Дни 21 – 32. 3 – 14 августа. Анорексия.

Еще два дня я жила в полном недоумении. Всё ощущалось по-другому, меня не покидало беспокойство. Пища казалась совсем безвкусной, будто ее кто-то уже жевал. Все музыкальные хиты на радио приелись. Я стала замечать редкие пожухшие листочки на кронах берез. А затем… затем кто-то выключил свет. Потекли дни самой черной тоски.

Творилось что-то невообразимое: в квартире было настолько тихо, что по вечерам, казалось, я могу слышать, как растут цветы на подоконнике. От этого хотелось лезть на стенку, терзая обои. Впадая в безотчетную, слепую звериную панику, я не могла оставаться дома по вечерам. Но, к сожалению, не могла я уже заниматься и фитнесом, абонемент пропадал. А в заметно похолодевшей реке мне теперь тоже было не с руки купаться: зеленоватые волны звали к себе. Я почувствовала, что если бы погрузила в них лицо, выныривать бы уже не захотелось… Как можно было и с чего вдруг начать чувствовать такое кромешное одиночество, я не задумывалась. Как смехотворно это ни звучит на фоне полного благополучия, но просто хотелось выжить – избавиться от ощущения сумасшествия, спать и не видеть кошмаров…

Спасало ощущение небывалой легкости в теле, почти святого мученичества с тех пор, как я перестала есть. Это было единственной моей радостью и реальной внутренней поддержкой. но я слишком стремительно похудела с 54 килограммов до 45, при нормальном телосложении и росте 160 сантиметров это в дальнейшем грозило анорексией.

Работоспособность снизилась почти до нуля, принимать народ мне теперь помогали даже сантехники, а всё время, пока не было посетителей, я была просто не в силах ничего предпринять. Ловила себя на том, что сижу, уставившись в стенку, с открытым ртом и расфокусированным взглядом. «Бросил, бросил, бросил», - вертелось в голове, и, чтобы избавиться от таких мыслей, я готова была разбить затылок в кровь о стену сзади. Дома я даже не сдерживала это желание, да и вообще теперь стала такой неловкой, что все тело было в синяках и ранках, которых я совершенно не замечала. Один раз я даже не заметила, как выдрала у себя клок волос, после чего не медля ни секунды, отправилась в аптеку и накупила целый набор успокаивающих средств, включая зверобой, валерьянку, настои, эфирные масла и травяной чай. Я даже пыталась курить, баюкая свое несчастье, ментоловые сигареты на обеденном перерыве, спрятавшись за зданием кафе через дорогу, но… после четвертой сигареты так скрутило голодный живот, что следующие 40 минут я провела, обнимая фаянс в туалете.

Дядя стал относиться ко мне снова дружелюбно, боясь за мое здоровье. Каждый день методично он заговаривал, что многие в наши дни нуждаются в услугах психолога или хотя бы просто терапевта, я кивала головой, но пыталась как могла отсрочить эту казнь, при которой мне нужно было доверить самое сокровенное чужому равнодушному человеку. Я была благодарна дяде за то, что он хоть и догадался о причинах моей глубокой грусти, но деликатно не пытал меня на этот счет. И хорошо, ведь иначе мне поневоле пришлось бы ему рассказать, что мы с моим обидчиком жили вдвоем.

 Обедать мы теперь ходили вместе с дядей, он пристально смотрел, как я набиваю рот супом, несколько ложек, одна за другой, пока не начинаю давиться и выплевывать все обратно. Юрий Николаич качал головой, но без осуждения. Ел он быстро, минут за десять поглощал всё, и ему нужно было ехать на встречи, иногда вместе со мной. Один раз он потрепал меня по щеке – прямо при всех! – и ушел. Я стала чертить борозды в жидком пюре, окуная котлету на вилке в подливу и прочерчивая в пюре полоски. Из-за соседнего столика поднялась высокая тень. Ох, Конта. Только его не хватало. В висках опять как будто маленькие человечки пребольно заиграли на скрипочках. Лучше б он оставил меня в покое!

- Привет, подружка. Принимаю добровольную вахту у твоего дяди, - Конта ел пирог, запивая компотом. Глядя на мое полуживое состояние, он продолжил:

- Хотя бы поздоровайся, - я кивнула, собираясь с мыслями. Конта понеся с места в карьер:

- Ну что, теперь жалеешь, что упустила свое счастье? В виде нашего с тобой беспокойного хозяйства, - уточнил он.

- Не совсем так, - выдохнула я. Говорить было трудно, в горле неприятно скребло. – Я тебе разве не говорила? Мог бы и сам догадаться. Человек не может принять то, что в него запихивают с насилием. Но просто он уехал и… - горло и вовсе сжалось так, что слова не проходили.

- Ты скучаешь? – спросил мой визави.

Я закусила губу и помотала головой.

- С тобой невозможно разговаривать! – он начинал заводиться.

- …и как будто пружина. Пружина была сжата, а сейчас выпрямилась. По всем законам природы я должна сделать сейчас ответный ход, но не могу! У меня даже нет его номера телефона. К тому же я боюсь, я потеряна. Если что-то пойдет не так, опасаюсь, что мне вообще больше не захочется жить.

- Подруга, мне, конечно, очень жаль, что так вышло. Но я на его стороне, и я до сих пор не понял, чисты ли твои намерения.

«А что насчет него?!» - возмущенно завопило что-то во мне.

- Это, конечно, очень интересно, что ты не знаешь его номера. Хотя, знаешь, несколько дней назад он отключил мобильный. Может, как раз не хочет, чтоб ты ему звонила. Но я ему тоже не могу дозвониться и начинаю скучать! Не отчаивайся, это верный признак того, что он скоро приедет. Нутром чую… - он запнулся.

- Что? Что? Говори скорей!

- Хватит меня раздражать, не мельтеши. В общем, возможно, он решил от тебя отказаться, - при этих словах у меня упало сердце, а потом забилось снова, но неровно, как будто я испытывала одышку на ровном месте. – Если так, тогда просто повисни на нем и постарайся захомутать обратно. Он уже лет девять как жил спокойно и вдруг встретил тебя… Думаю, он твердо намерен сейчас пойти вразнос, а меня еще в его прошлый раз, когда мы были студентами, порядком достало вытягивать его из нездоровых злоключений. Несколько месяцев по ночам меня мучили кошмары: как я отмазываю его от тюремного срока за пьяную драку, как он становится экстремалом и ломает все конечности разом или зачинает ребенка от какой-нибудь жуткой тетки. Непривлекательная перспектива, правда? У него же совсем нет башни! Так что придется тебе следить за ним всю жизнь. Он такой человек, ему нужна абсолютная преданность, чтоб его не несло. Я на тебя рассчитываю!

Я затравленно смотрела на Константина. Если наш общий друг изменил мнение обо мне, то вернуть его будет не сложнее, чем сдвинуть голыми руками с места слона.

 - Вот приедет, и вы двое обязательно во всем разберетесь! Я должен идти, к сожалению, много работы на объекте, не могу тебя нянчить. Не принимай близко к сердцу, всё хорошо будет, не кисни.

Потеребив меня за тыльную сторону ладони, он ушел, а я осталась, обалдело переваривая информацию. Образ рыцаря в сияющих доспехах рассыпался в прах, но от этого воспоминания о нем стали еще более человечными. И меня по-прежнему тянуло к моему трикстеру нестерпимо.

Тетя Света теперь была даже рада моему присутствию на семейных обедах. Она терпеть меня не могла ровно до тех пор, пока у меня в жизни все шло благополучно, но когда что-нибудь не ладилось, она тут же принималась жалеть и ахать. Умильный сюсюкающий тон несколько успокаивал мое душевное смятение. Я, как черная дыра, с удовольствием поглощала в себя сочувствие, душевные силы окружающих и всё никак не могла ими насытиться. Когда тетя Света назвала меня «наша девочка», я и вовсе растянула рот в «крокодильей улыбке» и заморгала, плюнув на свой запрет улыбаться этой женщине.

Несмотря на сопротивление крепкого тела весом в 70 килограммов, на пороге я крепко обняла тетю Свету и расцеловала. Впрочем, на улице энергический порыв прошел, краски жизни по-прежнему казались блеклыми.

Марина и Катя по наводке родителей ходили со мной гулять. Этот процесс для нас, не общавшихся уже пять лет, был обоюдно мучительным, но всё равно я была очень благодарна девочкам. Они потратили на меня свое время, усилия, а значит, и душевное тепло. Вот только рана, в которую было направлено это тепло, была такая большая, что никто был не в силах заглушить мою боль. Между тем я беззастенчиво пользовалась любыми крохами расположения ближних, чтобы обратить их на самоизлечение. Нельзя сказать, чтобы эта игра в одни ворота нравилась окружающим, дать в это суровое время я им все равно ничего не могла. Особенно раззадоривало и задевало это наших любительниц сплетен из бухгалтерии и маркетинга. Они сразу же угадали, кто виновник моего состояния, но так и не смогли выудить у меня сведения о наших отношениях. Как только я раскрывала рот, чтоб что-то ответить, в горле начинался спазм. И все бросались предлагать мне приводящие в чувство средства, чтобы я хотя бы смогла дышать.

Несмотря на угрюмую зацикленность на своем неведомо откуда объявившемся страдании, в эти дни я вела себя очень активно. С сестрами, чтобы избежать неловкости, мы сначала бродили по магазинам одежды, в которых они спрашивали, что им идет, а что нет. Затем они, разочаровавшись в попытках меня растормошить, пошли на хитрость. Мы стали ходить в кино то с одной, то с другой по очереди. За это время я посмотрела пять фильмов, причем два из них – по два раза.

Звонила я и другим мальчикам-девочкам: они, чаще всего по одному, гуляли со мной в парке или купались в речке, в то время как я сидела на берегу и смотрела. Каждый раз нужно было вызванивать нового человека и веселым тоном предлагать ему встретиться. Больше пары раз не выдерживал никто – ведь я шла на обман, на самом деле внушая людям лишь пессимизм и уныние. Два раза меня выгуливал Конта, но под конец и он накричал на меня за негативный настрой, несмотря на то, что о причине моей ненормальной апатии мы не сказали ни слова. В последнее воскресенье весь день моросил кромешный дождь, и мне пришлось ходить с зонтиком по улицам одной целый день, чтоб забыться. Бессмысленное времяпровождение, зато, несмотря на тянущие боли в ногах, заснула я сразу.

Во всяком случае, не припомню, когда я в прошлый раз столько же общалась с людьми, причем без всякого дела. И это был единственный раз в жизни, когда я была раскованной и не боялась испортить свое восприятие в их глазах. Потому что хуже уже и так было некуда.

Некоторым знакомым, впрочем, я так пока и не звонила. Боялась испугать их своим видом, чем дальше, тем больше напоминая творение рук доктора Франкенштейна в миниатюре. Начинало ломить кости.

И вот сегодня, 14 августа, спустя две тягостных недели, еще один удар поджидал меня дома. В маленькой комнате, куда я полюбила приходить, чтобы сидеть на диване, где он спал, нюхать забытую на стуле рубашку и делать прочие сентиментальные безнадежные действия, не хватало нескольких предметов. Он приезжал, забрал вещи и уехал. Как он мог со мной так поступить?