Прощание. Вулкан Матуба и Чехов

 

 

1

 

С детсадовских времен Ваня мечтал о чудесной игрушке – о железной дороге. Не о кукольной, с размалеванными вагончиками и побрякушками на паровозе, а о настоящей. То есть маленькой, но в точности похожей на настоящую. Это была в общем – то и не игрушка, а набор моделей. Такими увлекаются и взрослые: коллекционируют тепловозы и вагоны разных видов, составляют длинные поезда, пускают их по путям из множества рельсов со стрелками, переездами, семафорами и виадуками… У Вани даже был один такой тепловозик, он стоял на полке, на кусочке рельсов длиною в полметра…

Ваня знал, что, если бы он просил долго и отчаянно, родители могли бы наскрести денег на дорогой подарок. Ну, хотя бы на одну коробку, на самый начальный набор. Но он не просил. Не имело смысла. Все равно разложить рельсы и пустить поезд было негде. Ваня, мама и папа всегда обитали в тесноте. Пока жили вместе, половину одной из двух комнат занимал рояль. На оставшихся квадратных метрах негде было повернуться. Когда родители разошлись и разменяли жилплощадь, стало не лучше. В новых двух комнатках, где поселились мама и Ваня, места оказалось, как в каютках брига «Артемиды» (правда, Ваня о бриге тогда еще не знал). К тому же мама зачем – то (наверно, с досады) купила громоздкую мебельную стенку и большущий телевизор, хотя в такой тесноте вполне хватило бы и старого, маленького. Старый она отдала Ване, и он кое – как пристроил его в своей комнатушке, где с трудом помещались кушетка, стол и стеллаж…

А в квартире у деда было – хоть в футбол играй (хорошо, когда ты знаменитый профессор!). У Графа – свой кабинет, а еще – большущая спальня, столовая, соединенная с обширной кухней, и комната, где поселили Ваню. А самое главное – великанская библиотека. Здесь, кроме книжных шкафов и полок, важно располагались несколько диванов и кресел.

Библиотеку Ваня любил больше всех комнат. В ней было пространство. Он даже ночевал иногда именно здесь, а не в своей комнате. Выключал свет, устраивался на одном из диванов, слушал тиканье большущих настенных часов и скользил глазами по широкому, будто ледяной каток, паркету. Паркет отражал вечерние блики, а Ваня прикидывал: как можно было бы разместить на нем рельсы самого полного набора. Такого, который он видел однажды на выставке в «Детском мире»…

Эти воображаемые рельсы, насыпи, мосты и поезда были частью города Гваделорки. Который на острове Гваделорке…

Дед, конечно, не стал бы спорить против дороги. Он не спорил даже тогда, когда в библиотеку вваливалась вся «артемидовская» компания (вместе с Матубой). Так случалось несколько раз. Народ мог без препятствий разглядывать книги и сувениры, обсуждать, сидя на полу, разные события и строить догадки, спорить о Гваделупе и галдеть у Ваниного ноутбука, подключенного к Интернету. Тетя Лара иногда поглядывала косо, но ничего не говорила. Наверно, утешала себя тем, что все это – ненадолго.

Ох, совсем уже ненадолго…

А еще Ване нравились в библиотеке стекла. В стеклах была одна из стен. Высокие многостворчатые двери, выходившие на балкон, за ними окно балкона, похожего на великанский фонарь. Когда створки и двери были открыты и повернуты под разными углами, их сочетание напоминало многогранный кристалл. Он отражал в себе необычный город.

За окном, через двор, виден был кирпичный финансовый факультет с полукруглыми, как в средневековых домах, окнами. Над крышей поднимались несколько белых башен ближней церкви. Их подсвечивали прожектора, башни как бы вырастали из нездешнего пространства. Горели маковки и кресты. А неподалеку подымались другие башни – со шпилями и флюгерами – корабликами. Кораблики – это эмблемы города и университета. Позади башен громоздилось удивительное здание во много этажей. Построили его не очень давно, однако и оно казалось старинным – тоже башенки, балконы, террасы, галереи. Словно собрали в горстку целый городок…

И бывало, что среди башен висела полная луна. Большущая, похожая на пятнисто – белый воздушный шар…

Все это отражалось в путанице стеклянных граней, повторялось, дробилось. Вот уже полдесятка лун висят среди шпилей, двигаясь от кораблика к кораблику. А подсвеченные закатом облака превращаются в узоры калейдоскопа. А башен уже столько, что позавидовал бы и город Прага… И все это – город Гваделорка. Не придуманный в те минуты, когда Ваня смотрел на облака, и не тот, который обещала нарисовать Лика, а настоящий.

Ваня знает, что, если выйти во двор, справа, за спортплощадкой, начинается иной, тоже удивительный мир. Косые заборы в зарослях уличных трав, покосившиеся дома с резьбой и кружевными дымниками, ворота с коваными кольцами, откосы лога в темной шубе бурьяна и полыни, журчанье Туренки под мостами, пестрота цветов, у которых названия известны лишь местным бабкам…

И если окажешься на стыке нескольких улиц у лога, рядом с бревенчатыми двухэтажными домами и церковью Михаила Архангела, у выхода к насыпному мосту, – отсюда начинаются дороги, тропинки и деревянные тротуары, ведущие к друзьям. Направо и вперед – к Лорке. Направо и назад – ко двору Квакера с его обширным сеновалом. Назад и налево, через мост – на зеленый двор Чикишевых, где всегда Трубачи и Никель (а над мостом – слюдяные стрекозы и болотистый запах речки). Если же пойдешь совсем назад, то через три квартала – Лика и Тростик (а недалеко от них и Тим)…

Всего этого не видно сейчас, через стекла, с дивана. Однако видно луне (или дюжине лун). И Ваня смотрит на луну, как на сообщницу. Она – тоже часть Гваделорки…

Наверно, и Лорка смотрит. Ей с третьего этажа тоже видно луну и разноцветные облака…

Было бы чудесно, если бы не саднящее напоминание: «Этого скоро не будет…»

А что будет?

Ну да, он хорошо представляет свою московскую комнатку – привычную и вполне уютную. И старую знакомую мамину подругу тетю Жанну, которая будет его опекать, пока мама не вернется из – за океана. (А папа – он вообще неизвестно где, на каких гастролях.) Тетя Жанна – она не менее заботливая, чем тетя Лара. «Ванечка, ты уже сделал уроки? Не сиди долго у телевизора, это вредно для глаз…» И все будет хорошо. Дома и в школе… «Повилика, привет! Куда ездил?.. В Сибирь? Там, небось, холод?.. А я в Анталию… Да ну, скучища, каждый день только песок и море…»

А один раз Ваня не сумел представить и этого. В голове появилась только серая пустота. Вроде той, которая может появиться во вселенной, если что – то не так сработает в Большом адронном коллайдере. Он даже малость испугался. Не за вселенную, а за себя. Вспомнил какую – то фантастическую книжку, где герои умели предвидеть будущее. И если старались, но не видели ничего, кроме пустоты, значит – скоро крышка… А что, если самолет, на котором он полетит в Москву, возьмет – да и бабах…

Но страх был не сильным и коротким. Гораздо больше пугало прощание. Особенно с Лоркой…

Билеты были заказаны на двадцать шестое. И Ваня утешал себя, растягивая время: «Еще ведь не завтра. И даже не послезавтра…»

Но вот пришел день, когда уже «послезавтра».

И когда уже «завтра»…

 

2

 

Если про это «завтра» забыть, то снова день был как день.

С утра Ваня в одиночку прошелся по ближним улицам. Постоял на речном обрыве. Посмотрел, как горят купола и маковки белых церквей. Как важно движется вверх по течению прогулочный теплоход. (Они с Любовью Петровной и Лоркой однажды проехались на таком до села Верхний Бор и обратно). Отыскал глазами дома и краны Пристанского района, за которыми зеленел Загородный сад (тот, где бронзовые девочка и мальчик)…

Потом пошел к Лорке.

Они погуляли вдвоем и говорили о всяких пустяках – ни о чем важном. Потому что о всякой переписке, звонках и всем таком прочем было сказано заранее.

Затем пошли к Квакеру. Там собралась уже вся компания. Дни стояли все еще очень теплые, и Никель предложил искупаться (и с некоторым вызовом глянул на Трубачей: да, я самостоятельный!). Хорошая была мысль. Купанье – это лучше, чем сидеть просто так и вздыхать, повторяя то, что уже много раз сказано. Сбегали за велосипедами и покатили на старое место, к барже.

Вода была уже холодноватая, но все храбро прыгнули по разу с железной кормы, поплавали, побултыхались на отмели. Вылезли. Загорать на ветерке не хотелось. Вытерлись единственным (нашлось у Лики) полотенцем. Поехали обратно. Заглянули к Герману Ильичу, но его не оказалось дома.

И опять собрались на сеновале.

И как – то само собой получилось, что сели вокруг волшебного фонаря с фанерной стенкой и скважиной. Никто не стал вставлять в скважину ключ, хотя Квакер вертел его в руках. И Ваня не стал крутить стерженек с музыкой, только зазвенело тихонько в голове:

 

Тронет пружинку стальной волосок…

 

– Ну, чего, ребята… – неловко выговорил Квакер. – Надо ведь, наверно, что – то сказать Ивану… раз уж завтра ему в дорогу…

– Жалко, – выдохнул Тростик. И, пожалуй, этим было сказано все. Но не кончать же напутственную речь таким словом.

– Жалко, – согласился Квакер. – Но что делать… Зато мы открыли «Артемиду». И все, что с ней было. Благодаря Ивану…

– Да, – важно подтвердил Бруклин. – Можно сказать, что Ваня превратил для нас воображаемые события в реальность. Ничего не было – и вдруг…

– Как это ничего не было! – возмутился Андрюшка Чикишев. – Все было!

– Да. И бриг, и приключения. И… те ребята, – подтвердил Никель.

– Были и есть, – строго сказала Лика.

– Ну да, – снисходительно согласился Тимофей. – Но это же так… символически. Игра. А с точки зрения фактов…

Возможно, Тим нарочно затевал спор. Чтобы отвлечь всех от грусти расставания. Лучше уж слегка поругаться, чем дружно погружаться в печаль. Ваня этого не понял. Он сказал с колючей досадой:

– А карта разве не факт? Вот… – Отскочил к стене и, рискуя обломать ногти, отколупнул на углах карты кнопки.

– Вот! – Он принес карту к верстаку. Белый лист спланировал на доски. – Тут же всё! И подпись Булатова, и название брига!..

Бруклин кивнул с видом взрослого человека, не желающего спорить с детьми:

– Ну да, ну да… Я разве против? Наоборот… Но карта и надписи – это ведь просто карта и надписи. И, между прочим, на ней нет даже Матубы… Того места, где был форт… Тростик, дай свою лупу!

Тростик, посапывая, достал из кармана тяжелое стекло.

– Вот… – Тимофей повел увесистой линзой над бумагой с мелкими буквами. – Где Матуба?

Да, конечно, он просто «заводил» народ. И, может быть, себя. Чтобы разогнать горечь прощания. Но заводил по – глупому (это Ваня обдумал и понял позже). А сейчас Ваня злился все сильнее:

– Потому что карта мелкомасштабная! На ней и вулкана Суфриер нет! Может, его нет и по правде?

…Они ведь уже не раз обсуждали этот вопрос. Что такое Матуба? Почему в одних данных написано, что форт Дельгре был на склоне вулкана Матуба, а в других, что Матуба – это селение на склоне вулкана Суфриер. Поди разберись! Съездить бы туда и выяснить на месте!.. Это могла бы сделать Ванина мама, но едва ли ей там будет до географических поисков. День – два туристической беготни по намеченным маршрутам – и поехали дальше…

Как – то Андрюшка Чикишев предположил:

– Наверно, Матуба – это еще одно жерло вулкана Суфриер, недалеко от главного. Только заглохшее. Вроде как бывает главный фурункул, а рядом головка поменьше, случайная. У бабушки как – то был такой на шее…

На этом и сошлись. В тот раз. А сейчас опять начал проклевываться спор. И спор этот прекратил Квакер.

– Нет Матубы? Будет Матуба! Ваня, она ведь вот здесь? – И он ткнул острием ключика в карту на нижнем крае левой половины острова, чуть повыше города Бас – Тер.

– Немного южнее, – сказал Ваня, испытывая странное, сердитое удовольствие.

– Вот и хорошо! – Квакер проколол стальным волоском бумагу. – Получайте!

Все сдвинули головы над картой, словно решался какой – то важный вопрос. Словно ждали чего – то особенного. Какого – то доказательства. Но увидели только крошечный прокол.

– Незаметно… – вздохнул Федя.

Тогда Ваня спросил:

– Игорь, можно мне? – И потянулся к острому карандашу, который накануне забыла на верстаке Лика.

Квакер кивнул.

И Ваня воткнул грифель в след прокола. Словно ставил точку в истории «Афродиты» и ее героев. Хотя вулкан Матуба был в этой истории не концом, а самым – самым началом.

Грифель сквозь карту попал в щелку между досками и оставил в бумаге отверстие, похожее на маленький кратер.

Теперь никто уже ни о чем не спорил. Даже Бруклин.

А Квакер покачал на ладони ключик (маленький, но увесистый) и вдруг сказал:

– Дай – ка… – Он потянулся к Ване и выдернул у него из ворота полураспущенный шнурок. Затертый, серый. Пропустил его в колечко ключика, завязал концы и надел ключик на Ваню. – Вот так…

– Это… зачем? – пробормотал Ваня.

– А затем… – сказал Квакер.

– Мы давно уже договорились, – объяснил из дальнего уголка Никель. – Чтобы ты ничего не забыл. Мы – то будем вместе, а ты… там. Чтобы помнил…

Лорка шепнула у Ваниного плеча:

– И чтобы записал всю историю на бумаге. Как книжку…

Зацарапало в горле. Ваня закашлял. А Квакер вдруг заулыбался и сообщил:

– Это не все. Еще я награждаю тебя орденом. От себя лично… – Он потянулся через верстак и вынул с полки, из – за коробки с железной мелочью, крупный помидор с продетой в него суровой ниткой. – Вот. Орден Красного томата высшей степени. На память о первой встрече.

Нитку он надел Ване на шею, и все зааплодировали. Весело и шумно. Может быть, даже излишне шумно, потому что заметили, что Ване – то не до веселья…

 

Он так и пошел домой – с помидором и с ключиком на шее. Провожать его не стали. И всяких пожеланий говорить не стали. Потому что условились: завтра прибегут к профессорскому дому, когда Ваня будет садиться в машину, чтобы ехать в аэропорт.

А пока с ним пошла только Лорка.

И пошли они не прямым путем, а тропинками по берегу лога. Там, где их когда – то подкараулил Квакер с дружками. Ноги сами понесли их по этим дорожкам.

Они шли, сцепившись пальцами и помахивая руками. С виду – вполне беспечные. Тропинки были узкие, всякие колючки и крапивные листья чиркали по ногам, но теперь уже не могли ужалить кожу – прокаленную и темную, как у мальчишек и девчонок с Антильских островов.

Обошли старую трансформаторную будку и оказались на краю откоса. Пестрело разнотравье с поздними цветами. Висели над крышами Городища желтые набухшие облака.

– Лор, ты дальше не ходи меня провожать, – сипловато попросил Ваня. – Я один… Я вечером позвоню…

– Ладно, – кивнула Лорка. Понимала, что еще одно прощание, у ее крыльца, – это было бы чересчур…

Ваня с трудом улыбнулся:

– А давай… вот это… – Он снял с шеи орден Красного томата и крупно откусил алый бок. И протянул Лорке. И она откусила от него. И так они, улыбаясь, сжевали подарок Квакера и посмотрели друг другу в лицо.

Ваня заплакал.

Он, большой мальчик, почти шестиклассник, открыто заплакал, не выдержал прощания с Гваделоркой. Без рыданий и всхлипов, но неудержимо, крупными слезами. Слезы горошинами сыпались на выцветшую футбольную рубашку с затертым портретом Айвенго и оставляли на ней темные полоски. Падали на сандалеты и проскальзывали между ремешками.

Лорка не стала говорить «ну что ты» и «не надо». Подняла его подол и стала вытирать щеки. И вытирала, пока он не перестал ронять слезы. Сама она не плакала, только покусывала губы. Затем шепнула:

– Ты ведь еще приедешь…

И не было в Лоркиных словах уверенности, что он приедет. И что, если и приедет, все будет по – прежнему.

Ваня решился. Сделал то, о чем думал еще на сеновале. Он снял с шеи ключик, положил на ладонь. Ключик был очень похож на крошечную карту Гваделупы. Левая часть, Бас – Тер, – колечко. Правая, Гранд – Тер, – стерженек с бородкой и острым выступом мыса Шато. Со стальным волоском. А узкий, как осиная талия, перешеек перечеркнут был тонкой, но заметной канавкой – проливом Ривьер – Сале. Соленой рекой (соленой от Ваниных слез?).

Ваня взял ключик за два конца. Надавил. Ключик без труда, охотно даже, разломился пополам – точно по щелке пролива.

– Ой… – тихонько выдохнула Лорка.

Ваня поднял с ее босоножки упавшую нитку от помидора. Затянул ее петелькой на стерженьке ключа. Надел себе на шею. А шнурок с оставшимся на нем серебряным колечком надел на Лорку.

– Ой… – опять шепнула Лорка. – А… разве так можно?

– Теперь уже все равно, – сказал Ваня. И еще раз всхлипнул.

Потом он повернулся и без оглядки побежал к дому…

 

3

 

Рядом с общежитием была водонапорная колонка. Ваня умылся у нее, налегая животом на рычаг. Снова вытер подолом лицо. Прерывисто вздохнул и по улице Красина пошел к своему подъезду.

Лифт не работал, и по дороге на пятый этаж Ваня успокоился еще больше. Или внушил себе, что успокоился.

– Наконец – то, – сказала тетя Лара. – Я уж хотела звонить. Завтра улетать, а еще ничего не собрано…

Это у нее было что – то не собрано. А у Вани давно был уложен чемодан. Тот самый, с которым он прилетел.

– Граф дома? – спросил Ваня. Беспечно так, даже небрежно.

– Дома. Но почему – то сердитый. То ли что – то случилось на работе, то ли… не знаю…

Ну, сердитый так сердитый. Ваня видал деда всяким и не боялся. А тем более сейчас. Не все ли равно? Так или иначе вот – вот наступит завтра …

Он хотел зайти к деду, спросить: что случилось? Может быть, утешить даже (раньше иногда получалось такое). Но Константин Матвеевич сам высунул голову из кабинета.

– А – а!.. Ну – ка ступай сюда!

Ваня удивился такому тону и пошел. Дед прикрыл позади него дверь.

– Если бы тебе не улетать завтра… я бы взгрел тебя, паршивца, не ракеткой, а чем – нибудь покрепче! И не стал был посыпать пеплом голову…

– Граф, что с тобой? – устало спросил Ваня. Он почему – то не очень удивился. Только снова шевельнулись слезы.

– Он еще спрашивает! Зачем ты испортил карту?!

– Я?.. Карту?!

– Я хотел вставить ее под стекло, купил рамку! Смотрю – а на карте дыра! Карандашная пометочка, й – ёлки – палки! На раритете!..

– Граф, что за бзю ты говоришь? – сказал Ваня, проглотив слезинки (и шевельнулась надежда, что со скандалом улетать будет легче).

– Я?! Бзю! Это ты мне, старому человеку, смеешь заявлять такое! Сосунок!..

– Ладно! Пускай я сосунок! А карта – то при чем?!

– Смотри! Разве это не твоих рук дело?! – Дед сунул Ване под нос развернутый лист. – Вот!..

На нижней части острова Бас – Тер темнела дырка с черными краями. Как от выстрела раскаленной дробиной.

– Дед… это не я… Ну, честное слово, не я!

Еще не шевельнулось у Вани догадки. Никакой.

Но… будто кто – то шепнул: сейчас может что – то измениться в жизни. Шепнул и пропал…

– Дед! Но это правда не я!!

– А кто? Я?.. – Константин Матвеевич опустился на стул. Карта легла на колени. – Зачем это мне?

– А мне?! У нас у всех свои карты есть!

И непонятно почему прозвучало в голове:

 

В карту воткнется стальной волосок,

Лава польется на черный песок…

 

Это как на острове Флореш (где жила девочка Анна). Ваня читал, что там песок черный от вулканических извержений…

Дед сказал чуть миролюбивее:

– Может быть, ты перепутал карты? Хотел отметить что – то на своей, а под руку попала моя?

– Как я мог перепутать? Бумага разная на ощупь и на вид!.. Вот, смотри! – Он кинулся в свою комнату и приволок чемодан, уронил его на пол, отбросил крышку…

Карта лежала на самом дне. Сверху – разноцветные штаны и футболки, которые дарила тетя Лара и которые он почти не надевал. Белье и полотенца. Книжка «Завещание чудака» (Ваня дочитал ее до середины, а потом слегка охладел, не стало времени; ладно, закончит потом…). Папка с рисунками Лики – его и Лоркин портрет и схема острова Гваделорка, выполненная «под старину»: многобашенный город над морем, кораблики, пальмы, киты и морские драконы… И вот, наконец, Гваделупа.

Ваня рывком развернул ее на паркете.

– Вот!.. Ой…

Тот же обугленный след от «дробины» чернел и здесь. На том же месте, на южной оконечности Бас – Тера.

– Понятно, – хмыкнул Дед. – Игра еще в одну тайну? На прощанье?

Ваня, сидя на полу, вытащил из нагрудного кармана телефон.

– Андрей! Федя и Никель у тебя? Вот хорошо! А ваши карты? Я помню, они лежали на твоей полке! Посмотри!.. Посмотри, нет ли на них такой же пробоины, как на карте Квакера?.. Да, жду… – И стал ждать, глядя мимо деда. И дождался. – Есть?! Ну и ну… Да я ничего не знаю!.. Ладно, завтра поговорим!..

И еще:

– Лика!.. Помнишь дырку в карте Квакера? На твоей есть такая?.. Что? Я так и знал!.. Сам не понимаю! Завтра!..

Константин Матвеевич смотрел на Ваню без прежней сердитости. Даже с оживлением.

– Остальной вашей братии можешь не звонить, ясно и так…

– Мы отметили вулкан Матуба на карте Квакера, – сумрачно объяснил Ваня. – Другие карты не трогал никто. Ни наши, ни твою…

– Удачно придумано, мистика всегда щекочет нервы. Кстати, неплохой эпилог к истории про «Артемиду»…

– Граф… – сказал Ваня.

– Что? – усмехнулся дед.

– Граф… Была еще одна копия карты. Твоя. Ты сразу спрятал ее в сейф. И шифр сейфа знаешь только ты…

Константин Матвеевич посидел, подавшись вперед и тиская подбородок. Смотрел куда – то перед собой. Словно решал: поддаваться ли игре? Потом схватил со стола мобильник.

– Марго! Давай ко мне, очень срочное дело!..

Тут и пешком – то было до главного корпуса десять минут. Но дед решил, что на колесах быстрее. Жгла нетерпением каждая минута.

И Ваню жгла. Хотя в общем – то он уже знал …

И вот академическая прохлада лестниц и коридоров. И Пушкины, Пушкины со стен… И удивленный взгляд секретарши Танечки в прихожей кабинета…

Палец деда, тыкаясь в отверстия, рывками завертел черный диск. Сейф запищал. Пудовая дверца отошла. Дед с размаха раскрутил на столе бумажную трубу.

– Великие силы…

– Ну? – с сумрачным торжеством сказал Ваня.

Дед посмотрел на него через плечо.

– Это разнесет вдребезги множество аксиом… Впрочем, все равно никто не поверит…

– А ты? – сказал Ваня.

Профессор Евграфов сел на стул, вытянул ноги и пошевелил обшарпанными туфлями, которые любил. И, глядя на эти туфли, проговорил:

– Несокрушимый ВИП…

 

И здесь Ваня понял, что наступил единственный момент. Тот, который ни за что нельзя упустить. Тот, в котором – надежда.

Ваня встал перед дедом прямо. Даже навытяжку. Стиснул пальцы, скомкал ими на бедрах тонкую ткань обветшавшей летней одежонки. В пальцы попал репейный шарик, прицепившийся к нижней кромке на шортах. Рассыпался в труху…

– Граф… у меня к тебе разговор…

– Да? – сказал профессор с усталым интересом. – Какой?

– Такой… литературный…

– Да? Это как понять?

– Ну… так. Чеховский… – Ваня облизнул пересохшие губы. – Помнишь, я рассказывал про утренник… где читал рассказ о Ваньке?

Дед молчал. И смотрел неотрывно.

– Милый дедушка… – с трудом сказал Ваня, глядя на пуговки его рубашки. И повторил громче. Со звоном даже: – Милый дедушка Константин Макарыч… То есть Матвеич… То есть… ну, все равно… Пожалуйста… Сделай божецкую милость. Милый дедушка, не отправляй меня в Москву! Пожалуйста, пожалуйста!.. – В голосе его прорезалось отчаянье, которое, наверно, было у Гриши Булатова, когда он умолял капитана Гарцунова не отдавать в приют Павлушку. – Христом Богом тебя молю, не отправляй… Я… – Ваня криво улыбнулся, не зная, что еще сказать, и опять вспомнил Ваньку: – Я буду тебе табак тереть… А если не стану слушаться, дери меня, как Сидорову козу… – И понял вдруг, как нелепо сочетание этих книжных строк с его настоящей тоской. И всхлипнул, и прошептал: – Ну, не могу я без этого… без всего… что здесь…

Дед подался вперед, смотрел, смотрел и вдруг шепнул:

– Ну – ка подойди…

И Ваня шагнул. И дед взял его корявыми пальцами за голые локти, придвинул еще.

– Я не понимаю… Ваня… Это опять игра?

– Какая игра… – тихо ужаснулся Ваня.

– Тогда… По правде говоря, я… хотел чего – то такого. Только не надеялся… Нет, но это всерьез?

– Граф… – сказал Ваня. Прикусил губу и распахнул мокрые ресницы.

Тогда профессор Евграфов толчком встал. И начал превращаться в великана – головой под потолок. И смотрел уже с фантастической высоты – настоящий Могучий Граф, повелитель многих сил во вселенной, соратник великого ВИПа.

Ваня глядел на него не дыша, снизу вверх.

Всесильный дед опять взял телефон. И сказал, укрывая в мягкости интонации незыблемую решимость:

– Ларочка, радость моя… Сейчас ты съездишь с Марго в аэропорт и сдашь Ванин билет… Вот так и сдашь… Да, не полетит… Да нет, совсем не полетит, останется здесь… Что значит «на какой срок»? На какой захочет… Что значит «кто решил»? Он решил, я решил… Мы решили… Ларочка, с мамой его объяснишься сама. Она твоя дочь и должна слушаться родительницу… Умница…

Ваня не верил. То есть верил, но…

– Дед, а что она сказала? Тетя Лара…

Дед улыбнулся, спускаясь из – под облаков к Ване.

– Твоя бабушка иногда умеет быть лаконичной. В юности она учила испанский язык и сейчас ответила: «Муй бьен». Что означает также «олл райт» и «зер гут».

 

 

НЕСКОЛЬКО ПОСЛЕСЛОВИЙ

 

Да, все остальное – уже послесловия.