Безруков возвращается в проект

 

И снова 2005 год.

Я продолжила съемки художественного фильма «Пушкин. Последняя дуэль». Вместе со мной – оператор‑постановщик Мария Соловьева. Человек удивительной души и работоспособности, на ее счету шестнадцать полнометражных фильмов. Мне приходилось видеть работу Дмитрия Месхиева, Вадима Юсова и других прекрасных операторов, но то, что делает Маша… Ее плавное движение камеры (она не любит снимать статично), ее живой свет и ее изобретательность в самых непредсказуемых условиях не раз спасали весь съемочный процесс. Она всегда работает со «своими», преданной ей командой – десятью рыцарями, среди которых второй оператор Владимир Ильин и бригадир осветителей Игорь Николюкин с его великолепным чувством юмора: например, он может прийти в майке с надписью «Опыт позволяет нам ошибаться гораздо увереннее»…

А ведь совсем недавно казалось, что проект на грани закрытия. И все из‑за колебаний Сергея Безрукова.

Весной 2005‑го слава молодого актера вошла в зенит. В Ермоловском театре шел спектакль «Александр Пушкин» по пьесе, написанной отцом Сергея – Виталием Безруковым. Именно в это время я, закончив сценарий фильма и найдя необходимые средства, отправила сценарий Безрукову. Мой сын, Иван Бурляев, прочитав сценарий, поздравил меня: «Мама, ты так долго мучаешься с темой Пушкина, что заслужила отличный фильм». Я отправилась в Петербург, чтобы провести необходимый кастинг, подготовку к сложным съемкам.

Переговоры с Безруковым, у которого к тому времени уже был свой агент, вела мой директор Елена Корнеева. Был составлен предварительный договор. За пять дней до начала, когда была собрана киногруппа, отрепетированы бальные танцы, Сергей стал отказываться от участия в проекте, сказав, что это будет «фальшстарт», что невозможно найти за такой короткий срок исполнителей и что он занят Есениным. Из всего этого я поняла, что Сергей вместе с отцом задумали снимать своего Пушкина после Есенина. Я просила Сергея не принимать поспешных решений без личного общения со мной. Он пообещал встретиться, но на встречу не пришел.

За мою долгую жизнь я не получала такой внушительный удар. Тем более что я продолжала любить Сережу как друга моего сына и тонкого актера. Я разболелась. Хорошо, что рядом была верная мне киногруппа. И мы решили продолжать, несмотря ни на что.

В роли Пушкина стал сниматься Игорь Днестрянский, для которого такой поворот был неожиданностью. Но работал он честно. Мы снимали масштабные сцены императорских балов, а на душе у всех было нехорошо, ведь сцену ухода из жизни, уже сыгранную Сергеем, планировалось оставить. Два и даже три Пушкина в сериале возможны, а в художественном фильме?..

Разрыв с Безруковым укрепила желтая пресса, не пощадив ни актера, ни меня, ни наш проект. В чем только ни обвиняли Сергея: «предал Учителя» и т. д. Я была в ужасе и пыталась доказать, что Безруков – не мой ученик, а Табакова. В каждой публикации я объясняла, что отказ Безрукова, конечно, удар, но я продолжаю ценить в нем прекрасного актера. Сергей в своих статьях писал, что он уважает меня как режиссера и просто не имеет возможности участвовать в проекте. Из‑за Есенина…

Только к лету я отошла от всего этого кошмара и села за монтаж сцен, снятых на Мойке, 12.

Летом 2005 года наши отношения с Сергеем восстановились. Это произошло благодаря моему сыну, который очень переживал из‑за нашего разрыва. Сергей приехал к Ване домой, там мы и встретились все вместе.

Еще одна душа страдала из‑за всей этой истории – исполнительница роли Натальи Николаевны Пушкиной Анна Снаткина. Ей было трудно после сцен, сыгранных вместе с Безруковым на Мойке, 12 (смерть поэта), играть с кем‑то другим.

Итак, мы встретились все вместе, посмотрели материал фильма, заново пережили трагические дни на Мойке, где жил, творил и умирал Александр Сергеевич. И стали работать над драматургией предстоящих съемок.

Забегая вперед, скажу, что все общие планы с Днестрянским в роли Пушкина сохранились в фильме. Их не пришлось переснимать. Так что он стал нашим спасителем – проект продолжал развиваться. К счастью, этой же весной мы получили известие, что и другой наш проект, которому мы отдали восемь лет жизни, «Одна любовь души моей», продолжится.

К удивлению представителей СМИ, Сергей Безруков появился на моем юбилейном творческом вечере с букетом цветов и поздравлениями. Инцидент был исчерпан; но мы бы еще долго «привыкали» друг к другу, если бы не кратковременные летние съемки.

 

И снова Мойка, 12

 

Счастливое лицо Галины Седовой – нашего консультанта, хранительницы квартиры Пушкиных на Мойке. Она более других переживала наш разрыв с Сергеем Безруковым и более других радовалась нашему воссоединению.

В Петербурге стояла страшная духота. Объем сцен, как всегда, велик, средств, как всегда, в обрез. В кабинете А.С. Пушкина сняли эмоциональную сцену, которую мы про себя называли «признание». Пушкин приносит Натали анонимные письма и просит ее прочесть. Только здесь Натали впервые понимает, в какие грязные сети ее заманили Геккерены: Дантес и его так называемый приемный отец. Натали признается мужу, что один раз ей пришлось быть с Дантесом наедине, но заманили ее обманом.

«Таша, у тебя что‑нибудь было с ним?» – спрашивает Пушкин. «Нет», – едва произнесла Натали. «Клянись! – взрывается муж. – Перед Богом клянись!» – И опускает жену на колени перед иконой. Натали в слезах клянется в верности мужу. И тут же Пушкин обнимает и целует жену и спрашивает ее: «Ну почему, почему ты мне не говорила об этом?» «Я боялась, боялась твоего гнева…» «Я твой единственный защитник на этом свете…»

Сцена вызвала слезы даже на съемочной площадке, так точно и правильно ее играли актеры. Забегая вперед, скажу, что именно в этот момент зрительный зал замирает и ждет, ждет вместе с Пушкиным ответов его жены.

Работали буквально до ночи. После утомительных съемок Анна Снаткина спустилась вниз, чтобы переодеться, и неожиданно вернулась ко мне на второй этаж вся в слезах. Такой я ее еще не видела.

«Я спустилась вниз, в гардеробную, – рассказывала Анна, – там старинное зеркало, я случайно взглянула и… увидела в платье Натали не себя. И та, другая, мне улыбалась, а я нет… Это была не я…» Девушку била дрожь. Я попыталась ее успокоить, рассказывая, что с зеркалами все не просто, особенно со старинными. Но Анна долго не успокаивалась. Впрочем, это и понятно.

На следующий день снимали самую напряженную для Сергея Безрукова сцену. Пушкин пытается вернуть старшему Геккерену письмо Дантеса и выпаливает ему в лицо все, что накопилось. Действие должно было происходить в прихожей на лестнице. Включили осветительную аппаратуру, и температура в интерьере поднялась до пятидесяти градусов. Сергей сыграл первый дубль, и создалось ощущение, что стало еще жарче – с такой яростью кричал наш Пушкин на своего обидчика. По темпераменту и накалу эта сцена не имеет себе равных. После второго дубля я увидела, что Сережа на пределе: дрожат руки, побледнело лицо, он буквально пылает от жара, но более всего – от внутреннего напряжения. Я бросилась за водой, сама стала отпаивать его с ложки, взяла за руку, пульс – бешеный.

– Может быть, снято, Сережа? – спросила я Безрукова.

– Нужно посмотреть, как получилось, – ответил Сергей и буквально впился в экран.

То, что мы увидели, нас удовлетворило, но:

– Еще один дубль, – попросил Сергей, и я еще раз убедилась, что самоотдача Безрукова в роли беспрецедентна. Вспомнились строки Бориса Пастернака: «Не читки требует с актера, а полной гибели всерьез».

Мы сняли третий, самый насыщенный дубль. Но предстояло еще снять Геккерена. Исполнитель роли Геккерена, Сергей Ражук, стойко переносил жару и натиск Безрукова и отыграл так, как нам было нужно: сдержанную ярость пойманного на деле преступника. Безруков остался на площадке до конца, не передал свою роль дублеру, хотя снимался со спины, кадр был выстроен на Сергея Ражука.

Съемочный день переходил в ночь.

Когда мы с Машей Соловьевой вышли на улицу, то поняли, что не успеваем снять на натуре парк, и решили продолжить съемки прямо во дворике Пушкинского дома. Художники доставили какие‑то немыслимые статуи, которые почему‑то входили в кадр только белыми задницами и от которых мы в конце концов вынуждены были отказаться. Итак, то, что видели только участники съемок, выглядело следующим образом: темные кусты немногочисленных деревьев и яркое единственное пятно съемочной площадки, где император Николай Первый беседовал с Пушкиным. Я с тревогой смотрела на экран монитора и по сторонам. Надвигалась непогода, наконец хлынул дождь. Группа вместе с актерами забилась под козырек дома. А нам нужно было снимать сцену в карете. Интересно, что во время съемок этой же сцены с Днестрянским, заявочный общий план которой вошел в монтаж, на нас тоже обрушился ливень. И теперь, во время работы с Сергеем, было ощущение, что некий режиссер свыше нам создал те же условия – мы будто не уходили с площадки…

Появилась Натали в бальном розовом платье. После переговоров с операторской группой пришло единственное решение – перетащить карету и придвинуть ее к козырьку, где и разместилась Маша с камерой и небольшим операторским краном. Итак, во время съемок этого «тихого, радостного и счастливого дня в жизни Пушкиных» бушевала непогода, лил дождь и сверкала молния. Всего этого зритель не увидит. Искусство осветителей и верный глаз Маши Соловьевой устроили под крышей кареты нежный розовый закат. В картине мало светлых, радостных сцен. Эта – одна из немногих, когда супруги после разлуки упиваются друг другом, они счастливы и безмятежны.

– Царствуй, потому что ты молода! – закончил наш Пушкин и открыл шампанское. За бортами кареты хлестал дождь, но иллюзия кино пропустит к зрителям сияющие лица в теплых тонах заката.

Оставшееся шампанское тут же распили со всей киногруппой, поздравляя друг друга с завершением коротких, но таких напряженных съемок.

 

* * *

 

А девятого августа – долгожданный подарок. У Ивана и Юли родилась дочь Настенька. Я стала бабушкой, моя дочь Машенька – тетей, а моя мамочка – счастливой прабабушкой. Забегая вперед, скажу, что Настеньку воспитывают Юля, Ваня и Юлина бабушка Лидия Алексеевна. Юлины родители, проживающие в Екатеринбурге, приезжают, чтобы помочь, на месяц или два, ведь они еще работают. Ну а у меня с Настей обоюдная любовь. Вижу ее не так часто, как хотелось бы, но мы обожаем друг друга. Мы с Настей всегда что‑нибудь делаем: лепим смешных животных из пластилина, читаем, гуляем или просто хохочем – и всегда довольны друг другом.

Итак, я дожила до великого звания бабушки. Ну что ж, это только украсило мои «Единственные дни».