Прощание с капитаном, встреча с ангелом.

 

Как давно мы пережили это, друг мой, а горе всё терзает меня. День отплытия, ухода (не знаю, как это написать) капитана, стал для нас... важным? (И тут мне не хватило точного слова, прости друг). Все вокруг нас стало иным. Не чужим и не страшным, а просто иным. Как будто мы никогда раньше и глаз не открывали. Странное чувство, друг: теперь мне кажется, что я и не помнил о смерти! В голове она не укладывалась, ей не было места на корабле. Теперь же меня не покидает чувство присутствия 13-го матроса. Многие ещё долго оглядывались и задавали вопрос во мрак погреба: "Кто здесь?". Мы поняли, что гость по имени Смерть, будет всегда рядом со мной. То есть, с нами.

Итак, мой читатель, на следующий день после откровения капитана, мой восторг сменился чёрным горем. Как только мы уложили тело капитана на палубу, каждый из нас задался вопросом - что же дальше? Команда обступила умершего и молча глядела на него.Что нужно сделать? Сказать? Я одновременно почувствовал страх обиду и... не знаю, как и признаться, читатель, но мне стало неуютно. Меня мучило незнание (знание, и вправду сила!): что с ним теперь, если он ушёл, то куда, и я — так же? И неудобно мне было вот так стоять над ним, смотреть прямо на него. Мне казалось, что я не к месту, что я лишний, что мешаю ему и оскорбляю. Горько мне, что не сказал ему ничего путного (и не скажу).

 И потом, мой друг, Грегори был для меня кем-то большим, нежели простым капитаном. Стать таким, как он — моя мечта. Стать его другом — моя важнейшая цель. Стал ли я другом или даже прыгнул выше? Мне никогда этого не узнать. Я так славно жил, гоняясь за капитаном! Что же дальше? Там, на палубе, я и думать забыл о сокровище, о наследстве, перешедшем ко мне.

- Может, спит так крепко - сказал Карлтон.

- Но он не дышит - тихо промямлил я.

- Ну да, - начал грубый Бьёрн, - живой бы храпел.

Тут над нашими головами разразился страшный скандал. Чайки, и без того никогда не замолкавшие, начали кричать настолько громко, что мы невольно закрыли уши. Это взбудоражило нас и, позабыв про капитана, мы уставились на небо. Свысока на нас падала тень. И тень эта привела чаек в безумство (так вот что это!). Они, будто сговорившись, собрались в огромную тучу и закрыли нам всё небо. Огромная кричащая туча, сыпля на нас перья и проклятья, затмила солнце. Я крепко закрывал уши, и не зря, мой друг! Внезапно, стена чаек была вдребезги разбита гигантской птицей. Крику было! На момент её пришествия, я не знал, как величать нашего нового друга. После «отплытия» капитана, я выяснил имя - Альбатрос.

 Эта могучая, белоснежная птица очистила крыльями мои мысли. Её крик - это зов будущего. Мы все кричали тогда вместе с ней. Долго, упорно, с влажными глазами, отгоняли вязкое тёмное ромовое прошлое и встречали яркую неизвестность.

 Итак, мой верный читатель, крики Альбатроса мы (то есть я) провозгласили одновременно и панихидой, и гимном. Я уселся на одну из ромовых бочек, пока остальные переносили капитана в его каюту. В отличие от нашего просторного трюма в брюхе коня, капитанская каюта была тесна (келья!) и находилась в могучей шее. Всё в ней было, как на ладони, — не было тёмных уголков, каюта была круглой (овальной — всё-таки шея). Конечно, капитану не мешал ни скрип досок под ногами матроса, ни храп соседа, но как же наверно одиноко ему было, наедине со своими мыслями. Как думаешь, друг, может, стоило оставить его в тесной шее навсегда?

- Положим его здесь, а дверь забьём! - предлагал боцман Томас, - он капитан корабля, а корабль не может без капитана!

 Вернувшись на палубу, мы разорались, словно гадкие чайки. Команда разделилась на две группы: одна, малочисленная (но какие люди! матросы столь огромные и сильные, что могли в один присест бочку рому выпить!) под крылом громкого боцмана, и более многолюдная, слушающая шёпот щуплого Джерома. Этот маленький человечек с тонкими противными усиками, выдумал бросить капитана за борт, на растерзание тамошним тварям (рыбам, мой друг; ни разу не видел, чтоб они кого-то терзали, но никто и за борт-то не попадал).

- Почто он теперь нам?- шептал Джером, - Капитан что должен?

- Э...капитанить? - попытался Ливстон.

- Близко, мой друг. Правильней сказать, управлять. А наш капитан, не то, что управлять, но и дышать больше не может. Скажи, Леон, что мы делаем с ломаными вещами?

 Леон сощурился. Он, знаешь ли, ненавидел Джерома. Леон не стал отвечать, а лишь что-то прошептал Агустину. Вскоре Леон взял меня за локоть и отвел чуть дальше, к бочкам. Возможно, мой друг, тебе интересен шёпот Джерома, но я, к сожалению, запомнил лишь эти слова. Надеюсь, ты понимаешь, как я был растерян. Но не волнуйся, Джером ещё своё скажет. Мне, как и Леону, противно их вспоминать, но ради правды, я их запишу.

Леон, между прочим, чем-то похож на меня. У нас с ним вихри кудрей на голове, только у меня чуть светлее, и я прикрываю свою макушку шапкой.

Ну всё, прости, прости. Я продолжу. Я, Агустин и Леон стояли за бочками, пока остальные матросы, вслушиваясь в науськивания Джерома, подбирали слова для ответа. Леон сказал мне: «Очнись мальчик. Ты был последним, кто говорил с капитаном. Скажи, он не дал тебе указаний? Эта свора ещё не поняла, что с нами случилось». Я глядел на него и, покачав головой влево-вправо, спросил:«А что с нами?»

Споры были до темноты. Некоторые подрались, многие - надрались. Альбатрос всё кружил над нами, разгоняя тучи чаек. Иногда он подлетал очень близко, будто желая заглянуть каждому из нас в глаза.

Смотря на его полёт, я внезапно вспомнил о сокровище. Быстрым шагом я поднялся в каюту, и хотел было взять сундук, как замер - на кровати же капитан.

 Знаешь, друг, немного позже я искал в книгах объяснение жизни. Тогда, в каюте, я подумал, что это цвет. Чуть погодя, я пожал его руку и решил, что это тепло. Капитан бывал бледен, но эта белизна была чистой, как будто со страницы с картинкой высосали все чернила, и она поблёкла. Я весь затрясся от холода, что просачивался из капитана. И вот тогда я понял - огонь! Это цвет и тепло!

Я вытащил сундук, сел под окно и стал разглядывать книги. Я верил, что они подскажут нам достойное решение. Так и случилось! Не сразу я нашёл её: «ритуалы погребения». Я читал очень долго, многого не понимая, и потому попутно обращался к другой драгоценности. Я не очень понимаю, как это "закопать", что за земля, и, причём здесь цветы, но знаешь, я быстро нашёл ответ на более главный вопрос. Выбежав из каюты, я вскричал: "Друзья! Я нашёл выход! Кремация!"

 

Беседа о викингах и лодках.

Я звонко начал: «Я прочитал замечательную книгу...».

- Прочитал? – отвлёк меня Карлтон.

- Да! Там рассказывается о таких же моряках, как мы! Они смелые и храбрые, и море было их вторым домом! Они звались викинги и они...

Вторым меня перебил Леон:

- Подожди мальчик, ты сказал вторым домом.

- Да, так и сказал.

- А где же первый?

Я, как обычно, застрял и застыл. Ничего связанного с домом (неважно, с первым или вторым) в моей голове не было. «Вот же привязались к слову!». А ведь язык так и извивался от желания рассказать о моей находке.

Я быстро продолжил:

«Не знаю, там что-то про фьорды, но...»

- Фьорды? - Ливстон!

-Да, фьорды.

-А что это? - Карлтон!

Я снова скован:

- Послушайте! Никакие фьорды нам с капитаном не помогут, а вот викинги!

- Кто?

- А! Да дослушайте меня, наконец! Это моряки! Как и мы! И когда викинг умирал, то его клали в лодку вместе с его вещами, сплавляли её и поджигали!

- А вещи за что? - снова Ливстон.

- Не за что, а зачем! Это чтобы в Валгалле было легче жить.

- А лодка это…?

- Лодка это, как наш корабль, только меньше.

- То есть мы подожжём корабль? А нам куды деваться? Тоже поплывём в эту Вальхаллу?

 В этот момент меня опередил Агустин. Тихим шершавым голосом он начал объяснять мою идею окружившим нас товарищам. Может, я странно говорю, или же я просто спешил, но слова Агустина были для них понятней и ясней.

- Я думаю, - закончил Агустин, - что идея мальчика лучшая из всех, что мы сегодня выслушали. Единственное препятствие - это лодка.
И тут мой друг, все глубоко вдохнули, как по приказу, так как были не прочь начать новый спор, но я остановил их своим криком.

- Эй! Гляньте, на чём сидит альбатрос!

-Альбатрос? - вертя головами, начали моряки.

- Ну, вон! У уха! Мы сделаем лодку из уха!

 

 Моя идея понравилась всем. Глаза матросов заблестели, рты растянулись в улыбке и вся команда начала горячо обсуждать, как же дотянуться до уха.

 Мой добрый друг, по имени Леон, попытался голыми руками покорить коня: поплевав себе на ладони, он начал забираться по конской шее, находя цепкими пальцами щёлочки в досках или бугорки. Толпа внизу гудела, мы кричали: «Давай! давай Леон! Выше, выше! внизу тебя ждёт угощение! Давай выше брат, выше!» Так продолжалось несколько минут, пока Леон, наконец, не скатился вниз. Сразу все приуныли, запал кончился моментально.
«Какая идея!» грустно говорил один, а ему отвечал другой, «Но вот исполнение! Эх!»

Леон тёр свои бока ладонями и объяснял:

- Да там и зацепиться не за что! Шея выше гладкая, прям как воднаягладь!

Эх, все мы разом остыли. Мысленно я сказал капитану:

«Простите Грегори, вы не увидите Валгаллы».

И вот тут снова в историю влетает альбатрос.

Он кружил прямо над входом в трюм и, после нескольких таких кругов, резко влетел внутрь. Конечно, я спустился за ним в брюхо-трюм, пока остальные матросы бессмысленно глазели на ухо.

Брюхо-трюм скрипело и ныло. Эти звуки пугали меня и всех остальных, поэтому перед сном мы выпивали по кружечке. С ромом так легко спится, что скрипы и шорохи превращаются в сладкие колыбельные. В принципе, в нутре коня делать нечего. Команда спускается сюда лишь поспать. Здесь достаточно коек и, как раз под боком, стоят бочонки рому. Я зажёг фонарь и окрикнул птицу.

- Эй, где ты? - сказал я. Брюхо протяжно завыло. Видимо, тьмы и полных ромом бочек ему мало, оно скучает по спящим матросам.   

 Наконец, я услышал крик птицы и уверенно пошёл на зов, как вдруг, что-то склизкое и холодное налету выбило у меня из рук фонарь! Ты не представляешь, какой страх я испытал! Мой свет с грохотом рухнул; я был полностью поглощён темнотой (Как правильно? Иронично? Если меня поглотили в чужом брюхе – это же иронично?), а крик альбатроса был не слышен из-за жуткого гула. Гул, вой – не знаю точно, но кровь у меня хорошо так застыла. Эх, стыдно признаться: я трясся и мямлил. Вглядываясь во тьму, я надеялся разглядеть птицу, ну или бочонок рому. Я старался услышать шелест крыльев белого друга и надеялся, что склизкое чудовище больше не прикоснётся ко мне. Я напряг все свои чувства, как мог. И, к сожалению, почувствовал не крепкую руку на плече, а ту самую тварь! Она сильно шлёпнула меня по ноге своим телом или хвостом, может быть щупальцем, не знаю и не хочу знать. Это так взбудоражило меня! Я припустил вперёд во тьму! Ох, как же я орал! А как мне теперь стыдно… Но! Если мой дорогой читатель бывал на кораблях, то он знает, как устроено «брюхо» – в нём, в определённых местах, стоят балки-опоры (или это колонны?). Теперь читатель понимает, как это глупо, нестись со всех ног вперёд в кромешной тьме?У страха глаза велики – да, вот мои глаза были очень хорошо раскрыты, прям из глазниц чуть не выпали. Жаль, от этого видно лучше не стало. Ну да ладно. Главное, что каким-то волшебным образом я так и не врезался ни в одну из опор.

Бегая по брюху, сворачивая, я, наконец, попал на нижний ярус. Попал достаточно экстравагантно (слово дня!) – провалился в открытый люк. Странно, но внизу оказалось светло и тесно. На длинных ящиках стояли свечи. Я оторвал с ящиков пару капелек воска и размял в руке. Приятное чувство.

«Так вот ты где!» воскликнул я, когда белый альбатрос показался мне из-за ящиков. Своим клювом он начал чуть ли не стучать по одному из них, словно требуя открыть их сейчас же.

«Подожди, подожди ты! Сейчас я открою». Глупо, наверное, разговаривать с птицей. Ладно ещё, если это попугай. И вороны, я читал, способны к слову. Но мне нравится говорить с ним. За короткое время, альбатрос стал мне настоящим другом! Знаю, он не понимает моих слов, но он так глядит, словно ему и не нужны слова. Ему хватает моих глаз. Я чувствую, что он понимает меня. Признаюсь тебе честно, мой друг, что на корабле никто из команды не близок мне так сильно, как эта птица. Что странно – они-то речь понимают. Матросы знают те же буквы и слова, но вот сама суть… Мне так интересно, а ты с подобным сталкивался? Ты, командный игрок, тоже одинок?

 Прости, что снова отвлёкся! Но я не сомневаюсь, что уже догадался, что же я сделал на дне брюха? Конечно, я опять открыл ящик! Может, в этом моя миссия? С каждым открытым ящиком мы приближаемся к цели! Не знаю пока к какой именно, но это не главное.

Я не знаю, откуда узнал об этом альбатрос, но в этом самом ящике лежали инструменты. Много инструментов. Названий для многих из них я и не знал (по-честному ни одного), но книги – вот решение проблем!

Восхождение на конскую голову.

Благодаря моей находке мы снарядили шесть (целых шесть!) матросов. После небольшого спора и стычки, в шестёрку попали:

Ливстон
Карлтон
Рыжий Бьёрн
Леон
Сутулый Игорь
Дон

 

Наверное, читателю охота познакомится с нашей командой поближе. Извини меня, что только сейчас до меня дошло представить тебе команду. Всего на корабле 13 человек: те шесть наверху, и ещё: я, ваш проводник, старик Агустин, мерзкий щуплый Джером, огромный боцман Томас, и тихие близнецы Гот и Тот.

Ну вот, теперь можно начинать. Я так долго вёл к этому! Так долго, что, кажется, исписался…Даже и не знаю, как всё описать? Хорошо, сейчас я сосредоточусь и… может, после кружки рома….

 

***

 

 Надеюсь, эти пятна не смущают тебя? Я случайно пролил немного рома, но ты же понимаешь – качка! Кажется, я созрел до восхождения. Промотал события в голове, и даже поспрашивал остальных, как это было. Представляешь, один молодец из команды уже всё напрочь забыл. Причём, он сам и лез на голову!

Хорошо, начнём: самым первым шёл Леон, за ним Карлтон, Ливстон, Дон и Игорь. Последним шёл Бьёрн – у него сильные руки – он страховал товарищей. Дело в том, что команда была связана не только целью, но и прочной верёвкой. Она проходила сквозь специальные крючки, которые крепились к поясам моряков. Также каждому на ноги мы надели мягкие сапоги (удивительная вещь!),на эти самые сапоги надели стальные крючки (я–то думал, что кошки – это животные!), а в руки дали такую штуку – кирка называется (палка, со стальным полумесяцем).

Шестёрка двигалась вверх уверенно. Они цеплялись за присохшие раковины, за конскую гриву, просовывали руки в щели между досками. А когда они добрались до гладкой часть шеи, то пустили в ход кирку. Леон делал достаточно широкие дыры, чтобы и рука могла схватиться, и нога могла опереться.

 Знаешь, я недавно осознал, что у нашей команды не такой большой словарный запас (мы особо и не разговариваем с друг другом), поэтому я удивляюсь: откуда столько брани? И такой виртуозной!

Как ты уже понял, кричали все (и все бранились). Стыдно, но я тоже с радостью в этом участвовал. Когда ведущий не находил под рукой ни ракушки, ни гривы, и решал, каков будет его следующий шаг, каждый (и на шее и на палубе) пытался дать ему дельный совет. Один раз Леон почти сорвался! Он так злился на всех нас, что в пылу замахал обеими руками. Это была вина каждого из нас, но то, что он всё-таки смог удержаться и выбрать правильный путь до уха, целиком его заслуга.

Все мы ликовали! Шестёрка плясала на темени, горланила. Мы кричали в ответ. Какой день! Дон уже летел вниз, но Бьёрн вовремя схватил его. Мы ещё долго радовались нашему триумфу. Внизу откупоривались новые бочки, Агустин затянул песню, ту грустную, про одинокую бурю (наверняка тебе известную). Наверху работали пилы. Когда небо потемнело, и вдали заиграл зелёный свет, храбрая шестёрка на веревках спустиладеревянное ухо.

Похороны капитана Грегори.

Один в своей лодке.

Ветер, не тронь паруса,

Я устал,

Мне нужен покой…

Не смог вытерпеть гнева.

Я хочу тишины!

Чистой глади морской!

Висеть покойно над бездной.

Я узнал вдали тучи -

Налиты`е проклятья.

Она в погоне за мной.

А я прошел с ней густой туман,

И напоролся на скалы — не ахнул.

Умереть или жить — всё равно,

Но быть с бурей на «ты» не удастся.

 Мы обмотали его белой тканью, всего полностью. Близнецы принесли несколько мешков с сеном, вытряхнули его вконское ухо и намочили их ромом (в одной из книг написано, что он хорошо горит; а я думал наоборот, тушит, вода же). Сверху мы уложили капитана.

Зелень уже разлилась по небосклону. Было решено сжечь его в самый её пик – когда зелёные переливы перестанут играть на небе, а полностью поглотят его, стерев горизонт и слившись с морем. До этого момента оставалось достаточно времени, и каждый погрузился в беспокойство. Ведь пока капитан лежал в своей келье, день походил на обычный, ничем не отличался. Но, как только капитан появился на палубе, каждый из нас напрягся.

Вычитал в одном рассказике пару хороших слов (прилагательные, мой друг!). Они прекрасно подходят к нам. Вот, смотри: на палубе, между бочками сидит Бьёрн Угрюмый. Недалеко от него, в связке верёвок лежит Тот Истеричный. На своём привычном месте, на ящике с барахлом, в тени лопастей хвоста, сидит Агустин, Грустный и Задумчивый. Он курит свою трубку и следит, как Игорь, всё так уже Сутулый, быстро тараторит что-то Карлтону и Ливстону. Все они – Нервные. А вот, Томас Грустный, вышел из каюты капитана, и отправился к уху, у которого молча сидел Гот Вздыхающий (как я понял, это не прилагательное). И да, я не могу не написать о Мрачном Доне, который вновь взобрался на конскую голову и не хотел ни с кем говорить. А Леон, с Тоскливым взглядом, обратился ко мне, Глупому и Потерянному Юзу.

 Один лишь Джером не изменился. Он юрко сновал по палубе, бегал от одного к другому и мерзко потирал свои маленькие ручонки.

 

***

 

Странно то, дорогой читатель, что за всё наше плавание, это первый случай. Я почитал о смерти, пишут, это всё естественно, но… Мы не понимаем. Ни один из нас не думал об этом. Вот, очень интересный разговор с матросом Леоном. Мы сидели на бочках в трюме (прятались от мертвяца).

- Ты чувствовал этот запах? Он такой чуждый, но будтобы…будтобы я его помню. Чужой, но знакомый. А ты видел его кожу? Что с ней не так? Ведь была такой упругой, а теперь…ты видел, я знаю, она слезает маленькими клочками. И вся эта перемена красок. Не могу теперь смотреть на чистое небо, оно такое. холодное. И он тоже холодный.

- Из него что-то ушло. Что-то, что грело его.

- Да, верно. А каким сильным он стал, ты заметил? Его руки были сжаты в кулаки и никто, даже наш Бьёрн, не смог разжать их. Мы еле-еле свели руки капитана вместе. Знаешь, я тут вдруг подумал… а ведь и со мной это может случиться?

Я помялся.

- Ну, капитан Грегори это сделал сам. С ним это не случилось, он сам всё сделал.

- Да я не о том. Я к тому, что… вдруг, это самое тепло в нас не навечно? Может, ему когда-нибудь это надоест, или даже у него есть, ну… срок годности.

Признаюсь, я не раз вспоминал этот разговор. В тот момент я представил, как из меня всё ушло, как мои краски померкли, а мышцы налились металлом. Вот, меня скручивают в ткань….

Мне стало страшно и, от растерянности, я сказал:

- Эм. Тогда на нас всех ушей не хватит.

Леон по-доброму улыбнулся и ответил:

- Да, малыш, это ты верно. С нами такого не должно случится. Прости, что зря тебе голову ерундой забиваю.

 Я немного потоптался на месте перед Леоном, и, услышав голос Агустина, пошёл к нему, оставив Леона наедине с его мыслями.

Агустин сидел на бочке рядом с одной из балок. Вокруг него, на верёвках и мешках с сеном (так и не понял, зачем они нам), дремали парочка матросов. Я подошёл и устроился на паре мешков. Агустин тихонько напивал себе под нос нашу любимую песню. Слыхал ли ты её? На всякий случай, вот, я записал!

 

Плоское море, как блюдце

И небо отразит волны

Однажды, когда угодно ей будет

Однажды, когда ей будет угодно

 

Лейся, лейся, крепкий ром

Дай нам больше воли

Воли мечтать и танцевать!

Лейся ром, лейся!

 

Мрак отгоняет плохие сны

Никому не спится в эту ночь

Он заставляет нас танцевать

Заставляет нас танцевать ром!

 

Лейся, лейся, крепкий ром

Дай нам больше силы

Силы мечтать и танцевать!

Лейся ром, лейся!

 

И вот уже звёзды пошли на дно

В небе плещутся рыбы

Они смогли перевернуть всё вверх дном

У них есть на то силы!

 

Лейся, лейся, крепкий ром

Дай нам больше время

Время мечтать и танцевать!

Лейся ром, лейся!

 

 

Когда мы поём её хором, всегда чувствуешь себя частью команды, или даже чего-то большего... Куплеты начинаются тихо, потом нарастают, припев мы и вовсе орём. Бьёрн размахивает кулаками, ненароком задевая остальных, а Томас крутится на месте и топает ногой. Близнецы весело приплясывают… Люблю я её! Но вот беда, теперь слышать её не могу!

Почему я уснул именно под неё?