Оркестр в городе, который снится

 

Проводив Ашотика, Лесь вернулся домой и забрался на пологую крышу пристройки. Волнистые плитки оранжевой черепицы были теплыми от солнца и пахли, как печные кирпичи. На крыше стояла похожая на скворечню будочка из досок. В ней Лесь хранил кое‑какое имущество.

Лесь приспособил к двухметровой рейке маленький блок, пропустил через него веревку. Прибил рейку к стене будки – получилась мачта. На нее Лесь поднял желтый с черным кругом флаг. С моря потянул ветерок, флаг шевельнулся, хлопнул.

Звякнула калитка, сипло тявкнул Пират. Лесь глянул вниз. В калитке стояла Гайка с большущей книгой под мышкой. Пирата Гайка не боялась, тем более что он уже махал хвостом. Гайка смотрела вверх на Леся. Чуточку виновато.

– Я… вот… нашла тот самый словарь. Где про гульку.

– Забирайся сюда, – велел Лесь. Он не удивился, что Гайка пришла. Она обрадованно полезла по приставной лестнице. Лесь потянулся навстречу, ухватил пудовый том.

– Как ты его дотащила?

– Да не так уж трудно… Трудно было ваш Шлюпочный проезд найти. Здесь все такое запутанное.

– Это с непривычки, – снисходительно сказал Лесь.

– Ага… – выдохнула Гайка.

Она теперь была не в школьном платьице, а в красно‑белом клетчатом сарафанчике, и Лесь подумал, что в этом наряде Гайка еще симпатичнее. Впрочем, подумал мельком. Больше самой Гайки его интересовал словарь.

– Где тут про гульку?

– Сейчас… Это будто специально про тебя, я же говорила… – торопливо улыбалась Гайка. – Вот… – Она развернула книгу, где была сделана закладка. – Смотри.

Лесь прочитал: «Гулькин… С гулькин нос – очень мало, ничтожное количество (от ласкового названия голубя – гуля, гулька)».

– «Ничтожное количество»… – обиженно хмыкнул он.

– Но ведь не прыщ и не шишка! Это же с голубем связано, а голубь – он красивый… ой! – Она засмеялась. Лесь тоже, потому что получилось как по заказу – хлопая крыльями, сел на рейку с флагом голубь – сизый житель окрестных пустырей. Поворковал, глянул на Леся и Гайку по‑хорошему и улетел…

Они поболтали немного о том, о сем, а потом Лесь показал Гайке инкубатор. После этого повел ее в дом и познакомил с Кузей. Кузя добросовестно продемонстрировал свои таланты. И наконец дружески прыгнул Гайке на плечо. Она вздрогнула.

– Не бойся, – сказал Лесь, – не кусается.

– А если током щелкнет?

– Хорошего человека не щелкнет!

– Разве он знает, кто хороший, а кто нет?

– Чувствует… Ты ведь не хочешь ему вреда?

– Нет… Только он лапками щекочет. Когда у меня будет свой, я привыкну.

Тут Лесь погрустнел и озаботился. А Кузя прыгнул с Гайкиного плеча в сандалию на стене. Гайка похвалила:

– Какой уютный дом ты ему придумал.

– Я не придумывал, это он сам выбрал. А сандалета была еще раньше прибита, год назад.

– Зачем?!

– Ну… такой у меня обычай. Как лето кончается, я изношенную сандалию прибиваю над кроватью. Двадцать первого сентября. Это осеннее равноденствие и мой день рождения…

– Ой, а я тоже в сентябре родилась, только раньше, четырнадцатого!.. Лесь, кузнечик выведется к четырнадцатому?

– Нет, наверно, не успеет, – бормотнул Лесь.

– Ну, ничего. А насчет сандалии ты здорово придумал. Лето будто прилипло к стенке.

Лесь повеселел:

– У меня про нее даже стихи сложились:

 

Мне вот эта

Сандалета

Помогает

Помнить лето…

 

– Молодец какой! – восхитилась Гайка. – Ты часто стихи сочиняешь?

– Никогда в жизни! Это один раз, случайно.

– Все равно молодец… А почему это Кузя спрятался?

– Застеснялся… Гайка, пойдем на крышу, там ветерок.

Флаг по‑прежнему полоскал на ветерке.

– Лесь, ты зачем его поднял? Для красоты?

Лесь пошевелил на босой ноге пальцем с желтой ниткой.

– Нет. Не для красоты…

Гайка проговорила неуверенно:

– Получается, что ваш дом как корабль, который все время меняет курс влево.

– Дело не в этом, – рассеянно отозвался Лесь.

– А в чем?

Лесь смотрел на крышу сарая, где сиял никелированным ободом отражатель. Гайку все больше тревожило его молчание.

– Ты… почему ничего не говоришь?

Тогда Лесь ответил насупленно и решительно:

– Я тебя обидеть боюсь, а сделать ничего нельзя.

– Что… нельзя? – по‑настоящему перепугалась Гайка.

– Я тебе обещал желтого кузнечика. А это не получится. До равноденствия успеет вывестись всего один, и я должен отдать его… другому человеку.

– Какому человеку? – прошептала Гайка.

– Одному мальчишке… Так получилось…

– Ну‑ка расскажи, – потребовала Гайка и сама удивилась своему решительному тону.

Лесь послушался. Рассказал про Ашотика.

– Сама видишь, Гайка, ему кузнечик нужнее.

Гайка притихла, сидела печальная.

– Обиделась, – вздохнул Лесь. Печально, однако без мысли изменить решение.

– Ничуть, – искренне сказала Гайка. – То есть я обиделась, только не на это.

– А на что?

– Ну… на то, что ты подумал… будто я могу обидеться. А я же понимаю.

– Хорошо, что понимаешь…

– А ты… вообще глупый, – чуть слышно выговорила Гайка.

– Отчего же?

– Оттого… – Гайка заскоблила черепицу краем босоножки. – Дело разве в кузнечике?

– А в чем? – И у Леся затеплели уши. Он прочитал ответ в ее ускользнувшем взгляде: «В тебе дело. Лишь бы ты не расхотел со мной дружить».

– Весной и летом я тебе выведу хоть целый табун, – неуверенно пообещал он. – Когда солнце опять наберет силу.

Это было неразумно: ведь Гайка сию минуту сказала, что дело не в кузнечике. Сообразив про такую несуразность, Лесь смутился еще больше. Но тут же – по своей привычке высказываться бесхитростно – спросил:

– Ты, наверно боишься, что если я решил отдать кузнечика другому, то, значит, мне на тебя наплевать, да?

Гайка снова кинула в него боязливый взгляд: «А тебе… не наплевать?»

Лесь объяснил серьезно, весомо так:

– Мы же договорились на берегу, что теперь как родственники.

Гайка повела облупленным плечом:

– Ну и что… родственники. Они ведь не друзья, они всякие бывают. Например… как твоя тетя Це‑це… – И выдохнула со смесью ужаса и храбрости: – Нет уж, я так не хочу…

– Так и не будет. Она – просто тетя, а я тебе… ну, почти что родитель. Разве забыла?

– Родители у меня давно есть, – уже без стеснения, просто с грустью сообщила Гайка. – А вот друга… ну, такого, самого‑самого… никогда не было. Ни среди девчонок, ни среди мальчишек.

Лесь не отвечал, глядя с крыши в дальние дали, на морской горизонт. Но Гайка теперь чувствовала, что он не отгораживается от нее. Он прислушивается – и к ней, и к себе. И совсем перестала бояться своей откровенности.

– А у тебя… такой друг есть?

Лесь мотнул головой – так, что белые волосы разлетелись над ушами.

– «Самого‑самого» нету… Я его только во сне видел.

– Расскажешь? – шепотом спросила Гайка. Она сидела на черепице в сторонке от Леся, а теперь придвинулась вплотную.

Было солнечно и спокойно, морской ветерок дружески обвевал Леся, и Гайка была славная, и все вокруг было хорошо. И Лесь подумал, что отчего бы и не рассказать про это?

– Это такой сон… Я его видел много раз. Он – про город. Город этот похож на наш, только… ну, не совсем похож. В нем полно загадок, закоулков и всякого такого… А на площадях растут среди камней большие синие цветы… А кое‑где вместо улиц каналы, и туда с моря заходят теплоходы, и часто даже не поймешь, где дома, а где корабельные рубки… А народу немного, поэтому в городе всегда спокойно…

Гайка сдержанно дышала у его плеча. Лесь продолжал:

– Мне всегда снится сперва утро. Тихое, раннее. И вдруг раздается музыка. Переливчатая… Знаешь, есть такой инструмент – флейта?

Гайка кивнула.

– Она хорошо так играет, – шепотом рассказывал Лесь. – Музыка эта – старинный марш. Не парадный, а такой… ну, немного печальный. В маршах есть средняя часть, она не боевая, а… словно передышка для отдыха.

– Я знаю. Кажется, это называется «анданте модерато». Мы учили в музыкальной школе, только точно я не помню…

– Хорошее название! – обрадовался Лесь. – Неважно, что не помнишь точно, пусть будет «анданте модерато». Правильно я сказал? Ну, вот… Значит, раздается такая музыка, а потом появляется мальчик. Это он играет на флейте. Идет по лестнице, по улице. А из калиток и переулков к нему сбегаются ребята: кто с трубой, кто с контрабасом, кто с барабаном. И наконец получается целый оркестр. И марш теперь уже веселый. Утренний марш. И они шагают с ним через весь город.

– Куда? – прошептала Гайка.

– Не знаю… Просто такой обычай. Они будят город. И люди смотрят на них из окон и с тротуаров, и всем хорошо…

– Понимаю, – выдохнула Гайка. Словно видела этот город и маленький оркестр с блестящими трубами…

– А потом вечер. И оркестр возвращается. Марш все тот же, но теперь он звучит… ну, так, по‑вечернему… И вот музыканты один за другим уходят в свои калитки. И музыка все тише, тише. И наконец мальчик с флейтой остается один. И вот играет ту музыку… «анданте модерато», и шагает, шагает по одной улице, по другой. По лестницам. В ту сторону, где за ходит солнце. Немного печальный такой, но неутомимый.

Лесь замолчал, и Гайка шепотом спросила:

– А что дальше?

– Ну вот… это такой мальчик… Я не могу объяснить, какой он. Это же во сне. Но если бы мы встретились, это был бы тот самый‑самый друг…

Они молчали довольно долго. Гайка наконец, вспомнила.

– А в той музыкальной школе, где я училась, была целая группа флейтистов. И… девочки тоже играли…

Лесь не ответил.

– Думаешь… девочки играют хуже?

– Да ничего я не думаю, – терпеливо отозвался Лесь. – Как видел во сне, так и рассказал… Ты, Гайка, никому про мой сон не говори, ладно? Я тебе одной эту тайну… поведал.

Такое признание утешило Гайку. Ведь тайны доверяют лишь настоящим друзьям!

– Лесь, это твоя самая главная тайна, да?

– Нет. Не самая главная… – И Лесь опять сделался задумчиво‑отрешенным. Было ясно, что в главную тайну посвящать Гайку он не намерен.

И она чуть отодвинулась:

– Я, конечно… такая назойливая. Лезу с расспросами…

Лесь глянул удивленно:

– Разве ты лезешь? По‑моему, ни чуточки… – И он зашевелил пальцем с желтой ниткой.

Гайка, приободрившись, подъехала с другой стороны. С хитринкой:

– А! Я, кажется, знаю. Твоя главная тайна связана с желтой ниткой! И с флагом!

Лесь глянул прямо и ясно. От такой ясности Гайка съежилась больше, чем от ехидства. Поняла: Лесь видит ее насквозь.

– Ладно, – кивнул он. – Я расскажу тебе и эту тайну. Может быть, ты мне поможешь все выполнить…

– Конечно, помогу! – возликовала Гайка.

– Ты только про это дело молчи крепко. Чтобы не сглазили.

– Я клянусь, – обмирая, сказала Гайка.

– В общем‑то я теперь уверен в успехе, раз нашел флаг. По‑моему, это знак судьбы.

– Да? Не «Курс влево», а «Знак судьбы»?

– Я это просто так выразился. А вообще это знак солнечного затмения.

Гайка удивленно округлила рот. Лесь объяснил:

– Смотри, на флаге – будто небо, желтое от солнечного света, а само солнце закрыто черным кругом. Луной! Так выглядит полное затмение. Похоже?

– Да… – Было и правда похоже. А кроме того, Гайка готова была соглашаться с Лесем во всем.

Лесь довольно улыбнулся. Гайка спросила шепотом:

– А зачем оно тебе… солнечное затмение?

– Сейчас… Но ты приготовься слушать терпеливо.

 

Дырчатая Луна

 

Лесь на четвереньках подобрался к будочке, скрылся за дощатой дверцей и скоро появился с темным и ржавым шаром в руках. Размером с очень крупное яблоко. Сел по‑турецки, перекинул шар из ладони в ладонь:

– Как по‑твоему, что это?

Гайка недогадливо молчала.

– Это пушечное ядро!

Гайка не хотела спорить, но все же сказала:

– Ядро ты еле‑еле поднял бы, а этот шар кидаешь. Видно же что он пустой.

– Потому‑то это не настоящее ядро, а де‑ко‑ра‑тивное… Знаешь, у Штаба флота старинные пушки стоят? А перед ними ядра горками сложены. Все думают, что они настоящие, а они специально для украшения сделанные… Памятники ведь всегда пустые делают, чтобы зря металл не тратить, а эти ядра тоже вроде памятника… Стенки совсем тонкие. Видишь, навылет пробило…

Лесь катнул ядро Гайке по черепичному желобку. Она поймала. В черном нетяжелом шаре были два отверстия. Одно – с краями внутрь, другое – с рваными, торчащими наружу зубчиками.

Гайка почему‑то испугалась:

– Чем это пробило?

– Пулей, конечно… Помнишь, прошлой весной была там пальба? Ну, когда вместо одного штаба сделалось два и заспорили, чья охрана должна у ворот стоять…

Гайка зябко повела плечами:

– Папа говорил: совсем голову потеряли от своей дурацкой политики… Там одного мичмана ранили, да?

– Да. Но не сильно… Патруль схватился за автоматы, и одна пуля – в это ядро. А оно к другим только чуть‑чуть было приварено, вот и отлетело в траву… Мы с ребятами на другой день приходили следы от пуль на камнях смотреть, я его тогда и нашел… Стасик Мельченко хотел его у меня на старый газовый баллончик выменять, но я не стал… Я, может быть, потом Стаське его и так отдам, а пока оно мне нужно.

– Зачем, Лесь?

– Думаешь, на память о стрельбе? Вовсе нет! Просто это ядро у меня – как модель дырчатой Луны.

– Дырявой Луны?

– Дырявыми кастрюли бывают, – веско сообщил Лесь. – А Луна – дырчатая. Пробитая метеоритами насквозь. И замолчал, ушёл в свои мысли.

Гайка с минуту тоже сидела тихо. Трогала теплое ядро. При чем тут этот шар, дыры в Луне, затмение?

– По‑твоему выходит, что Луна – пустая?

Лесь встряхнулся:

– У какого‑то ученого есть такая мысль. Называется – гипотеза. Он считает, что Луна – спутник искусственного происхождения и что она пустотелая. И я тоже так считаю…

– Почему?

– Ну… потому что мне это подходит… А раз она пустая, метеориты могут пробить ее корку насквозь, верно? Возможно, некоторые маленькие кратеры на Луне совсем без дна, только астрономы не обратили на это внимания… Может так быть?

Гайка торопливо кивнула. Лесь, довольный ее согласием, подобрался ближе, взял шар, покрутил.

– Ну вот. Значит, может и так случиться, что солнечный луч проткнет Луну насквозь. В один кратер влетит, в другой вылетит. – Он поднял шар к лицу, глянул на солнце через два отверстия, зажмурился от горячей вспышки. Дал глянуть Гайке. Она тоже зажмурилась и ойкнула. И засмеялась – с готовностью радоваться всему, что радует Леся. А Лесь объяснял дальше:

– Я вот ни настолечко не сомневаюсь, что такое случается. Только увидеть это можно лишь в очень редких случаях…

– При затмении? – обрадованно догадалась Гайка.

– Да! При полном затмении, когда Луна точно между Солнцем и нашими глазами. Если два кратера совместятся на одной линии, луч проскочит Луну навылет. И мы увидим в телескопе… ну, будто искру на черном диске. Как вон там! – Лесь кивком показал на флаг. В черном круге мелькала крошечная дырка.

– Почему же ученые ничего такого не замечали?

– Может быть, и замечали, но не обратили внимания, – быстро откликнулся Лесь. Было ясно, что он немало думал об этом. – Или решили, что видят просто блик в оптической системе… Или скорее всего еще не было случая, чтобы два дырчатых кратера оказались на оси между Солнцем и Землей…

– А тебе, думаешь, повезет? Увидеть такое…

– Гайка, я абсолютно уверен! Смотри, сколько счастливых совпадений: и флаг появился, и банку я раздобыл…

– Но ведь надо еще, чтобы случилось затмение…

– А оно скоро! Через неделю!

– Да?! А почему ничего не слыхать? Если ожидается затмение, во всех «Новостях» заранее сообщают.

– А оно не у нас ожидается. У нас его не будет видно, только чуть‑чуть Луна по краешку Солнца чиркнет. А зато в Южной Африке оно будет полное!

Гайка смотрела с робостью, но и… с несмелой усмешкой: «Ты что же, в Африку собрался, да?»

Лесь тоже усмехнулся:

– Решила, что я ненормальный?

– Нет… но…

– Я придумал систему. Помнишь тот стеклянный кубик?

– Который разделяет пространства?

– Думаешь, он почему их разделяет? Потому, что изменяет ход световых лучей. Значит, с его помощью можно выправить оптическую ось.

– Как это? – сказала Гайка беспомощно. Ничего не поняла.

– Ну, как‑как… Отрегулировать линию зрения так, что Луна окажется на ней передвинутой. И затмение будет видно не только в Африке, но и здесь. Через мой телескоп, конечно… Я еще и стекло от своих очков приспособил, которое уцелело. Очки эти тоже для выправления оптической оси были сделаны.

– И эта система получилась? Ты уже испытывал?

– Да! Я вставил ее в телескоп и рано утром смотрел на горизонт, когда Солнца еще не видно. Это тому не видно, кто просто так смотрит, а в телескопе оно – пожалуйста, будто красный арбуз, на блюде.

– А глаз не слепит?

– Я же со светофильтром смотрел. С коричневым…

– Лесь! По‑моему, твоя система – великое изобретение. Про него надо сообщить ученым!

Он посмотрел своим странным взглядом – вроде бы и на Гайку, и в то же время куда‑то в другое пространство. Сказал тихо и увесисто:

– Не вздумай. Эту вещь тут же приспособят для оптических прицелов, для стрельбы по невидимым целям. И засекретят. И меня куда‑нибудь… запрячут или запрут, чтобы не разглашал…

– Ой, правда… – С полминуты Гайка сидела притихшая, потом пообещала: – Я никому ни словечка…

Лесь, будто извиняясь за недавнюю суровость, проговорил доверительно:

– За себя‑то я не очень боюсь. Но видишь ведь, на свете столько всего… Люди с ума посходили: чуть что – за оружие хватаются… А если к ним еще и такие прицелы попадут!

– Тогда и вертолеты не нужны, чтобы ракетами по кораблю, – грустно согласилась Гайка. – Можно хоть откуда…

– И неважно, кто там на корабле, – сумрачно усмехнулся Лесь. – Гайка… Вот эти, которые на вертолете были… Они же видели, что корабль не воюет, что на нем мирные люди спасаются! Их‑то зачем убивать? Ведь от них же никому никакого вреда!

– Папа говорит – озверение…

Лесь лег спиной на черепицу, зажмурился:

– Я про это с дядей Симой разговаривал. И мы пришли к выводу, что земной житель сам по себе не может докатиться до такого… ну, чтобы убивать без разбора, жечь, зверствовать. Это не человеческая природа… Какой‑то чужой разум, из другой галактики, влияет на человеческие мозги. Чтобы люди перебили друг друга. А потом пришельцы захватят планету…

– Лесь… даже мурашки по спине…

– Вот видишь, мурашки. Это какое‑то невидимое излучение действует. Они понаставили антенны и давят на нас…

– Где же эти антенны? – жалобно спросила Гайка.

Лесь быстро сел:

– Да везде! Мы же не разбираемся, где что! Вот, например, снесли старый дом, где была детская флотилия, и поставили пятиэтажку, а на крыше – белый шар. Это чехол такой для антенны. Как на кораблях, которые за космосом следят. Видела?

Гайка кивнула. Лесь опять смотрел вдаль.

– Говорят, новая метеостанция. А никто не знает толком, зачем она и откуда. У входа дядька с пистолетом… Они, наверно, засели в этой станции и шлют свои лучи на город. Может, из‑за того и стрельба у штаба случилась…

Гайке было неуютно. Она помнила новый пятиэтажный дом – облицованный голубой плиткой, с большим белым шаром на крыше. И здание, и шар всегда казались ей такими красивыми. А теперь…

– Но, может быть, это все‑таки правда метеостанция? А?

– Может быть… Но где‑то все равно есть и чужие антенны. Инопланетные. Я уверен.

– И… что делать?

Лесь пожал плечами.

Гайке не хотелось больше говорить о страшном. Лучше уж о дырчатой Луне.

– Лесь, а зачем тебе этот луч? Который через Луну? Чтобы доказать, что Луна пустая, да?

Лесь дотянулся до пальца с желтой ниткой, потрогал. Оглянулся на Гайку через плечо:

– Вот это и есть самая главная тайна. Я хочу поймать луч в свой энергонакопитель. Слушай… Садись ближе…

 

Они не сели, а улеглись на черепице рядышком – как тогда, на камне. Гайка с благодарностью и с непонятным замиранием выслушала догадку Леся о Луче, прошедшем через Тьму.

– Понимаешь, Гайка, это как с человеком. Если у него случались всякие несчастья, а он выдержал, у него появляется… ну, такая особая сила, что ли. Закалка. Если, конечно, это хороший человек и если он не заблудился во Тьме… Я об этом первый раз подумал, когда про жизнь нашего дяди Симы узнал. Он столько всего перенес… А луч – он тоже… он ведь живой, потому что в нем энергия… Ты меня слушаешь?

– Слушаю, конечно… Я про папу подумала.

– Ну, значит, ты понимаешь… Луч, если даже через маленькое темное пространство проходит, делается сильнее. И добрее… Вот, например, в моем инкубаторе. Простые лучи ничего не могут, а тот, который пробивается сквозь мячик, выводит кузнечика. Живая энергия в нем… Гайка, а если не через мячик, а через громадный шар… Через пустую Луну, у которой внутри темнота! Луч наберет такую космическую силу!

– И ты ее – в свой накопитель?..

– Да! – Лесь опять сел.

– Который… из лейденской банки?

– Да.

– Ты… думаешь, получится?

– Я уверен.

– Лесь… А зачем тебе эта энергия?

– Как зачем? Для всего для хорошего. Это же положительная энергия… Направишь ее на злого человека – он станет добрым… Или, скажем, где‑то землетрясение. Наведем излучатель на тот район – и там все восстановится…

– Ох, Лесь, на это, наверно, никаких лучей не хватит…

– Но на какие‑то хорошие дела все равно хватит. И на защиту от плохого…

– Ты думаешь, получится? – опять засомневалась Гайка. Конечно, Лесь был замечательный изобретатель, но все‑таки… энергонакопитель из пивной банки…

Лесь тут же угадал ее мысли:

– Дело не в банке. Она просто приемник. А главный накопитель – дырчатая Луна.

– Лесь… Когда банка зарядится, ты, наверно, пустишь луч в Вязникова? Чтобы он исправился…

Лесь подтянул ноги, уперся подбородком в коленки.

– Нет… Не буду.

– Боишься, что не поможет?

– Не в этом дело. Вот если бы он сам, без этого…

Гайка набралась смелости, зажмурилась и выпалила:

– А все же хорошо, что он есть на свете!..

Лесь дернулся:

– Вязников? Почему хорошо?

– Ну… если бы его не было, вы бы не подрались. И тебя бы не прогнали с уроков. И мы… тогда бы не встретились…

Лесь, кажется, всерьез обдумал это рассуждение:

– Кто его знает… Может быть, и встретились бы. При других обстоятельствах.

– Лесь… А ты еще возьмешь меня в свою бухту? – И Гайка обмерла в душе.

Он сказал без удивления:

– Ну, конечно. Это теперь моя и твоя бухта.

– Лесь… Это ты по правде?

Он посмотрел на Гайку, понял, видимо, ее сомнения и терзания и пообещал хорошо так, будто сестренке:

– Я тебе там еще кое‑что покажу. Не только бухту…

– Ой… что?

– Из бухты есть выход на… нездешний берег.

– На… какой? – Гайка опять замерла. От ласковости Леся и от новой тайны.

– Я это место называю Безлюдные пространства. Там развалины старинных городов. Как в Заповеднике, только больше и гораздо интереснее. Остатки крепостей и храмов. И обсерваторий… И просто заросшие места – трава и камни… Идешь, идешь, а кругом только солнце да кузнечики…

– И время стоит, да? Как в бухте? – прошептала Гайка.

– Да…

 

Они еще с полчаса посидели на крыше, поговорили о скором затмении и об устройстве энергонакопителя. Потом Лесь пошел провожать Гайку.

Цецилия Цезаревна окликнула его из калитки:

– Лесичек, тебе не тяжело? Такая громадная книга!

– Значит, что же, Гайке снова надрываться, да? – огрызнулся Лесь.

Тогда Це‑це умилилась:

– Какой ты молодец! Просто рыцарь!

Лесь поудобнее ухватил могучую книгу левой рукой.

– Давай вместе понесем! – забеспокоилась Гайка.

– Не… – Лесь вытянул правую руку. – Гайка, смотри, вон дом Ашотика. А его окно – пятое с левого края и четвертое снизу. Вон, зеленым занавешено. Видишь?

– Подожди… Ага, вижу! Лесь, а почему ты свою выпрямительную систему не приспособишь, чтобы маяк на мысу мимо этого дома видеть?

– Не получается, – сопя от тяжести, объяснил Лесь. – До маяка слишком близко. Системе нужны космические расстояния.

 

 

Вторая часть

Кузнечик Велька

 

Бамбуковая флейта

 

Под утро Лесю приснилось, что он встал, а на коленках – уши, в точности такие же, как на голове, под волосами.

– Ма‑ма‑а!.. Что теперь делать‑то?

– Ну, что делать? Раз выросли, значит, так полагается. Мыть не забывай…

– При чем тут «мыть»!.. Дай мне школьные штаны, зимние, а то как же я…

– Где я их найду так скоро? Надо весь шкаф перетряхивать, а я на работу опаздываю. Не беда, сходишь в школу так. Сам виноват, чересчур много возился с кузнечиками…

И Лесь пошел в школу. Ранец, держал в руках, прикрывал им коленки. И больше всего боялся увидеть Вязникова.

И, конечно, увидел его: еще далеко от школы, в балке, под аркой старого водопровода.

Но у Вязникова не было ехидной улыбки. Он смотрел хмуро и виновато. И прикрывал ноги портфелем.

– Что? Тоже? – сразу догадался Лесь.

Вязников стыдливо отвел портфель. Уши были большие и круглые, как грузди. «И помытые», – язвительно подумал Лесь. Но тут же спохватился: не до злорадства.

– Как же нам теперь быть‑то? А, Вязников?

– Житья не дадут, – горько сказал тот.

– А может, у других так же?

– Нет, я уже смотрел. Только у нас двоих.

У Леся уже слезы в голосе:

– За что нам такое наказание?

– Выходит, есть за что, – значительно и скорбно произнес Вязников. – Но теперь не плакать надо, а выход искать.

– Какой?

– У тебя же есть желтая нитка! Давай…

Лесь торопливо разул левую ногу, смотал нитку с пальца.

– Сядь, – велел Вязников, и Лесь послушно присел на глыбу ракушечника. Вязников намотал нитку вокруг уха на его коленке. – Потерпи… – и дернул!

– Ай…

Но оказалось, что не очень больно. Ухо улетело в траву, а на коричневом колене остался розовый след, похожий на букву «С».

– Теперь другое…

– Ага… Ай!.. Теперь давай я тебе…

И уши с колен Вязникова тоже улетели в травяную чащу.

Лесь проследил за полетом последнего, сказал задумчиво:

– А все‑таки как‑то жаль их…

– Ничего. Они превратятся в раковины, и в них будут зимовать твои желтые кузнечики.

– Ты откуда знаешь про кузнечиков?

Вязников улыбнулся, но без насмешки:

– Я, Носов, много про что знаю.

– А про что еще? – насторожился Лесь.

– Ну, например, как вы с Малютиной купались в тайной бухте и она из‑за тебя чуть не утонула. Но не бойся, я никому не скажу.

Лесь оттопырил губу:

– Говори, если хочешь! Подумаешь…

– Нет, не скажу…

– Ты лучше бы перестал меня на гараже рисовать!

Вязников развел руками:

– А вот это не могу. Я слово дал, что буду до десятого класса.

– Дурак ты, Вязников!

– Может быть… Но что поделаешь, если слово…

– Ничего не поделаешь, – согласился Лесь.

– Ой, подожди… Я придумал! – Вязников выхватил из портфеля обрезок бамбуковой палки. – Вот, возьми!

– Зачем? Стукать тебя за каждый рисунок? Не буду я…

– Не стукать! Сделай из нее флейту.

– Флейту? Зачем?

– Как заиграешь, мой рисунок сразу станет невидимым! Растает у всех на глазах.

– Ты, Вязников, это хорошо придумал, – медленно проговорил Лесь. Ему хотелось вспомнить: где еще, в каком его сне тоже была флейта?

Но не успел. Проснулся по‑настоящему. Наяву идти в школу было не надо – выходной. После завтрака Лесь вытащил из сарая обломки дедушкиного бамбукового кресла‑качалки. Выпилил из спинки желтую лаковую трубку – сантиметров сорок длиной. И стал размышлять: как из этой штуки сделать флейту? В музыкальных вопросах Лесь не разбирался, это ведь не солнечная энергия.

«Надо спросить у Гайки», – подумал он. Гайка оказалась легка на помине, возникла в калитке. Все Гайке обрадовались: Пират приветливо помахал хвостом, дядя Шкип соскочил с конуры и потерся о Гайкины ноги, а Лесь сказал:

– Ты знаешь, как устроены флейты?

Гайка не знала. Она в свое время училась играть на фортепьяно.

– Если хочешь, узнаю у старых знакомых.

– Узнай.

– Лесь…

– Что?

– А помнишь, ты вчера обещал показать мне Безлюдные пространства…

Лесь поморщился. Не хотелось ему туда сейчас, о флейте были мысли. Но он вспомнил, что один раз уже обманул Гайку – насчет кузнечика.

– Ладно, идем… Мама! Мы пойдем погуляем с Гайкой!

– Только недолго!

А Це‑це тут как тут:

– Лесик, ты опять босиком! И без рубашки, без майки! Это же нехорошо. Тем более идешь с девочкой…

– Тетя Це‑це! Я же не в театр с ней иду на балет «Лебединый щелкунчик»! Мы на берег!

– Только не купайся! Или по крайней мере купайся рядом со взрослыми!

– Ладно! – И хмыкнул: «Рядом со взрослыми. В Безлюдных‑то пространствах…»

 

Гайка призналась, что боится колючек, поэтому пошли через балку не тропинками, а в обход: мимо рынка и потом через гулкий железный мост. Перед мостом, в Торговом переулке, Лесь увидел своего недруга. Тот шел со старушкой. Видимо, направлялся со своей бабушкой на рынок. Они шагали навстречу.

Лесь толкнул Гайку локтем:

– Смотри, вон идет тот самый Вязников! – Лесь сказал это громко и бесцеремонно, словно про встречную лошадь или кота.

Вязников не отвел глаз. Небрежно улыбнулся: мне, мол, наплевать на твое нахальство.

Они неторопливо сходились.

Вязников был сейчас, конечно, без черной бабочки и без белой рубашки. В старенькой желтой майке, выцветших коричневых трусиках и растоптанных полукедах на босу ногу. Поэтому он не казался таким противным, как в школе. По правде говоря, он совсем не казался противным. Тем более что Лесь не забыл недавний сон.

Но сон – это сон, а жизнь – это жизнь.

– Смотри, Гайка, этот синяк под левым глазом ему поставил я! Вчера.

Синяк и правда был еще заметен.

– Не надо… – шепотом попросила Гайка. Она не понимала тонкости их отношений и боялась, что повторится драка.

Вязников, проходя мимо, улыбнулся очень вежливо:

– Здравствуй, Гулькин. Нос у тебя все еще распухший…

– Неправда, – надменно откликнулся Лесь.

И Вязников отвел глаза, потому что в самом деле сказал неправду.

Лесь и Вязников разошлись, а потом вдруг оглянулись друг на друга. Словно по уговору. И остановились.

– Не надо, Лесь, – опять боязливо попросила Гайка.

– Вязников, иди сюда, – нейтральным голосом сказал Лесь.

Вязников, улыбаясь все так же, пошел к Лесю. Бабушка смотрела вслед бледно‑голубыми глазами. Наверно, думала, что встретились приятели.

Они сошлись. Гайка опасливо моргала.

Лесь поджал ногу, смотал с пальца желтую нитку, скатал в комок. Его осенило этакое вдохновение.

– Давай, Вязников, я сведу твой синяк. Не бойся, это по правде.

– Я не боюсь, – вздохнул он. – Я знаю, что по правде.

Лесь три секунды подержал шерстяной комочек в солнечных лучах и потер им синяк Вязникова. Раз, второй. Вязников зажмурился и послушно замер.

Наконец Лесь опустил руку. Кажется, синяк побледнел.

– Ну вот. Через полчаса исчезнет совсем.

– Спасибо, – опять вздохнул Вязников.

– На здоровье… – И вдруг Леся словно толкнуло что‑то: – Слушай, Вязников, ты умеешь играть на флейте?

Вязников не удивился. Трогая мизинцем потертый синяк, ответил рассеянно:

– Учился когда‑то… Но играть – это одно, а делать флейты – другое. Делать не умею…

Почему он так сказал? Насчет «делать»? Леся даже суеверный холодок щекотнул. А Вязников повернулся и пошел к терпеливо ожидавшей его бабушке.

Тогда и Лесь пошел – в свою сторону. И Гайка с ним. Через несколько шагов Гайка неуверенно высказалась:

– По‑моему, он не такой уж отвратительный. Если смотреть со стороны…

Лесь промолчал. Остановился опять. Поставил на ракушечный поребрик ногу, стал наматывать нитку на палец, у которого нет названия.

 

Искра на черном круге

 

Наблюдать затмение Лесь позвал Гайку и Ашотика. Потому что это были друзья. Познакомились друг с другом полторы недели назад, а казалось – давным‑давно. И не было между ними никаких тайн…

Намечалось затмение на три часа пополудни, и Лесь, прибежав из школы, начал готовиться заранее. Установил на крыше пристройки телескоп с коричневым светофильтром и дополнительным прибором впереди трубы. Прибор назывался «СКОО». То есть «Система коррекции оптической оси». По‑научному, да? Это и понятно. Лесь прочитал от корки и до корки «Занимательную астрономию» и книгу «Тайны космических стекол». Да и от врачей кое‑чего наслушался, когда лечил глаза.

День стоял теплый и – главное – совершенно безоблачный.

Ничто не мешало наблюдениям. И никто не мешал. Чтобы Це‑це не квохтала на дворе: «Ах, осторожнее, ах, не упади с крыши, ах, тебе вредно смотреть на солнце», Лесь проявил хитрость. На кухне, глотая жареную картошку с кабачками, он заговорил:

– Зеленого горошка у нас нет? Вот жаль… А в магазине на Батарейной продают консервированный, большущие банки. И почти без очереди. Я слышал, на улице две бабки друг дружке рассказывали…

Мама, которая пришла со своей почты на обед, посмотрела на сына:

– Ох, Лесь…

Но Це‑це уже схватила сумку. Она считала своим долгом добывание продуктов для всей семьи, и был у нее в этом деле особый азарт. А Батарейная слобода, между прочим, на другом берегу Большой бухты.

В половине третьего пришли Ашотик и Гайка. Ашотик сразу прилип к Пирату и дяде Шкипу, которые рядышком грелись на солнцепеке. Он любил животных. И теперь он устроился между котом и собакой. Облапил Пирата за шею, а Шкипу гладил брюхо. Те довольно жмурились.

Лесь и Гайка забрались на крышу.

– Скоро? – прошептала Гайка. Она волновалась. Ей самой, по правде говоря, затмение было ни к чему, но очень‑очень хотелось, чтобы все получилось у Леся.

– Все будет в нужную минуту, как в календаре, – суховато сказал Лесь. Он тоже волновался, но скрывал это.

В том, что они увидят затмение, Лесь был уверен. А вот пройдет ли луч сквозь Луну? Лесь понимал, как мало шансов, что два сквозных кратера окажутся на одной оптической оси… Тут недостаточно просто верить в удачу, надо этой удаче помогать. И Лесь, ради доброго колдовства, нынешним утром надергал из флага ниток и намотал их уже не на один палец левой ноги, а на все пять…

Теперь оставалось ждать. Так же как ждали ученые, приехавшие в Южную Африку и на всякие тропические острова…

Вот уже и пора бы начаться. Но ничего не было заметно. Лесь не отрывался от окуляра. Воздух был жаркий, а от замирания все равно озноб по спине… Увеличенное телескопом солнце сквозь темный фильтр казалось вишневым шаром. Совершенно круглым, без всякого следа наезжающей на него Луны. Неужели «СКОО» вероломно отказала в решительный момент?

Нет, не отказала!

Сверху и сбоку на тускло светящийся шар наползал еле заметный ноготок черноты. Вот он стал уже хорошо виден. Вот чернота отъела круглой челюстью от вишневого арбуза солидный кусок…

– Гайка, смотри… Осторожнее, не сбей трубу…

Гайка ткнулась глазом в телескоп:

– Ой‑й… Лесь, ты великий изобретатель…

– Красиво, да?

– Да…

Было и в самом деле красиво. Но в то же время и страшновато. Вернее, не страшновато, а… как‑то слишком просторно, что ли…

Это было похоже на то, что первый раз ощутила Гайка на Безлюдных пространствах.

Вроде бы ничего особенного она там не увидела. То же, что Заповеднике. Те же развалины, та же полынь, сурепка да чертополох. Но когда Лесь вывел ее туда по тесному скальному проходу с берега бухты, Гайка сразу замерла. И первые минуты говорила только шепотом. Такая здесь была ширь и солнечная тишина. И полное понимание, что нет здесь никого, кроме их двоих – Гайки Малютиной и Леся Носова.

То есть живые существа были. Пробивали тишину сухими трелями кузнечики. Шастали по камням ящерицы. Совершенно по‑домашнему прыгали воробьи, а над