Пули над головами. – Макарони дает совет. – Залп картечи. – Неожиданный исход сражения.

 

– Тревога! – заорал боцман Бензель. Все, кто успел, расхватали ружья (их было на плоту всего шесть).

Яхта с пенным шорохом пронеслась в двух сотнях футов от плота. С нее дали трескучий, с голубым дымом залп. Свистнуло над головами. Гвоздик присел.

– Иди немедленно в каюту! – закричал на него дядюшка Юферс. Как будто стены из жердей и веток могли защитить от пуль! Тонга Меа‑Маа поступила более умно и героически – заслонила Гвоздика от яхты. Но он тут же высунул голову из‑за тетушки – чтобы все видеть. Впрочем, пираты стреляли пока просто для испуга, поверх людей.

У берега "Фигурелла", не сбавляя хода, лихо сделала поворот через фордевинд (в просторечии говорят "скрутила фордака") и помчалась обратно – к выходу из лагуны. Это было очень красиво. Бурлила кильватерная струя, паруса золотились под низким еще утренним солнцем. Но из‑за борта опять ударил дымный залп, и у Гвоздика противно ослабли колени.

Людей на "Фигурелле" не было видно. Поручни ее пираты предусмотрительно обвесили плотными капковыми матами. Это такие штуки вроде тугих матрасов – для коек и для сооружения спасательных плотиков. Из‑за них и стреляли. И лишь когда яхта опять пронеслась мимо плота, над бортом возник их краснорожий клочковато‑рыжий капитан в наполеоновской треуголке.

– Эй! – заорал он. – Выкладывайте сокровище! И тогда можете плюхать на своем дровяном складе дальше, не тронем! А иначе перестреляем, как перепелов на лужайке!..

На всем ходу "Фигурелла" проскочила выход из лагуны, там, на большой воде, развернулась опять и снова понеслась в бухту.

Лагуну она пересекала буквально за полминуты. И каждый раз капитан орал в рупор угрозы и требования отдать клад. А пули свистели над головами все ниже, и одна расплющилась о железное кольцо на мачте рядом с Гвоздиком.

У Гвоздика все смешалось в ушах. Какая‑то каша из выкриков, споров, залпов, команд. И голова кр у  гом…

– Приготовиться к стрельбе! – вопил помощник Сэм, забыв свое "может быть, я ошибаюсь".

– Отставить! – кричал шкипер Джордж. – Они же за укрытием! А мы – как бумажные солдатики на столе…

– Я говорил!.. Я говорил!.. – громко хныкал Макарони. На него ругались:

– Замолчите, Макарона‑сан! И без тебя тошно, извините…

– Заткнись, Беппо, дурак!

"Фигурелла" опять пронеслась мимо, и рыжий капитан прогорланил, что дает на размышления пять минут.

У Гвоздика прыгали отрывки мыслей: "Нус, наверное, врал, когда говорил, что его унесло с яхты… А все‑таки красиво… Наверно, очень больно, когда попадает пуля… Нуса после бури пираты послали на ялике на остров. Чтобы украл клад. А сами ждали в открытом море… Нус нечаянно поджег "Дюка" и потому попался. А они нас выследили… Какой мятый рупор у капитана… Тот же самый, что в прошлый раз… В прошлый раз!"

– Охохито! Перебей им фалы из пистолета! Как тогда!

– Ну и толку‑то, – беспомощно сказал шкипер Джордж. – Они подгребут к плоту и без парусов. И всех издырявят в упор…

– Да и пистолет не заряжен! – жалобно крикнул Охохито. – Пороху нет! Разве что наковырять из пушки!..

Мортира была заряжена заранее – чтобы грохнуть, как только появится вдали судно. Это был единственный, аварийный заряд. (Помните, сперва их было два, но один истратили на салют при повторном отплытии).

Но все‑таки орудие было готово к выстрелу!

– Капитан! Давайте по ним из пушки! – подскочил Гвоздик.

– Чем? Кокосом, что ли?

– Эх, если бы у нас была картечь! – горевал Охохито. "Фигурелла" опять бежала к выходу из лагуны, и Охохито вдохновился. – Смотрите! Там валы идут наискосок, и яхта обязательно всходит на волну. И тогда палубу видно! На секунду! Можно одним залпом вымести всех разбойников! А если кто и уцелеет, больше не сунется!

– У нас все равно нет картечи! – отчаянно воскликнул шкипер Джордж.

– Но ведь есть пуговицы, – быстро и вкрадчиво сказал Беппо Макарони. – Чем не картечь?

– Беппо, ты спятил! – закричал папаша Юферс.

– Нет, это вы все спятили! – взвыл Макарони. – Я вам говорил, что нельзя связываться с этим проклятым кладом! Послушайте меня хоть раз в жизни! Если мы выпалим пуговицами – сразу две выгоды! Избавимся от врагов и от проклятия!..

– А ведь это, пожалуй, единственный выход, – сказал шкипер Джордж. И посмотрел на Охохито. – Справишься, Педро?

– О‑о‑о… – застонал папаша Юферс. Схватился за клочья волос на висках и замотал головой. – Наша коллекция! Это была моя последняя надежда!..

– Если мы не отобьемся, у нас не будет совсем никакой надежды! – заявил шкипер Джордж. – Мы сами можем сколько угодно рисковать головами, но не забывайте, что с нами женщины и дети! – Он был теперь строгий и решительный командир.

– Может быть, я ошибаюсь, но тогда лучше просто отдать портфель пиратам, – осторожно посоветовал Сэм Ошибка. – И они оставят нас в покое.

– Не оставят, – горько отозвался шкипер Джордж. – Эта шпана уверена, что мы плывем с золотом! Они начнут пытать нас, чтобы мы отдали настоящее сокровище, а не пуговицы. И прежде всего возьмутся за самого маленького… Несите картечь!

Братья Два Сапога Пара притащили портфель с коллекцией (а яхта между тем снова пронеслась мимо, и несколько пуль опять свистнули над головами).

– О‑о‑о! – снова простонал папаша Юферс. – Оставьте хоть немножко на память… А, наплевать! Не надо! Пропадай все пропадом! – Он вдруг топнул ногой и вместе с Охохито начал торопливо загружать пуговичную картечь в пасть мортиры.

Гвоздик сперва тоже хотел ухватить горсточку на память и сунуть в карман. Он забыл, что на мочальной юбочке карманов нет. А когда вспомнил, махнул рукой. Горсточка – все равно не коллекция. Если хотя бы хватило времени выбрать самые интересные пуговицы! Но времени не было. Да и не до того, когда трясутся коленки.

Честно говоря, Гвоздик очень боялся пиратов. Поймают ведь и в самом деле замучают…

Охохито засунул в мортиру вместо пыжа свою скомканную шляпу. Навел толстый короткий ствол в рассчитанную заранее точку пространства. Запалил пеньковый фитиль.

– Дик! – взвизгнул вдруг дядюшка Юферс. – Иди в каюту! Незачем смотреть, как стреляют по живым людям!

Гвоздик и не хотел смотреть. Но глаза у него распахнулись от страха сами собой, а ноги приросли к настилу. "Фигурелла" опять пронеслась мимо. Теперь с нее не стреляли, только капитан Драгенногер злорадно прокричал в рупор:

– У вас осталась минута! Вы еще не надумали? Ха‑ха!..

К счастью, пираты не видели мортиру. Ее заслоняла могучая тетушка Тонга (хотя она думала, что заслоняет не орудие, а Гвоздика).

Яхта летела к выходу из лагуны. Все замерли. И вот недалеко от горловины атолла нос "Фигуреллы" плавно поднялся на пологом гребне. Узкая палуба со стрелками и капитаном стала на миг видна, как на ладони.

Бум‑м!!! – потрясла мортира плот. Медная картечь рванулась из тугого дымного выхлопа и свистнула по вражескому судну… Увы! Наверно, волна оказалась короче рассчитанной – яхта раньше срока клюнула носом и подставила под выстрел вздыбившуюся корму. И все сокровище капитана Румба врезалось в свешанный с гакабортного ограждения капковый мат – от того полетели клочья!

– Проклятье! О, горе мне! – взревел несчастный начальник судовой артиллерии. И в отчаянии сел на палубу… Но…

Но!

Бывают же счастливые случайности!

Одна – одна‑единственная! – пуговица (как стало известно позже) пронеслась выше мата, чиркнула по кормовому планширу и пробила сзади штаны у толстого матроса, который стоял за штурвалом.

– Ай‑яй‑яй‑яй! – Бедняга схватился за пробоину.

Красавицы‑яхты капризны по своей натуре. Они не любят, когда бросают руль. Да еще в столь опасных местах, как узкий выход из лагуны! "Фигурелла" оскорбленно рыскнула носом к ветру и со всего размаха воткнулась корпусом в россыпь коралловых глыб левее горловины бухты. Несколько пиратов с воплем перелетели через поручни и грянулись – кто на камни, кто в воду. Топсель и носовые паруса заполоскали, а тяжелый гафель от удара сорвался (как тогда, от выстрелов Охохито!), и громадный грот опять накрыл разбойничий экипаж. Ругательства и жалобные вопли понеслись из‑под парусины.

– Охаи‑кукураи, мхуто вувуга![7] – взревела Тонга Меа‑Маа. Сорвала ствол мортиры с лафета, подняла его над головой, как пустой бочонок, прыгнула с плота на берег и помчалась к потерпевшей крушение «Фигурелле». Она явно собиралась обрушить бронзовую тяжесть на головы тех, кто посмел подвергать опасности ее ненаглядного паи‑паи!

Нельзя было терять ни секунды! Гвоздик выхватил из‑за пояса сидящего Охохито незаряженный пистолет.

– Вперед! На абордаж! – Если вместе с Меа, то ничего не страшно…

Матросы, шкипер Джордж и дядюшка Юферс с грозными криками помчались за Гвоздиком и Тонгой. Кое‑кто палил в воздух из "бергманов".

Капитан "Фигуреллы", только что выбравшийся из‑под паруса, увидел стремительное чудовище с пушкой над головой, открыл рот и поднял руки.

Экипаж яхты сдался на милость победителей.

 

3. После боя. – Злополучная пуговица. – Обличительная речь капитана Сидоропуло. – Новый экипаж "Фигуреллы".

 

Вскоре оба экипажа собрались на берегу. Побитые и перепуганные пленники со своим капитаном Гансом фон Драгенногером кучкой сидели на песке под охраной Двух Сапогов Пара с ружьями. Только несчастный рулевой сидеть не мог. Он в сторонке лежал на животе, штаны с него были сняты, и Тонга Меа‑Маа деловито мазала ему рану целебным кокосовым бальзамом. Дядюшка Юферс, поглядывая на эту операцию, высказался, что засевшую в рулевом пуговицу стоило бы извлечь и вернуть в коллекцию. Но тут взмолился Макарони:

– Ни в коем случае! Не надо опять дразнить судьбу! Ведь это наверняка та самая пуговица! Когда она вылетела из пушки, сразу стала искать: на кого бы перенести проклятие Ройбера! И нашла, нам на счастье… Пусть она там зарастает в новом хозяине! Тогда она сможет делать пакости только ему! А он это вполне заслужил!

На сей раз все решили, что Беппо прав. Дядюшка Юферс повздыхал и тоже согласился. В конце концов, стоило ли сожалеть об одной пуговице, когда остальная коллекция сохранилась!

Счастливый и гордый победой, Гвоздик забыл недавний страх, сидел под пальмой и выковыривал пуговицы из дырявого, как терка, мата. Они были закопченные порохом, но вполне целые.

Шкипер Джордж прохаживался перед пленными, поглядывал на них через плечо и говорил петушиным голосом:

– Ха! Ха! И еще три раза ха! Эта мелкая шпана с дешевой приморской барахолки вздумала связываться с капитаном Сидоропуло и его дружной командой, где начальником артиллерии Педро Охохито! Если я расскажу это в своем родном городе, даже старые нищие по всем улицам и причалам от Малой Карантинной гавани до Молдаванского квартала за мысом Желтая Бородавка станут смеяться до боли в кишечнике!.. Клянусь памятью о "Милом Дюке", вас всех следовало бы повесить на гафеле и краспицах по закону о борьбе с пиратством!.. Что? Не пираты? Выполняли поручение полицейского агента Шпицназе? Расскажите это вашему дедушке, когда он спит после обеда, заткнувши желтые сморщенные уши ватными пробками! Вы хотели отобрать последнее достояние у несчастного старика и у этого бедного ребенка, который неприкаянно мотается по Тихому океану, когда другие дети по утрам ходят в школу, а вечером пьют сладкий компот и ложатся спать в мягкие кроватки… Скажите спасибо этому мальчику! Когда я смотрю на него, сердце мое становится мягким, как начинка перезрелого банана… Мадам! Это невыносимо! Почему ваш пациент стенает, как старый писарь из портовой конторы, которого лишили прибавки к жалованью, и он боится идти домой к своей супруге тете Сильве? Скажите ему, что мужчины должны молча страдать от огнестрельных ран…

"Фигурелла" была отличным судном! Не только быстрым, но и удивительно прочным. Когда ее стащили обратно на воду, оказалось, что в корпусе – ни единой пробоины. Правда, корпус был более узкий и не такой вместительный, как у старого доброго "Дюка", но вполне обширный, чтобы на яхте без большой тесноты разместились наши путешественники. Капитану Драгенногеру и его незадачливым пиратам оставили плот (без мортиры, конечно), кое‑какие припасы и настоятельные советы не попадаться больше на пути…

Вскоре после полудня "Фигурелла" была готова к плаванию. Гордо развернулся под гафелем флаг королевства Нуканука, и яхта с новым экипажем отправилась в путь. Ее бывшие хозяева печально смотрели с берега. А наши друзья – на них, с палубы. И следует заметить, смотрели без особого злорадства. Сэм Ошибка даже сказал со вздохом:

– Возможно, я ошибаюсь, но ведь они, по сути дела, такие же морские бродяги и охотники за приключениями, как мы. Только нам повезло, а им нет…

Но шкипер Джордж был не согласен, он даже рассердился:

– Вот тут ты действительно бестолково ошибаешься, Сэм Сэмюэльсон! Сравнил! Ты стал бы стрелять в живых людей и охотиться за ними, как за рябчиками, чтобы завладеть металлическими погремушками? Пускай хоть золотыми!..

– Ну… – смутился капитанский помощник. – Они ведь тоже никого не подстрелили. Может быть, они палили так, для страха, а попадать не хотели…

Гвоздик вспомнил, как рядом с его головой расплющилась пуля, поежился и ничего не сказал.

 

4. Дисциплина. – Уединенный уголок. – Размышления Гвоздика. – Пароход "Капитан Румб". – Джон Кукунда, эсквайр.

 

Плавание на настоящем паруснике ох как подтягивает людей. Это вам не тихоходный плот, на котором целыми днями можно лежать кверху пузом… Голос шкипера Джорджа окреп. Все теперь, слыша его, отвечали "да, капитан", "слушаю, капитан". Боцман Бензель тут же нашел для каждого матроса работу, помощник Сэмюэльсон всех расписал по четким вахтам у парусов и штурвала. Гвоздик вспомнил, что он корабельный юнга, и подпоясал свою мочальную юбочку матросским поясом, который еще на "Милом Дюке" ему подарил Макарони.

Все чаще стали попадаться парусники и пароходы. Но теперь они, конечно, были не нужны нашим путешественникам. Яхта "Фигурелла" курсом крутой бакштаг мчалась со скоростью пятнадцать узлов к восточному берегу Австралии. По всем расчетам в Сиднее должны были оказаться через неделю.

Было на "Фигурелле" тесновато, но Гвоздик все же отыскал себе уединенный уголок – недалеко от носа яхты, между стенкой передней рубки и основанием бушприта, у толстых бухт запасного троса, закрепленных на палубе.

Гвоздик часто сидел в этом своем закутке. Смотрел на выгнутые ветром стаксель и кливер – парусина была то неподвижной, то по ней пробегала чуть заметная живая дрожь. А еще он смотрел в зеленые изломы океанской глубины, где проносились темные тела рыб и порой гнались за яхтой коварные акулы. Иногда наблюдал, как отлетают от борта крылья воды. Или как повисает над мачтой распластанный в небе альбатрос.

Но чаще всего Гвоздик не просто так сидел здесь. Он был занят работой: чистил закопченные пуговицы. Коллекция была свалена в парусиновое ведро. Гвоздик брал почерневшую пуговицу, натирал ее до блеска суконкой и прятал в портфель Румба. Работа была не скучная. Во‑первых, интересно было разглядывать изображения на пуговицах. Во‑вторых, никто не мешал при этом думать о самых разных вещах.

И Гвоздик думал. О том, как вернутся они домой, как будет напечатана дядюшкина книга, как выкупят обратно "Долбленую тыкву"… А можно "Тыкву" не выкупать (дядя Ю говорит, что не следует ловить за хвост прошлое), а купить, если хватит денег, небольшой пароход. Назвать его "Капитан Румб", поставить у причала в гавани Гульстауна и на нем устроить гостиницу для моряков. И новую таверну! И выставку с пуговицами и портретом! И с портфелем капитана Румба, и с бочонком, в котором этот портфель был спрятан, и с мортирой, которая спасла путешественников от пиратов. И со всякими морскими редкостями… Пусть будет плавучий музей!

Тетушка Тонга ведала бы на пароходе хозяйством, а дядюшка Юферс командовал бы кухней и встречал гостей. И пароход "Капитан Румб" прославился бы на все моря и океаны!

Однажды Гвоздик поделился своими планами с дядюшкой, и папаша Юферс их весьма одобрил. И все остальные тоже одобрили. Каждый добавлял к этим планам что‑то свое. Решили, что, когда надоест Гульстаун, можно будет отдавать швартовы и отправляться в путешествие. Гвоздику, когда он поступит в морское училище, не придется хлопотать, чтобы каждое лето наниматься практикантом на какое‑нибудь судно. Матросскую и штурманскую практику он сможет проходить на своем любимом пароходе…

И конечно, "Капитан Румб" время от времени будет заходить на Нукануку, чтобы тетушка Тонга могла побывать на родине, а Гвоздик повидаться с барабанщиком Туги, с храбрым Утути‑Коа, с Цыцей‑игой и другими друзьями. И с его величеством Катикали Четвертым.

В общем, будущее складывалось так замечательно, что Гвоздик начинал даже бояться, как Макарони: не сглазить бы! Он даже незаметно плевал через левое плечо и, чтобы притормозить радужные мечты, начинал вспоминать события суровые и печальные: бурю, сгоревшего "Дюка", нападение пиратов… А как там господин Шпицназе? Доплыл куда‑нибудь на своем ялике? Или его подобрал в океане какой‑нибудь корабль?.. Или… Нет, не хочется думать про такое. Конечно, он порядочный негодяй, сыщик Нус, но все‑таки…

Решив, что о грустном он поразмышлял достаточно, Гвоздик опять начинал вспоминать хорошее. Например, футбольную игру на Нукануке. А сам тер, тер пуговицу за пуговицей…

Вот так сидел он однажды, слушал бурление воды за бортом и работал суконкой. Пуговица попалась большая, с непонятным узором, похожим на арабскую вязь. Гвоздик надраил ее уже до чистого блеска, полюбовался, провел суконкой по меди еще раз и отшатнулся к рубке от упругого толчка воздуха.

Казалось, рядом лопнул большой резиновый пузырь. Воздух в этом пузыре был теплый, пахнущий имбирем и корицей – словно распахнули духовку и вынули только что испекшийся душистый кекс. Гвоздик зажмурился от неожиданности. Раскрыл глаза и рядом с бухтой троса увидел… существо.

Ни на кого не похожее!

Это был шар величиной с большой арбуз. На верхней половине его располагалось румяное лицо: голубые, сидящие близко друг к другу глазки, вздернутый нос и капризный красный ротик. По сторонам от глаз торчали мясистые розовые уши. Нижнюю часть шара обтягивало черное сукно с костяными пуговицами спереди. Внизу сукно вытягивалось в дудки, под которыми блестели похожие на черные стручки башмаки…

Но я сейчас описываю незнакомца неторопливо и упорядоченно. А если говорить о первом впечатлении Гвоздика, то ему прежде всего бросился в глаза цилиндр! Высоченная черно‑блестящая шляпа, какие носят министры и дипломаты.

Были у существа и руки. Они росли прямо из‑под ушей. Голые, тонкие, с редкими волосками, но с твердыми белыми манжетками на запястьях.

Левой рукой шар приподнял цилиндр и, глядя на Гвоздика, сказал скрипучим голоском:

– Позвольте представиться. Джон Кукунда, эсквайр.

– Здрасте… – робко отозвался Гвоздик. – Простите, я не понял…

– Что ты не понял? – спросил странный Джон Кукунда с ноткой раздражения.

– Я не понял, кто вы… Почему эсквайр?

– Ну… – Кукунда, кажется, слегка смутился. – Мне казалось, что так принято представляться в Европе. Кажется, в стране, которая сейчас называется Англия…

"Это сон, – подумал Гвоздик. – Видимо, я задремал тут на солнышке. Надо не удивляться, а продолжить разговор…"

– Эсквайр – это ведь дворянское звание, – вежливо сказал он. – Значит, вы дворянин?

– Гм… А почему бы мне и не быть дворянином? – Маленький нос Кукунды горделиво покраснел, а глазки заблестели. – По крайней мере, мой род и я сам древнее любого короля!

– Да? – осторожно отозвался Гвоздик.

– Ты сомневаешься? – подозрительно спросил Джон Кукунда, эсквайр.

– Нет, что вы! Я просто удивился: откуда вы здесь появились? По‑моему, раньше вас на яхте не было…

– Ты все еще ничего не понял?! – капризно изумился Кукунда. – Из этой вот штуки, конечно! – Он протянул длинный палец к пуговице в ладони Гвоздика.