Артельщик начинает действовать

 

Стёпка ходил по лазарету. На столе перед ним лежали недоеденные рыбьи хвостики. А за иллюминатором занимался закат. Он горел, как персидские ковры на жюлькипурской барахолке, и, казалось, даже колыхался и хлопал на ветру.

– Тысяча рубинов, тысяча алмазов! – Артельщик решил, что время выбираться из лазарета.

Он тихо приоткрыл дверь и, сделав несколько шагов, носом к носу столкнулся с Робинзоном. Старый инспектор выбивал медвежью шкуру.

«У, чтоб тебя мурманская селёдка слопала, и откуда ты взялся?!» – вздрогнул артельщик, но улыбнулся и пропел:

– Разрешите помочь?

Старик сдвинул фуражку на затылок и кивнул.

Почему бы не разрешить человеку сделать что‑то доброе?

Артельщик взялся за край шкуры, тряхнул её раза два и уже посматривал, как бы половчее улизнуть, но сзади хлопнула дверь и рядом с ним раздался возмущённый голос Челкашкина:

– Послушайте, голубчик, разве вас кто‑нибудь выпускал? У меня адмиралы не разрешали себе подобных вольностей!

– Хе‑хе, – усмехнулся артельщик. – Извините, но меня просили помочь!

Он ещё крепче ухватился за шкуру и сдул с неё несколько пылинок.

– Мирон Иваныч… – доктор повернулся к инспектору, – как же так? Ну позвали бы меня!

Челкашкин приподнял фуражку. Робинзон, наоборот, надвинул свою на брови, с интересом покосился на артельщика и сказал:

– Прощу прощения!

Он свернул шкуру и, взяв её под мышку, удалился к себе в каюту.

– А вы, голубчик, за мной! – сказал Стёпке доктор и поманил его за собой.

– А я не пойду! – буркнул Стенка. (Но доктор только усмехнулся и распахнул перед ним дверь.) – Я здоров! – крикнул артельщик. – Я тоже хочу в город.

– Чтобы вас выволокли на жюлькипурскую свалку, когда вы от голода потеряете сознание, – подмигнул Челкашкин. – Не выйдет! – Погрозив артельщику пальцем, он подтолкнул его в лазарет и щёлкнул ключом.

Стёпка взвыл от злости. Перед ним на столе торчали рыбьи хвостики, а вдалеке уже загорался огнями тысячи рубинов торговый город Жюлькипур.

 

ИСТОРИЯ КАПИТАНА МОРЯКОВА

 

Солнышкин стоял в гладильной, поплёвывал на шипящий утюг и наглаживал стрелочки на брюках Перчикова. Вот так Перчиков поведёт ногой – и стрелка сверкнёт на солнце. Вот так – и она зашелестит в воздухе. После случайной размолвки Солнышкину очень хотелось сделать для друга что‑нибудь приятное. Так вот, пока радист передавал радиограммы, его брюки готовились к завтрашней прогулке по великому торговому городу.

В стороне, сидя в трусах на столе, старый морской бродяга Альфонсо‑Мария‑Тереза‑Федькин исполнял такие мексиканские песни, от которых, казалось, мчатся по жилам львы и прыгают ягуары.

А за иллюминатором уже возникал огромный город, подмигивал многочисленными огоньками, и каждый огонёк обещал какое‑то занятное дельце. Огоньки вспыхивали и гасли, словно спорили друг с другом и торопились.

Солнышкин посмотрел в иллюминатор и тоже заторопился.

– Ого! Великолепно! Сразу видно, что на носу Жюлькипур! – сказал Моряков, наклоняясь, чтобы войти в гладилку. С плеча у него свисали громадные брюки. – Вы слышите шелест?

Моряков поднял вверх палец. Солнышкин мигнул.

– Нет? – Моряков удивился. – Так это же Солнышкин идёт по Жюлькипуру! Это же свистит воздух за его брюками. Слышите? Надо слышать, Солнышкин!

Солнышкин снова плюнул на утюг и весело заработал.

– А знаете, – торжественно сказал Моряков, – когда‑то я первый раз тоже наглаживал брюки у этих самых мест… А вон там… видите здания?…

На берегу среди высоких пальм светились две башни. На них по очереди вспыхивали и, сталкиваясь, гасли рекламы, будто нокаутировали друг друга, но, воспрянув, опять бросались в драку.

– Так вот, там, – кивнул Моряков, – у меня случилась забавная история, хотя началась она совершенно обычно.

Солнышкин хотел попробовать, горяч ли утюг, но забыл и поставил его на штанину.

– Я был штурманом. Юнец! Моложе Пионерчикова! Вышел в город. Бананы – с луну. Пальмы. Попугаи. Непривычные улицы. И со всех сторон ко мне несутся рикши. Старики, мальчишки – бегом. Только садись! Я им говорю: «Извините, не могу, мы на людях не ездим».

Солнышкин притих. Он не дышал и поэтому не слышал, какой ароматный дымок распространяется из‑под утюга. Морякову же этот дым казался дымом воспоминаний. И он продолжал рассказ:

– И вдруг вот у того самого здания появляется человек в пробковом шлеме и с ним дама и презрительно говорит: «Юному русскому штурману жаль денег. Я плачу за него!» Представляете? Это мне‑то жаль денег! Он с хохотом садится с дамой на мальчонку. То есть, конечно, не на мальчонку, а в его тележку. Но какая разница?

– Никакой! – возмущённо крикнул Солнышкин, передвинув утюг на другое место.

– Меня бросило в краску. – Моряков заходил взад‑вперёд. – Представляете положение?! Ехать на рикше я никогда себе не позволю, не сесть – тут же обвинят в жадности весь наш флот! Тогда я… – Моряков упёрся головой в потолок. Солнышкин тоже потянулся за капитаном, Федькин опустил на пол гитару. – Тогда я сказал: «Плачу вдвое больше, если этого джентльмена никто не повезёт!»

– Занятно! – сказал Федькин.

– Занятно! Если бы вы знали, что тут было! Свист, шум, визг. Но, – Моряков поднял палец, – ни один рикша не тронулся с места! Из банка вызвали такси, но дама желает только на рикше!

– И что же? – нетерпеливо спросил Солнышкин.

– Тогда в упряжку любезно бросились два молодых банковских служащих и побежали, стараясь обскакать друг друга.

– Зарабатывали авторитет! – сказал Федькин.

– Подхалимы! – крикнул Солнышкин.

– Ну что вы, зачем же так отзываться об уважаемых людях Жюлькипура?

– Уважаемых? – с негодованием спросил Солнышкин.

– Конечно! – усмехнулся Моряков. – Ведь они теперь стали управляющими банков!

– И что же дальше? – поинтересовался Федькин.

– Я выложил все деньги тут же! Всю годовую штурманскую получку! И представьте, ни один рикша не позволил взять себе ни копейки.

– А вы? – спросил Солнышкин.

– А я тут же в харчевне заказал для всех двадцати по самому жирному тигриному хвосту в павлиньем соусе.

Глаза у Солнышкина горели. Сердце пылало. Брюки дымились.

 

ТОРГОВЫЙ ГОРОД ЖЮЛЬКИПУР

 

Рано утром, едва «Даёшь!» потёрся носом о причал, Солнышкин сбежал по трапу. За ним следовал Перчиков. Брюки у него были с таким тропическим загаром, будто месяц пролежали на африканских пляжах. Воздух дымился от перечных и горчичных запахов. У Солнышкина защипало язык и защекотало в горле. Но он только выше поднял голову.

Дыша этим воздухом, в бухте гордо выпячивали грудь десятки пароходов. В небе щеголевато развевались флаги всех стран мира, а из‑за ворот порта уже доносились громкие голоса:

– Бананы, лучшие в мире бананы!

– Кокосовые орехи! Самые крепкие в мире!

У ворот, под высокой королевской пальмой, задрав подбородок, стоял полицейский в коротких штанишках, и друзья прошествовали мимо него. Рядом с Перчиковым и Солнышкиным шёл Челкашкин, а за ним торопились Робинзон, Пионерчиков и Борщик с громадным свёртком под мышкой, в котором хранились самые вкусные бутерброды.

В городе начинался большой торговый день. Каждый житель должен был что‑то продать или что‑то купить. В город тянулись купцы – рыжие, чёрные, красные. И скоро Солнышкин завертелся среди настоящего циркового шествия.

– Крокодилы! Крокодилы! Покупайте их и не бойтесь никакого врага! – крикнул кто‑то сбоку, и Солнышкин отлетел в сторону: рядом из ящика высунулись две крокодильи морды и вцепились ему в рубаху.

Что‑то больно щёлкнуло его по уху. Это сидевшая на голове у высокого индейца макака запустила в него вишнёвой косточкой. Он снова качнулся и налетел на торговца, который пропел прямо в лицо:

– Покупайте попугая, и ваш язык может оставаться дома.

Над ним хлопали крыльями два какаду и ругали друг друга самыми смешными словами.

Вокруг жонглировали зеркалами, громко трещали трещотками. Торговцы фруктами подбрасывали бананы, ананасы, кокосы. Продавцы перца держали на весу такие жгучие мешочки, что из них едва не вырывалось пламя. А из маленьких улочек, уставленных, как шахматная доска, чёрными и белыми столиками, валили десятки дымков, и зазывалы, хватая прохожих, горланили:

– Варёные крокодилы!

– Тигриный хвост с поросячьими пятачками!

– Удав маринованный!

– Удав фаршированный!

Голова Солнышкина вертелась как волчок, а глаза весело бегали по сторонам: что бы купить? Зелёного крокодила? Или обезьяну? В кармане у него хрустели новенькие жюлькипурские доллары, выданные штурманом Ветерковым, и Солнышкину не терпелось их потратить.

– С ума сошёл! – возмущался Перчиков. – Крокодила для бабушки! Да от него в Антарктиде и хвоста не останется!

Среди этого невообразимого шума до Солнышкина донёсся крик:

– Птицы, которые приносят счастье! Птицы, которые приносят счастье! Покупайте! Покупайте!

Солнышкин усмехнулся: купить счастье! Но всё‑таки решил взглянуть. Такую птицу своей бабушке он купил бы за что угодно!

И вдруг сердце его больно и звонко ударило, как корабельный колокол. Он толкнул Перчикова.

Под высокой пальмой в птичьем ряду вдоль клеток расхаживал длиннобородый торговец в белом тюрбане. Пальцы его вспыхивали от золотых колец. У ног сквозь решётку просовывал голову настоящий павлин.

– Тебя ещё только павлин не клевал! – сказал Перчиков. Солнышкин подтолкнул его вперёд, к другой клетке, и, оба, белея от негодования, в один голос спросили:

– Где ты их взял?

– Их поймали мои работники! – сказал торговец.

– Твои работники!

В клетке, прижавшись друг к другу, как попавшие в беду товарищи, сидели аисты.

– Это наши! – сказал Солнышкин.

– Наши, – подступили к торговцу Робинзон и Борщик.

– Это бесчестно! – крикнул Пионерчиков. Он только вчера передал рассказ об их спасении в редакцию «Пионерской правды»!

Вокруг собиралась толпа.

– Доллары, – потряс торговец пухлым кошельком, – и они будут ваши! Покупайте счастье! – закричал он изо всех сил. – Птицы, которые приносят счастье!

Солнышкин заглянул в клетку. Птицы грустно и устало посмотрели на него, и только вожак, просунув сквозь прутья голову, постучал клювом в ладонь.

– Доллары, – усмехнулся торговец и погладил увесистое брюшко.

Солнышкин вытащил все свои деньги и так ударил рукой по клетке, что вся толпа вздрогнула. На плечах у индийцев замолчали попугаи, мартышки вытянули шеи.

– Мало, – сказал торговец и спрятал деньги в карман.

– Вот! – Клетка подпрыгнула. Это ударил своим кошельком Перчиков.

Торговец опустил в карман и его деньги, потёр бороду:

– Мало!

Ещё четыре руки протянулись к торговцу. Но когда и эти деньги зазвенели в кармане, он сел на клетку, хитро сощурил маленькие глазки и сказал:

– Ещё столько – и всё в порядке!

– Вот как! – крикнул Пионерчиков и нащупал рукой лежащий сзади на прилавке кокосовый орех.

Продавец орехов схватил Пионерчикова за руку.

– Деньги, деньги! – закричали испугавшиеся торговцы, потому что Перчиков взялся за банан, Робинзон подхватил ананас, а Борщик выдвинул поудобней увесистый пакет с чудесными ветчинными бутербродами.

Команда «Даёшь!» вооружалась.

В этот самый момент Челкашкин остановил друзей, подтянул рукавчики и посмотрел на торговца. Тот поправил тюрбан и хотел улыбнуться, но вдруг завертелся на месте, испуганно захлопал глазами и ухватился за клетку.

Челкашкин опять с настойчивой улыбкой посмотрел на него. Торговец вежливо поклонился и попробовал отвести глаза в сторону, будто улыбка доктора чем‑то ему угрожала. Однако, не выдержав, он весело взглянул на Челкашкина, подпрыгнул, рывком распахнул клетку с аистами и под пронзительным взглядом доктора помчался по торговому ряду, открывая на бегу клетки. Павлины, попугаи, аисты рванулись ввысь. Обезьяны прыгали на пальмы.

 

Но мало того: подлетев к продавцу перца, торговец сунул нос к нему в мешок, яростно чихнул и, выхватив мешок из рук, швырнул его в воздух.

В ту же секунду над толпой вспыхнуло алое облако и стало расплываться над Жюлькипуром. По улицам понеслось:

– Апчхи!

– Ап‑чхи!

– А‑а‑пчхи!

– А‑а‑а‑пчхи!

Чихали звери и птицы. Чихало всё на земле и в воздухе. Толпа бросилась врассыпную. По улицам покатились орехи и ананасы.

– Бежим! – крикнул Челкашкин.

– Бежим! – крикнул Солнышкин.

– Бежим! – крикнул Борщик. Отдав Солнышкину бутерброды, он помог подняться одному аисту, у которого слегка было помято крыло, и припустил в порт.

Робинзон тоже поспешил в сторону парохода. А над Жюлькипуром всё расплывалось красное облако. Оно оседало в лавках и магазинах, разлеталось по коридорам учреждений. И жюлькипурцы хватались за носовые платки.

Что произошло, никто не взялся бы объяснить. Только Пионерчиков, торопясь за Перчиковым и Челкашкиным, вдруг заглянул доктору в глаза и увидел нечто такое, отчего ему страшно захотелось взвизгнуть и сказать: «Гав!» Но он лишь вздрогнул и, задохнувшись до слёз, выпалил: «Апчхи!»

А через несколько дней по далёкой сибирской тайге, покрякивая от морозца, шли охотники. На бровях у них выросли белые сугробчики, на усах звенели сосульки.

– Жмёт, – сказал один.

– Поджимает, – подтвердил второй.

И внезапно оба остановились. Высоко над собой они увидели птиц.

– Есть! – сказал первый и стал целиться.

Но птицы так крикнули, что он едва не выронил ружьишко. Навстречу зиме, курлыкая, летели аисты…

– Видел? – спросил первый охотник.

У второго от удивления с усов потекли ручейки.

А на следующее утро, когда по засыпанному снежком посёлку ребята пошли в школу, школьный дворник вышел открывать ворота и от неожиданности сел в сугроб. На крыше школы, поближе к тёплому дымку, сидели три аиста. Как только дворник открыл дверь, птицы, зябко поводя крыльями, слетели вниз и под весёлые крики ребят вошли в школу.

Объяснить этот удивительный факт тоже никто не смог. Но то, что птицы наконец нашли тёплый угол и чувствовали себя очень хорошо, могут подтвердить все ребята из сибирского села.