Слово вроде бы одно, а представление за ним у каждого своё собственное, и вы не знаете, что на самом деле воображает человек, когда использует то или иное слово.

Впрочем, вы его хорошо "понимаете", потому что с лёгкостью присваиваете его словам свои значения (те образы и представления, которые у вас с соответствующим словом связаны).

Теперь пройдём ещё дальше и добавим в нашу историю социальный контекст. Откуда вы, например, знаете, что ваш друг любит "зло пошутить"? Ниоткуда, вы так придумали. Да, вы могли оказаться в ситуации, когда некий человек, который, по вашему мнению, заслуживал сочувствия, оказался поводом для саркастического высказывания вашего друга.

То есть, вы реконструировали у себя в голове образ некоего человека, например, больного раком. Вы представили, что он чувствует, переживает в этой ситуации, какую нужду испытывает и т. д. После этого, вы, исходя из этой реконструкции, решили, что ему плохо и он нуждается в сочувствии.

А затем появляется ваш друг (который тоже, на самом деле, лишь ваша собственная интеллектуальная реконструкция) и, вопреки вашему представлению о сострадании, заявляет об этом онкологическом больном: "Пожил – и будет! Ему уже на кладбище прогулы ставят!"

Объективно ли ваше суждение – действительно ли у вашего друга "язык без костей", да ещё и "злой" он? Наверное, да. По крайней мере, испытав неловкость, оказавшись в подобной ситуации, вы вполне можете это утверждать. Впрочем, это утверждение как было лишь вашей оценкой этой социальной ситуации, так оно ею и останется.

Во-первых, другой человек, который рассуждает так же, как этот ваш знакомый, не увидит в подобной реплике ни "зла", ни "злого языка".

Во-вторых, может статься, что ваш друг страдает лёгкой формой аутизма, и его зеркальные нейроны не способны считывать эмоциональные реакции других людей. Так что он и вовсе не думал кого-то обижать.

Такова реальность невидимого: она "очевидна" для нас, но, в действительности, это лишь наше представление, созданное в данной, конкретной ситуации из имеющихся у нас данных.

Проще говоря, "невидимое" – это модель, в которую собраны наши знания о том или ином предмете, явлении или ситуации. И эти модели кажутся нам реальными, хотя, конечно, это лишь возможные версии событий, ситуаций, отношений и т. д.

Мы вроде бы и видим всё это, воспринимаем красоту, понимаем смыслы, ощущаем социальные отношения, – но, на самом деле, это лишь конструкции нашего мозга, производная производных.

Мы оказываемся в тех или иных ситуациях, и нам надо знать, как действовать, поэтому мозг и рисует нам картинку невидимого: мол, дело обстоит так-то и так-то, а значит – действуй так-то.

Для того, чтобы создавать такие интеллектуальные конструкции, мозгу и приходится связывать фрагменты информации, произведённые разными частями мозга.

Когда вы думаете о другом человеке, в структуру его образа, созданного вашим мозгом, входят все те характеристики, о которых мы уже говорили – внешность, тембр его голоса, его запах, слова, которые он вам говорил, и которые вы сами используете для того, чтобы его описать.

Плюс к этому его образ будет состоять из множества ваших воспоминаний о том, как он повёл себя в той или иной ситуации, что вы сами чувствовали в этих ситуациях, что вы ждали, на что рассчитывали, что переживали потом.

Чтобы собрать такую сложную модель, вашему мозгу нужно использовать данные из самых разных областей – гиппокампа, зрительной и слуховой коры, префронтальной и теменной долей…

А теперь посмотрите на то, как выглядят нервные связи, которые и составляют дефолт-систему нашего мозга, по которым эта модель и собирается – рис. № 8.

Рис. № 8. Система нейронных связей различных отделов мозга (коннектом), составляющая дефолт-систему мозга [24] (вид сбоку, вид сзади, вид сверху)

Дефолт-система – это не просто режим работы мозга, а, по сути, виртуальный сервер, запрограммированный на сборку сложных интеллектуальных объектов, состоящих из большого количества элементов, которые, в свою очередь, созданы в других отделах мозга.

Образы, которые создаёт наш мозг в зрительной или, например, слуховой коре, это, безусловно, тоже интеллектуальные объекты, но они созданы на основе реальных данных – фактических физико-химических раздражителей. А дефолт-система мозга уже из них создаёт нечто новое, своеобразную "надстройку понимания".

В случае тяжёлых психических заболеваний (например, при шизофрении) эта надстройка может и вовсе, так сказать, оторваться и заявить о себе как о самостоятельной реальности, существующей без связи с остальным миром.

Например, пациент, страдающий шизофренией, видит "внутренним взором" людей, которых нет, странных существ, которых, понятное дело, тоже нет, а ещё, например, "слышит голоса". Эти голоса приказывают ему что-то сделать – например, что-то кому-то сказать, или кого-то убить.

И ещё у него возникает "понимание" (причём предельное и ясное!) многих весьма животрепещущих вопросов: например, почему его преследуют, кто покушается на его жизнь, с какой стати на нём проводят эксперименты, зачем он понадобился инопланетянам, какую миссию на него возложил Господь Бог и т. д., и т. п.

Всё это позволяет нам с уверенностью говорить, что реальность, которая создаётся нашей дефолт-системой – это и есть наш с вами "внутренний мир", как мы привыкли о нём думать.

Как правило, если мы, конечно, не страдаем шизофренией, не объелись LSD и не допились до "белой горячки" (алкогольного делирия), наш внутренний мир воссоздаётся в нас как бы "по мотивам" мира действительного.

Но лишь "по мотивам", потому что о многом (очень многом), что составляет этот действительный мир, мы не можем знать непосредственно, у нас нет соответствующих рецепторов.

Эволюционное значение дефолт-системы мозга – помочь нам построить отношения с другими людьми (членами нашей животной стаи, а затем и соплеменниками).

Для этого нам нужно понимать их мотивы, правильно идентифицировать положение соответствующего субъекта в групповой иерархии, находить способы, чтобы, в своих корыстных целях, иметь возможность задобрить, запугать или соблазнить окружающих.

Наш мозг научился создавать образы других людей, но не просто их внешний облик, а то, какие они "изнутри" – как таковые, как социальные субъекты.

Так и возникла реальность невидимого – через реконструкцию других людей. Мы превратили их для себя из физических объектов (которыми они, на самом деле, для нас являются) в объекты психической жизни – чувствующих, мыслящих, желающих, переживающих и т. д.

Да, другие люди, скорее всего, действительно думают, чувствуют, что-то желают и о чём-то переживают, но мы об этом знать не можем. Мы можем только поверить им на слово, что это так.

Внутрь внутреннего мира другого человека проникнуть нельзя. Поэтому мы можем лишь реконструировать в себе некий образ его сознания – додумать (выдумать) его мысли, чувства, желания и т. д.

Проводить подобную реконструкцию могут многие животные, в частности, приматы, о чём, как я уже говорил, подробно и красочно рассказывает в своих работах Франсуа де Вааль.

Но никто из них не обладает уникальным человеческим свойством – языком. Без языка нам наш собственный "внутренний мир" не построить, а тем более чей-то чужой не смоделировать.

ЗАЧЕМ НАМ ЯЗЫК?..

Язык, вроде бы, возник как средство коммуникации между людьми – где-то сорок, а, может быть, сто тысяч лет назад (по меркам эволюции, в любом случае – чуть).

Но последствия того, что мы стали пользоваться языком, оказались куда более существенными для нашего вида: с помощью языка мы не только что-то стали сообщать окружающим, но ещё и получили инструмент, который позволяет нам картировать свой собственный внутренний мир.

Допустим, вы переживаете какое-то состояние: как его зафиксировать, чтобы запомнить и использовать этот свой опыт-знание в будущем? Это можно сделать на очень примитивном, автоматизированном уровне нервной организации – именно этой цели и служит так называемая процедурная память.

Например, вы коснулись раскалённой плиты. Вам больно, и мозг запомнил – эту штуку больше не трогаем! Он запомнил это событие ожога как бы рефлекторно, без участия сознания. С этим справится любое животное, имеющее хоть какую-то нервную систему. Но что будет, если вы ещё и назовёте произошедшее?

Допустим, вы используете для этого слова "горячее", "раскалённое", "больно", "плита", "огонь". Что это вам даёт? Многое.

Теперь, когда вам говорят: "Не трогай лампочку – она раскалилась и очень горячая!", вы тут же вспомните про прежнее своё "больно" от "горячего" и не будете её трогать.

Ну, может, потрогаете, в исследовательских целях, но уже аккуратно, осмысленно, а дальше уж точно запомните, что, когда говорят про "раскалённое", лучше руками не лезть.

Использование слова "огонь" научит вас не лезть в костёр, в камин и доменную печь. Слово "плита" обозначает плиту и дровяную, и газовую, и электрическую, а поэтому, узнав о том, что "плиты" бывают "горячими", вы, обжёгшись только на одной из них, легко распространите своё знание и на остальные "плиты" в окружающем вас мире.

Наконец, само слово "больно" обретёт для вас дополнительное наполнение, станет объёмнее в своём значении. Да, когда болит живот – это больно, когда вы коленкой ударились – больно, когда крапивой обожглись – тоже больно, а когда вам по попе настучали – больно, безусловно, но больше даже обидно. Термический ожог болит иначе, хотя эффект, если верить только слову, тот же – "больно".

Теперь, когда человек раскроется перед вами и скажет, что у него "душа болит", вы не будете думать, что это "как живот болит", или "как попа болит от обиды". То есть, благодаря обозначению ожога как "больно", в вашем внутреннем арсенале появились и другие обертоны смысла, что позволит вам лучше понимать собеседника, давать ему более точную обратную связь, что приведёт к созданию более тесных и поддерживающих отношений.

Впрочем, когда вы уже знаете про "больно" столько всего разного, возможны и другие эффекты. Например, вам, вдруг, говорят, что поведут вас к стоматологу, где "возможно, будет чуть-чуть больно". Всё ваше знание о "больно" в эту секунду собирается в один большой фобический кулак, вы буквально физически ощутите предстоящие вам страдания.

Казалось бы, ничего хорошего в этом нет, но благодаря этому – означенному – опыту, вы, возможно, сможете в последующем наладить гигиену рта. Это станет возможным именно благодаря связанным языковым конструкциям, обозначающим ваши опыты – "боли", "стоматолога", "чистки зубов", и т. д.

Представьте себе собаку… Её, конечно, можно напугать стоматологом, но вряд ли она после этого будет сама испрашивать у своего хозяина специальные палочки для стачивания зубного камня.

Предощущение боли в стоматологическом кресле, спровоцированное языковой актуализацией соответствующих центров вашего мозга, может побудить вас избегать посещения врача. Это, я полагаю, не самая лучшая идея, но избегать ситуаций, где вообще может быть "больно" – стратегия, в целом, неплохая.

Поэтому – да, есть издержки, но в целом, если вы внутри самих себя маркируете какие-то события как потенциально "болезненные", вы будете куда аккуратнее, приступая к соответствующему делу. То есть, знание о том, что может быть "больно", способно уберечь вас от лишних травм.

И здесь я хочу, чтобы вы, в порядке мысленного эксперимента, задумались: способно ли вас остановить предостережение о возможной "боли", если вы сами никогда чувства боли не испытывали?

Вряд ли. И дело не в том, что вы рассудочно знаете, что есть "боль". Нет, всё дело в том, что, когда вы думаете о "боли", ваш мозг собирает ваши опыты боли в единый нейрофизиологический комплекс.

Иными словами, вас останавливает или делает более осторожными не само слово "боль", а те чувства, ощущения, которые в вас возникают, когда вы слышите слово "боль", а ваш мозг собирает-подтягивает к нему (к этому слову) все ваши прежние ощущения, связанные с болью.

Но мозг сможет сделать это только в том случае, если эти ощущения были тогда отмаркированы как "боль", иначе он просто не будет знать, что нужно активизировать соответствующие нервные центры.

Итак, задача языка не только в том, чтобы обеспечить нам коммуникацию с другими людьми и взаимную передачу знаний. Этот эффект очевиден и лежит на поверхности.

Но есть и другой, не менее существенный, значение которого мы, на мой взгляд, недооцениваем: мы используем язык, чтобы организовывать наш собственный опыт, образуя таким образом саму структуру нашего внутреннего мира.

Если лишить нас языка, мы, конечно, сможем как-то ориентироваться в окружающем мире, но мы не сможем строить долгосрочные планы и контролировать свои порывы, мы не сможем оценивать эффективность принимаемых решений и понимать мотивы других людей.

Проще говоря, без языка, организующего наш внутренний мир, мы будем сильно ограничены в том, чтобы видеть невидимое. А это "невидимое" – и есть, по большей части, действительная реальность человека, жизнь которого, так или иначе, полностью разворачивается в системе социальных отношений с другими людьми, так же пользующихся языком.

Когда мы говорим "власть", "деньги" и даже "секс", мы, на самом деле, указываем на то, чего нет – на невидимое.

Да, есть "институт государственной власти", но он, согласитесь, существует лишь в нашем воображении. Мы, при всём желании, не можем с ним столкнуться. В лучшем (или худшем) случае, мы столкнёмся только с конкретными людьми, которые, как считается, имеют эту власть – чиновниками, полицейскими, судьями и т. д.

Мы можем думать, что "деньги" – это те бумажки, которые лежат у нас в кошельках. Но на самом деле это не так. Деньги являются "деньгами" только до тех пор, пока существенное количество людей верит в них как в "деньги". Как только большинство людей откажется в них верить и менять товары-услуги на эти бумажки, они перестанут существовать как "деньги".

Наконец, "секс" – это же тоже не какой-то конкретный половой акт (для конкретного полового акта эволюции миллион лет никаких слов, как вы понимаете, не требовалось). "Секс" – это сложная история, нагруженная моральными ограничениями, взаимными обязательствами, знаниями о том, как его "можно" делать, а как "нельзя", в каких ситуациях он "неуместен", а в каких, напротив, "обязателен" (если только, конечно, у вас голова не болит).

Всё это, иными словами, несуществующие вещи, которые, впрочем, кажутся нам вполне реальными. И эта реальность несуществующих вещей, составляющих пространство нашего собственного внутреннего мира, обусловлена наличием языка.

Если бы не было этих слов, мы бы не испытывали тревоги, встречаясь с чиновниками и другими представителями власти, мы бы, не спрашивая и не оплачивая, брали с полок магазинов то, что нам нравится. Да и к сексу мы бы приступали только в случаях действительной необходимости, а возможности использовали бы, какие придётся.

В общем, без языка мы бы стали в значительной степени реактивны, лишились осмысленности и перестали бы замечать установленные культурой правила. Мы бы жили по указке своей процедурной памяти, что сделало бы наше существование в обществе культуры (со всеми его предрассудками и условностями, призванными удержать наши биологические инстинкты "в рамках приличия") невозможным.

Процедурная память (в отличие от декларативной, обусловленной именно языковыми связками с опытом) недостаточна для того, чтобы видеть то, что не существует как физическая данность, а такова, по существу, вся наша культура.

Культура, по сути, вся находится в наших представлениях, и реальна только потому, что мы разделяем друг с другом эти представления.

Определённые прогнозы процедурная память, конечно, позволяет нам сделать – например, она предоставляет шанс избежать вторичного наступания на грабли. Но если мы сталкиваемся с реальностью, которая не сообщает нам о себе фактическими физико-химическими раздражителями, без декларативной (языковой) памяти уже не обойтись.

Иными словами, наш "внутренний мир" структурирован языком, и мы пользуемся словами языка как рыболовными сетями, которые мы закидываем в то содержание (наши опыты и знания), которое хранится в "чертогах нашего разума", и выуживаем из всего его объёма именно то, что поможет нам создать модель реальности для данной, конкретной жизненной ситуации.

Загадки дефолт-системы

Образ может изображать отношения, которые не существуют.

ЛЮДВИГ ВИТГЕНШТЕЙН

Другие люди – это физические объекты, обладающие определёнными физическими свойствами (они имеют определённые размеры и формы, характерным образом перемещаются в пространстве, издают звуки, запахи и т. д.,ит. п.). Если бы вы страдали аутизмом, то это было бы для вас очевидным фактом.

Но, к счастью, большинство из нас аутизмом не страдает, а это значит, что у нас с вами неплохо работают зеркальные нейроны и дефолт-система достаточно активна[25]. И именно благодаря этим функциональным единицам нашего мозга мы и воспринимаем других людей как нечто большее, чем просто физический объект со специфическими свойствами.

Повторю ещё раз: другие люди – это просто физические объекты материального мира, а то, что мы думаем о них, – это уже результат психологической реконструкции, которую мы создаём о каждом человеке в своём же собственном воображении.

То, что вы воспринимаете других людей "живыми", предполагаете, что они что-то "чувствуют", "думают", "переживают", чего-то "хотят", как-то к вам "относятся" и т. д., – это то, что ваш мозг, почти буквально, дорисовывает (приплюсовывает) к фактической (физически воспринимаемой) реальности.

• Зеркальные нейроны помогают нам понять намерения и мотивы других людей. Это происходит за счёт того, что эти нервные клетки, по существу, как бы заставляют нас мысленно повторять за другим человеком его движения.

Нашему же мозгу известно, с какой целью мы бы сами стали делать эти движения, а потому он может догадаться (почти почувствовать, ощутить), какие цели другой человек преследует – зачем ему это.

• Дефолт-система мозга решает задачу "расшифровки" поведения других людей чуть иначе. Исследования ДСМ показали, что эта система мозга является, своего рода, фабрикой по производству образов "других людей", которые мы субъективно воспринимаем как своего рода истории (нарративы) о них.

При этом каждая такая история (на то она и нарратив) имеет, так сказать, свою "мораль": как в басне – какой-то смысл, к которому мы тенденциозно подтягиваем свои знания о данном человеке.

В результате мы учитываем только те факты, которые этой "морали" подходят, а остальные – отбрасываем, чтобы не портить "красоту" нашей картинки.

То есть в этих образах куда больше вас, чем реальных других людей (с их действительными переживаниями, состояниями, отношениями и т. д.).

В действительности, ваше собственное отношение к ним (полезны или нет, комфортно вам с ними или нет, возбуждают они вас или нет) и породило соответствующие смыслы ("мораль"), вокруг которых ваш мозг лишь виртуозно пожонглировал фактами.

Указанные нейрофизиологические механизмы создания образов "других людей" абсолютно одинаковы для любого человеческого мозга. Но как мы уже с вами знаем, наши мозги, по крайней мере, по части создания моделей реальности, существенно друг от друга отличаются.

Образы "других людей" – это как раз модели, описывающие некую реальность, то есть действительных других людей. И, соответственно, разные "радикалы" будут по-разному моделировать других людей, и не столько в содержательной части (это всегда больше культурологическая специфика), сколько структурно.

Грубо говоря, у "шизоидного радикала", поскольку он по-своему создаёт модели реальности, будут получаться одни "другие люди", у "истероидного" – другие "другие люди", у "невротического" – третьи.

Если у вас что-то не в порядке с инстинктом самосохранения, то ваш мир будет сильно отличаться от мира того человека, у которого избыточен, например, иерархический инстинкт и страсть к лидерству. И понятно, что тот, у кого половой инстинкт, от природы, выражен сильнее, увидит реальность ещё как-то.

Да, разные "радикалы" видят в этом мире разные вещи – для кого-то куда важнее безопасность, для кого-то отношения власти и подчинения, для кого-то – секс, производство впечатления и т. д. Но дело не только в этом…

Сам способ сборки этих интеллектуальных объектов (образов "других людей") будет у них существенно отличаться, поскольку для этих целей разные "радикалы" задействуют, условно говоря, разные функциональные части мозга.

То есть, если образно: нейронные программы (а наш мозг – это множество распределённых и специфическим образом запрограммированных серверов) по производству образов "других людей" у разных "радикалов" разные. Соответственно, и итоговый результат будет существенно отличаться.

В "Чертогах разума" я уже рассказывал о механизме возникновения синестезии. Это когда человек слышит, например, музыку, но в этот же момент видит и какие-то цвета, даже если его глаза полностью закрыты или он находится в абсолютной темноте. Как такое возможно?

Звучит музыка – и нервный сигнал, рождённый во внутреннем ухе, поступает по специализированному нервному тракту в слуховую кору, которая и производит из него ощущаемый нами звук. Но нервные тракты ветвятся и часть изначально "звукового" сигнала у некоторых людей может, по таким коллатералям, попадать в зрительную кору. А зрительная кора, так уж запрограммирован этот сервер, превращает любой попавший в неё сигнал в визуальный образ.

В целом, ничего странного. Как показали последние нейрофизиологические исследования, у слепых от рождения людей зрительная кора не атрофируется, а программируется для создания так называемого слепозрения.

Клетки зрительной коры научаются как-то "видеть" пространство, используя звуковые сигналы (благодаря эффекту эхолакации), а ещё они могут "видеть" текст, хотя человек лишь ощупывает кончиками пальцев выпуклости шрифта Брайля (то есть сигнал учится добегать в зрительную кору от рецепторов, которые, по идее, отвечают лишь за тактильные ощущения и имеют своим "местом прикрепления" постцентральную извилину теменной доли).

Иными словами, многое зависит не только от того, что мы делаем – слушаем музыку, ощупываем предметы или производим гипотетические образы "других людей", – но и от того, какие именно области нашего мозга (какие его сервера) играют в этом деле первую скрипку.

• Если ею – этой первой скрипкой – становится подкорка, то объект (например, человек и его поведение), который вы воспринимаете, будет, прежде всего, пугающим или успокаивающим, возбуждающим и впечатляющим или, например, вызывающим отвращение.

• Если же лидерство возьмёт на себя префронтальная кора, то в основе вашего образа "другого человека" будет лежать набор рациональных утверждений, вынесенных на обозрение сознания. Далее последуют попытки их – эти утверждения – как-то структурировать, чтобы получилась более-менее логичная картина.

• Если же ведущую роль возьмёт на себя непосредственно дефолт-система мозга, то первостепенное значение для образа "другого человека" будут иметь не "эмоции" и не "логика", а то, как он соотносится с другими образами "других людей" в вашей голове.

Что ж, теперь, когда мы уже достаточно подробно разобрали то, как наш мозг, в принципе, создаёт реальность невидимого и прежде всего образы "других людей", давайте скорректируем это наше знание дополнительными вводными.

Дефолт-система мозга была эволюционно предназначена для того, чтобы создавать образы "других людей" – додумывать то, что, как нам кажется, они хотят, что чувствуют, как к нам относятся, какие они (в чём, так сказать, их "мораль"?) и т. д. И тренировать свой навык производства невидимого мы начали именно на этом – социальном – материале.

Уже существенно позже – благодаря усвоению языка (а вместе с ним огромного массива "культурных" знаний) – мы научились использовать ту же дефолт-систему и для других целей: мы учим ее производить такие интеллектуальные объекты как, например, цифры или деньги, этические и эстетические ценности, научные теории и то, что мы зовём своим "мировоззрением".

Всё это, как вы понимаете, вещи не существующие, но они очевидно реальны, потому что влияют на то, что с нами происходит. И поскольку эволюционно в нашем мозгу не было предусмотрено областей, которые бы могли обрабатывать соответствующую информацию, мы используем для этого те части мозга, которые более-менее способны с этим справиться.

СОЦИАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО

Приведу лишь один частный случай возникающего здесь соответствия: возьмём, например, математику и социальность нашей дефолт-системы мозга.

Чтобы думать математику, соответствующие знания – о цифрах, математических операциях, леммах, теоремах и множествах, – должны быть как-то представлены и развёрнуты в нашем головном мозгу.

Однако же, очевидно, что наш мозг не был эволюционно приспособлен к математике. То есть, чтобы как-то запихнуть в него математику, мы должны были воспользоваться какими-то областями мозга (его серверами), которые способны делать что-то подобное.

Все мы с вами знаем, что такое числа, и, более того, можем увидеть, какое число "больше", а какое "меньше". Но как мы это делаем? Почему, например, 2-ка меньше 5-ти? На их написание затрачивается одинаковое количество краски…

Да, дело не в знаках, которые мы используем для обозначения чисел, а в том, что мы имеем в виду – нечто невидимое, – когда используем этот знак.

Как мозг может "понимать" такую сложную и, на самом-то деле, совершенно неочевидную абстракцию? Сейчас мы знаем, что он делает это ресурсами коры теменной доли мозга, которая отвечает за нашу ориентацию в пространстве.

При этом известно, что теменная доля входит в дефолт-систему мозга. Но зачем, если дефолт-система – это о людях, а теменная доля – за территорию, пространство вокруг и т. д.? Потому что другие люди создают наше "социальное пространство".

Вы чувствуете, например, что кто-то из людей, с которыми вы имеете дело, вам "ближе", а кто-то наоборот – "дальше". Но даже "близкий" человек может, как известно, "отдалиться", вы. можете ощутить между вами "границу", "преграду", "отчуждение".

При этом, одни люди составляют ваш "ближний" (или даже "внутренний" круг), хотя вы с ними и не "близки" психологически – таковы, например, многие наши родственники. Это ещё одна, и далеко не единственная, опция развёртки вашего внутреннего социального пространства.

Или вот, например, когда вы пытаетесь понять человека, вам иногда кажется, что вы пускаетесь в долгое путешествие – идёте, идёте и идёте, что-то разузнаёте, но он всё равно – словно "вдалеке", непонятен вам. Опять же пространственное ощущение.

Какой-то человек может показаться вам "огромным" за счёт своей харизмы – "глыба, махина человечище!". И, напротив, чьи-то поступки могут создать у вас ощущение, что человек вам попался "мелкий", "неглубокий", "поверхностный". То есть всё сплошь пространственные характеристики.

Русская литература очень любит образ "маленького человека". Что здесь имеется в виду? Карликовость? Генетическое заболевание? Нет, конечно. Какие-то люди воспринимаются нами как "маленькие" просто потому, что таков их социальный статус – они не обладают влиянием, вынуждены подчиняться всем правилам, идти на поводу у "сильных мира сего".

Само "социальное устройство мира" для нас пространственно: есть те, что "наверху", есть те, что "внизу", есть те, кто "сбоку" и "сбоку-припёку".

Есть, впрочем, буквально территориальный аспект наших социальных отношений – это то, что мы, будучи по сути животными, воспринимаем как "свою территорию". Действительно, нам сильно не понравится, если чужаки будут хозяйничать в нашей квартире, в нашей уборной или спальне.

Наконец, есть территориальный аспект и в восприятии так называемого "личного пространства": это та дистанция, на которой вы держитесь от других людей, в зависимости от того, насколько хорошо вы их знаете.

Одних вы легко допускаете непосредственно до своего тела, от кого-то пытаетесь держаться на расстоянии вытянутой руки, а с кем-то предпочли иметь ещё большую дистанцию (с каким-нибудь начальником, например, высокопоставленным чиновником или просто неприятным вам человеком).

Близкий друг может вас взять в охапку, и вы, возможно, будете этому даже рады. Но если какой-то незнакомец повиснет у вас на шее и начнёт что-то жарко шептать вам на ухо, вы, я думаю, комфорта не испытаете – он подошёл слишком, непозволительно "близко", нарушил вашу "личную границу".

Теменная доля, созданная эволюцией для того, чтобы мы могли ориентироваться на местности, используется дефолт-системой для того, чтобы мы находили своё место в виртуальном и несуществующем на самом деле (лишь в нашем воображении) "социальном пространстве".

Так мы натренировались видеть "большее" и "меньшее" там, где никаких объективных свидетельств "величины" нет. Судя по всему, именно этот навык видеть "размеры" несуществующего и помог нам сформировать знание о математических величинах-абстрактных "больше", "меньше", "в квадрате".

Мы создали числовые ряды, абстрактные координаты и вектора. А ещё мы на полном серьёзе говорим о "плюс и минус бесконечности", что, понятное дело, и вовсе представить себе, как нечто объективно существующее, невозможно.

Если вы об этом задумаетесь, то обнаружите, насколько это, на самом деле, сложная штука – "взять корень из". Что это вообще такое – "взять из"? Что-то из ничего? А что такое "возвести в степень", "применить формулу" и т. д., и т. п.?

Но в социальном пространстве мы именно это и научились делать, а потому и соответствующие математические фокусы смогли, впоследствии, освоить.

В общем, кажется вполне естественным, что по интенсивности работы дефолт-системы мозга мы можем сделать заключение, что человек относится к социальному ("невротическому") типу, потому как она у него, вроде как, ведущая. Засунем человека в томограф, дадим его мозгам "поблуждать" и вынесем суждение.

Однако, это не так. Всё, как выясняется, куда сложнее.

Действительно, если мы засунем человека, прошу прощения, в томограф и дадим ему задание "ничего не делать", у него включится дефолт-система мозга и он примется думать о каких-то условно-проблемных ситуациях своей жизни (то, что в психологии называют "незавершёнными гештальтами").

В его сознании будут чередой всплывать образы: что происходит у него на работе (отношения с сотрудниками, начальником, необходимость сделать какой-то отчёт или проект, написать письмо), мысли про семейные отношения (что происходит у него с партнёром, родителями, детьми) и т. д.

Плюс, конечно, много частных моментов. Например, вспомнит, что плохо поговорил с другом (подругой) в последний раз, или встретил симпатичного человека, с которым хотелось бы что-нибудь "замутить", но не понятно – надо ли, а если надо, то как? То есть, он будет как бы перепрыгивать лучом своего внимания с одной ситуации на другую – блуждать по своему внутреннему социальному пространству. Человек как бы "обходит дозором" свою "внутреннюю стаю", а мы, отслеживая потребление кислорода его нервными клетками с помощью фМРТ, увидим, как бурлит его дефолт-система[26].

• Если человек страдает аутизмом, то его дефолт-система, по причине своей генетической неразвитости, будет в такой ситуации функционировать еле-еле и едва-едва.

• Если же это будет шизофреник, находящийся в активной фазе болезни (то есть с бредом и галлюцинациями), то его дефолт-система будет гореть как безумная новогодняя ёлка – чрезвычайно активно.

Эти образы "других людей" в его дефолт-системе будут настолько яркими и реалистичными, что он, возможно, их даже услышит и увидит "внутренним взором" (слуховые и зрительные галлюцинации[27]).

Всё вроде бы логично, но и человек с проявлениями аутизма (в ДСМ тихо как в могиле), и шизофреник (активность ДСМ льётся через край) очевидно страдают слабостью (дефектностью) инстинкта самосохранения.

Да, чуть по-разному, но по сути – одно и то же:

• аутист оторван от реальности, поскольку социальных отношений (как мы их себе представляем, как мы их чувствуем) он вообще не видит, не понимает, что они есть;

• для шизофреника реальность буквально заслонена (вытеснена) его собственной психической активностью – галлюцинации полностью завладевают его вниманием.

Понятно, что разрыв с реальностью – это для самосохранения животного не очень хорошо. Дефект соответствующего инстинкта налицо, но с точки зрения дефолт-системы мозга может быть и так, и так – и тихо, и громко. Как это понимать?..

Конечно, шизофреник и "шизоид" – это совсем не одно и то же. Тут как бы вектор организации психики один, но болезнь – это болезнь, у неё своя нейронная механика, своя биохимия. Однако, особенности работы дефолт-системы "шизоида" на примере шизофрении рассмотреть можно, а в чём эта специфика, мы говорим чуть позже.

Пока же давайте попробуем представить себе, каким образом будет вести себя дефолт-система мозга у человека, чьи интеллектуальные объекты (например, образы "других людей") создаются, прежде всего, под контролем и воздействием художественной, чувственной и страстной подкорки. Да, я об "истероидном радикале"…

Совершенно очевидно, что страстность, эмоциональность – это, в некотором смысле, лишь проявление остроты, интенсивности, избыточности реакции на раздражитель.

"Истероиды", в некотором смысле, более чувствительны, более впечатлительны, эмоциональны, нежели представители других типов. Иногда они вообще "как оголённый нерв".

Это, конечно, не значит, что "шизоид" или "невротик" бесчувственны, просто у них это по-другому. Возьмём какую-нибудь стрессовую ситуацию (хотя для каждого типа она будет своей), и мы увидим три достаточно мощные эмоциональные реакции:

• "Шизоид", например, будет навязчиво крутить проблему в голове, и может почувствовать невероятный ужас, словно человек, потерявшийся в бесконечном, пугающем лабиринте.

• "Невротику", скорее всего, будет казаться, что решение проблемы где-то на поверхности, просто другие люди не могут или не хотят его увидеть – сесть, поговорить по душам и всё прояснить.

Он будет страшно из-за этого переживать, вести бесконечные внутренние (то есть, в своей голове) диалоги с "другими людьми": что-то им эмоционально объяснять, страстно доказывать, яростно просить понимания.

• "Истероид" же – нет: он просто, вдруг, обнаруживает себя на вулкане страстей. Его буквально колотит мелкой дрожью (а то и крупной – до припадка), и он не может найти себе места.

Спроси мы его – что случилось? – и в ответ услышим (если услышим) бессвязный поток сознания: обвинения, негодование, презрение, ужас, панику и вселенское ощущение катастрофы – "всё пропало!".

То есть эмоционируют все, но если "шизоиды" делают это, потому что путаются в рациональных конструктах, "невротики" остро ощущают социальный конфликт и пытаются как-то его разрешить, то "истероиды" п