Новый пассажир старого парохода

 

В океане стоял полный штиль. Солнышкин лежал на шлюппалубе, в спасательной шлюпке, и слушал, как весело постукивает машина. Он по запаху чувствовал, какие сейчас прозрачные волны, какие на небе лёгкие облака, но окончательно просыпаться ему не хотелось. Сбоку, накрыв беретом лицо, спал Перчиков.

Вдруг Солнышкин шевельнул ногой, засмеялся и сказал:

– Перчиков, не дурачься!

Ему никто не ответил. В лицо подул ветерок, мягко пригладил волосы, и Солнышкин хотел ещё вздремнуть, но дёрнулся от хохота и поджал ноги.

– Перчиков, не трогай пятки!

Но больше того! Кто‑то взвизгнул и лизнул Солнышкина в лицо. Солнышкин сердито подскочил, открыл глаза.

Вокруг зеленел океан, всходило солнце. Перчиков бодро посапывал своим остреньким носиком, а Солнышкина облизывал большой, добрый пёс, который недавно чуть не превратился в жаркое.

Солнышкин едва не вскрикнул от восторга. Пёс жив, пёс рядом и вместе с ним плывёт в Антарктиду! И он толкнул Перчикова в бок.

Перчиков приоткрыл глаз, чихнул и спросил:

– Ты где его прятал? В каюте?

– Да ты что! – воскликнул Солнышкин. – Он же сам прибежал!

– И не показывался до отхода? – удивился Перчиков.

– Конечно!

– Так теперь тебя ни один капитан не выбросит, – сказал радист псу. – Знаешь морской закон? – И пёс так кивнул головой, что Перчиков попятился. – Ого! Но ты его всё‑таки показал бы доктору. Для порядка, – сказал он Солнышкину и спрыгнул вниз.

Солнышкин отправился в лазарет. Впереди него, завернув колечком хвост, побежал пёс. Солнышкин приоткрыл дверь лазарета, пропустил собаку вперёд.

По трапу спускался Пионерчиков.

– Доброе утро! – кивнул он Солнышкину.

После вчерашних событий он придумывал новые слова о настоящем товариществе, которое даже из очень плохого человека может сделать очень хорошего. И кажется, к нему эти слова приходили.

– Доброе утро, – ответил Солнышкин и прикрыл за собой дверь.

Пионерчиков сделал несколько шагов по коридору, повторяя слова, и вдруг вздрогнул и замер от негодования: в лазарете у Челкашкина раздался громкий собачий лай. Пионерчиков обернулся и отлетел в сторону: прямо навстречу ему из лазарета выскочил большой, лохматый барбос. Вошёл Солнышкин, а выскочил барбос! Юный штурман побелел и, перескакивая через ступеньки трапа, помчался к Морякову.

– Не верили? – крикнул он, распахивая дверь.

– Что случилось? – спросил Моряков, у которого в руке жужжала электробритва. – Что случилось, Пионерчиков?

– А то, – крикнул Пионерчиков, – что вашего Солнышкина превратили в обыкновенного барбоса!

– Как? Кто? Зачем? – вскинул брови Моряков.

– Для эксперимента! – крикнул Пионерчиков. – Ваш Челкашкин.

Положив бритву, Моряков вышел из каюты. Внизу действительно раздавался воинственный лай. Капитан перешагнул через несколько трапов. Каюта Солнышкина была открыта, возле двери стояли ботинки, а около них сидел большой, красивый пес.

– Солнышкин, Солнышкин, – ласково сказал Пионерчиков.

Пёс заворчал и приподнялся.

– Только, пожалуйста, не сердитесь, – в некотором смущении произнёс Моряков, с любопытством вглядываясь в барбоса.

– Что, хороший? – послышалось рядом, и из каюты выбежал весёлый, улыбающийся Солнышкин.

Пионерчиков тихо прислонился к переборке. Моряков, качая головой, сморщился от смеха. Он взялся за сердце и смотрел то на Солнышкина, то на барбоса. А Солнышкин выкладывал капитану весёлую, почти сказочную историю.

Наконец, переведя дыхание, Моряков сказал:

– Ах, Пионерчиков, вам хочется отправить меня в лазарет?

Капитан погрозил Солнышкину пальцем и пошёл в каюту, где на столе нетерпеливо жужжала электробритва.

 

МЕЧТЫ СТАРОГО РОБИНЗОНА

 

В самую жгучую жару Солнышкин заступил на вахту.

«Даёшь!» так накалился, что из‑под него валил пар, как из‑под утюга. Но океан был прекрасен. Широкие волны слегка приподнимали судно, и Солнышкин замирал от радости полёта. Штурвал он уже держал получше любого Петькина. Всё было в порядке, и маленький бронзовый компас – тот самый компас, который подарил ему когда‑то Робинзон, – на его руке тоже показывал: норд, норд! Всё правильно. Полный порядок. Рядом с Солнышкиным сидел пёс. Иногда он бросался к окну и, поставив лапы на подоконник, дружелюбно лаял. Это среди волн появлялся Землячок и, делая свечу, выпускал белый фонтанчик,

– Подумать, какая удивительная привязанность! – говорил Моряков, прохаживаясь по рубке. – Кит провожает судно от Камчатки до экватора! Невероятно!

При слове «экватор» у Солнышкина кружилась голова и сердце, как быстрый поплавок, взлетало и опускалось от волнения. До экватора оставалось несколько дней пути!

Отойдя от окна, пёс завилял хвостом. По трапу застучали тихие шаги, и в рубку в одних трусиках и ботинках вошёл загорелый сухонький Робинзон. Моряков покосился. Даже Робинзону он не мог позволить так ходить по рубке. Подумать, вместо брюк – мятые трусы, вместо отутюженных штанин – волосатые ноги! Но старик, держа в руке спелый банан, был так увлечён какой‑то мыслью, что Моряков только и спросил:

– Что с вами, Мирон Иваныч?

– Послушайте, Евгений Дмитриевич, что это такое? – поднял руку старик.

– Помилуйте, Мирон Иваныч, банан, обыкновенный банан, – ответил Моряков, удивлённый таким пустяковым вопросом.

– А что для вас в детстве значило обыкновенное слово «банан»? – посмотрел на него Робинзон.

Моряков задумался.

– Банан, – сказал он, – ну, банан, пампасы, джунгли… – И вдруг он улыбнулся. – И конечно, плавание, дальние страны.

– А кокосовый орех? – прищурив глаза, спросил Робинзон.

Моряков посмотрел вдаль:

– Океаны, экватор, Африка. Австралия. – Голова у него закружилась, как у Солнышкина.

– А вы помните стихи, Евгений Дмитриевич:

 

Случайно на ноже карманном

Найди пылинку дальних стран…

 

– А как же! – воскликнул Моряков, вскинув руку:

 

…И мир опять предстанет странным,

Закутанный и цветной туман.

 

Он уже не замечал трусов Робинзона.

– А если дать ребятам не пылинку, не орех, а целый дворец чудес, – сказал Робинзон, – с кокосами, с якорями, с пальмовыми рощами…

– А что, это великолепная мысль! Великолепная, а, Солнышкин?! – воскликнул Моряков. – Разве у нас нет якорей? Разве мы не найдём кокосовых орехов?

– Ах, Евгений Дмитриевич, – прошёлся по рубке Робинзон. – Если бы я мог, я подарил бы им целый необитаемый остров. – Он внимательно осмотрел знойный горизонт. – Целый остров!

– С обезьянами, с попугаями, с пингвинами! – крикнул Солнышкин.

Но Моряков грустно улыбнулся.

– Ах, Мирон Иваныч, это уже фантазия! Фантазия! – повторил Моряков. Он мог поверить в летающие тарелки, но в неведомые острова Моряков не верил. Он когда‑то и сам мечтал назвать какой‑нибудь островок именем доброго старика, но…

– Неужели ни одного? – спросил Робинзон.

– Не может быть! – воскликнул Солнышкин.

А сидевший мирно нёс, подпрыгнув, залаял.

– Может быть, вы имеете возражения, – спросил, наклонившись к нему, капитан, – или собираетесь сами открыть необитаемый остров?

Пёс бодро вильнул хвостом.

– А вот для дворца мы кое‑что подберём. Вот здесь. – И, повернувшись к висевшей на стене карте, капитан показал на крохотное пятнышко среди голубых пространств: – Видите этот коралловый островок? Мы будем проходить мимо него. И уж как‑нибудь на денёк забежим. Забежим, Солнышкин?

Побелевший от солнца и соли чубчик Солнышкина взметнулся кверху. Тряхнул ушами и залаял пёс.

Коралловый остров! Но, как и старому Робинзону, Солнышкину очень хотелось открыть свой, хотя бы самый маленький, островок.

 

СМОТРИТЕ! СМОТРИТЕ ВПЕРЁД!

 

Наперекор всем географическим картам мира Солнышкин верил в удачу. Отстояв вахту, он отправлялся на бак и всматривался в убегающую полоску горизонта. Нос у него облупился, щёки зарумянились, как яблоки в духовке. Рядом с ним, положив на борт лапы, смотрел вперёд верный пёс. Они мечтали открыть необитаемый остров. Но остров играл в прятки. Порой на палубе появлялся Робинзон и, подняв трубу, исследовал небосклон. Но и ему ничего не удавалось обнаружить.

А тем временем «Даёшь!» приближался к экватору, и, как положено, весёлый экипаж готовился к празднику Нептуна. На палубе начиналась суматоха.

Правда, когда появится экватор, точно сказать никто не мог, так как на вахте стоял штурман Ветерков, по прозванию Милей больше, милей меньше, не придававший этому особого значения. А штурман Безветриков, по прозвищу Тютелька в тютельку, не терпел ошибок и в третий раз проверял верность своих расчётов.

Пионерчиков командовал праздничным парадом.

А Солнышкин всё стоял и смотрел, когда же появится эта линия, экватор, а вместе с ней – необитаемый остров. Но экватор не появлялся.

Солнышкин решил вздремнуть. Он спустился в каюту, но только закрыл глаза, как к нему с лаем ворвался запыхавшийся пёс и, вцепившись в трусы, потянул Солнышкина по коридору. Прыгая по горячей палубе, Солнышкин вылетел на бак. У борта спокойно прохаживался Робинзон и посматривал в подзорную трубу.

– Что‑нибудь есть? – спросил Солнышкин.

Робинзон поднёс к глазам трубу и невозмутимо произнёс:

– Волны.

Но Робинзон смотрел на корму, а пёс тянул Солнышкина к самому носу.

Солнышкин приложил к бровям ладонь и, понизив голос, быстро сказал:

– Трубу! Мирон Иваныч, трубу!

Робинзон озадаченно протянул трубу.

Заглянув в синее стёклышко. Солнышкин произнёс:

– Есть!

– Что? – поспешил к нему Робинзон.

– Смотрите, смотрите вперёд! – сказал Солнышкин. Наклонившись к трубе, Робинзон взмахнул рукой и, подняв кверху указательный палец, тоже закричал:

– Есть! Есть!!

– Остров! – сказал появившийся рядом Федькин.

– И необитаемый! – крикнул Солнышкин.

Над горизонтом, среди широких синих волн, возникал и тихо покачивал листвой крохотный островок.

 

МИЛЕЙ БОЛЬШЕ, МИЛЕЙ МЕНЬШЕ

 

Моряков схватил бинокль, бросился к иллюминатору и увидел, как вдали действительно как бы всплывает остров. На вершине его, как укропчик, росла пальма, потом она стала как вершок молодой морковки… Моряков схватился за лоцию. Страницы так и зашелестели под его крепкими пальцами. И нигде, ни на одной из них не был обозначен этот маленький, поднимающийся на глазах кусочек суши! Сердце капитана забилось совсем как и юности. Прямо по курсу вырастал коралловый островок.

– Лево руля! Команде к борту. Всем надеть брюки! – Моряков посмотрел, в брюках ли он сам, и кинулся в каюту одеваться! Не мог же он открывать новую землю без штанов! Следом за ним по каютам разбежалась вся команда.

В рулевой остались штурман Безветриков и штурман Ветерков, который взял в руки штурвал.

– Так, – прикинул на глазок Ветерков, – кажется, до острова с полмили?

– Ну что вы! – удивился, вскинув голову, Безветриков. – Полная миля! Тютелька в тютельку!

– Ну подумаешь – милей больше, милей меньше, – сказал Ветерков и добавил: – А всё‑таки не больше, чем полмили.

– Тогда давайте проверим по карте! – сказал Безветриков, который не мог терпеть малейшей неточности.

– Пожалуйста, – согласился Ветерков, и Тютелька в тютельку бросился за картой и циркулем.

– Вот, смотрите! – крикнул он уже с порога. – Вот наше судно. – И он ткнул в карту кончиком циркуля.

– Но судно находится здесь, – возразил Милей больше, милей меньше и показал пальцем совсем в другое место.

– Ну как вы не видите? – удивился Тютелька в тютельку. – Вот судно, а вот здесь, видимо, остров. Пожалуйста, посмотрите и на море…

Оба штурмана вскинули головы, посмотрели в иллюминатор и, бледнея, встали на цыпочки: острова не было! Впереди без конца бежали и вспыхивали волны.

В рулевую вошёл Моряков в полной форме, по пояс высунулся в иллюминатор и с криком: «Что произошло?» – побежал вниз по трапу.

На палубе, размахивая руками, уже метались Солнышкин и вызванный им из рубки Перчиков. Открывать без друга необитаемый остров Солнышкин не мог. Но пока он бегал за радистом и надевал брюки, остров пропал. Солнышкин забрался на канатный ящик, но ничего не увидел. Он собирался бежать наверх, но сзади, с кормы, раздался иронический голос Робинзона:

– Вы что‑нибудь потеряли, Солнышкин?

– Остров!!!

– Ай‑яй‑яй, а вы оглянитесь, Солнышкин, – улыбнулся Робинзон, возле которого вертелся пёс, и протянул трубу. – Иногда стоит и оглянуться!

Но уже и без трубы Солнышкин обнаружил пропажу.

Пока Ветерков и Безветриков спорили, «Даёшь!» проскочил мимо острова.

Моряков строго посмотрел на краснеющих штурманов и скомандовал:

– Малый назад!

 

НОВЫЙ НЕОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ

 

Островок ждал своих открывателей. Казалось, пальмочка укоризненно машет листьями из стороны в сторону.

– Шлюпку на воду! – крикнул Моряков.

И едва шлюпка коснулась воды, Солнышкин слетел в неё прямо на выброске. За ним спустились Перчиков и Пионерчиков. А сбоку, по штормтрапу, сбегал Робинзон.

– Вот вам и фантазия! – кричал он Морякову.

Шлюпка просела. В неё ввалился артельщик, на корме примостился Моряков, а следом за ними прыгнул пёс.

– Полный вперёд! – приказал капитан, и шлюпка помчалась к островку.

Пальма была уже рядом, и Моряков скомандовал:

– Приготовиться!

Перчиков приготовился к швартовке. Солнышкин стал рядом с ним. И вдруг оба приоткрыли рты. С противоположной стороны, оставляя за собой белый шлейф пены, к острову приближался перископ, за ним появилась рубка подводной лодки, и в открывшийся люк высунулось плечо с офицерским погоном, а за ним чопорная голова.

– Бобкинс, Гопкинс, вперёд! – выпалил офицер, и на остров, который чуть‑чуть стал пониже, вскочили два матросика.

– Позвольте, позвольте, но этот остров замечен моряком нашего судна Солнышкиным! – сказал Моряков на великолепном английском языке.

– Это не имеет никакого значения! Его появление давным‑давно предсказано нашими учёными, – вскинул голову офицер. – Здесь ещё год назад запроектировали строительство базы.

– Базы? – спросил Пионерчиков.

– Для сушки подмокших сапог! – уточнил офицер.

– Но остров открыли мы! – крикнул Солнышкин.

– Мы устроим здесь пионерскую лабораторию, и наши ребята будут изучать растущие острова! – сказал Робинзон.

Экипаж «Даёшь!» объяснялся по‑английски не хуже заправского шкипера.

– Гопкинс! Бобкинс! Действуйте! – выпалил офицер. – Выкорчевать дерево!

– Поосторожней! – с достоинством остановил их Моряков.

Робинзон прыгнул на остров и обхватил пальму.

– А может, его лучше продать? – предложил артельщик. – Ещё драться из‑за него! – и вдруг, вскрикнув, он схватился за ногу, потому что в неё вцепился зубами пёс.

В пылу спора никто не обратил внимания, как от горизонта к месту происшествия стал приближаться неясный округлый предмет. Над ним то и дело поднимался чёткий сверкающий фонтанчик, а от боков откатывались в обе стороны упругие волны. И как ни странно, островок под ногами спорящих начинал слегка покачиваться.

– И всё‑таки открыли его мы! – пытался доказать своё Пионерчиков. – Его увидел Солнышкин!

Солнышкин участия в споре не принимал. Он сунул руку в карман и вытащил кусок сахара, который держал про запас для Землячка.

В тот же миг раздался такой удар, что шлюпка отлетела в одну сторону, лодка в другую, а из глубины показалась громадная голова кита, который делал стойку.

 

Сам Солнышкин на минуту повис в воздухе и протянул вверх руки с воплем: «Держите!»

На глазах у всех необитаемый остров вместе с Бобкинсом, Гопкинсом и Робинзоном рванулся ввысь с первой космической скоростью. И к общему изумлению, у него обнажилось днище самой обыкновенной бочки! Остров превратился в едва заметную точку и со свистом ринулся вниз.

– Ложись! – крикнул Моряков.

Остров пронёсся мимо и, взорвав фонтан брызг, исчез в глубине. Там забурлило, запузырилось. И на поверхность пробкой выскочила большая бочка, в которой росла пальма. Во время тайфуна её, очевидно, смыло в одном из прибрежных парков, и она гуляла по океану, обрастая травой и песком.

Бочка качалась, как ванька‑встанька, и пальмочка, за которую крепко держался Робинзон, весело обдала брызгами команду «Даёшь!». Рядом фыркал старый друг Перчикова Землячок, фонтанчиком обмывая радиста, которому насыпалась на голову земля необитаемого острова.

Бобкинс ещё летел. Гопкинс плевался и карабкался на лодку.

Наконец команды разобрались по местам.

– Где же ваша база? – крикнул Солнышкин офицеру, подтягивая к шлюпке «остров» с Робинзоном.

– А как же предсказания ваших учёных? – съязвил Перчиков.

– Бандиты, – пробормотал Пионерчиков.

– Господа, мы имели в виду не этот остров, – откланялся офицер, голова его исчезла в рубке, люк захлопнулся, и через минуту над лодкой забурлила вода, скрывая всю компанию.

Робинзон прыгнул в шлюпку, и Моряков скомандовал:

– Полный вперёд!

Вдруг пальма стала как‑то оседать и уходить под воду.

– В острове пробоина! – крикнул Солнышкин.

Все оглянулись, а пёс прыгнул на корму и сунул в пробоину хвост. Течь прекратилась. Команда тронулась дальше.

– Слушай, Солнышкин, а как зовут твоего пса? – спросил Перчиков.

– Не знаю. – Солнышкин пожал плечами.

– Он заработал себе отличное имя, – погладил пса Перчиков. – Мы назовём его Верный, идёт?

– Конечно, – обрадовался Солнышкин, а пёс взвизгнул и хотел вильнуть хвостом, но спохватился. Он оправдывал своё новое имя.

Остров плескался в воде и делал свои последние самостоятельные метры в океане. Солнышкин сиял. Он всё поглаживал пальму и поправлял корешки, чтобы не разбежались от течения. Ведь всё‑таки это была открытая им земля, да ещё отвоёванная у захватчиков! Моряков тоже был доволен. Сбылась мечта Робинзона, – это был остров, который можно не только подарить, но и доставить ребятам прямо во дворец. И не беда, что он мал, зато с его открытием связана такая большая история, которая есть не у каждого большого острова! И капитан уже думал, как он изобразит всё это на большом художественном полотне.

Перчиков гордился Солнышкиным. Пионерчиков – всеми. И только артельщик злобно держался за штаны. Хотел подать добрый совет и – вот тебе на! – расплачивался собственными штанами!

– А где же Землячок? – вдруг вспомнил Солнышкин, и все оглянулись, чтобы посмотреть на главного героя недавней битвы.

Но кита рядом не было. А вдали среди солнечных всплесков взлетали несколько высоких фонтанчиков, к которым постепенно приближался ещё один. Землячок встретил старых друзей. И никто из команды «Даёшь!» не видел его уже до следующей весны.

 

ЧУДЕСА В ОКЕАНЕ

 

Между тем Безветриков определил, что экватор уже остался за спиной. Штурман Ветерков не придал этому особого значения: какая разница где – милей дальше, милей ближе! Но жара наступила совершенно экваториальная и творила просто‑таки чудеса.

За час до обеда Борщик вынес на палубу остудить только что испечённые румяные кексы. Он поставил противень на табуретку, обмахнул его по привычке полотенцем и приоткрыл рот от удивления: по морю гуляли тоненькие вращающиеся смерчи. Они прямо‑таки вальсировали на голубой воде, ввинчиваясь верхушками в самое небо. «Даёшь!» проходил между ними, как между колоннами на балу. Кок от восторга сдёрнул колпак.

И вдруг сзади него раздался пронзительный свист. Борщик оглянулся и остолбенел: один за другим его кексы взлетали вверх и исчезали в смерче. Кок бросился спасать их, но от кексов остался только запах.

В это же время у сидевшего невдалеке на трюме Буруна прямо из‑под рук улетучился гвоздь, который он вбивал в крышку канатного ящика.

– Послушай, Борщик, ты видел? – изумился Бурун.

– А вот ты видел? – Борщик взмахнул полотенцем.

Через полчаса команда вышла обедать на палубу. Во‑первых, потому, что сидеть в помещении было просто невозможно, а во‑вторых, всем хотелось полюбоваться удивительным зрелищем.

Смерчи изящно огибали судно. Кое‑кто из команды бросал за борт завалявшиеся в карманах монеты, и они тут же уносились вверх, в струе воздуха.

Команда съела первое, уписала второе, и каждый взял в руки тарелку для третьего. Смущённый Борщик собирался уже беспомощно развести руками, но в это время к самому борту приблизился тонкий смерч и с ловкостью заправского официанта стал опускать каждому на тарелку чудесные дымящиеся кексы.

– Замечательно придумано! – воскликнул Моряков.

– Здорово! – сказал Ветерков, но в этот момент ему на тарелку со свистом шлёпнулся большой гвоздь.

Штурман возмущённо протянул тарелку Борщику, требуя объяснений, но к нему, кружась, наклонился лёгкий смерчик, как бы извиняясь и желая засвидетельствовать, что Борщик здесь совершенно ни при чём. Затем Ветерков увидел, как его штурманская фуражка легко поднялась с головы, кивнула ему и через минуту уже плыла среди облаков на верхушке смерча, который кланялся из стороны в сторону, будто юный курсант на балу в морском клубе.

 

ЖАРА ПРОДОЛЖАЕТСЯ

 

После обеда старый Бурун, взяв банки с краской, позвал:

– Солнышкин, за мной!

Поставив ведро возле лебёдки, Солнышкин обмакнул кисть в краску и застыл на месте: прямо на глазах синий океан испарялся, и возле Солнышкина. и над ним проплывали большие Цветные облака. Он мог их потрогать, он шёл сквозь их разноцветные клубы. Вот впереди проплыло облако фиолетовое, как сирень, вот над головой вырос целый оранжевый букет, а вот большой алый облачный тюк опустился на плечи боцмана. Солнышкин в восторге замахал кистью.

А по трапу на палубу спускался штурман Пионерчиков. В руке он держал листок и карандаш. После сегодняшних событий он решил написать настоящие слова о дружбе. Штурман прошёл по палубе от кормы до носа, взмахнул карандашом – и остановился: рядом Солнышкин красил облака! Он водил по ним кистью. А Бурун молча таскал их на себе. Штурман удивился. Штурман изумился. Ничего себе, нашли работку! Ну, украшать улицы, расписывать к празднику фасады домов – это дело другое! Но красить облака? Этого Пионерчиков понять не мог.

– Смотрите, какая красота! – окликнул его Солнышкин и взмахнул кистью.

– Мальчишество! сказал Пионерчиков. – Нашли занятие! И краски не жаль!

Солнышкин замигал, а Пионерчиков вдруг покраснел и, нахмурясь, прикусил язык: облако шло голубое, а краска на кисти Солнышкина была алой, как огонь.

Облака всё плыли, плыли, как большие слоны, как маленькие пони и как далёкие неведомые острова.

 

СТРАННОЕ ВИДЕНИЕ НА ПАРОХОДЕ «ДАЁШЬ!»

 

Но самое главное произошло всё‑таки к вечеру. Солнце краснело, цветные лучи становились упругими и распахивали горизонт, как в кинотеатре распахивают широкий экран.

Солнышкин уже почти покрасил палубу и взялся за борт, как вдруг увидел, что прямо перед ним вдалеке возникает, как из кубиков, удивительный город. Вот появился один домик, вот, как гриб, вырос второй, подскочил третий, и в воздухе заколыхалась целая улица.

По сторонам улицы заколебались стены, а далеко за ними задымилась пустыня с пирамидами! Но ведь пирамиды в Африке, а впереди были Австралия и Антарктида! Вон по улице пробежал погонщик с ишаком, а вон, подпрыгивая на одной ноге, проскакал мальчишка. Солнышкин даже протянул вперёд руку, но всё исчезло.

– Мираж, – прошептал он, – настоящий мираж.

Солнышкин повернулся, снова увидел дома. Вот сопка, вот лестница. Да это же всё знакомое! Это Океанск!

И тут Солнышкину показалось, что рядом кто‑то разговаривает. Он оглянулся. Перед кем‑то изгибаясь, улыбающийся артельщик топтал свежевыкрашенную палубу.

«Ты что идёшь по краске? Не видишь?» – хотел крикнуть Солнышкин. Но он только захлопал глазами и почувствовал, как чубчик у него начинает приподниматься. Перед артельщиком плавало почти прозрачное облако, в котором возникали такие знакомые черты, что ой‑ой! По палубе, заложив руку за китель и величественно откинув голову, шагал почти прозрачный Плавали‑Знаем. Тот самый Плавали‑Знаем, который ещё недавно, во время своего капитанства, так досаждал Солнышкину и устраивал на пароходе такие весёлые дела, что целый флот рассказывал о них легенды.

Тот же самый Плавали‑Знаем. Только прозрачный нос, прозрачная щетина.

Он важно прошёлся вдоль трюма и кивнул головой, словно говоря: «Да, прекрасные были времена…»

– А какие были сарделечки! Какие сарделечки! – сказал артельщик.

Плавали‑Знаем, усмехаясь, с вызовом вскинул прозрачную голову.

– А что они без вас? Ничего! Совершенно ничего! Мы с ними ещё рассчитаемся. Я знаю одно дельце, – хихикнул артельщик.

Но Плавали‑Знаем его не слышал. Он прошёл мимо Солнышкина, поплыл сквозь борт, потом заколебался и растворился в воздухе. Артельщик завертелся волчком, бросился за ним и налетел на Солнышкина.

– Чего топчешься? А ну‑ка, крась после себя! – сказал Солнышкин и сунул в руку артельщику кисть.

Но Стёпка, ничего не слыша, взбежал на бак и застыл у борта с протянутыми над океаном руками.

Солнышкин помчался к боцману, но налетел на Пионерчикова.

– Вы ничего не видели?

Пионерчикову было не до него: он перебирал десятый вариант нового пионерского закона.

Бурун возился в подшкиперской с канатами.

Солнышкин побежал к Перчикову и рассказал ему обо всём случившемся.

Перчиков спросил:

– А ты не рехнулся?

Солнышкин повторил всё, что видел и слышал, и показал на артельщика, который всё ещё стоял у борта, протягивая к океану руки.

Призадумавшийся Перчиков сказал:

– А впрочем, всё может быть. – И он ткнул пальцем в воздух. – Атмосфера сгущается.

Да, атмосфера сгущалась. На краю неба уже собирались тёмные облака, готовые столкнуться лбами, и передняя туча вспыхивала внутри ярким, холодным пламенем.

 

КАЛЬМАРЫ! КАЛЬМАРЫ!

 

Судно окружила небывалая темнота. Только за бортом в чёрной воде, как бы спросонья, вспыхивали светляки. Стрелки барометров падали.

– Задраить иллюминаторы! – скомандовал Ветерков, и все бросились по каютам.

Солнышкин завинчивал ганки и сквозь стекло видел, как в глубине воды появляются громадные светящиеся пятна.

Внезапно воздух расколола такая молния, что «Даёшь!» подпрыгнул на месте, а все каюты озарились белым, слепящим светом. Солнышкин прирос к полу. Как будто громадное электрическое дерево взорвалось и провалилось в океан у него на глазах. Гигантские молнии вспыхивали и взрывались уже со всех сторон, и маленький «Даёшь!» нырял среди них, как жучок среди каких‑то электрических джунглей.

– Солнышкин, за мной! Федькин, за мной! – крикнул Бурун, и они бросились в подшкиперскую.

– Брезент на корму! – командовал Бурун. – Конец на корму!

И в этом грохоте и треске Солнышкин чувствовал себя, как в самом горячем сражении. По нему били и стреляли залпами и одиночными снарядами, а он, живой и невредимый, тащил брезент, расправлял его и натягивал, карабкаясь на мачту. Рядом с лаем метался Верный.

Когда на палубу хлынули первые потоки дождя, над трюмом возле камбуза уже висел упругий, крепкий тент.

Солнышкин сел на груду канатов и смотрел, как устраивается на ночлег команда. Вот, накрывшись матрацем, пробежал Робинзон, вот мелькнул согнувшийся Федькин, за ним появился Моряков. Капитан бежал с мольбертом и красками. Пропустить такой момент? Такую яростную экваториальную грозу? Ни за что! Он расположился на краю трюма, прямо перед косыми струями дождя. И вдруг над ним что‑то стремительно пролетело. Моряков приподнялся, и что‑то шлёпнулось ему прямо на шею. Капитан, бледнея, крикнул:

– Кальмар!

При яркой вспышке все увидели, как в руке капитана шевелит щупальцами маленький извивающийся кальмар. Солнышкин даже не поверил. Без кальмара не обходилась ни одна в мире морская история!

– Кальмар! Настоящий кальмар! – сказал Моряков.

Но тут раздался голос Буруна:

– Да разве это настоящий?! Вот тот, что у нас вытянул из артелки мешок муки и чуть не утащил бывшего артельного, тот был настоящий. Помните?

– Ещё бы! – сказал Моряков, бросив кальмара Верному. – Ещё бы не помнить! Да и случилось все почти в этих же местах.

Все притихли. Кое у кого по спине побежал холодок.

По брезенту стучал дождь.

Справа и слева то и дело вспыхивали молнии, но грома не было.

– А как? – спросил Солнышкин.

– А вот так, протянул из‑за борта щупальце – и в артелку, – сказал Моряков. Это же какое щупальце – все двадцать метров!

– Ну и что дальше? – нетерпеливо спросил Пионерчиков.

– «Что»! Хорошо, что рядом оказались боцман и Перчиков. Перчиков его пригвоздил отверткой, а боцман по щупальцу топором.

– А где щупальце? – спросил Солнышкин. Он не знал такого героического эпизода из жизни радиста.

– А щупальце кальмар утащил в море!

Никто не заметил, как во время этого рассказа артельщик отодвинулся подальше в угол. Правда, ключи от артелки были сейчас у Буруна, но всё‑таки излишняя осторожность не помешает.

– Но это ещё что! – воскликнул капитан. – Помните, Бурун, с английского судна в этих же местах они человека утащили?!

– И тоже артельщика, – сказал Бурун. – Чуют, к кому в гости ходить!

При этих словах артельщик отодвинулся ещё дальше и, нащупав рукой толстый манильский канат, обвязал его вокруг ноги. На всякий случай!

Этого тоже никто не заметил, так как все смотрели за борт, где среди тёмной глубины всё вспыхивали и расплывались непонятные пятна.

Наступила тишина. Среди шума дождя послышались лёгкие вздохи. Засопел Робинзон, всхрапнул Петькин. А Моряков взялся за кисти…

– Ну, пошли убирать, – шепнул Солнышкину и Федькину Бурун.

На корме лежала груда ненужных канатов.

– Идём! – кликнул Верного Солнышкин. И, подхватив канат, они потащили его в подшкиперскую.

– Раз‑два, взяли! Раз‑два, взяли! – шёпотом командовал Бурун.

А в своём углу чутко спал артельщик. Сперва он тревожно ворочался и думал, не перебраться ли в каюту, но под шум дождя успокоился – на его ноге был крепкий узел! – и уснул. Он слегка посвистывал носом. Но вдруг вскинулся, открыл глаза, и зубы у него судорожно застучали. Канат шевелился! Стёпка, холодея, вцепился в него рукой, но в то же мгновение слетел с трюма.

– Кальмар! Кальмар! – срывающимся от ужаса голосом завопил артельщик.

Моряков бросил кисть, Пионерчиков вскочил с подушкой в руках, Петькин выглянул из‑под одеяла. И при свете молнии команда увидела жуткую картину: по палубе, хватаясь за что попало, с воем катился артельщик.

– Багор! – крикнул Моряков. – Берегись щупалец!

Схватив пожарный багор, он кинулся на помощь артельщику. За ним сразиться с чудовищем летел Пионерчиков.

Ни Солнышкин, ни Бурун, ни Федькин этого не слышали: они усердно тащили канат навстречу дождю и ветру.

– Раз‑два, взяли! – командовал Бурун и протаскивал канат метра на два вперёд. – Раз‑два, взяли! И канат снова продвигался на два метра с ещё большей скоростью.

Но вот и сюда донеслись ужасные вопли.

– Бежим! – крикнул Солнышкин.

– Бежим! – сказал Бурун, хотя ключи от артелки были в его кармане. И все трое бесстрашно бросились на помощь гибнущему.

– Где кальмар? – спросил Моряков.

Бурун и Солнышкин заглядывали за борт.

– Здесь, – простонал от ужаса Стёпка. – Здесь! – и похлопал себя по ноге.

Моряков наклонился и увидел на Стёпкиной ноге завязанный двойным узлом манильский канат.

– Послушайте, что же это? – тяжело дыша, спросил Моряков.

– Обыкновенное хулиганство, – отчеканил Пионерчиков и посмотрел на Солнышкина.

– Хулиганство! – взвыл артельщик.

– А я при чём? – сказал Солнышкин. Он со всех ног бежал на помощь и – на тебе!

За бортом сверкнула молния. Она осветила гневное лицо штурмана. Кажется, готовился скандал, но вдруг артельщик снова завыл и вцепился в Морякова. Моряков схватил багор, Пионерчиков и Солнышкин бросились к Стёпке. И тут все увидели Верного, который сердито продолжал тянуть верёвку. Старый корабельный пёс не терпел беспорядка на палубе.

Пионерчиков замолчал. Моряков почесал в затылке, а Федькин промурлыкал:

 

Что это, братцы, за пароход?

Плавали, братцы, знаем!

 

Артельщик, отвязывая верёвку, со злостью смотрел на своих спасителей. Он проклинал и их и кальмаров. Он ещё отомстит тем, кто подстроил ему такую штуку!

Между тем гроза кончилась. Небо прояснилось. Только за верхнюю звёздочку Южного Креста зацепилась небольшая туча и проливала дождь, пока не превратилась в маленькую радужную каплю.