Неожиданным строгим замечанием пресекаются дурные поступки

Однажды я ездил в Шанхай по делам и в аэропорту увидел, как кто-то курит прямо под табличкой с надписью «КУРИТЬ ЗАПРЕЩЕНО». Я подошёл к этому человеку и указал на табличку:

— Вы читать не умеете? Здесь нельзя курить.

Он мельком глянул на меня, развернулся и ушёл. А я, как идиот, остался стоять один под табличкой.

Приехав в Шанхай, я договорился встретиться с Ван Лихомом^[55], мы оба ехали на заднем сиденье и от скуки пялились в окно. Вдруг мимо проехал автобус, и я увидел, как один из пассажиров — женщина с ребёнком на руках — выкинула в окно грязную салфетку. Я сказал Ван Лихому:

— Ты только взгляни, ну как можно быть такой бессовестной! Я должен догнать автобус и поговорить с той женщиной. И я попросил водителя прибавить скорость и ехать за автобусом.

Когда наша машина поравнялась с автобусом, я открыл окно, но ещё не успел ничего сказать, как Ван Лихом меня опередил:

— Эй, зачем вы выбрасываете мусор куда попало? Вы знаете, что вы подаёте плохой пример ребёнку?… — прокричал он в окно, обращаясь к той женщине. После этого наш водитель прибавил газа, и мы умчались вперёд, оставив позади себя застывшую от изумления мать.

 

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ИНСПЕКТОР ПО НАСУЩНЫМ ВОПРОСАМ

Когда мы снимаем кино, на мне лежит множество обязанностей. Я режиссёр, сценарист, актёр и постановщик боёв, но помимо этого, я ещё и частенько контролирую жизнь нашей съёмочной группы. Что это означает? Я лично забочусь о том, чтобы каждый член съёмочной группы получал всё необходимое — одежду, питание, жильё и средство передвижения. Я хочу, чтобы каждый питался как следует, проживал в нормальных условиях, чтобы у каждого было сидячее место во время обеденного перерыва на съёмках. Если в команде 350 человек, то должно быть и 350 табуреток. Если на площадке 400 человек, то и за обеденными столами должно быть 400 посадочных мест. Нельзя, чтобы люди ели, сидя прямо на земле, для них должны иметься тенты, в тени которых можно было бы пообедать. Я бывал свидетелем того, как многие исполнительные продюсеры присваивают половину суммы, выделенной на питание съёмочной группы, как 80 юаней гонорара актёрам массовки урезают до 20. В моей съёмочной группе такого никогда не случается, я сам это контролирую. Деньги вручаются каждому лично в руки, нельзя поручать одному человеку деньги десятерых, ведь может быть такое, что деньги, которые эти люди заработали тяжким трудом, присвоит этот один. Именно потому, что я бывал свидетелем такой несправедливости, я решил сделать так, чтобы организация съёмок у Джеки Чана стала образцом для подражания, чтобы дать понять начинающим продюсерам, режиссёрам и начальникам: да, в мире существуют пороки, но мы должны уметь с ними бороться.

 

ГЛАВНОЕ — БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ

Для съёмок фильма «Доспехи Бога 3: Миссия Зодиак» нам нужно было соорудить масштабные декорации в съёмочном павильоне киностудии China Film Group^[56]. В тот день продюсер попросил меня подъехать на студию. Когда я вошёл в павильон, рабочие занимались сваркой. Декорации должны были выглядеть максимально правдоподобно, а поскольку они предназначались для съёмок боевых сцен, то должны были быть особенно прочными. Площадь павильона составляла 1500 кв м. Мне пришлось надеть маску сразу же, как только я вошёл в павильон, так как воздух внутри был невыносим. Сначала я пошёл посмотреть, сколько уже успели сделать. Внутри декораций не было электрического освещения, пространство освещалось только солнечными лучами, которые смогли туда проникнуть. Чем дальше я заходил внутрь, тем невыносимее становился запах. Меня это взбесило.

— Кто ответственный? — обратился я к рабочим.

Они позвали ко мне ответственного за работы, и он обратился ко мне:

— Джеки, что случилось?

— Зажгите свет и включите вентиляцию.

— Но Джеки, для этого требуются деньги.

— Немедленно сделайте так, как я сказал! Если вам не дают денег, я дам! Неужели на то, чтобы включить вентилятор, нужно так много средств? Вы знаете, что такие условия наносят вред здоровью рабочих? Вы сокращаете жизнь этих молодых ребят лет на десять! Они работают здесь целый месяц, жгут эту грёбаную сварку без защитной маски и вдыхают этот дым! Чтобы сегодня же после обеда здесь был вытяжной вентилятор!

Увидев, что я не на шутку рассердился, он нашёл способ установить в павильоне вытяжной вентилятор.

На следующий день я встретил Хань Саньпина^[57] и всё ему рассказал. В тот день Хань Саньпин и начальник Чжан Хунсэнь вместе со мной пошли в павильон, мы обнаружили, что условия труда там и впрямь стали намного лучше. Ответственный подошёл к нам и говорит:

— Джеки, посмотрите, вот здесь у нас место для еды, а здесь место для отдыха…

Я сказал:

— Не имеет значения, как вы относитесь ко мне, главное — чтобы вы хорошо обращались с рабочими.

Несколько дней спустя, когда я занимался съёмками, ко мне подошёл молодой рабочий и поблагодарил. Его лицо было мне незнакомо, и я не понял, кто это, лишь позже я узнал, что это был один из тех сварщиков.

Каждый день, работая на съёмках, я нахожусь на виду у нескольких сотен человек, и, конечно же, меня заботит то, что они видят, когда смотрят на меня. Я часто говорю работникам своей съёмочной группы: «Мы с вами люди, и должны вести себя по-человечески». Это один из принципов моей работы, он очень важен. Теперь, когда я снимаю кино уже не ради денег и не ради наград, а просто занимаюсь любимым делом, этот принцип особенно важно соблюдать.

 

СПЕШУ НА ПОМОЩЬ

 

Моей партнёршей по фильму «Час Пик 3» была актриса Чжан Цзинчу^[58]. Её английский к тому времени уже был неплох, как мне казалось, но всё-таки в Голливуде она была новичком и иногда неизбежно сталкивалась с несправедливым к себе отношением, поэтому я старался ей во всём помогать.

На съёмочной площадке всегда старались первым делом отснять меня и Криса Такера, а у неё была роль второго плана, и ей приходилось ждать. Когда снимали со спины, ей вовсе не обязательно было самой играть, но она каждый раз настаивала на своём участии. В фильме есть один кадр, где её героиня стоит передо мной и плачет. В кадре видно только моё лицо и её спину, так что ей не нужно было плакать по-настоящему, но, как только режиссёр крикнул «Мотор!», она тут же начала плакать. После команды «Снято!» я ей сказал:

— Деточка, не нужно плакать, тебя же снимают не спереди, а со спины, побереги слёзы.

Но она так вжилась в роль, что всё продолжала плакать.

В Америке очень большое значение придают раскадровке. Отдельно работают над съёмками с дальнего расстояния, со среднего расстояния и с ближнего расстояния, съёмки спереди отдельно, съёмки сзади отдельно. Так вот, она сидела напротив меня и плакала, и эту сцену мы снимали с утра и до вечера, и к вечеру она совсем вымоталась. Наконец этот эпизод был доснят, и на этом наш с Крисом Такером рабочий день закончился.

Услышав, что наши съёмки окончены, работники съёмочной площадки, целый день находившиеся в напряжении, вздохнули свободнее.

Когда Чжан Цзинчу снимали спереди, а нас со спины, вместо нас можно было поставить дублёров, а наше присутствие не требовалось. Американская съёмочная группа привыкла к такому способу работы, в их понимании мы как звёзды мирового масштаба наверняка не захотим играть в кадре с другими актёрами. Я тогда был начеку, и, хотя мой рабочий день закончился, я не спешил уходить. Мне подумалось, что, поскольку она только приехала в Америку, то, какой бы ни был у неё богатый опыт работы на съёмках в Китае, здесь она снимается впервые и наверняка очень волнуется. Я и сам здесь всего лишь гость, и мне хорошо знакомо это чувство. Так что я встал в уголке и наблюдал за съёмочным процессом. Тогда я и заметил, что все работники съёмочной площадки выглядят довольно расслабленными, и даже режиссёр уже сидел, небрежно развалившись в кресле: «Поехали, снимаем. Мотор!»

Снимали сцену, где героиня Чжан Цзинчу, толкнув дверь, появляется в кадре, в это время у неё на глазах должны быть слёзы. Я видел, как она капает глазные капли, и в это время раздалась команда «Мотор!». Она перепугалась, поспешно спрятала капли. У неё не было ни помощника, ни костюмера, ни гримёра, всё приходилось делать самой. Убрав капли, она приготовилась толкнуть дверь. Видя всё это, я вышел на площадку и говорю:

— Стоп, стоп! Она ещё не готова, к чему так спешить?

Я обратился к Чжан Цзинчу:

— Когда будешь готова, скажи мне.

Потом сказал съёмочной группе:

— Слушайте, начнёте снимать после того, как я скажу, что она готова.

Она вернулась, закапала свои капли, успокоилась.

— Джеки, я готова.

Тогда я сказал съёмочной группе:

— Вот теперь всё ОК.

Раздались команды: «Камера! Мотор!», и она вышла… Весь тот день я провёл на съёмочной площадке. Как только режиссёр кричал «Снято!», я тут же подходил к ней и спрашивал:

— Всё нормально? Можно снимать следующий кадр?

Она говорила, что всё нормально, и тогда я говорил режиссёру:

— Отлично, можно снимать дальше.

Так я хотел дать им понять, что нельзя обижать новичков, вы можете снять ещё один дубль только если я скажу, что нужен ещё один дубль.

В перерыве, пока меняли декорации, настраивали камеру и свет, я подошёл к ней, погладил по голове, чтобы успокоить. Она целый день снималась со мной, весь день плакала, даже слёз уже не осталось. Я провёл на съёмочной площадке всё то время, пока снимали сцены с её участием. Когда съёмки закончились, она меня обняла и говорит:

— Джеки, я тебе так благодарна!

Я ответил:

— Не стоит благодарности, здесь мы должны друг друга поддерживать и подбадривать.

За много лет я привык это делать. Когда я находился в Канаде, мне пришло от Питера Чана^[59] приглашение на премьеру фильма «Любовное письмо». Я считаю, что китайцы должны всегда друг друга поддерживать, поэтому решил обязательно принять приглашение и поехать. Я сел на чартерный рейс и прилетел из Канады прямиком в Лос-Анджелес. Приезжал я в своё время и на премьеру фильма «Пуленепробиваемый монах», чтобы поддержать Чоу Юньфата. Мне кажется, что чем больше друзей присутствует рядом с тобой, тем больше у тебя сил и воодушевления. Но это лишь моё мнение и, возможно, многие думают иначе.

В 1992 г. в городе Чанчунь на одной старенькой железнодорожной станции мы вели съёмки на крыше поезда. На станции был небольшой ларёк, где пожилая женщина торговала тыквенными семечками. В перерыве между съёмками я выглянул в окно и увидел, как многие члены съёмочной группы подходят к ларьку, берут горсть семечек и уходят. Мне это показалось странным, я подозвал их к себе и спрашиваю:

— Что вы делаете? Вы заплатили?

Они отвечают:

— Джеки, мы заплатили, дали ей пять юаней!

Я спустился с поезда, огляделся по сторонам, железнодорожные пути уходили вдаль, и им не было ни конца, ни края. Я спросил старушку:

— Матушка, как же вы сюда добрались?

— Каждый день по утрам так и прихожу сюда с тележкой.

— Сколько стоят все ваши семечки?

— Несколько юаней. Они мне дали пять юаней, и я разрешила им брать сколько захотят.

Я тогда не очень разбирался в ценах материкового Китая и не знал, что одна большая горсть семечек в действительности стоит всего один мао^[60]. Чтобы восстановить справедливость, я дал ей сто юаней и предложил пораньше закончить работу и вернуться домой.

В те времена поезда работали на углях. Рядом со съёмочной площадкой стоял заброшенный локомотив, в котором мы обнаружили огромный бак. Мы открыли крышку и заглянули внутрь, бак оказался наполнен очень грязной водой. Во время съёмок я увидел возле площадки ребёнка лет 8–9, ему нравилось плескаться в том баке. Снимали мы там довольно долго, и со временем у нас с ним завязалось знакомство. Мальчишка каждый раз появлялся возле съёмочной площадки с беспечным видом, с сигаретой в зубах, весь чумазый с головы до ног. Вслед за членами съёмочной группы он стал обращаться ко мне «старший брат». Однажды я не выдержал и говорю ему:

— Что ты делал, что весь такой грязный? Вот тебе 300 юаней, сходи помойся, а потом купи себе новую одежду!

Я и не думал, что он окажется таким послушным, а вскоре, когда он вернулся, я на него глянул и ахнул: беленький, чистенький, я его даже не сразу узнал, одет он был во всё белое. Он сказал мне:

— Старший брат, я помылся!

Я говорю:

— Прекрасно!

А на следующий день смотрю — он опять весь чёрный.

Мой офис в Гонконге часто посещают поклонники со всего мира, ждут у ворот, надеясь меня увидеть. Раньше из материкового Китая добираться до Гонконга было очень неудобно, поэтому китайских поклонников приезжало мало. Однажды в Гонконге, получив почётную докторскую степень, после церемонии награждения я в весьма приподнятом настроении направился в свой офис, намереваясь устроить по такому случаю праздничный банкет. Ещё нужно было нанести несколько визитов, и я очень спешил. На входе я увидел мальчика. В тот день было очень холодно, а он был одет слишком легко, на нём был только свитер, уже слегка потрёпанный и не очень чистый. Моя машина быстро проехала мимо него и въехала на территорию офиса. Однако у меня из головы всё никак не шёл этот мальчик, который остался снаружи. Я попросил одного из сотрудников выйти к нему и расспросить, что он здесь делает. Сотрудник выяснил, что это поклонник из материкового Китая, чтобы добраться до Гонконга, он потратил немало сил и денег, и всё только ради того, чтобы увидеть меня. Я тут же отложил дела и попросил пригласить его ко мне. Мальчуган прижимал к себе три огромных тетради с вырезками. От холода у него текло из носа. Чтобы он пришёл в себя и отогрелся, я усадил его и попросил сотрудников налить ему горячего чаю. Взяв у него посмотреть тетради, я похлопал его по плечу. И тут он расплакался. Может быть, это вырвались наружу накопившиеся обиды вперемешку с волнением и радостью. Я слегка растерялся и попросил, чтобы юному гостю принесли фото с автографом и кое-какие сувениры.

Сам я из бедной семьи и потому с симпатией отношусь к простым людям и к представителям самых разных профессий, особенно к таким, как официанты, бортпроводники и т. д. Однажды, когда мы приехали на Тайвань, один из местных друзей пригласил нас на ужин, забронировав для нас отдельный кабинет в ресторане. Официантка, которая нас обслуживала, похоже, работала здесь совсем недавно, её выдавали не слишком уверенные движения. Роста она была невысокого и когда разливала чай, у неё дрогнула рука, и она неосторожно пролила чай на одежду, которая висела на спинке стула. Я не знаю, чей это был пиджак, но увидев, как девушка перепугалась, я поспешил заговорить с ней:

— Ничего, ничего, одежду можно постирать, вы сами не обожглись?

После этого остальным присутствующим уже было неловко её ругать. Девушка была так взволнована, а после моих слов, казалось, вот-вот расплачется. Я добавил:

— Ничего страшного, правда, не нужно пугаться.

Каждый раз, когда я, проезжая на машине, вижу бродягу или нищего, я прошу своих сотрудников дать ему денег. Многие друзья меня упрекают:

— Джеки, они же просто мошенники!

Но мне неважно, мошенники они или нет, мне доставляет радость то, что я делаю, а это самое главное. Пусть даже после того, как моя машина тронется, оставшийся позади «нищий» будет потешаться надо мной, обзывая дураком — что с того?

 

ПОЧЕМУ НУЖНО УЧИТЬСЯ?

В детстве я был несносным ребёнком и очень не любил учиться.

Мне было 5 или 6 лет, когда однажды утром отец, как обычно, разбудил меня очень рано и заставил с ним тренироваться, а после тренировки сказал:

— А-Пао, тебя пора отдавать в школу.

Меня это заявление очень огорчило. В школу? Это же означает, что больше нельзя целый день гулять и играть! Все дети богачей из нашей округи учились в школе. Каждое утро они вставали, надевали школьную форму, похожую на девчачью, и с портфелями за спиной шли на занятия. Они мне казались слабаками, сам-то я мог заниматься чем хочу, гулять и играть сколько душе угодно. Когда становилось скучно, я шёл помогать маме складывать одежду или наблюдал, как папа готовит, или болтал со своей «подружкой» — дочкой консула. Какое счастливое было время!

Я возразил папе, сказал, что не хочу учиться, что можно же и дома всему выучиться. Но спорить с ним было бесполезно. Спустя несколько дней мне самому, как и тем детям, над которыми я смеялся, пришлось одеться в девчачью форму, надеть на плечи рюкзак и отправиться на учёбу.

Школа «Наньхуа» на тот момент считалась очень хорошей начальной школой, там были прекрасные профессиональные учителя, к ученикам они относились доброжелательно и терпеливо, условия в учебных аудиториях были замечательные, учились там дети хорошо воспитанные, из благополучных семей с высоким материальным положением. По правде говоря, чтобы отдать меня в эту школу, моим родителям пришлось использовать множество связей, так что, можно сказать, мне очень повезло. Но я был совсем маленький и, конечно же, ничего этого не понимал, я только знал, что не хочу учиться, и часто капризничал. Едва переступив порог школы, начинал испытывать жуткое отвращение ко всему.

С самых ранних лет я был очень подвижным ребёнком, и сидя на уроке, я не знал, чем себя занять. То, что рассказывал учитель, мне было неинтересно, я не понимал многих слов, которые были написаны в книжке. Я сидел, уставившись на губы учителя, а мыслями был уже где-то далеко. Иногда мне становилось так невыносимо скучно, что я с ностальгией вспоминал утренние тренировки с отцом, иногда даже думалось, что я бы охотнее получил трёпку от отца, вместо того, чтобы сидеть здесь истуканом. Моим любимым предметом в школе стала физкультура, вот тогда можно было наконец-то выйти на улицу и подвигаться, и это приносило мне утешение.

Измученный скукой, непоседливый ребёнок стал искать себе развлечений. Иногда я прямо посреди занятия нарочно опрокидывался вместе со стулом, чем вызывал взрыв хохота у всего класса. Иногда корчил рожи одноклассникам или стучал по парте. В общем, делал всё, чтобы сорвать урок. Так я вёл себя изо дня в день, и учитель начал терять терпение. Он выволок меня из аудитории и оставил стоять за дверью. Понизив голос, чтобы не услышали одноклассники, и пристально глядя на меня, он сказал:

— Чан Конгсан, не думай, что ты такой необыкновенный!

Позже учителя поняли, что меня не перевоспитать, и я стал наглядным пособием для применения разнообразных методов наказания. Бывало, урок ещё только начался, а меня уже выставляли в коридор, где я должен был неподвижно стоять, держа над головой стул. Его нельзя было опускать до тех пор, пока учитель не закончит объяснять. Потом стали вешать мне на грудь табличку, на которой написано, в чём я провинился. Например: «Я опять хулиганил на уроке», «Я потерял учебник», «Я не выполнил домашнее задание», а иногда было просто написано всего два слова: «Я бестолочь». Вообще-то я тогда половину слов из тех, что написано на табличке, даже прочесть не мог, но зато прекрасно понимал то, что учителя говорили, когда ругали меня — думаю, надписи на табличках не сильно отличались от устных выговоров.

Из-за того, что я постоянно простаивал уроки в коридоре со стулом над головой и с табличкой на шее, в школе я стал местной знаменитостью. Со временем я научился маленьким хитростям. Например, когда учитель не смотрел на меня, я расслаблял руки, опускал стул и дремал, прислонившись спиной к стене. Если я и научился чему-то полезному за то время, что ходил в школу, так это умению спать стоя — в будущем оно мне очень пригодилось, на съёмках оно меня часто выручает.

Позже, вдобавок к тому, что я был непоседой, не выполнял домашних заданий и терял учебники, я ещё и стал драться в школе. Хотя я никогда сам никого не обижал, но моё поведение стало очередной головной болью для дирекции школы. После уроков, возвращаясь домой, я частенько вместо того, чтобы сесть в трамвай, пешком забирался на пик Виктории, из-за чего то и дело рвал и пачкал свою школьную форму или терял портфель с книгами. За это отец меня часто бил или запирал в комнате для мусора.

В конце концов, не доучившись даже первый год, я бросил школу. Родители, глядя, каким я расту ребёнком, начали осознавать, что я не создан для учёбы. Когда они забрали меня из школы, я был вне себя от счастья, ведь теперь можно было вернуться к тем беззаботным дням, когда я бегал и играл дни напролёт!

Но счастье длилось недолго, вскоре меня отдали в школу китайской оперы под строгий надзор учителя Юй Джим-Юэня. И для меня начались десять лет каторжной жизни и изнуряющих тренировок.

Хотя в школе основным нашим занятием были тренировки, но и там тоже приходилось учиться. Однако там была традиционная система преподавания, как в старых китайских частных школах: в отличие от моей прежней школы, где нас учили арифметике, родной речи и английскому языку, здесь обучение сводилось к зубрёжке конфуцианских канонов. «Путь Великого Учения состоит в том, чтобы являть сиятельную Добродетель, в том, чтобы любить и опекать народ и утверждаться в совершенном Добре. Познав Предел, можно обрести стабильность; обретя стабильность, можно прийти к спокойствию; обретя спокойствие, познаешь умиротворение; в умиротворении сможешь размышлять, а вслед за размышлением — обретать…»^[61]. До сих пор помню эти строки. Здесь учитель уже не ограничивался простым наказанием в виде стояния с поднятой над головой скамейкой. В школе китайской оперы пренебрежение к учёбе приравнивалась к отсутствию усердия в тренировках, и за это полагалось телесное наказание. Поэтому нам приходилось прилежно зубрить все эти тексты наизусть. То, что мы тогда зазубрили, до сих пор помнится очень отчётливо.

Однако мы и здесь нашли способ отлынить от учёбы. Не доучив заданные тексты, мы боялись побоев учителя и запугивали младших учеников, которые задание выполнили:

— Не вздумайте на уроке сказать, что вы всё выучили! Вам понятно?!

На уроке учитель начинал проверять домашнее задание:

— Такая-то глава из «Лунь юй»^[62], Юэнь Лоу (таково было моё школьное имя в годы учёбы в школе китайской оперы), рассказывай!

Я отвечал:

— Простите, я ещё не выучил.

Сурово зыркнув на меня, учитель обращался к Саммо Хунгу:

— Юэнь Лун, рассказывай.

Саммо Хунг тоже отвечал, что не выучил. Опросив всех учеников, учитель выяснял, что никто не выучил. Ему было лень сообщать об этом учителю Юй Джим-Юэню. Наказать одного-двух человек ещё можно, а отлупить весь класс, где несколько десятков учеников, никаких сил не хватило бы.

Нашего учителя звали Тун Ланъин, помню, у него получались очень красивые иероглифы, он писал быстро и легко. Он учил нас писать кистью, а нам было лень учиться, мы рассуждали так: «Зачем учиться писать кистью, кому это сейчас может пригодиться?»

Со временем мы всё больше отбивались от рук. Мы уже знали, что во время наших уроков учитель Юй частенько отлучался из школы, чтобы повидаться с друзьями или поиграть в азартные игры, и вот тогда мы буквально стояли на ушах. Мальчишки прямо в аудитории кидались книгами, корчили рожи, дрались, а девчонки громко галдели. Учитель ничего не мог с нами поделать. Специально выставленный дежурный предупреждал нас о возвращении Учителя, и мы тотчас же рассаживались за парты и делали вид, что прилежно занимаемся. Школа не в состоянии была платить учителям высокую зарплату, и, естественно, тех, кто охотно шёл на эту работу, не находилось. За несколько лет учёбы мы выжили из школы 11 учителей и очень этим гордились.

Когда я вырос и впервые приехал в Америку, обнаружил, что все вокруг пользуются кредитками, я же постоянно таскал за собой целый ворох наличных. В те времена для того, чтобы получить кредитную карту, необходимо было заполнить анкету, сам я не умел их заполнять, а когда ставил подпись, она каждый раз получалась разная, так что кассирам приходилось очень долго сличать подписи, бывало даже, мне отказывали в оплате. Вот тогда я начал осознавать, что быть неграмотным очень стыдно.

После того как я стал знаменит, потребовалось уметь раздавать автографы. За границей всё просто: в английском алфавите всего 26 букв, и выучить их труда не составляет. Когда меня просят написать именной автограф, достаточно попросить продиктовать имя по буквам, записать мне несложно. А вот в Китае начинаются проблемы. Когда меня просят написать, кому адресован автограф, я прошу продиктовать по иероглифам, мне диктуют, а я частенько не знаю, как эти иероглифы писать, приходится просить, чтобы продиктовали каждый иероглиф по составляющим элементам, но и тогда я не всё понимаю. В итоге я прошу, чтобы мне написали имя, и сам его просто копирую. Однако некоторые пишут скорописью, приходится просить, чтобы писали печатным шрифтом, только тогда я могу скопировать имя. В общем, для меня это очень хлопотное занятие, и я в такие моменты чувствую себя не в своей тарелке. Для сравнения: за то время, что я подписываю два автографа на китайском языке, я успеваю раздать десяток автографов на английском.

Начав заниматься благотворительностью, я стал часто бывать в школах и детских домах, меня то и дело просят дать автограф и написать одну-две фразы, каждый раз я очень нервничаю и даже пугаюсь. Вряд ли вы поймёте это чувство. Едва я вхожу в помещение, как моему взору тут же предстаёт стол, на котором разложены бумага и ручки, а иногда даже кисти. От страха я останавливаюсь как вкопанный, иногда выхожу обратно наружу, а бывает и вообще убегаю под предлогом важных дел. Очень многие образованные люди умеют писать красивые каллиграфические надписи, у них получаются настоящие шедевры. Подарок в виде такой надписи порадует любого. А я и рад бы написать, да не умею. Очень стыдно! Поэтому сейчас я не упускаю возможности дать молодым людям совет: обязательно учитесь как следует. На свои собственные деньги и на деньги, которые пожертвовали мои поклонники со всего мира я построил много школ, чтобы дети в нашей стране с детства могли получать знания. Я много езжу по свету, и всякий раз, когда мне встречаются такие прекрасные китайские детишки, аккуратные, воспитанные и хорошо образованные, я радуюсь всей душой.

Сейчас, вспоминая, каким я был в детстве, очень сожалею об упущенном времени, о том, что когда-то не воспользовался такой прекрасной возможностью получить образование. Раньше, в молодости, для меня было чрезвычайно важно, сколько у меня денег и сколько я получил наград, однако с возрастом эти вещи утратили для меня свою важность. Если бы меня спросили, о чём я больше всего сожалею в жизни и что я хотел бы исправить, я бы сказал, что хочу вернуться обратно в детство и хорошенько выучиться. Отсутствие образования — вот о чём я больше всего жалею.

Фэн Сяоган^[63] как-то сказал мне:

— Джеки, если бы ты тогда был прилежным учеником, ты никогда не стал бы нынешним Джеки Чаном. Конечно же, он прав, но всё-таки мне бы очень хотелось быть грамотным, а не таким невеждой, как сейчас! Бывает, я неточно выражаю свою мысль, и окружающие не так меня понимают.

Вот, например, Брюс Ли — он ведь очень много учился, да ещё изучал философию. Его высказывания всегда несли в себе очень глубокий смысл. Помните его знаменитое высказывание: «Будь подобен воде, друг мой» — как здорово сказано! Это потому что он действительно был очень начитанный, я бы никогда в жизни таких умных вещей не смог сказать!

Я называю себя невеждой, и тем не менее все эти годы я непрестанно учусь, работаю над собой и стараюсь исправлять ошибки. Надеюсь, что молодые читатели не станут упускать прекрасную пору своей юности и будут как следует учиться, чтобы не пришлось потом всю жизнь жалеть.

Напоследок процитирую Брюса Ли:

«Так как вода не имеет формы, её невозможно схватить; ударь её — она не почувствует боли. Будь как вода, сделай своё тело мягким и неуловимым. Форма воды изменяется в зависимости от сосуда, который наполняет. Налей её в чашку — она примет форму чашки; налей её в бутылку — она примет форму бутылки, налей в чайник — она примет форму чайника… Вода может течь, а может быть жёсткой и опасной, как водопад. Будь подобен воде, друг мой!»

 

О МЕЧТАХ

 

Кем я только не мечтал стать в детстве!

Когда мне было 5–6 лет, мы жили в посольском квартале, и у нас была возможность смотреть много иностранных фильмов, а вот китайское кино мы почти не смотрели. Я был в восторге от ковбоев из американских вестернов, они казались мне такими крутыми, и сам я мечтал стать ковбоем. Родители, поддавшись моим мольбам, купили мне костюм ковбоя, мне очень нравилось, выходя из дома, надевать этот костюм, в нём я чувствовал себя неотразимым.

Когда я пошёл в школу, все восхищались такими талантливыми и прямодушными парнями, как Патрик Тсе^[64], и мне хотелось стать таким же, как он, когда я вырасту. Потом я увидел по телевизору фильм «Окно» с Джозефиной Сяо^[65], она играла слепую женщину. Она восхитила меня своей красотой, и мне хотелось, чтобы, когда я вырасту, у меня тоже была слепая девушка.

После того как меня отдали в школу китайской оперы и я начал зарабатывать на жизнь актёрским ремеслом, я восхищался борцами и мечтал, когда стану взрослым, стать чемпионом по борьбе. В своё время я был довольно неплохим борцом, мог один уложить семерых, и был лишь один человек, которому я всегда проигрывал, звали его Саммо Хунг. Бывало, только я соберусь с ним драться, как он просто подносит свой кулак к моему лицу, и я уже не осмеливаюсь вступать с ним в драку. Поскольку наша школа жила по заветам предков — а завещали они «почитать учителя и уважать учение» — то поднимать руку на старших братьев не позволялось, так как это означало предать учителя и навлечь позор на школу. И сейчас по-прежнему, когда я вижусь с Саммо Хунгом, называю его старшим братом, и если вы спросите, кто из нас двоих круче, я отвечу, что он.

 

 

В детстве я мечтал стать ковбоем

 

Повзрослев, я мечтал стать бойцом. Мне казалось, что это очень круто, боец — сильный и мужественный, он борется с несправедливостью и уничтожает зло. Позже, выполняя работу каскадёра на съёмочных площадках, я мечтал когда-нибудь стать постановщиком боёв. Став постановщиком боёв, захотел быть режиссёром.

Таким образом, уже в 18 лет я был постановщиком боёв, а в 22 — режиссёром, по тем временам это было редкостью, да ведь и сейчас такой возраст считается ещё слишком юным. Когда я работал каскадёром, я зарабатывал всего лишь несколько десятков долларов, при этом мне приходилось рисковать жизнью и здоровьем. Вы даже не представляете, какой это тяжкий труд. Сейчас, оглядываясь на те годы своей жизни, я убеждаюсь, до чего важна вера в свою мечту, человек должен постоянно двигаться к своей мечте и никогда не сдаваться.

Итак, работая каскадёром, я мечтал дорасти до постановщика боёв, и произошло это благодаря моему отцу. Я до сих пор помню тот эпизод, который произошёл между нами.

Я впервые приехал в Австралию к родителям. Солнце уже садилось, я от скуки слонялся по кухне, где трудился мой отец. Я облокотился на обеденный стол. Отец тем временем готовил ужин. С самого утра я наблюдал, как он нарезает мясо, рассматривал его спину… Тогда он, весь одетый в белое, развернулся и подошёл к окну. И, весь залитый лучами заходящего солнца, задал мне вопрос:

— Сынок, мне уже 60 лет, но я по-прежнему могу зарабатывать на жизнь, готовя пищу. Тебе сейчас всего 20 лет, сможешь ли ты так же драться, когда тебе будет 60?

Этот вопрос лишил меня покоя.

В то время я работал каскадёром в Гонконге и прожигал жизнь впустую: каждый день после съёмок я вместе с другими каскадёрами играл в азартные игры, при этом мне никогда не везло, я каждый раз проигрывал. То, что сказал мне папа, вдруг словно пробудило меня ото сна, я решил, что должен определить, в каком направлении двигаться, какой хочу видеть свою жизнь. И я сказал себе: когда-нибудь я должен стать постановщиком боёв.

Теперь у меня появилась цель, и, вернувшись в Гонконг, я перестал играть в азартные игры, стал много наблюдать за работниками съёмочной площадки: как и под каким углом ставили камеру, как организовывали работу на площадке, как ставили движения, как происходит взаимодействие с режиссёром и актёрами. Я очень многому научился из этих наблюдений. Просто молча наблюдал и усваивал.

Потом мне подвернулась благоприятная возможность, и я стал постановщиком боёв. Мой гонорар вырос до десяти с лишним тысяч долларов за фильм. Вот это уже было очень даже неплохо. С тех пор я стал очень наблюдательным и извлекал для себя полезные уроки из всего, что видел на съёмочной площадке. Работа режиссёра, работа оператора, работа художника-постановщика, освещение, реквизит, декорации… мне хотелось научиться всему. Впоследствии, когда я оказался в кресле режиссёра, меня уже никто не мог обмануть в организации съёмочного процесса, поскольку я разбирался во всём и чётко знал, что именно мне нужно. Должна ли сцена получиться главной или второстепенной, как установить освещение для того или иного эпизода, приблизить или отдалить кадр — всё это я для себя определял совершенно отчётливо. Так я могу контролировать всё, что происходит на съёмочной площадке, эффективно скоординировать все составляющие элементы съёмок.

На самом деле я не один такой, очень многие крупные режиссёры начинали свой путь с низов: кто-то был чернорабочим, кто-то ассистентом по освещению, кто-то ассистентом оператора. Питер Чан, Эндрю Лау, Тедди Чан, Стэнли Кван^[66] — все они в своё время работали у меня на съёмках: кто-то помогал мне собирать данные, кто-то был моим ассистентом, они помогали мне носить сумки и заказывали для меня еду, а сегодня они все стали прославленными режиссёрами, и каждый из них по-своему прекрасен. Они так же, как и я, имели мечту, имели цель и приложили достаточно усилий, чтобы её достичь.

В молодости, работая в кино, я не имел права голоса и снимался в фильмах, которые мне совсем не подходили. Но в процессе съёмок я всё же многому научился и ознакомился с методами работы многих режиссёров. Впоследствии я понял, что многие режиссёры хуже меня. Поэтому решил, что они мне не нужны, лучше всё делать самому. Тогда я нашёл того, кто помог бы мне написать сценарий, и стал воплощать на экране свои детские мечты.

В детстве я мечтал стать полицейским, сотрудником ЦРУ или ФБР, а ещё мечтал стать шпионом. Все эти мечты я одну за другой осуществил в своих фильмах. Например, вот в этих фильмах, сценарий к которым я написал сам: «Проект А», «Полицейская история», «Разборка в Бронксе», «Кто я?», «Большой солдат», «Доспехи Бога 3: Миссия Зодиак»… Они позволили мне осуществить мои детские фантазии и дали мне возможность прожить жизни, которые я никогда не смог бы прожить в реальности. Жизнь человека в кино всегда такая красочная и разнообразная, я осознаю, насколько мне повезло, что я занимаюсь этим ремеслом и продолжаю делать это вплоть до сегодняшнего дня. Но пока ещё остаётся одна неосуществлённая мечта. Много лет назад я задумал снять историю про пожарных. Надеюсь, когда-нибудь я всё же сделаю это.

Я прекрасно знаю все свои достоинства и недостатки, и знаю, что я никогда не смогу сыграть таких великих героев-красавчиков, как Пань Ань^[67]. Ведь невозможно, чтобы я мог нравиться всем девушкам на свете, я не настолько уверен в себе. Зато я отлично подхожу на роли простолюдинов и обычных парней, поэтому практически все мои герои — простоватые ребята, которые не пользуются популярностью у женского пола.

Как-то раз меня пригласили на торжественную премьеру одного из фильмов Сталлоне, и я впервые в жизни прошёлся вместе с ним по красной ковровой дорожке в Америке. Меня тогда никто не узнал, я старался как можно скорее пройти до конца дорожки, чтобы не задерживать тех, кто шёл сзади меня, и чтобы не мешать людям приветствовать больших звёзд. Оказавшись тогда в этой волнующей атмосфере, среди очумевших от радости фанатов, под светом фотовспышек, я пообещал себе, что обязательно настанет день, когда я здесь же пройду по красной ковровой дорожке на премьеру собственного фильма и, более того, я обязательно оставлю на голливудской аллее звёзд отпечатки собственных рук и ног.

Неско<