Глубинные бомбы из удаленных районов

 

6 июля 2004 года архидиоцезия Портленда в штате Орегон столкнулась с исками со стороны сотен жертв преступлений, в результате чего ей надлежало выплатить $53 миллиона компенсации. Архидиоцезия обратилась к защите Главы 11 Кодекса о банкротстве США. «Активы приходов принадлежат приходам, – заявил архиепископ Джон Влазны. – Я не вправе отбирать собственность у приходов»[254]. Спустя несколько недель диоцезия Таксона в штате Аризона также прибегла к защите Главы 11, хотя и не выражала позиции архиепископа Влазны. Их примеру последовала диоцезия Спокана в штате Вашингтон, предварительно потратив на пиар $400 тысяч[255]. В этом случае Николас П. Кефарди, канонист и декан юридического факультета Университета Дюкена, сделал официальное заявление, которое взволновало людей в закрывающихся приходах Бостона. «По каноническому праву, – сказал Кефарди, – ни епископ, ни диоцезия не являются владельцами собственности приходов. Епископ может распоряжаться приходской собственностью только с согласия настоятеля прихода»[256].

Адвокаты церкви, предоставляя данные об имуществе диоцезий, хотели, чтобы собственность приходов не числилась в перечне активов. Однако в Портленде и Бостоне, как и в Чикаго и в других диоцезиях поменьше, таких как Новый Орлеан, епископ был единоличной корпорацией, юридическим лицом, владевшим всей собственностью приходов и церкви (за исключением собственности школ и университетов). В Портленде адвокаты ответчика утверждали, что архиепископ носит «чисто номинальный титул», поскольку канонический закон ограничивает его право продавать собственность, а принцип религиозной свободы в Конституции США не позволяет епископу заниматься сделками, опираясь на свой авторитет. В Спокане адвокаты жертв утверждали, что как единоличная корпорация епископ владеет всеми активами, и потому жертвы вправе требовать компенсации за счет них.

Автор редакционной статьи независимого еженедельника National Catholic Reporter смеялся над юридическими уловками епископов:

 

Аргументы диоцезий Спокана и Портленда напоминают нам о знаменитом вопросе Маркса (не Карла, а Граучо): ты кому веришь – мне или собственным глазам? Если забыть об изящных канонических законах, можно увидеть, что власть в церкви США – или, если хотите, право собственности – несомненно, принадлежит епископу в рамках его диоцезии. Одни епископы пользуются этой властью ради добра, другие нет, но было бы нечестно отрицать ее существование. Епископы несут ответ перед Римом и, надо полагать, перед Богом, но не перед своими священниками и уж тем более не перед прихожанами.

Церковь оказалась банкротом – в каком смысле слова, это можно понимать по‑разному[257].

 

Бдения начинаются

 

15 августа 2004 года среди зелени общественного бостонского парка Коммонс была отслужена месса, организованная «Голосом верных», где собралось около тысячи людей, несмотря на холодную погоду и темное дождливое небо. Среди пяти священников, совершавших богослужение, были Джосома и Боуэрс. «Архидиоцезия Бостона путает миссию церкви с деньгами церкви, – сказал Боуэрс на проповеди, что вызвало аплодисменты. – Но нам не хватает смелых епископов, которые бы смогли нам ответить, почему это происходит»[258]. Боуэрс выражал боль людей, которые стояли с плакатами «Св. Альберт должен остаться» – речь здесь шла об Уэймутском приходе, куда входило 1600 семей, свободном от долгов и где доходы примерно на $200 тысяч превышали расходы[259].

Пастырь Св. Альберта Великого, подобно своим коллегам из церквей Чарльзтауна и Дедхема, отец Рон Койн был одним из 58 священников, подписавших письмо об отставке Лоу. Подобно Боуэрсу и Джосоме Рон Койн принес новую жизнь приходу, где оставалось все меньше людей. По иронии судьбы эти три священника выполнили задачу, которую Ватикан поручил архиепископу О’Мелли, совершив полный переворот, хотя не в диоцезии, но в приходах. В Уэймуте было пять приходов, и отец Койн служил в самом маленьком здании из пяти, у его прихода не было школы. Прихожане возмущались планами реконфигурации, и десять человек из них в Уэймуте заявили, что в день закрытия прихода 29 августа они не покинут церкви. Они принесли подушки и одеяла и спали на церковных скамьях. «Мне очень грустно, – сказал отец Койн для репортеров Associated Press. – Это великая несправедливость. [Архидиоцезия] видела, что приход зажил новой жизнью, но даже не попыталась принять это во внимание»[260].

В течение двух дней двести человек присоединились к мирному протесту и решили сменять друг друга, чтобы бдение продолжалось. В соответствии с каноническим правом, приход направил апелляцию в архидиоцезию.

«Мы не станем насильно вытаскивать людей из церкви, – сказал официальный представитель архидиоцезии журналистам. – Архиепископ сказал, что нам надо быть терпеливыми и действовать в христианском стиле». Тем временем прихожане Св. Альберта Великого собрали $100 тысяч для оплаты услуг юристов и подали иск против архидиоцезии, утверждая, что они – владельцы прихода. «Теперь мы понимаем, что являемся церковью и должны хранить верность Христу, а не архидиоцезии Бостона», – говорилось в заявлении совета прихода, причем речь здесь вовсе не шла об уходе из церкви или расколе[261].

Архиепископ О’Мелли позволил бунтовщикам сидеть в церкви без священника.

Прихожане Св. Екатерины Сиенской также думали, как им лучше поступить. Они хотели встретиться с архиепископом. Борре размышлял над таким вопросом: что если разоблачить финансовую нечестность архидиоцезии и использовать это для того, чтобы заставить ее переменить свой план действий? Боуэрс просил о встрече с О’Мелли, но безуспешно. Хотя Борре любил отца Боуэрса, он благодаря опыту работы в корпорациях смотрел с суровым реализмом на динамику больших организаций и скептически относился к стратегии наивного пастыря, которого так обожала его теща. Боуэрс прекрасно общался с журналистами, он говорил правду властям через СМИ. Борре понимал, что кричащие заголовки в прессе могут стать рычагом в их борьбе с О’Мелли (или с невидимой властью Леннона), но лишь в том случае, если у них будет надежная стратегия.

В Бостоне уже пахло осенью, когда Борре отправился в приход Св. Апостола Фомы в Пибоди, где, как ему донесли, произойдет редкая встреча прихожан с Ленноном. Скептичные люди, у которых отнимали процветающий приход, молча сидели на скамьях, когда епископ начал свое выступление. Леннон – человек с редкими темными волосами, узким лицом и золотой цепью епископа на животе – сначала сухо изложил историю кризиса. Священников становится все меньше, так что их не хватит на все приходы. Двадцать пять процентов приходов не отчисляют деньги архидиоцезии. «Но ведь он закрывает некоторые самые богатые приходы, которые, соответственно, и платят больше», – размышлял про себя Борре. Архидиоцезии приходится тратить больше денег на медицинское страхование священников, продолжал Леннон.

Один прихожанин спросил, могут ли они обжаловать это решение в рамках канонического права. Леннон помолчал, рассчитывая на то, что эта пауза произведет свое действие, и наконец произнес: «Не тратьте понапрасну ваше время».

«Значит, он хочет избежать схватки в рамках канонического процесса», – отметил для себя Борре.

Св. Фому пощадили после того, как богатый защитник прихода совершил пожертвование на крупную сумму. В это же время прихожане семи других церквей отказывались покидать помещение. 47‑летняя Синтия Дейшер, президент компании, занимающейся консультациями по инвестированию, сидела на скамье в церкви Св. Ансельма в Садбэри, размышляя, к чему приведут эти бдения, и здесь к ней подсел человек, представившийся как Питер Борре. Он предложил ей стать сопредседателем совета приходов. Борре хотел превратить пассивное сопротивление бдений в силу, с которой архидиоцезия не сможет не считаться. Дейшер работала главным финансовым инспектором в трех компаниях, предлагавших публике ценные бумаги, и она была столь же странным, как и Борре, кандидатом для оппозиционной группы в архидиоцезии. На протяжении многих лет она вносила данные о пожертвованиях в компьютер и еженедельно отправляла деньги на хранение в банк[262]. Дейшер присоединилась к круглосуточному бдению, потому что видела в плане реконфигурации обман. «Католики могут быть щедрыми, когда их к этому побуждают должные чувства», – сказала она мне позднее. Приход Св. Ансельма, расположенный на земле стоимостью около двух миллионов, не имел долгов и хранил в банке $600 тысяч. Приход Св. Бернарда в Ньютоне, по ее оценкам, стоил $12 миллионов.

Дейшер – замужняя женщина с двумя дочерьми, одна из которых оканчивала среднюю школу, а другая училась в колледже, – в отличие от мыслящего более масштабно Борре, думала лишь о том, как сохранить свой приход. «Голос верных» был связан с жертвами преступлений священников, многих из которых не волновало закрытие приходов, его вожди пытались втянуть епископов в диалог. Борре думал о более радикальной стратегии, куда входили такие вещи, как давление на архидиоцезию с помощью протестов в виде бдений, дела в гражданских судах о собственности приходов и рассмотрение дела на трибуналах Ватикана.

Пока люди Св. Сусанны боролись за свой приход, умерла одна прихожанка, у которой не было средств на погребение. Семья решила ее кремировать. Около приходского дома, где жил Стивен Джосома, находился сад, и семья была рада тому, что он позволил похоронить ее пепел в земле около церкви. Во время этого захоронения отец Джосома освятил землю. Теперь у Св. Сусанны появилось кладбище. Вскоре там совершилось еще два погребения. Переселять прихожан из церкви с кладбищем было для О’Мелли более сложным делом, здесь возникали новые канонические проблемы. Джосома держал эту козырную карту при себе, ожидая момента, когда выйдет указ о закрытии прихода.

Он хотел, чтобы живые обладали теми же каноническими правами, что и умершие.

Прихожане Св. Сусанны, представившие свои доводы О’Мелли, получили отсрочку закрытия прихода на три года. Архиепископ был волен аннулировать это решение в любой момент. Однако это событие несколько успокоило Джосому.

Большой поворот в деле наметился 3 октября 2004 года, когда О’Мелли объявил о созыве комитета, куда пригласили восьмерых известных католиков, который должен был исследовать план закрытия приходов и доложить архиепископу о результатах. Сопредседателями комитета стали сестра Дженет Эйснер, президент Колледжа Эммануэль, и Питер Мид, председатель совета Католической благотворительности и вице‑президент Голубого креста и Голубого меча в Массачусетсе. Этим «исследованием» О’Мелли как бы отодвигал в сторону Леннона. «Я буду удивлен, если в результате архиепископ не пересмотрит своего отношения к некоторым случаям [закрытия приходов]», – сказал Мид журналисту Globe [263].

14 октября 2004 года Питер Борре и Синтия Дейшер создали Совет приходов; в это время в семи церквах продолжались бдения, участники которых предлагали «приостановить процесс закрытия приходов, отменить уже готовые постановлении о закрытии и вместе с архиепископом О’Мелли заняться решением проблем архидиоцезии». Дорис Джардьелло, которая провела шестьдесят лет из прожитых ею семидесяти пяти в церкви Св. Терезы, спала на алтаре в своей бежевой зимней куртке[264]. Это напоминало сидячие протесты борцов за гражданские права в Южных штатах. Тем самым участвующие в бдениях бостонцы со своими подушками, спальными мешками и мобильниками превратили свои священные места в очаги сопротивления архиепископу.

 

Муки архиепископа

 

«У меня есть план», – сказал архиепископ О’Мелли Боуэрсу по телефону.

В очередной раз Борре отвез священника в канцелярию и ждал его снаружи, не желая сидеть в приемной. В эти светлые осенние дни бостонские «Красные носки», за которые болела Мэри Бет Борре, сражались на чемпионате страны, а ее кандидат сенатор Кэрри стал опасным соперником для президента Буша. Если невезучие «Красные носки» способны побеждать, значит, все возможно. Борре порадовало то, что О’Мелли поручил Дэвиду Кастальди, бывшему канцлеру архидиоцезии (и сокурснику Питера по Гарвардской школе бизнеса), возглавить комитет по наблюдению за реконфигурацией. Теперь власть Леннона уравновешивали две группы, получившие полномочия от О’Мелли.

Отец Боуэрс сидел напротив архиепископа О’Мелли, который сообщил священнику, что теперь он решил закрыть все три прихода в Чарльзтауне и создать один новый. «Это будет новое начало», – сказал прелат, однако его план означал, что все три настоятеля подают в отставку. Боуэрс не хотел уходить, но он чувствовал эмоциональное и физическое опустошение; кроме того, он был тронут тем, что архиепископ учел советы его группы о постепенном закрытии приходов. «Вам удалось убедить двух других священников подать в отставку?» – хотел знать Боуэрс.

Они согласны, заверил его О’Мелли.

После долгой борьбы за приход Боуэрс чувствовал себя куском дерева, в который вкрутили шуруп настолько глубоко, что он готов треснуть. Его группа рекомендовала процедуру долгого перехода при участии трех пастырей, что резко отличалось от плана архиепископа. «Если я не уйду, – думал он, – мой приход закроют. Если уйду, все три священника покинут свои места, а одна церковь останется. По крайней мере, все окажутся на равных правах».

О’Мелли обещал не закрывать приход хотя бы в течение года и сказал, что новый настоятель учтет пожелания прихожан, которые будут выбирать себе церковь. Переутомленный и подавленный Боуэрс решил, что это лучший вариант из предложенных. Архиепископ сказал, что ему надлежит уйти в течение недели. Боуэрс ответил, что ему нужно больше времени и чтобы упаковать свои вещи, и чтобы подготовить свою паству к неприятным переменам. О’Мелли на это согласился.

Боуэрс подошел к машине, глубоко погруженный в свои мысли. «Ну что?» – спросил его Борре.

– Думаю, все отлично. Шон даже обнял меня в конце встречи.

«Что за черт?» – чуть не воскликнул Борре, но сдержал себя, завел машину и спокойно попросил рассказать обо всем подробнее. Услышанное ему совсем не понравилось. Борре хотел, чтобы приход Св. Екатерины Сиенской присоединился к бдениям. Боуэрс ответил, что это должны решить сами прихожане. Борре осознал одну неприятную вещь: влияние пятидесяти восьми священников, подписавших письмо с осуждением Лоу за то, что тот скрывал преступников, не действует в другой сфере – там, где прихожане теряют свои приходы. Лоу в конце концов уже ушел. Боуэрс узнал кое‑что еще, когда пришел подписывать бумаги о своем уходе. Он спросил О’Мелли, где теперь он будет служить. «Вы не сможете быть пастырем долгое время, – сурово ответил прелат. – Многие священники возмущены вами». «Это он сам возмущен мной», – подумал Боуэрс. Он попросил предоставить ему годичный отпуск, на что архиепископ тотчас же согласился.

Леннон отказался отвечать на вопросы группы Дэвида Кастальди и полностью игнорировал исследования группы Мида и Эйснер. Но люди, располагавшиеся на ночлег в восьми храмах, ставили осуществление плана О’Мелли под угрозу.

И здесь как будто в стене плана появилась трещина. 13 ноября 2004 года О’Мелли опубликовал послание, в котором звучало глубокое отчаяние. Он писал:

 

Закрытие приходов – самая тяжелая обязанность из всех, что мне приходилось выполнять за сорок лет моей христианской жизни.

Принеся монашеские обеты, я понимал, что отныне мне придется делать самые трудные вещи, но не мог себе представить, что мне когда‑либо выпадет исполнять столь мучительную и столь противную для меня лично обязанность. Порой я прошу Бога забрать меня домой, чтобы кто‑то другой завершил это дело, но каждое утро, как я встану, мне надлежит делать очередные шаги для осуществления реконфигурации[265].

 

Борре был поражен: прелат говорит, что реконфигурация для него «противна» настолько, что он хотел бы умереть. Это же полное осуждение плана Леннона! Один священник сообщил Борре, что Леннон узнал об этом послании из газеты Globe. Если это правда, в отношениях между архиепископом и епископом зияет глубокая трещина.

В послании О’Мелли Леннон не упоминался, но много говорилось о финансовом кризисе архидиоцезии: за три года текущий бюджет сократился на $14 миллионов, возник дефицит в $10 миллионов, изменение положения дел на фондовой бирже привело «к задолженности по выплате пенсий на $80 миллионов» – здесь имелось в виду пенсионное обеспечение как работников из мирян, так и духовенства.

 

Многие общины для покрытия расходов продают землю и здания и сокращают объем своих сбережений. (В течение последних девяти лет приходы совершили около 150 сделок по продаже собственности, преимущественно – ради того, чтобы оплатить свои счета.) Некоторые люди думают, что реконфигурация даст архидиоцезии огромные избыточные средства. К сожалению, это не так. Я попросил финансовый совет архидиоцезии разработать стратегический план, который я вам представлю. Я – сторонник финансовой прозрачности и хочу использовать наши человеческие и финансовые ресурсы для осуществления миссии церкви.

 

Борре сказал журналисту газеты Washington Post, что его здесь «поразила глубина эмоций». Он готов согласиться с тем, что из‑за демографических изменений некоторые приходы следует закрыть. «Вопрос состоит в том, что происходит с финансами архидиоцезии, и на него можно дать такой ответ: мы этого не знаем»[266].

Борре занимался поиском опытного специалиста по каноническому праву в Риме, и ему в руки попала толстая книга Annuario Pontificio, где в алфавитном порядке перечислялись диоцезии и службы Ватикана с именами, почтовыми адресами и телефонами. Здесь ему пригодилось владение итальянским. Борре сел за поиск нужных людей, занимавшихся ватиканскими судебными процессами. В тот момент он не мог знать, что кардинал Содано вместе с его племянником уже решили, что делать с закрытыми церквами Америки.

 

 

5

Итальянская интервенция

 

К осени 2003 года, когда папа обрюзг и выглядел переутомленным из‑за лечения паркинсонизма, власть кардинала Содано над Римской Курией стала как никогда сильной. «Скандал в Соединенных Штатах привлек к себе неоправданно большое внимание СМИ, – заявил Содано. – В каждой стране существуют воры, но из этого не следует, что всякий человек ворует»[267].

Ранее в этом же году, когда Америка готовилась к войне с Ираком, представители папы выражали по поводу этого свои опасения. Кондолиза Райс, советник по вопросам национальной безопасности администрации Буша, заявила, что не может понять позицию Ватикана. Когда отношения между президентом Джорджем Бушем и Саддамом Хусейном зашли в тупик, Содано сказал итальянским журналистам: «Святейший Престол против войны, такова его нравственная позиция. Это определенно не защитная война». Вдобавок он упомянул о некоторых прагматичных вещах: «Мы призываем задуматься не о том, справедлива эта война или нет, нравственна она или безнравственна, но о том, стоит ли ее затевать. Мы можем показаться внешнему миру идеалистами, и отчасти мы действительно таковы, но в то же время мы и реалисты. Разумно ли это – вызывать гнев у миллионов мусульман? Даже в Афганистане дела идут не слишком хорошо. И потому мы настойчиво призываем задуматься о том, разумна ли идея такой войны»[268].

Через несколько часов после того, как на Багдад обрушились первые ракетные удары, Иоанн Павел осудил эту войну, назвав ее «победой над разумом и Евангелием»[269].

Райс посетила Ватикан 8 февраля 2005 года уже в качестве государственного секретаря и встретилась там с кардиналом Содано, занимавшим аналогичный пост. Закрытие церквей в Бостоне и дела о банкротстве пяти других диоцезий стали важной заботой Курии после встречи с архиепископом О’Мелли в 2003 году в Ватикане. Они обсудили положение дел в Ираке и на Ближнем Востоке, после чего Содано обратился к Райс с прямой просьбой, которая ее удивила. Кардинал попросил администрацию Буша что‑то предпринять по поводу группового иска, поданного юристом из Луисвилла, против Святейшего Престола с требованием возместить ущерб всем жертвам сексуальных преступлений духовенства, который был подан в федеральный суд Кентукки. Райс ответила, что Конституция не допускает подобных вмешательств со стороны администрации президента.

Несколько предыдущих попыток подать иски против Ватикана не увенчались успехом из‑за действия Закона об иностранном суверенном иммунитете 1976 года. «Тот факт, что Содано решил поднять этот вопрос при встрече с Райс, говорит о беспокойстве Рима о том, что его иммунитет рано или поздно будет утрачен, и тогда Ватикан станет уязвимым для потенциально неблагоприятных вердиктов», – писал Джон Л. Аллен в National Catholic Reporter [270].

Неуклюжий дипломатический ход Содано вполне соответствовал его реакции на скандал с педофилией. Понимая, что диоцезии ликвидируют активы, во многих случаях ради того, чтобы расплатиться с жертвами преступлений священников, Содано убедил седовласого кардинала Кастрилльона назначить монсеньера Джованни Карру помощником секретаря Конгрегации по делам духовенства. Карру, приступивший к своим новым обязанностям 1 ноября 2003 года, до этого отвечал за катехизацию в диоцезии Турина в родном для Содано Пьемонте на севере Италии. Теплый и доброжелательный Карру не боялся потрогать щеку собеседнику или дружески его обнять, демонстрируя бурные проявления итальянского дружелюбия. Это сделало его подходящим кандидатом для работы внутри Конгрегации.

По словам одного клирика, кардинал Кастрилльон не был доволен, ему казалось, что Карру ему просто навязали. Карру, как сообщил этот источник, был бы рад посту епископа в своей маленькой диоцезии, но этот простой и дружелюбный человек привык делать то, на что ему указывали. Ему нравилось быть важным. По словам клирика, Карру нетерпеливо дожидался на встречах, когда их участники скажут: «Ну что, мы наконец можем завершить собрание?» – при этом иногда оказывалось, что обсуждены не все вопросы, и дискуссия продолжалась: в конце концов, это же Ватикан! В качестве помощника секретаря монсеньор Карру вел заключительную молитву после встречи, после чего все отправлялись на обед.

Как третий человек в команде Карру занимался перепиской, факсами и документами, поступающими ото всех диоцезий, епископов и священников земного шара, которые обращались в Конгрегацию. Внутренние службы Конгрегации Духовенства имели дело с дисциплиной священников, катехизацией и «патримонией», то есть собственностью. Карру особенно интересовала работа третьей канцелярии, занимавшейся отчуждением церковной собственности. Его патрон кардинал Содано внимательно следил за деятельностью своего племянника Андреа Содано, компании которого Карру давал советы в тот момент, когда собственность церкви поступала на рынок.

На протяжении долгих лет американские католики помогали Ватикану выпутываться из затруднений, и потому некоторым сообразительным итальянцам пришла в голову естественная мысль сделать закрытие церквей в Новом Свете источником прибыли. И для этой цели у Андреа Содано, инженера‑строителя из Асти, родного города его дяди, был на примете человек, который мог сыграть здесь главную роль в необходимом спектакле.

На сцену вышел Рафаэлло Фоллиери с щеками херувима, взъерошенными коричневыми волосами и глубоко сидящими черными глазами. В ноябре 2005 года двадцатисемилетний Фоллиери снял за $37 тысяч в месяц квартиру в два этажа в Олимпийской башне на Манхэттене. Он был представителем фонда, который занимается вакцинацией бедных детей в Латинской Америке. Он сделался знаменитостью из‑за своего яркого романа со звездой кино Энн Хэтэуэй. Получившая признание после выхода фильма «Дневники принцессы» темноволосая Энни (как ее называл Рафаэлло) сделала Фоллиери знаменитым. Папарацци и бульварная пресса следили за каждым их шагом. Их пригласили на новогоднюю вечеринку в Доминиканскую республику вместе с такими гостями, как Билл и Хиллари Клинтон.

Каждый раз, когда в газетах и журналах появлялась фотография Энн с ее чарующей улыбкой, это, как понимал Фоллиери, шло на пользу его бизнесу. Куда менее обаятельный Андреа Содано служил вице‑президентом компании Follieri Group. Несправедливо было бы назвать Содано мозгом всей операции, поскольку Фоллиери обладал прекрасным талантом торговца. Тем не менее Рафаэлло был просто любителем по сравнению с опытным Андреа, который через своего дядю поддерживал связь с Ватиканом.

Нью‑йоркская Follieri Group посылала факсы Конгрегации по делам Духовенства, которые попадали на стол Джованни Карру, но не остались тайной для других священников, работающих тут. Сплетня есть хлеб насущный для бюрократии. Андреа и Рафаэлло получали от Карру информацию о выставленной на продажу собственности американской церкви, которая достойна капиталовложений.

На веб‑сайте Follieri Group было указано, что генеральным директором компании является Рафаэлло, а президентом – его отец Паскуале. Уроженец провинции Фоджа в южном районе Апулии Паскуале Фоллиери занимался недвижимостью в Италии. Как говорилось в его биографии, он работал юристом в двух итальянских банках, был экспертом по арбитражу, членом Кассационного суда (итальянский аналог Верховного суда США), опытным журналистом, редактором газеты – но там не упоминалось, что он был осужден «итальянским судом за присвоение более $300 тысяч, принадлежавших обанкротившейся туристической компании, за активами которой он должен был наблюдать», как о том говорилось в Wall Street Journal. Он подал апелляцию на судебное решение[271].

Рафаэлло родился в Фодже в 1978 году, а затем учился в Риме. Какое‑то время он жил с актрисой Изабеллой Орсини. В тот самый момент, когда Паскуале вступил в конфликт с законом, Рафаэлло вылетел из колледжа. Рафаэлло основал компанию Beauty Planet, занимавшуюся поставкой «престижных средств ухода за телом и волосами от Shatoosh». Как было написано на сайте Follieri Group, в 2002 году он продал эту компанию и начал работать «в холдинговой компании со штаб‑квартирой в Лондоне», занимавшейся нефтью и алмазными рудниками. Там ничего не говорилось о том, что Beauty Planet потеряла свои деньги, а лондонская компания разорилась[272].

Рафаэлло впервые посетил Нью‑Йорк в девятнадцать лет. В Италии он тосковал по Манхэттену – ему хотелось сделать себе имя в этом городе городов. На одной вечеринке в Риме он повстречался с Андреа Содано. Он вернулся в Нью‑Йорк в 2003 году почти с пустыми карманами, но с великими амбициями. Паскуале помог своему сыну создать компанию. Андреа Содано негласно занимался поиском потенциальных инвесторов и клиентов для Ватикана. Он планировал покупать собственность церкви по низкой цене, чтобы потом перепродавать ее с огромной прибылью.

Осенью 2005 года Рафаэлло и Андреа отправились в Вашингтон на собрание американских епископов. Сияющий кардинал Френсис Джордж из Чикаго приветствовал их в фойе отеля Хайатт Ридженси на Капитолийском холме. Радость кардинала не укрылась от глаз Джо Фойерхерда, вашингтонского корреспондента National Catholic Reporter. Журналист пристально следил за племянником кардинала Содано. Андреа – худощавый мужчина в очках с проседью ростом 1 м 78 см – производил впечатление опытного делового человека, в отличие от экспансивного Рафаэлло с его юношеским шармом.

Джо Фойерхерд раньше работал в сфере торговли землей под строительство жилья и хорошо знал, как кредиторы и государственные органы вместе работают над финансовым обеспечением крупных проектов. Многие епископы нанимали менеджеров, которые занимались недвижимостью их диоцезий, некоторые из них помогали строить жилье для престарелых и малообеспеченных, что иногда происходило под руководством со стороны церкви. Существовала даже такая самостоятельная профессиональная ассоциация, как Конференция католического управления инфраструктурой. Фоллиери отправился в конференц‑зал отеля Хайатт, чтобы поприветствовать епископов, священников и служащих из мирян, а тем временем Фойерхерд размышлял о том, откуда тот берет деньги. Андреа Содано снимал окружающих мобильником, чтобы потом послать фото своему дяде в Ватикан[273]. «Когда Рафаэлло хочет встретиться с каким‑либо епископом, он обращается в Ватикан – и епископ его принимает, – сказал анонимный инсайдер Фойерхерду. – У него такие связи».

На сайте Follieri Group появилось сообщение о «контрактах на приобретение собственности церкви в трех городах США на сумму $100 миллионов». Коммерческий директор Фоллиери писал руководителю одного из религиозных орденов:

 

Мы стремимся приобретать собственность диоцезий и религиозных организаций, обновлять и восстанавливать ее и, в случае необходимости, делать ее пригодной для иных целей, в частности использовать ее под жилье (для людей низкого, среднего или высокого достатка, в зависимости от района) или для коммерческих целей…

Поскольку семья Фоллиери глубоко предана Католической церкви и давно связана с важнейшими иерархами Ватикана, Follieri Group с пониманием относится к задачам церкви и внимательна к ее нуждам[274].

 

И вот любопытный Фойерхерд задал вопрос Фоллиери: какую тот намерен использовать налоговую схему для строительства жилья для малообеспеченных – в 4 или 9 процентов? Рафаэлло не имел об этом понятия, но охотно сознался в своем невежестве – этими вопросами занимаются его подчиненные. «Это просто посредник», – решил Джо Фойерхерд[275]. Однако в своей статье журналист выражался осторожнее.

 

По словам Рафаэлло Фоллиери для NCR, интерес компании к недвижимости церкви США в первую очередь обусловлен двумя причинами. Во‑первых, сказал он, «[сексуальный] скандал в Америке, где диоцезиям приходится платить огромные деньги в ответ на иски», влечет за собой продажу церковной собственности. Во‑вторых, демографические изменения – перемещение населения с севера и востока страны на запад и юг, а также из города в пригородную зону – приводят к тому, что «множество школ и церквей, в которых раньше кипела жизнь», остаются почти без употребления…

Индустрия недвижимости, где существует огромная конкуренция, склонна хранить все, что можно, в тайне. Лишь когда сделка завершена – а этот процесс может тянуться месяцами, поскольку предполагаемые покупатели собирают средства и изучают условия среды и другие данные, касающиеся земельного участка, – покупка становится достоянием гласности.

Но даже и в этом случае некоторые религиозные институты не обязаны предоставлять отчеты. Диоцезии и религиозные ордена на данный момент печально знамениты тем, что стремятся оставить свои сделки в тени, особенно если в них принимали участие важные лица из Ватикана[276].

 

«Подобные сделки подозрительны, – сказал Фойерхерду официальный представитель религиозного ордена, пожелавший остаться анонимом. – Я бы держался от этих людей подальше». Эти слова можно перевести примерно так: в маленьком мире церковной политики вы не захотите, чтобы ваш шеф узнал, что вы насмехаетесь над торговцем, который является племянником кардинала Содано.

«Я работаю на семейство Фоллиери на протяжении последних пятнадцати лет как консультант по техническим вопросам, – сообщил Андреа Содано в электронном письме Фойерхерду. – Я занимался этим задолго до того, как компания Follieri Group развернула свою деятельность в США. Эта компания давно и успешно занималась недвижимостью, ее история говорит сама за себя»[277].

На начальной фазе Рафаэлло помогала Мелани Бонвичино, бывшая модель Vogue и специалист по рекламе, имевшая многих клиентов из числа знаменитостей. По ее словам, Андреа Содано был «весьма расчетливым, сдержанным и абсолютно геем. Он выглядел как аристократ. Когда перед вами сидит племянник кардинала – как, по‑вашему, должны на это реагировать американцы? Это имидж. Рафаэлло был как актер, нанятый для исполнения главной роли. Он был не слишком интеллектуальным. Провинциальный парень с юга Италии, скромный дебют, но акцент, привлекательный вид и одежда – все это работало на него. У него были прекрасные манеры, что немало значит для большинства людей. Весь его бизнес строился на ассоциациях, на прекрасном фасаде. Он был обаятелен, харизматичен. Люди рядом с ним чувствовали себя хорошо … [Энн Хэтэуэй] все это время читала блоги. Он сделал ее ослепительной, сделал ее интересной»[278].

Ричард Ортоли, манхэттенский юрист, занимавшийся составлением документов об учреждении компаний, был настолько очарован Рафаэлло Фоллиери, что вложил в его компанию около $100 тысяч; он на время поселил Рафаэлло в своей свободной комнате и устроил вечеринку в элитном обшитом деревом Университетском клубе, чтобы представить публике Follieri Group. Как писал Майкл Шнейерсон в журнале Vanity Fair, там кардинал Содано ходил среди гостей, обменивался рукопожатиями, улыбался, демонстрируя самим фактом своего появления поддержку Ватикана. Фоллиери при посредстве Андреа Содано встречался с князьями церкви Америки, что создавало ему блестящий имидж. Винсент Понт, владелец ресторана и участник реконструкции здания TriBeCa, обратил внимание на то, как радушно кардинал Эдвард Иген приветствовал Рафаэлло в ресторане Filli Ponte. Побеседовав с Рафаэлло, Понте инвестировал $300 тысяч в Follieri Group и одолжил Рафаэлло белый «Мерседес» с водителем[279].

В 2004 году Рафаэлло влюбился в 22‑летнюю Хэтэуэй. Тогда ей еще предстояло прославиться больше после того, как она сыграла роль наивной секретарши редакции журнала в фильме «Дьявол носит Prada». Ее статус знаменитости с первого момента их встречи повышал его статус. В план создания имиджа входила благотворительность. Хотя Фонд Фоллиери оплачивал вакцинацию детей в Гондурасе, в начале 2005 года Рафаэлло выслал более важный дар в виде 20 тысяч евро (по обменному курсу – около $34 тысяч) Конгрегации по делам духовенства через Карру. 8 марта 2005 года кардинал Кастрилльон отправил Рафаэлло письмо с благодарностью «за самых нуждающихся священников». «Монсеньор Джованни Карру, – писал кардинал, – рассказал мне о Вашей весьма успешной деятельности в строительном бизнесе, которой Вы занимаетесь серьезно и преданно. От всего сердца желаю Вам успеха»[280].

Священники, приносящие пожертвования, тем самым повышают свой статус в глазах начальства. Монсеньор Карру угодил кардиналу Кастрилльону, а Рафаэлло Фоллиери, в свою очередь, снискал расположение Карру, третьего лица в Конгрегации, имевшего дело с документами о церковной собственности, которую намерены продать. Карру, бесценный источник информации о недвижимости, выставляемой на продажу епископами и кардиналами, имел здесь свои интересы.

«Мой возлюбленный – необычайный человек во многих смыслах, – говорила Хэтэуэй одному автору, пишущему о моде. – Одним из самых ни с чем другим не сравнимых афродизиаков является благотворительность. Я серьезно: если вы хотите произвести впечатление на девушку, делайте прививки детям, стройте дом»[281]. Рафаэлло и Энн действительно ездили в Гондурас, где бедных детей прививали от гепатита, хотя при этом компания, занимающаяся пиаром Фоллиери, следила за тем, чтобы в новостях появились правильные фотографии. Фоллиери установил связи с Дугласом Бендом, охранявшим доступ к Биллу Клинтону, намекнув тому, что он готов сделать внушительное пожертвование в пользу Глобальной инициативы Клинтона. Вскоре он встретился с Биллом Клинтоном и его приятелем Роном Барклом, миллиардером, занимающимся недвижимостью и застройкой. Кардинал Содано рекомендовал Фоллиери кабинету Клинтона. Когда газета Wall Street Journal пожелала узнать об этом побольше, «личный секретарь [Содано] ответил, что кардинал отказывается что‑либо комментировать»[282].

Баркл был настолько впечатлен, что его частный фонд акций Yucaipa Companies (в совет которого входили Клинтон и Джесси Джексон), который среди прочего финансировал супермаркеты в бедных районах, согласился принять участие в компании Follieri Group LLC и вложить в нее $100 миллионов, внося эту сумму по частям по мере заключе