Археология в России во второй половине XIX — начале XX В.

В России, начиная с 40-х годов XIX в., археология переживает период организации, из любительского, подчас варварского собира­ния древностей она превращается в подлинную историческую науку. Археологические общества и музеи, организованные в первой поло­вине XIX в. на юге России в связи с увлечением классическими древ­ностями, не могли выполнить те широкие научные задачи во всерос­сийском масштабе, которые вставали перед учеными и любителями по мере накопления материала и при возраставшем интересе общест­ва к историческому прошлому русского народа.

В 1846 г. в Петербурге организовалось Археолого-нумизматическое общество, целью которого было, как сказано в его уставе, «...не только изучение классической Археологии в собственном ее смысле, но и в особенности Археологии и Нумизматики новейших времен стран Западных и Восточных».

Одним из организаторов общества был молодой, двадцатилетний любитель старины граф Алексей Сергеевич Уваров (1825—1884). Перед Уваровым открывалась блестящая дипломатическая карьера, но он отказался от нее и всю жизнь и значительную часть своего состояния отдал горячо любимой им науке. Он посвятил себя изуче­нию русских древностей и стал организатором и вождем русской средневековой археологии.

Уваров не избежал, особенно в начале своей деятельности, общего увлечения античностью. Свои первые раскопки и разведки он произ­водил на Черноморском побережье, которое обследовал в 1847— 1848 гг. от устья Дуная до Таманского полуострова. Не избежал Уваров и крупных ошибок. В 1851—1854 гг. он предпринял по пред­ложению министра внутренних дел графа Л. А. Перовского, любителя и покровителя археологии, раскопки курганов во Владимиро-Суздальской земле. Не владея еще научным методом раскопок, он за четыре года вскрыл более 7 тысяч курганов, свалив в одну беспорядочную кучу тысячи предметов, сделанных людьми разных племен и разных поколений на протяжении восьми веков—с VII по XIV. Другой рус­ский археолог—А. А. Спицын не мог простить Уварову его ошибки. «При поступлении вещей в Румянцевский музей,— писал позднее Спи­цын,— они представляли в полном смысле беспорядочную груду материала, так как при них не было описи с отметками из какого кур­гана каждая вещь происходит... все вещи коллекции смешались в се­рую одноцветную массу, безразличную для мужчин и женщин, для прадеда, деда и внука, для туземца и пришельца. Грандиозные рас­копки 1851—1854 гг. в Суздальской области будут долго оплакивать­ся наукой и служить грозным предостережением для всех любителей массовых раскопок». Но надо сказать, что ошибка Уварова стала оче­видной только впоследствии. В те годы многие, даже более опытные археологи копали не лучше, и долгое время опубликованное Уваро­вым исследование о владимиро-суздальских курганах считалось классическим. Таково было состояние науки.

С этих раскопок Уваров начинает заниматься преимущественно русскими древностями и привлекает крупнейших ученых, посвятив­ших свою жизнь славяно-русской средневековой археологии.

В 1864 г. А. С. Уваров основал Московское археологическое об­щество, поставив перед ним задачу «исследование как археологии вообще, так преимущественно русской, и распространение в России археологических знаний». Деятельность Московского общества выра­зилась в производстве раскопок и исследований, в издании ученых трудов, в охране памятников, в организации всероссийских археоло­гических съездов. Раскопки велись главным образом в центральных губерниях: Московской, Смоленской, Костромской, Могилевской, Псковской, Вятской, Пермской и др. За время существования об­щества было издано: 25 томов периодического органа «Древности. Труды Моск. археологич. об-ва», 14 томов «Материалов по археоло­гии Кавказа», 3 тома «Материалов по археологии восточных губерний России», 7 томов «Археологических известий и заметок», 13 томов «Трудов» комиссий, состоявших при обществе,— Восточной, Славян­ской и др. Кроме того, издавались отдельные монографии: «Описа­ние Киева», «Древности Украи­ны» и т. п. Общество огранизовало 15 Всероссийских археоло­гических съездов, результаты которых опубликованы в много­численных «Трудах съезда». По примеру и образцу Московского общества возникали археологи­ческие общества и кружки во многих городах: Тифлисе, Каза­ни, Пскове, Ташкенте и др.

Значительная часть этих ме­роприятий была осуществлена по инициативе и под руководст­вом А. С. Уварова, а после его смерти — его жены П. С. Ува­ровой.

В значительной степени под влиянием А. С. Уварова изме­нило свою программу и Археолого-нумизматическое общество. С 1866 г. оно называется Русским археологическим обществом и по новому уставу его задачей становится «...исследование, по памятникам древности и старины, пре­имущественно отечественной, и распространение в России археологи­ческих сведений вообще».

По идее Уварова и под его руководством был организован Мос­ковский исторический музей, открытый 27 мая 1883 г. Основной за­дачей музея, по мысли Уварова, было распространение исторических и археологических знаний среди народа, дабы возбудить в нем лю­бовь к своему славному прошлому.

Именно вокруг Московского музея, хранившего в своих залах и кладовых материальные археологические ценности, сплотились на­иболее деятельные и выдающиеся ученые и любители старины. Пер­вое место среди них принадлежит талантливому самородку и велико­му патриоту Ивану Егоровичу Забелину (1820—1908). Шести лет от роду И. Е. Забелин потерял отца, мелкого чиновника Казенной палаты в Твери, и рос в страшной бедности. С большим трудом опре­деленный в одно из училищ Московского приказа общественного призрения, он не окончил курса и поступил писцом в Московскую оружейную палату, без чина и на грошовое жалование. Никакой карь­еры перед ним не открывалось. Однако к концу жизни он был: докто­ром русской истории (honoris causa) Киевского университета. Това­рищем Председателя Управления Московского исторического музея, председателем Императорского об-ва истории и древностей россий­ских, членом-корреспондентом Российской Академии наук, почетным членом Московского археологического общества и членом многих дру­гих ученых обществ. Он оставил после себя около 200 научных работ (книг, статей, рецензий и заметок). Главные из них: «История рус­ской жизни с древнейших времен», «Домашний быт русских цариц», «История Москвы» (не окончена). Свои взгляды на археологию он изложил в 1874 г. на III Археологическом съезде в докладе «В чем заключается основная задача археологии как самостоятельной науки». Эту задачу он видел в изучении бытовой истории. Эта идея—идея изучения быта — легла в основу всех его трудов. Занимаясь преиму­щественно древнерусским искусством, он изучал не только и не столь­ко форму (как большинство его современников), сколько содержание. В форме он видел отображение быта, по форме он восстанавливал кар­тину прошлой жизни людей, создавших и пользовавшихся вещами, которые он изучал. Он как никто чувствовал и понимал историческую перспективу, чувствовал и понимал дух русского народа. Будучи пат­риотом своей родины, он не примыкал ни к крайним славянофилам, ни к крайним западникам. Не отрицая влияния на русское искусство ни византийских, ни фряжских форм, он бесспорно доказал самобыт­ность древнерусского зодчества, в частности и древнерусского искус­ства вообще.

И. Е. Забелин не дошел и не мог дойти до анализа общественно-экономических условий и отношений, но он был к нему ближе всех своих современников. «Быт,— говорил Забелин,— это историческая природа человека, которая дает себя знать во всех великих событиях истории, во всех переломах, во всякой борьбе, во всех политических опытах сверху и снизу». Забелин был не только историком русского

искусства, он не ограничивался описанием русских древностей, а да­вал широкую эпическую картину древнерусского быта. Не ограничи­вался он и готовым музейным материалом, а часто добывал его сам, вооружившись лопатой археолога.

Другим выдающимся деятелем был ученый секретарь Московского музея Владимир Ильич Сизов (1840—1904). Сизов прославился как неутомимый и удачливый полевой исследователь, открывший и рас­копавший много памятников разных эпох, разбросанных на обширной территории Европейской России и Закавказья.

В 1881 г. под Смоленском близ села Гнездово он открывает и рас­капывает ставшие впоследствии знаменитыми курганы княжеских дружинников IX—XI вв. Затем Сизов в разные годы (до 1901) продолжал раскопки в Гнездове и вскрыл около 500 погребений. Основной материал гнездовских курганов — оружие, но много также керамики, украшений, монет. Покойников сжигали вместе с вещами, которые были на них, оружие клали в могилу после сожжения трупа.

В 1884 г. Сизов отыскивал на Дону древний хазарский город Саркел, ставший при князе Святославе русским и известный по летописям под именем Белой Вежи. Он предположил, что большое городище близ станицы Цимлянской—остатки Саркела (Белой Вежи). После сделан­ного им предположения на протяжении многих лет велись ученые споры о местоположении Саркела, и только в советское время горо­дище было раскопано и тщательно исследовано. Мнение Сизова пол­ностью подтвердилось.

В. И. Сизов открыл и первым исследовал знаменитое Дьяковское городище под Москвой, по имени которого названа культура (дьяков­ская) раннего железного века. Им же в конце 90-х годов открыты и верховьях Днепра так называемые «длинные курганы», более древ­ние, чем гнездовские. Это длинные насыпи, содержащие коллективные погребения с трупосожжением, датируемые IV—VIII вв. н. э. До сих пор считалось общепризнанным, что «длинные курганы» оставлены летописным славянским племенем кривичей и являлись родовыми кладбищами дофеодального периода. В последнее время некоторые исследователи приписывают часть длинных курганов литовским пле­менам или находят в них литовское влияние. Гнездовские и длинные курганы, а также дьяковские городища, открытые и впервые исследо­ванные Сизовым, относятся к тем «археологическим левиафанам», ко­торые изучаются несколькими поколениями археологов.

Много нового и научно-полезного внес Сизов и в методику полевых исследований. Он особенно тщательно вел свои дневники, зарисовывал общий вид памятника, пейзаж и различные стадии рас­копок. По его записям, чертежам и рисункам сделано много точных картин-слепков, изображающих различные погребения. Сизовские слепки имеются во многих русских и заграничных музеях.

Несколько особняком стоит импозантная фигура Дмитрия Яков­левича Самоквасова (1843—1911). Научная смелость и широта взгля­дов сочетались в нем с необычайной скрупулезностью, как сочета­лись в нем его специальности — ученого-юриста и ученого-архео­лога.

Окончив юридический факультет Петербургского университета и защитив магистерскую и докторскую диссертации на правовые темы, он в течение 40 лет занимался археологией, не оставляя юридических наук. И это сочетание двух, казалось бы, разнородных специальностей было органическим и неразрывным. Занимаясь историей русского права, он не удовлетворился письменными источниками и обратился к материальным. Как и Забелин, он считал, что определяющим и об­условливающим элементом жизни и деятельности людей, в том числе и правовых норм, является их быт, а древний быт можно изучить главным образом по материальным остаткам.

Много труда, времени и собственных средств потратил Самоква­сов на изучение древних городищ. Он впервые сделал попытку клас­сифицировать древнерусские города не поих форме, а по социально-экономическим признакам. В понятие город он включал не только ого­роженное место со всеми строениями и прочим, но и в первую очередь его обитателей. Вообще у Самоквасова было сильно тяготение к клас­сификации и локализации (что, кстати сказать, весьма полезно для науки). Так, он выделяет в особую группу северянские курганы и, изучив их, охарактеризовывает быт и культуру северян Х—XI вв. Он намечает типы могил киммерийских, скифо-сарматских, славянских и половецких. Также плодотворна была деятельность Самоквасова в по­левых исследованиях. Им раскопано и обследовано несколько сотен городищ и более 1000 погребений. В 1889 г. он принимает участие в раскопках в Помпеях, ведет рас­копки катакомб в Чивита-Кастеллана в Италии.

Значительная роль в разви­тии русской археологии принадле­жит непревзойденному труженику и энтузиасту Александру Андрее­вичу Спицыну (1858—1931), так сурово осудившему А. С. Уварова за раскопки владимиро-суздальских курганов. То, что осудил Уварова Спицын, не случайно. Именно Спицыну пришлось разби­раться и наводить порядок в бес­порядке, учиненном Уваровым и другими археологами. Исключи­тельное положение Спицына в археологии состояло главным обра­зом в том, что он наводил в ней порядок и делал то, чего не до­делали другие археологи. Спицын не занимался обобщениями, не создавал новых теорий и гипотез, полагая, что для этого еще не на­стало время. К началу деятельности Спицына (80-е годы) в России накопилось огромное количество археологического материала, но он в значительной степени напоминал ту «беспорядочную груду», которую сдал в Румянцевский музей Уваров. Спицын взял на себя скромную, но необходимую и ответственную задачу разобраться в этой «груде». Эта задача сводилась к следующему: 1) первичное описание памят­ников, 2) систематизация памятников, 3) хронологизация памятников и 4) издание памятников.

Свой жизненный путь Спицын начал преподавателем истории в Вятской женской гимназии. Там он написал свою первую научную статью «По поводу доказательств о новгородском происхождении вятчан» (1880). Доказательства Спицын искал не только в летопи­сях, но и в остатках материальной культуры. Спицын составил и опуб­ликовал «Каталог древностей Вятского края» (1882). Так определилась и началась его археологическая деятельность. После появления в печати ряда научных статей Спицына он был назначен в 1892 г. чле­ном Императорской археологической комиссии. Эта комиссия была соз­дана в 1859 г. при Министерстве двора для общего руководства ар­хеологическими изысканиями, т. е. для наведения в археологии по­рядка.

До Спицына Археологическая комиссия почти не занималась рус­ской археологией и не производила раскопок, ограничиваясь изуче­нием музейных древностей, никогда в земле не бывших.

С приходом Спицына главной задачей Археологической комиссии становятся занятия славяно-русской археологией. Производятся также раскопки, но из-за отсутствия достаточных средств не в желательном масштабе.

Спицын изучал все древности России, кроме классических. Он со­ставил и издал систематизированные археологические обзоры многих губерний с подробным описанием всех памятников и находок. Пользу­ясь сравнительно-типологическим методом, он датировал большинство памятников, и его хронологизация до сих пор не потеряла значения. На каждый памятник, каждую находку, каждую вещь, которые про­шли через его руки, он составлял карточку с подробной характеристи­кой, датой и библиографией. Эти карточки, или, как их называют, «спицынские корочки», которых насчитывается несколько десятков тысяч, и поныне служат справочным материалом. По идее Спицына, его картотека должна была послужить основой для составления общей археологической карты России.

Спицына с полным правом можно считать если не творцом, то ос­новоположником картографического метода исследования в России. Нанося на карту каждую известную ему находку с условным обозна­чением типа вещей, Спицын обратив внимание на то, что вещи одного типа преобладают в одном месте, а вещи другого типа — в другом. Так, различные типы височных колец (женских украшений), находи­мых в курганах, размещались на карте Европейской России точно ло­кализованными группами. Височные кольца в виде спирали размеща­лись в районе Десны, Сейма и Сулы, височные кольца с напускными бусами и зернью (зернь — украшение из припаянных мелких метал­лических шариков) — на территории между Припятью и Двиной, ви­сочные кольца в виде ромба со щитками группировались в районе озера Ильмень, семилопастные — в бассейне Верхней Оки, браслетообразные —в верховьях Волги, Двины и Днепра. Это групповое размещение височных колец Спи­цын сопоставил с расселением 13 славянских племен, о котором подробно рассказано на первых страницах Повести временных лет. Оказалось, что размещение опре­деленного типа колец совпадает по территории с размещением опреде­ленного племени. Значит, у каждо­го племени был свой, особенный стиль женских украшений. А если это так, то, значит, можно по раз­мещению различных типов височ­ных колец составить карту рассе­ления славянских племен более точную, чем по данным летописи Результатом этого исследования явилась статья Спицына «Расселение древнерусских племен по археологическим данным». В настоящее время картографический метод исследования широко применяется большинством археологов, хотя надо признать, что он еще не доста­точно разработан.

В России во второй половине XIX и в началеXX в. продолжа­ются раскопки античных городов Северного Причерноморья и осо­бенно широко ведется исследование памятников скифской культуры и связанных с ней предшествующих и последующих культур южнорус­ских степей.

Из античных городов следует упомянуть Херсонес Таврический и Ольвию. В Херсонесе большие раскопки производил археолог К. Н. Косцюшко-Волюжинич, называвший Херсонес «русскими Помпеями» и «русской Троей» Хотя сравнения явно преувеличены, но рас­копки все же дали значительные результаты. Исследованы крепостные сооружения из больших, тщательно отесанных камней, с башнями и воротами, система водопровода с керамическими трубами, некро­поль с погребениями римской эпохи. В нижних слоях обнаружены сле­ды неолитической культуры. В 1890 г. в христианской церкви визан­тийской эпохи найдена разбитая на две части каменная плита с над­писью. Надпись относится к концу IV в. до н. э. и содержит клятву, данную херсонесцами на верность городу. Из текста «Присяги херсонесцев», как назван памятник, явствует, что в Херсонесе был демокра­тический строй, с выборными магистратами, с советом, с народным судом. По тексту присяги определяются приблизительные границы Херсонесской республики: упоминаются «Керкинитида, Прекрас­ная Гавань и иные укрепления и земли, которыми херсонесцы вла­деют».

Одной из первых и богатейших колоний, основанных греками в Се­верном Причерноморье, была Ольвия, на берегу Бугского лимана, близ современного Николаева. Из Ольвии, между прочим, начал свое путешествие по Скифии Геродот.

Местонахождение Ольвии было известно в XIX в., но произвести раскопки не удавалось из-за противодействия владелицы участка гра­фини Л. А. Мусиной-Пушкиной. Однако крестьяне соседнего села Па-рутина, нарушая «священное» право собственности, добывали оттуда вещи для продажи. В Одессе и Николаеве возникли даже комиссион­ные конторы по сбыту ольвийских древностей, которые за большие деньги переправлялись за границу. Одним из покупателей был амери­канский миллиардер. Только в 1901 г., когда сменился владелец участка, удалось начать систематические раскопки.

Раскопками руководил крупнейший русский археолог Б В. Фармаковский (1870—1928). Хотя Фармаковский и не называл Ольвию «русским Кноссом», но его раскопки по методике не уступают раскоп­кам А Эванса на Крите. Верхние слои Ольвии содержали остатки го­родских сооружений римской эпохи, датируемые III в. н. э. Фармаков­ский сантиметр за сантиметром исследовал все последовательные на­пластования земли, строительного и хозяйственного мусора и других остатков. Им было обнаружено двенадцать таких напластований. Только в 1904 г. Фармаковский докопался до Ольвии IV в. до н. э. и только к 1907 г. откопал ее монументальные крепостные сооружения.

Фармаковский шаг за шагом, постепенно проследил всю историю Ольвийского городища, на протяжении тысячелетнего его существования. Коллекция, собранная в Ольвии, огромна, она насчитывает десятки тысяч вещей. Раскопки в Ольвии продолжаются и поныне.

Южнорусские степи к востоку и западу от Днепра славятся сво­ими многочисленными курганами. Множество различных племен, и местных и пришлых, сменили на этой территории друг друга, но все они воспринимали и сохраняли традицию, возникшую в эпоху неоли­та: насыпать над погребенными или сожженными покойниками могильные холмики.

О древних племенах, населявших эти степные пространства, было известно очень мало. Кроме весьма ценного, но овеянного легенда­ми и мифами свидетельства Геродота о Скифии и беглого перечис­ления сарматских племен Птоломеем, нет никаких письменных источ­ников, если не считать позднейших отрывочных пересказов Геро­дота.

Еще в 1763 г. любитель древностей генерал А. П. Мельгунов про­извел раскопки скифского кургана близ Елисаветграда (ныне Киро­воград). Скифские курганы раскапывали и до Мельгунова, но только с целью их ограбления. Мельгунов впервые произвел раскопки с науч­ной целью. В кургане найден железный меч в золотых ножнах. Ножны украшены изображениями львов, стреляющих из лука, крылатых бы­ков с человеческими лицами и других фантастических животных. Нанаходка золота возбудила интерес, и раскапывать курганы бросились все, у кого были к тому охота и деньги.

Научное, систематическое исследование курганных погребений, пре­кратившее стихийное кладоискательство, началось на юге России в 30-х годах XIX в. Но раскопки не оправдали возлагаемых на них на­дежд. Почти все курганы еще в древности были ограблены. Позже археологи научились изучать, анализировать и восстанавливать карти­ну погребений и ограбленных курганов.

И. Е. Забелин занимался раскопками скифских и греческих курга­нов в южнорусских степях и на Таманском полуострове. Он создал науч­ную методику раскопок больших земляных курганов. В 1862—1863гг. Забелин на нижнем Днепре, близ Никополя, раскопал курган Чертомлык (назван по речке Чертомлык) — один из самых знаменитых курганов. Курган этот еще в скифское время пытались ограбить, но неудачно. Туннель, прорытый грабителями, обвалился и задавил одного из них. Труп скифа-грабителя остался на месте, а рядом с ним лежало похищенное золото. В кургане оказалось два богатых погре­бения—мужское и женское. Погребения были признаны царскими:

при покойниках находилось 6 убитых рабов, 11 коней и большое ко­личество золота. Особую ценность как произведение искусства и как исторический источник представляет серебряный сосуд для вина. Со­суд покрыт высокохудожественными рельефами из цветов, веток и птиц. В верхней части сосуда изображены скифы, укрощающие ло­шадей.

Но такие «золотоносные» курганы большая редкость. Только че­рез 50 лет после находки Забелина археолог Н. И. Веселовский вскрыл курган, называемый Солоха, ставший столь же знаменитым, как Куль-Оба и Чертомлык. В Солохе также обнаружено два царских погребе­ния. Наибольшей известностью из вещей, найденных в этих погребе­ниях, пользуется золотой гребень, на рукоятке которого изображены три сражающихся скифа — один конный и два пеших. Работа настоль­ко художественна и филигранна, что лучшие ювелиры современной Европы не сумели сделать копию. О пышном ритуале погребений скифских и меотских племенных вождей (царей), описанном Геродо­том, свидетельствуют и ограбленные курганы. В одном ограбленном кургане в Ульском ауле (Кубань) было обнаружено около 500 убитых при похоронах лошадей.

Так называемые «царские курганы» исчисляются десятками, но кроме них по степным просторам разбросаны сотни и тысячи неболь­ших курганов, не содержащих ни золота, ни убитых коней. В погоне за золотом раскапывались и эти бедные курганы, но их планомерное и систематическое исследование начал основоположник русской пер­вобытной археологии В. А. Городцов (1860—1945).

Городцов — археолог-самоучка, бывший кадровый офицер Несвиж­ского гренадерского полка. В 1888 г. в «Трудах Рязанской ученой ар­хивной комиссии» появилась первая статья Городцова о неолитических стоянках Рязанского уезда. К концу жизни Городцова список его научных трудов содержал около 200 названий. Городцов проделал большую работу по изучению в России бронзового века и его хронологизации и первым дока­зал его существование в Восточ­ной Европе.

Городцова заинтересовали бедные и, по-видимому, очень древние курганы, которые время от времени раскапывали архео­логи на юге России. Погребения эти интересны тем, что большин­ство костяков находилось в скор­ченном положении и было окра­шено красной краской (охрой). Погребения со скорченными и окрашенными костяками извест­ны во многих странах. Предпо­лагают, что красная краска сим­волизирует кровь, т. е. жизнь, а скорченное положение покой­ника в земле воспроизводило по­ложение человека в утробе матери. Впрочем, принимать эту гипотезу целиком и безого­ворочно рискованно: идея и культ матери-земли возникает в обществе, занимающемся земледелием, а скорченные и окрашенные погребения известны еще в эпоху палеолита, задолго до начала зем­леделия.

Но загадка заинтересовавших Городцова древних курганов со­стояла не только в этом. Не ясно было, какие племена, обитавшие здесь задолго до скифов, оставили эти курганы. Исследовав ранее до­бытый материал и раскопав значительное количество курганов, Го­родцов установил, что до появления в южнорусских степях восточных пришельцев — скифов, там обитали племена охотников и скотоводов, этнического имени которых мы не знаем.

Городцов определил для этих племен три археологические культу­ры: древнеямную, катакомбную и срубную. Названия даны по различным способам устройства под-курганных погребальных ям. Племе­на, создавшие древнеямную культуру, курган насыпали над ямой, куда поме­щали покойника; носители катакомбной — в такой же яме для покойника делали еще боковую пещерку; носи­тели срубной — яму укрепляли сру­бом.

Первая культура относится к эпо­хе неолита — энеолита, вторая — к эпохе энеолита и переходит в бронзо­вый век, третья целиком относится к эпохе бронзы.

В то же время украинский архео­лог-любитель В. В. Хвойка к западу от Днепра открыл древнюю земле­дельческую культуру. В 1899 г. он вы­ступил на XI Археологическом съез­де с сообщением об открытых им у

села Триполье, под Киевом, глинобитных площадках с обожженными человеческими скелетами и необычайной керамической посудой. Посу­да была сделана из превосходной глиняной массы, прекрасно обож­жена и расписана разнообразными затейливыми узорами белой, чер­ной и красной красками. Хвойка считал открытые им площадки кол­лективными погребениями, но дальнейшие исследования показали, что это остатки жилых домов.

Земледельческая культура, открытая Хвойка, названа по первой находке трипольской и исследование ее продолжается и поныне.

Мы назвали несколько наиболее выдающихся имея русских архео­логов, но это не значит, что только они создавали археологическую науку в России. Развитию археологии способствовали тысячи людей разных профессий, национальностей и различных социальных групп. Кроме упомянутых нами обществ, комиссий и музеев, по инициативе директора Археологического института Калачова, начиная с 1884 г. во многих губерниях были учреждены губернские ученые архивные

комиссии с целью сохранения и изучения местных архивов и вообще местных древностей. Вокруг них группировались любители и ревни­тели местной старины: студенты, учителя, врачи, земские деятели, уча­щиеся и даже крестьяне. Не будучи, конечно, членами ученых комис­сий, крестьяне много способствовали отысканию, сохранению и иссле­дованию археологических памятников. Прекрасно зная свою местность, они знали и все достопамятные места, а также хранили и передавали из поколения в поколение легенды и предания, связанные с ними. Не­которые из них, начав с кладоискательства, стали добросовестными разведчиками археологических памятников.