террасу стул, уселся, налил из термоса кофе, закурил сигарету и начал сквозь зеленую пелену побегов разглядывать бухту Хедестада.

Домик Готфрида оказался значительно более непритязательным, чем он предполагал. Значит, сюда перебрался отец Харриет и Мартина, когда в конце 1950‑х годов его брак с Изабеллой дал трещину… Здесь он поселился и начал спиваться. А потом утонул где‑то внизу, возле пристани. Экспертиза обнаружила большое количество алкоголя в его крови. В летнее время в домике, вероятно, жилось неплохо, но когда температура ползла вниз и приближалась к нулевой отметке, наверняка становилось промозгло и противно. Хенрик утверждал, что Готфрид продолжал работать в концерне – с перерывами на периодические запои – вплоть до 1964 года. То, что он, проживая в этом домике более или менее постоянно, все‑таки умудрялся появляться на работе свежевыбритым и вымывшимся, в пиджаке и при галстуке, все‑таки свидетельствовало: несмотря ни на что, он не утратил самодисциплины.

В этом месте Харриет Вангер бывала так часто, что его осматривали среди первых. Хенрик рассказывал, что в последний год Харриет часто приходила сюда на выходные или во время каникул, чтобы ее никто не беспокоил. В последнее лето она прожила здесь три месяца, хоть и появлялась в селении каждый день. Здесь у нее в течение шести недель гостила подруга – Анита Вангер, сестра Сесилии.

Чем же она занималась тут в одиночестве? Сборники комиксов «Роман моей жизни» и романы из серии «Китти» говорили сами за себя. Возможно, блокнот для рисования принадлежал именно ей. Тут же находилась и ее Библия.

Может, ей хотелось держаться поближе к месту смерти отца и таким образом быстрее избыть свое горе? Неужели все объясняется так незамысловато? Или дело было в ее новообретенной набожности? Обстановка здесь весьма аскетична; может, ей казалось, что она живет в монастыре?

 

Микаэлю хотелось пройтись вдоль берега в юго‑восточном направлении, но там было много расщелин и кустов можжевельника, и местность оказалась практически непроходимой. Он вернулся обратно к домику и прошел немного в сторону Хедебю. Если верить карте, через лес вела тропинка к тому сооружению, которое называлось Фортом, и спустя двадцать минут Блумквист ее все‑таки отыскал.

Форт оказался остатками береговых оборонительных сооружений времен Второй мировой войны – здесь были бетонные бункеры с траншеями, разбросанные рядом с командным пунктом и сплошь заросшие густым лесом.

Микаэль по тропинке прошел к поляне возле моря, к лодочному сараю. Возле него обнаружились останки катера «Петерссон». Вернувшись обратно к Форту, Микаэль двинулся по дорожке, которая привела его к изгороди, – он подошел к хозяйству Эстергорд с задней стороны.

Потом тропа, петляя через лес, провела его вдоль поля, принадлежавшего тому же хозяйству. Она оказалась труднопроходимой и кое‑где пролегала по таким топким местам, что ему приходилось сходить с нее и пробираться как придется. В конце концов он дополз до торфяного болота с сараем. Похоже, тропинка тут заканчивалась, хотя Микаэль находился всего в ста метрах от дороги на Эстергорд.

По другую сторону дороги возвышалась гора Сёдербергет. Блумквист поднялся по крутому склону, а остаток пути ему даже пришлось карабкаться. Гору венчала почти отвесная скала, обращенная к воде. Оттуда Микаэль по хребту направился обратно в Хедебю. Над селением он остановился и полюбовался видом на старую рыбацкую гавань, церковь и собственный домик, потом уселся на скале и выпил остатки теплого кофе.

Микаэль не знал, что он забыл в Хедебю, но этот вид ему определенно нравился.

 

Сесилия Вангер соблюдала дистанцию, и Микаэлю не хотелось ей навязываться, но через неделю он все‑таки пошел и постучался к ней. Она впустила его и поставила кофе.

– Ты, вероятно, считаешь меня забавной пятидесятишестилетней учительницей, которая ведет себя как девчонка.

– Сесилия, ты взрослый человек и имеешь право поступать как хочешь.

– Знаю. Поэтому и решила прекратить с тобой встречаться. Мне не выдержать того, что…

– Ты не обязана мне ничего объяснять. Я надеюсь, что мы по‑прежнему друзья.

– Мне очень хочется, чтобы мы оставались друзьями. Но отношений с тобой я не выдержу. С подобными связями у меня всегда получалось плохо. Думаю, мне надо немного побыть одной.

 

Глава 16