Тюн 2. Два способа оперирования аутопойесиса

Таковы контуры теоретического решения, в соответствии с которым человек в смысле биологически и психологически ин­дивидуализированного живого существа относится пе к соци­альной системе, а к окружающему миру социальной системы. Подтвердить это решение или же подтолкнуть к нему может точный анализ операций, воспроизводящих систему. Что, собс­твенно говоря, делает сознание? Что фактически происходит в клетке или в организме, в нервной системе, в гормональной системе, в иммунной системе и так далее? Как сознание распо­ряжается вниманием? Как коммуникация передает опции, как она задает предпосылки, которые впоследствии учитываются или отрицаются? И так далее. Если у вас есть системная теория, основанная на понятии операции, и, следовательно, вы включа­ете в рассмотрение время, то вы должны четко определить тип операции и сказать, что вот такой тип системы, как социальная система, может создаваться только одним видом операций, а не смешением всех возможных физических, химических, биологи­ческих, психологических и прочих явлений. Одна система, одна операция, время: если вы до конца осмыслите этот теоретичес­кий аппарат, вы неизбежно придете к однозначному размежева­нию психических и социальных систем и, разумеется, живых, физических и социальных систем. Выбор таков: или отказаться от понятия системы, основанного на понятии операции, или со­гласиться с тем, что человек и социальная система, люди, ин­дивид и общество - это отдельные системы, которые никоим образом не могут накладываться одна на другую.

Это не значит, что нельзя себе представить, что наблюдатель, кем бы он ни был, все же может определить операции как некие единства, протекающие одновременно в психическом и соци­альном плане. В этом месте аргументация становится сложной, поскольку в методологическом плане она ведет к странному вы­вод)'. Во-первых, наблюдатель всегда может идентифицировать так, как ему представляется правдоподобным. Допустим, мы пе станем категорически исключать возможность того, что если кто-то говорит, что он слышит, как кто-то говорит, то побли­зости действительно кто-то есть, кто говорит и сообщает что- то кому-то. Это одновременно нечто психическое, телесное и социальное, когда, например, говорится: «Он довольно далеко, 268 —                                                                                                                                                                                                                                                                              -

я слышу его очень плохо, я не понимаю его, и если я хочу его понять, я должен подойти к нему, я, со своим телом, должен по­дойти туда и слушать его». Для такого наблюдателя полностью разделять психическое, телесное и социальное не имеет ника­кого смысла. Таким образом, наблюдатель может идентифици­ровать так, как ему представляется целесообразным или как он лучше всего умеет классифицировать мир, который он наблю­дает. Вы видите, что я в некоторой мере отрекаюсь от всего, что говорил до сих нор, и утверждаю прямо противоположное с этих сомнительных позиций наблюдателя. И вот теперь воп­рос заключается в том, кто же, собственно говоря, наблюдатель: кто этот наблюдатель? Можно всю теорию отмотать назад к наблюдателю и сказать себе, что есть теории, которые предпочи­тают наблюдать так, как будто психическое и социальное - это одно и то же, а есть другие теории, которые отвергают такую позицию, т.е. видят смысл в разграничении этих вещей. В таком кувырке, в таком круговороте мы увидим, что мы сами снова появляемся в нашей собственной теории. Мы видим самих себя в качестве одного из многих наблюдателей, который теорети­чески поглощен идеей о том, что все должно быть разделено, который может в рамках своей теории привести веские доказа­тельства этого и который одновременно может конструировать такое представление, что в реальности, которую он наблюдает, в которой он сам принимает участие как теоретик с определен­ными предпочтениями, имеются также другие теории, которые это делают по-другому. И тогда встает вопрос, остаемся ли мы в пределах науки и можем решить это научным путем или же су­ществуют глубоко укорененные предрассудки или обыденные убеждения, которые тоже могут быть задействованы в науке и влиять на нашу мотивацию относительно того, хотим ли мы на­блюдать с точки зрения теории действия или же воздерживаясь от затрат на такого рода понятийность.

Я надеюсь, что вам в какой-то степени стало ясно, что наука социология описывает саму себя с помощью категории наблю­дателя, потому что каждый раз, когда говорят, что, мол, этот способ идентификации, этот способ создания единства - дело наблюдателя, возникает следующий вопрос: кто этот наблюда­тель? И тогда нужно заново перестраивать всю эту область в соответствии с наблюдением второго порядка.

----------------------------------------------------  ---------------------------------------- 269

Но теперь вернемся к более простой трактовке. Я хочу еще раз проиграть этот аргумент с точки зрения эмерджентности. «Эмерджентность» - это такое слово, которое появляется во многих науках и имеет отчасти методологическое значение. Для нас важна эмерджентность социальных систем. В социо­логии в этом случае вспоминают, например, дюркгеймовскую версию. Дюркгейм говорил о том, что социальные факты мож­но объяснить только через социальные факты.^[96] Эта такая ме­тодология, которая создает социологию, ограничивая ее соци­альными контекстами и не включая, например, физические или психологические детерминанты. Это своеобразный маневр, позволяющий отмежеваться от психологии и, возможно, также от биологии. Это одна форма, в которой встречается аргумент эмерджентности. Другая форма касается проблемы редукцио­низма. Можно ли социальные состояния редуктивным образом свести к психологическим состояниям? Можно ли все, что вос­принимается в социальном плане, объяснить с помощью пси­хологического обследования участников? И если это возможно на уровне психологии, может быть, это сработает и на уровне нейропсихологии, а если и это возможно, то, может быть, удас­тся найти объяснение на уровне химического состава клетки, и в конце концов придется проникнуть в зловещий внутренний мир атомов и здесь столкнуться с недетерминированностью, как говорят физики, и тогда можно будет все начинать с начала? Или снова вернуться к холизму. Именно эту тенденцию можно наблюдать сегодня.

В этой дискуссии об эмерджентных явлениях происходит смещение основных моментов объяснения с одного уровня на другой. Я имею в виду, что эта теория не отвечает и даже не за­дает вопроса, который я намеревался задать, а именно как или чем выделяется эмерджентный уровень или эмерджентная сис­тема? Какой именно признак отличает эмерджентный порядок от состояния, которое мыслимо и без этого порядка, от его мате­риальной или энергетической основы? Каков критерий, кото­рый делает возможной эмерджентность? Я думаю, в этой связи счастливым случаем можно считать публикацию статьи об ау- топойесисе социальных систем в «Кёльнском журнале социо- 270 —      —                                                      ———-

логии и социальной антропологии» (автор Виль Мартене), кото­рая посвящена именно этой проблеме, причем главным образом в связи с концепцией аутопойесиса и концепцией коммуника­ции^[97]. Я еще вернусь к теории коммуникации, а сейчас следует упомянуть о том, что я предложил трехкомпонентную теорию, которая, кстати, имеет лингвистическую традицию и которую, если угодно, можно найти и у античных авторов^[98]. Согласно этой теории, дифференция информации - о чем говорится? что именно сообщается в отличие от многих других фактов, имею­щих место в мире? - порождает сообщение и понимание. Кто- то должен понять, иначе коммуникация не состоится, незави­симо от вопроса о том, как он отреагирует на это. Согласится он или нет, это уже его дело. По этому поводу он может начать новую коммуникацию. Эта трехчастность определяется в статье Виля Мартенса как психологическое и даже физическое осно­вание коммуникации. Соответственно, коммуникация - это не­что такое, к чему индивид приходит у себя в голове. Я сначала должен обдумать то, о чем я собираюсь говорить, что я скажу и чего не скажу, что я могу считать новостью, считать неизвес­тным, чтобы об этом сообщить. Это работа происходит у меня в голове. И я должен сообщить, т.е. я должен по меньшей мере где-то присутствовать физически. Кровоснабжение моего мозга должно быть достаточным, и силы моих мышц должно хватать для того, чтобы я держался прямо и так далее и тому подоб­ное. Следовательно, понимание опять-таки имеет психическую и физическую реальность. Я не могу быть в бессознательном состоянии или изнемогать от боли, я должен уметь сосредото­читься, особенно если это сложная лекция. Понимание - это тоже физическая и психическая работа, которая требует боль­ших или меньших усилий.

Итак, мы имеем три эти вещи. Тезис гласит, что социаль­ность реапизуется только в слиянии или в синтезе этих трех компонентов, т.е. социальное возникает в том случае, если ин­формация, сообщение и понимание производятся в виде единс- ——                                                                                                                                                                        271

тва и оказывают обратное воздействие на участвующие психи­ческие системы. Психические системы должны вести себя со­ответствующим образом, чтобы это получилось. Но единство, эмерджентность социального - это только сам по себе синтез, тогда как элементы по-прежнему могут и должны описываться на психологическом и биологическом уровне. Без этого фунда­мента ничего не получится. То есть речь идет именно о теории эмерджентности нового порядка на основании комбинаторного соединения в новые единства. Я надеюсь, вы попадетесь на эту удочку. Сначала это кажется очень убедительным, но потом воз­никают вопросы. Прочитайте как-нибудь текст Виля Мартсиса. Я получил специальный выпуск и еще письмо и могу прочитать это письмо и этот специальный выпуск, но когда я это читаю, у меня появляется вопрос: что есть в тексте от самого автора или, другими словами, что входит в коммуникацию? Это явно, к примеру, не кровообращение, обеспечивающее кровоснабже­ние его мозга, когда он писал этот текст. В тексте, помещенном в «Кёльнском журнале», нег крови: в редакции отказались бы от статьи, если бы из нее хлестала кровь. Нет в ней и состояния сознания. Я не знаю, что думал автор. Я могу себе представить, что его мозг снабжался кровью, что в его мышцах было доста­точно силы, чтобы он мог прямо сидеть за компьютером, что он был заинтересован в участии в науке и в том, чтобы обратить на себя внимание, что какой-то случай так заворожил ею, что он подумал, что не плохо бы и другим о нем узнать. Это конструк­ции (впоследствии я буду говорить о «взаимопроникновении»), которые становятся очевидными в ходе коммуникации, но кото­рые сами в коммуникации отсутствуют.

Поэтому перед нами встает вопрос, что утверждается в тексте и не опровергает ли сам текст то, что он утверждает. Привносит ли текст в коммуникацию мысли и кровь? Так как я в силу привычки прислушиваюсь к парадоксам и бываю ими очарован, то здесь тоже как раз тот случай, когда мое внимание привлекает парадокс. Текст утверждает нечто, что он опровер­гает своей операцией. В нем нет крови, нет мысли. Фактически в нем есть только буквы и то, что опытный читатель может из них составить - слова, предложения и тому подобное. Это и есть коммуникация. Если мыслить реалистично и в категориях операций, то я не могу ничего увидеть, кроме этого. Оценить 272 —                                                 —                                                                                                    —

попытку Мартснса можно опять-таки только с точки зрения истории теорий; она может быть интересна лишь постольку, поскольку речь здесь идет о еще одной попытке соединить ин­дивида и общество, удовлетворив притязания обоих. Индивиды привносят такие моменты, как информация, сообщение, пони­мание, но это были бы просто разрозненные фрагменты, о ко­торых они бы и не додумались, если бы не было социального синтеза. А коль скоро есть социальный синтез, индивиды вы­нуждены приспосабливаться к возможностям коммуникации и соответствующим образом менять свои внутренние состояния.

Получив такое послание, можно действовать следующим образом. Можно сказать себе: все само по себе правильно. Коммуникацию, вероятно, можно описать целиком на уровне психологических или физических фактов. Собственно говоря, при этом ничего не было бы упущено - за исключением само­го аутопойесиса. Что коммуникация пытается поддержать пос­редством коммуникации? И как возможно, что это все еще про­должается? Как возможно воспроизводство коммуникации из себя самой, т.е. коммуникации из коммуникации, без включения психических или физических операций? Я думаю, из теории не­льзя почерпнуть ничего, кроме тезиса о том, что все это проис­ходит за счет полного исключения - исключения психических и физических репродукций, фактов, состояний, событий.

Матурана на одной из лекций здесь, в Билефельдском уни­верситете, сказал^[99], что живые клетки можно описать цели­ком на химическом уровне, что все, что можно найти в клетке, можно передать в форме описаний химической структуры со­ответствующих молекул, и это было бы описанием состояния клетки - но не аутопойесиса. Аутопойесис - это принцип, кото­рый может быть реализован только в живых клетках и только в форме жизни, и хотя он отображается в химических описаниях, он не может быть объяснен в своей репродуктивной автономии. Если допустить, что данная теория верна, то применительно к вопросу об эмерджентности это означает, что эмерджентность возможна только за счет абсолютного отмежевания от энергети­ческих и материальных или биологических и психологических условий, которое на другом уровне приводит к формированию                                                                                                                                                              —                      273

систем. Мы имеем дело с совершенным отделением, исключе­нием проникающих воздействий, которые, если бы они прояви­лись, имели бы разрушительные последствия. Если бы вы дейс­твительно привнесли в коммуникацию состояния сознания, то это было бы крайне сложно и почти неизбежно нарушило бы коммуникацию. Представьте себе, что врач подходит к постели больного и спрашивает, как у него дела. Какая неловкость воз­никла бы, если бы при этом стало известно, что врач думает на самом деле! Больной бы уже не смог ответить. Коммуникация бы раскололась, если бы больной хотя бы приблизительно знал, что думает врач, когда спрашивает, как у него дела. Или вспом­ните другой знаменитый пример - автобиографию Тристрама Шенди^ш, который пытался записать все свои состояния на протяжении жизни, включая записывание этих состояний, в чем он, однако, не преуспел, потому как уже в первые недели или месяцы этой своей жизни он не поспевал со своим описа­нием за жизнью, которая бежала вперед. Здесь речь идет даже не о последовательном соединении звеньев цепи: коммуни­кация / сознание / коммуникация / сознание, а о попытке пос­редством коммуникации дать отчет о реапиях биологического и психологического существования. Коммуникации бы это не удалось, даже если бы она была полностью ограничена свои­ми собственными средствами и использовала бы их на все сто процентов. Она слишком медленна, так что любая попытка сде­лать это была бы разрушительной (цель огромного романа о Тристраме Шенди заключалась именно в том, чтобы показать это), даже если эта попытка осуществляется исключительно в рамках коммуникации, т.е. в рамках романа, и по-другому это невозможно себе даже представить. Я думаю, что этот аргумент можно повторить на всех других уровнях. Известно, что когда атомы соединяются в молекулы, это влияет на их внутреннюю электронику. Они не подобны шарикам с толстым мехом, ко­торые склеиваются, и получаются молекулы; нет, они меняют свое внутреннее состояние, как бы это ни называлось на языке микрофизики, вследствие коммуникации с другими атомами и создания химического единства, молекулы, но несмотря ни на 274                                                                                                                                                   —                                                                         -                                             

это никакая часть атомной энергии не переходит в химический состав, и здесь можно лишь сказать: «К счастью!» То есть у вас нет возможности посредством химических операций высво­бодить атомную энергию. Это совершенно другой уровень. Н только так возможен устойчивый, основанный на химии мир. который затем, в зависимости от обстоятельств, делает возмож­ными жизнь, сознание, общество и все прочее. Хорошо, это что касается понятия эмерджентности.

Сейчас я хотел бы в продолжение вышесказанного сделать еще одно замечание и уже в следующей лекции перейти к по­нятию структурной сопряженности, языка и других понятий, связывающих сознание и социальную систему. Сейчас еще ос­тается время для одного из этих понятий, а именно для понятия взаимопроникновения, что связано также с тем, что это поня­тие является ключевым в статье Виля Мартенса, а на эмерджент­ность он, собственно говоря, лишь намекает.

Если придерживаться теории оперативной сепарации сис­тем, то нельзя говорить о пересечениях. Можно, как всегда, поместить внутрь наблюдателя, который может синтезировать множества, объединять различное - и если он это делает, то он делает это. Но с точки зрения операций, системы разделены, и деятельность наблюдателя тоже зависит от того, что он функци­онирует физически, химически, биологически, психологически, социологически или как угодно еще. В результате понятие вза­имопроникновения оказывается невостребованным. Парсонс. правда, использовал его (вспомните одну из предыдущих моих лекций), чтобы соединить различные подсистемы, т.е. чтобы объяснить, как культура проникает в социальную систему или как происходит взаимопроникновение культуры и социальной системы, как социальная система через социализацию воздейс­твует на индивидов, как индивиды через процессы научения ук­рощают свои собственные организмы. Так вот, Парсонс исполь­зовал понятие взаимопроникновения для того, чтобы обозначить эти сферы пересечения разных систем и сказать, что что-то из культурной системы должно проникать в систему социальную. В соответствии с общей структурой теории, это проникновение мыслилось не на уровне операций. Парсонс скорее полагал, что эти системы только способствуют эмердженции действия, т.е. сами не являются операциями. Если они выделяются в качестве                                                                 -                                                                                                  275

систем действия, то опять-таки на уровне действия и систем­ных образований, которые, в свою очередь, должны выполнять все требования к системному образованию. Понятие, которое по идее должно было сообщать, что же, собственно говоря, уча­ствует в фу нкционировании другой системы или каким образом культура является частью социальной системы, так и не уда­лось по-настоящему согласовать с четырехчастным делением парсонсовских ячеек. Пришлось бы интернализировать как бы несколько межсистемных связей одновременно, поскольку пре­дусматривались также внутренние подсистемы, и тогда система определялась бы через отношения взаимопроникновения. Это было недопустимо по разным причинам, и поэтому осталось неясным, как возможно наложение, пересечение, конгруэнция разных систем в одной системе.

Парсонс в разговоре как-то сослался на социолога по имени Лумис, который работал над моделями пересечения систем и разработал систему понятий, согласно которой существовали взаимосвязи, в которых разные системы действовали как одна^[100]. Но я не думаю, что Парсонс использовал этот ход в своих пуб­ликациях. Это было сформулировано целиком на системно-тео- ретическом жаргоне 1950-х - начала 1960-х гг. Мне сложно это понять, а кроме того, передо мной встает проблема: следует ли отказаться от понятия взаимопроникновения или можно найти ему другое применение? Мое предложение не очень удачно с точки зрения терминологии, и я сам не совсем доволен тем, что использую то же понятие, только с другим смысловым содержа­нием, однако есть феномен, который необходимо как-то вклю­чить в теорию, а именно способ, которым системы реагируют на комплексность своего окружающего мира.

Если мы снова возьмем пример кровообращения и коммуни­кации, то можно спросить, как в коммуникации учитывается то, что люди в достаточной степени стабильны, достаточно репро- дуктивны для того, чтобы принимать участие в коммуникации. Разве я всякий раз, когда говорю с вами, когда читаю лекцию, не исхожу из того, что вы находитесь в ясном уме или, по крайней мере, кровоснабжение вашего мозга достаточно для того, что- 276                                                                                                                                                                                                     ■                                       —

бы вы могли контролировать свои тела и сидеть прямо, пусть даже опираясь на различные подпорки? Разве в любой комму­никации не предполагается, что окружающий мир гарантирует высоко комплексные предварительные условия коммуникации? То, что исключается, что не участвует в операциях, тем не ме­нее рассматривается как присутствующее. Граница системы с психической или биологической областью встроена в комму­никацию в качестве предположения или предпосылки функци­онирования. Эти теоретические фигуры время от времени появ­ляются и в философии. У Жака Дерриды, например, можно най­ти идею о том, что имеется некий неприсутствующий фактор, который оставляет следы, по-французски traces, по-гречески ichnos\ потом эти следы заметаются, ни один из них не делается видимым. В ходе коммуникации не говорят постоянно о том, достаточно ли хорошо кровоснабжение головы. Следы замета­ются, а заметание следов снова становится видимым. Если есть сомнения, об этом можно поговорить. И это идущее издалека Если, возможность поговорить об этом предполагает, что это всегда присутствует. «Отсутствующее» - на жаргоне Дерриды

- присутствует, хотя оно вообще-то и не присутствует - чистый парадокс в формулировке.

Если я совершу маневр, возможно, неприемлемый для Дерриды, и перенесу это на совершенно другую почву, а имен­но в системную теорию, то, наверное, можно будет сказать, что взаимопроникновение - это что-то вроде принятия во внимание отсутствующего. Исключаемое за счет того, что оно исключе­но, снова рассматривается как присутствующее. Мы предпола­гаем, что мир - чем бы он ни являлся, о чем нельзя говорить

- дает возможность говорить, писать, печатать, осуществлять электронную коммуникацию и так далее. Без этой предпосылки операция не могла бы начаться. Она также не могла бы обрести контуры. Она не могла бы использовать свою собственную из­бирательность для того, чтобы делать это и не делать то, если бы не было чего-то другого, что в данный момент не учитывается, но является условием возможности самой операции. Возможно, обозначение этого момента понятием «взаимопроникновение» проблематично, но данная тематика имеет место, и если бы мы не одобрили это понятие, то нужно было бы придумывать этому другое имя. но так как в социологической теории схожие содер- —                                        —      277

жания называются взаимопроникновением, я позаимствовал это понятие, несмотря на связанные с этим недоразумения. Однако эта проблема очень типична для теории, которая все больше за­путывается в собственных обязательствах относительно отбора понятий и по сути признает только свой собственный жаргон. Нужно ли все строить заново с помощью искусственно приду­манных терминов или следует с помощью выбираемых понятий намекнуть на то, что существуют определенные взаимосвязи с содержанием, которое до сих пор подразумеваюсь под этими понятиями? У меня нет четкой позиции по этому вопросу, но я часто отдаю предпочтение преемственности в терминоло­гии, чтобы иметь возможность обозначить внутри этой терми­нологии разрыв преемственности. Ну ладно, на сегодня сказано достаточно.

Двенадцатая лекция

На прошлой лекции мы уже сталкивались с последствиями определенных теоретических решений и сейчас снова займем­ся ими. Вы видели, что я четко разделил психические и соци­альные системы - в некотором смысле вопреки повседневному опыту, который убеждает нас, что люди собираются вместе для того, чтобы поговорить друг с другом. Это, если угодно, ставит теорию перед необходимостью компенсации, так как одновре­менно с этим приходится заявлять и признавать существование каузальных связей, которые курсируют между психическими и социальными системами. Поэтому мы сначала разведем поня­тия оперативной закрытости и каузальной открытости: именно оперативная закрытость конституирует объект, систему, кото­рая может быть восприимчива к кау зальным связям. Без закры­тости этот объект не существовал бы как система, по крайней мере, как самореферентная система, и была бы необходима сис­темная теория совсем другого рода. Но и этого недостаточно. Мы должны избежать повторного смешения системы и окру­жающего мира, как и психических и социальных систем. Мы должны добиться совместимости нашей теории с концепцией аутопойесиса. Провокационным моментом в данной концепции является как раз необходимость заново продумывать все поня­тия (и я к этому еще не раз вернусь), которые должны гармони­ровать с понятием аутопойесиса, и в невозможности ее непос- 278                              —                                                                                                                                                              —          

редственного эмпирического применения.

Если рассматривать отношение между системой и окружа­ющим миром с точки зрения этих теоретических предпосылок, то, как мне кажется, в поле зрения попадают два понятия - и, возможно, этого уже достаточно, во всяком случае, на данный момент мне больше нечего предложить. Эти два понятия обле­кают в форму отношения между системой и окружающим ми­ром. Первое понятие - это взаимопроникновение. Кое-что о нем я уже сказал в предыдущей лекции. Сейчас я хочу лишь резю­мировать сказанное, чтобы вы увидели взаимосвязь со вторым понятием - понятием структурной сопряженности. Я не совсем уверен, что необходимо постоянно разграничивать эти понятия. Они берут начало в разных теориях, у них разная история, но они очень близки. Однако для меня сейчас важно разделять эти две вещи. Когда речь идет о взаимопроникновении, однозначно не следует представлять себе смешение, пересечение, проник­новение одной системы в другую, как можно было бы предполо­жить при упоминании этого понятия (терминология, как я уже говорил, представляет собой большую проблему); речь идет о том, что операция системы в своей реализации зависит от обес­печения комплексных показателей или значений в окружающем мире, но при этом последние не могут участвовать в операции, т.е. условия окружающего мира не могут быть включены в сис­тему и стать самостоятельной операцией.

Очевидно, это касается и участия сознания в коммуника­ции. Коммуникация в принципе функционирует только тог­да, когда присутствует сознание, когда внимательно следят за разговором или уделяют внимание процессу коммуникации. В самой коммуникации это не всегда упоминается. Иногда гово­рят: «Послушай!» или что-то в этом роде или подают сигналы, призванные мотивировать внимание со стороны другого, но, разумеется, невозможно предварять каждое предложение при­зывом «Послушай!». Тсматизация взаимопроникновения - это аварийный случай, исключение, которое не является постоян­ной составляющей коммуникативной ситуации. На внимание невозможно воздействовать коммуникативными сигналами та­ким образом, чтобы сознание напрямую обращалось к другому сознанию. Система может регистрировать взаимопроникнове­ние и совершать соответствующие операции, если имеют место                   —                                                      ———                               — 279

нарушения, если происходит что-нибудь особенное, но ни одна операция системы не может перескочить в другую систему.

То же самое верно и для обратной перспективы, если смот­реть на это со стороны психической системы. Если мы реша­емся заговорить, мы предполагаем, что язык может быть понят. Связанные с этим сложные процессы, сложные грамматические структуры, смысл слов, то, что большинство слов не поддается определению, и так далее - все это нас вообще не волнует, когда мы думаем о том, какое предложение нам сказать. Мы прини­маем функционирование социатьного порядка как данность, а в конкретном случае опять-таки можем об этом поразмыслить, если кто-то не понимает какое-нибудь слово или если неожидан­но выясняется, что кто-то не понимает языка. Предположим, мы имеем дело с иностранцем, заговариваем с ним на своем родном языке и видим, что он не понимает. Тогда мы пробуем загово­рить с ним на английском; если и это не срабатывает - на фран­цузском. и в какой-то момент вообще прекращаем говорить, но в любом случае у нас в сознании зафиксированы определенные возможности, как вести себя, если возникают сложности пони­мания. Но и здесь верно то, что мы никогда не можем мысленно актуализировать все необходимое для того, чтобы язык вообще функционировал. Ведь сознание, так же как и коммуникация (если смотреть в обратной перспективе), воспринимает даннос­ти окружающего мира комплексно, как я это иногда формули­рую^[101], не расшифровывая ее, не желая и не имея возможности воздействовать на нее в деталях или как-то ее менять. Вот что я имею в виду, говоря о взаимопроникновении.

Понятие структурной сопряженности, как уже было сказано, очень близко к этому, но оно сформулировано скорее с точки зре­ния внешнего наблюдателя, который рассматривает две системы одновременно и задается вопросом, как они связаны между со­бой: как это вообще возможно, что система, несмотря на то, что является аутопойегической, т.е. воспроизводит себя посредс­твом собственных операций и либо делает это, либо, в против­ном случае, вынуждена прекратить оперировать, т.е. прекратить существовать, действует в окружающем мире. У Мату раны, к которому восходит это понятие (я уже коротко говорил об этом в 280 —      —                                                                                                                                                   —                                                                   

общем разделе курса), понятие структурной сопряженности озна­чает, что структурное развитие системы определяется структур­ной сопряженностью постольку, поскольку в ходе этого разви­тия не могут возникнуть никакие другие структуры, кроме тех, которые совместимы с окружающим миром, хотя его влияние и не является решающим. Если использовать термин Матураны, это понятие «ортогонально» аутопойесису системы.

Примеры из биологии найти сравнительно просто. Например, птицы могут сформироваться только в том случае, если есть воздух. Если бы не было воздуха, птицам было бы сложно сформировать крылья. Им бы просто не пришло это в голову. Или эволюции не пришло бы в голову создавать такие сложные аппараты, когда с их помощью нельзя летать. И это несмотря на то, что химический состав клетки и аутопойесис воспроизводства жизни могут вынести полеты и совместимы с ними, но сами они не могут летать и не могут постоянно учас­твовать в создании условий полета, т.е. воздуха. Аутопойесис - это одно, а структурная сопряженность - другое, и эволюция идет в двух направлениях: аутопойетические системы либо не существуют, т.е. не могут развить последовательность опера­ций, к которой присоединялись бы следующие операции, либо существуют как раз в отношениях совместимости с окружаю­щим миром, но при этом приспособление не является направ­ляющей директивой операций. Они могут вести себя в высшей степени неприспособленно или же сформировать совершенно другие структуры. Крылья, например, не являются воздушным феноменом, это нечто совершенно иное. Эта инаковость соот­ветствия по отношению к определенному окружающему миру возможна за счет структурной сопряженности плюс аутопойе­сиса плюс аутопойетической эволюции.

Отталкиваясь от этой мысли Матураны, я хотел бы сейчас сделать акцент на одном факторе. Я не знаю, встречается ли он у Матураны в этом значении, но мне кажется, что во всяком случае тогда, когда мы переходим к смысловым системам, т.е. к сознанию или системам коммуникации, нужно подчеркнуть избирательность структурной сопряженности. Используя поня­тие формы Спенсера Брауна, о котором я уже рассказывал, мож­но сказать, что в случае структурной сопряженности речь тоже идет о форме, которая что-то включает, а что-то исключает. Для                                                                                                            _                —                                                                                281

этого типа методологии или теоретической ориентации в целом характерен вопрос о том, что в каждом конкретном случае не имеется в виду или исключается, а также вопрос о том, каким образом мы можем себе позволить что-то исключать или игно­рировать или же, наоборот, спрашивать о том, что нам это дает.

В отношении структурной сопряженности социальных и психических систем основной тезис, вероятно, заключается в том, что социальные системы сопряжены только с сознанием и ни с чем иным, что, таким образом, коммуникация может быть полностью независимой от того, что происходит в мире, как образуются атомы и молекулы, как дуют ветра и как ураганы хлещут море, или как выглядят буквы, или как шумы складыва­ются в слова. Все это не играет никакой роли; значимо только то, что опосредовано сознанием. А сознание - это, конечно, то, что способно воспринимать. Сама коммуникация, и это нужно всегда четко осознавать, вообще не может воспринимать. Она в некотором смысле функционирует в темноте и тишине. Нужно обладать сознанием, чтобы через восприятие трансформировать внешний мир в сознание, и только после этого сознание может решить затратить кинетическую энергию, чтобы что-то напи­сать или сказать. Сама коммуникация не может ни слышать, ни видеть, ни чувствовать. Она не способна воспринимать. Я не знаю, ясно ли это каждому, кто говорит о коммуникации. Если не уловить суть этого тезиса, то будет непонятен смысл разде­ления психических и социальных систем. И тогда особенно не­понятным будет также теоретическое решение рассматривать сознание прежде всею с точки зрения его функции воспри­ятия и считать главной именно эту функцию, а не мышление. Мышление так легко может ошибиться, что оно вряд ли может служить основой существования сознания или его аутопойеси­са, а восприятие - это требующий выполнения очень многих условий, чрезвычайно комплексный механизм синхронного процессирования, зависящий, в частности, от мозга,

Если мы представим себе эту структуру с четким разделени­ем социальных и психических систем, это повлечет за собой из­менение классической концепции сознания. Вряд ли кто-нибудь станет отрицать, что сознание способно мыслить, и точно так же вряд ли кто-нибудь захочет поспорить с тем, что сознание обладает фантазией, воображением, что оно в некотором роде 282                                                                —           

способно сим