Марта 1904 года 05:45 по местному времени.

Острова Элиот

Миноносец «Страшный»

Капитан Морской пехоты РИ Сергей Александрович Рагуленко (Слон)

 

Комбриг наш, Новиков Александр Владимирович, поднял меня сегодня ни свет ни заря. Собирайся, говорит, герр гауптман, есть особо важное задание. Тут надо до Порт-Артура сбегать, Товарищ Одинцов просил меня оказать содействие одному человечку. Честно говоря, это и в наших интересах тоже. Да, говорит, с собой возьми троих-четверых «наших» прапоров для солидности. Ознакомился я с заданием, дорогие товарищи, и слегка офонарел. Это надо же! Поступить в распоряжение новоназначенного директора вечерней школы – это раз. Проследовать на миноносце «Страшный» в Порт-Артур и, используя мандат Наместника Алексеева, мобилизовать на службу преподавательский состав Пушкинской школы – это два. Ну, в-третьих, о противодействии местных властей можно не беспокоиться, генерала Стессель отстранен от должности и мается под домашним арестом. Еще на первый день знакомства Одинцов подсунул Наместнику роман Степанова и некоторые исторические документы, и вот теперь от Стесселя и компании только так летят пух и перья-с. Алексеев – это еще тот танк! И сейчас этот погром в самом разгаре, ревизионная комиссия-с свирепствует, Стессель на время расследования отстранен от всех дел, его обязанности комкора и коменданта Квантунского укрепрайона временно исполняет генерал-майор Кондратенко, обязанности коменданта крепости генерал Смирнов, а в остальном заходи кто хочет, и бери что хочет. Короче, Полярный Лис в своем репертуаре – подкрался незаметно, блин. Генеральше тож не повезло, читал Порт-Артурскую гезетенку «Новый Край» и офигевал, чем она там наказывала бедных сироток, что были у них на воспитании, а в самом деле в услужении… полуметровой линейкой! И свидетельства доктора приложены. Как я чувствую, съедят его с потрохами, не дожидаясь конца войны. И телеграмма эта вполне дурацкая про потопленный русский флот – это надо же было так облажаться?!

Короче, этот Кислюк оказался мужичком среднего роста, моложавым, плотным, но не разжиревшим. На висках седина, хотя это не особо заметно. Неплохой коричневый гражданский костюм наших времен и галстук со шляпой. Ну точно большой начальник. Из нагрудного кармана торчит платок, все точно по этикету. Мы же одеты в свое повседневное, правда, с новыми погонами, стиль – сюр. Портупеи, пистолеты на поясе, правда, в сумках у новоиспеченных прапоров притаились «АКСУшки». Бандитизма в Артуре хватает – и китайского, и родного, расейского, так что огневая мощь не повредит. Взял с собой проверенных своих ребят из второго взвода. Сержанта «Цыпу» (теперь подпоручика, в миру Юрия Цыплакова) и рядовых с прозвищами «Дот» и «Вест» (теперь прапорщиков, а в миру Василия Ротова и Александра Ветерка). Погрузились мы на «Страшный» перед самым рассветом. Пути до Артура на полных ходах около трех часов. Капитана 2-го ранга Юрасовского Карпенко проинструктировал крайне просто – дойти до Артура, ждать в гавани нашего возвращения, доставить обратно на Элиоты несколько человек и груз, ну и нас, родимых, не забыть.

Снялись с якоря с первыми лучами солнца. Ну идти на миноносце, после БДК – это, я вам скажу, что-то с чем-то. Хотя до нас довели, что высаживать десанты мы будем как раз с таких «Соколов». Карпенко вспомнил, что в Великую Отечественную десанты выбрасывали в немецком тылу с торпедных катеров. А нынешние миноносцы – это самое близкое, что есть в нынешнем флоте к торпедным катерам сороковых годов. Скорость почти такая же, только водоизмещение и осадка великоваты. Но все же лучше, чем японцы у Бицзыво на шлюпках. Только вот качка блин, даже при относительно спокойном море. А сами миноносники привычные – вон, ходят по палубе как по твердой земле. И во прикол – кто с нами пообщался, тому это даром не прошло. Стоим, значит, на палубе под мостиком, держимся за леера, наслаждаемся морской природой (благо от скорости угольную копоть назад уносит), и вдруг слышим краем уха как мичман Акинфиев обращается к своему командиру Юрасовскому:

– Товарищ капитан второго ранга…

И смех, и грех. Мои прапора чуть не заржали в голос. Надо будет споймать юношу один на один и объяснить, что право на «товарища» надо еще заслужить – и ему, и его командиру. Хотя, если вспомнить, как они тут погибли в Тот раз, так может, они уже и заслужили. Ведь отдали же свою жизнь, не задумываясь, до последней капли крови.

Худо ли бедно, но к часам десяти утра добрались до Артура. Капитан 2-го ранга Юрасовский отправил вместе с нами к школе мичмана Акинфиева.

– Андрей Михайлович, будьте добры, проводите господ офицеров до Пушкинской школы, а то они не местные. – Константин Константинович произносил это с легкой улыбкой, уже кажется, каждой собаке известно, что мы не местные. – С вами будет надежнее.

С борта, ошвартовавшегося у бочки, с миноносца спустили шлюпку и через несколько минут мы уже были на набережной Старого Города. Идти пришлось где-то полчаса. Улицы пыльные, на вид как заштатный Усть-Урюпинск. Честно говоря, ни Старый город, ни Новый впечатления на меня не произвели. Группа из пяти офицеров и одного гражданского целеустремленно шагающая куда-то по своим делам, не вызвала ни у кого любопытства – слишком обыденным стало это явление с началом войны. Вопросы могла вызвать разве что не совсем обычная черная форма с местными погонами армейского образца, но как-то обошлось. Вот если бы мы прогулялись по городу ближе к вечеру, когда улицы заполняются гуляющей публикой, тогда да – нездорового внимания было бы гораздо больше. По дороге почти не разговаривали. В школу вошли колонной по два, гулко топая берцами по деревянным ступеням. Картина маслом – солдаты победоносной армии занимают поверженный город. В небольшом одноэтажном здании было как-то слишком не по-школьному пустынно. Внезапно распахнулась одна из дверей и навстречу нам вылетела слегка растрепанная дама с некоторой претензией на вторую молодость.

– Господа офицеры, да как вы посмели!!!

Вперед вышел господин Кислюк.

– Госпожа Желтова? – произнес он ледяным тоном, и дама растеряно кивнула. – Ознакомьтесь! – он сунул в нос директорше Большую Страшную Бумагу от Алексеева. – В связи с военной необходимостью учительский персонал вашей школы считается мобилизованным. У вас есть час на сбор вещей. Время пошло. Миноносец ждет.

Раз – и дама застыла как окаменевшая, прямо немая сцена…

На шум выскочила еще одна девица, прямо как с картинки из учебника – белая кофта, платок, черная юбка до пят – ну точно училка. Уперла руки в боки извечным русским народным жестом.

– А вы, простите, кто такой будете, господин хороший?

Ну все, проснулось осиное гнездо, зажужжало, вон кто-то еще топает – сейчас заклюют. Тут герр Кислюк разворачивается и выдает своим командным тоном:

– По распоряжению Наместника Дальнего Востока Пушкинская школа объявляется закрытой, а весь персонал мобилизованным. С этого момента я ваш новый начальник!

– Как так мобилизованные? – завопила девица. – Да где это видано?! Ах, вам там баб не хватает, за нас взялись, охальники?!

И тут я со своими парнями грохнул таким хохотом, что чуть не повылетали стекла.

– Слышь, товарищ капитан, – ржал Цыпа. – Ага, размечталась! Вот приколола, юмористка! Счас, уссусь компотом, сил моих нет. Да им не в школе учить, им только в Камеди Клаб выступать.

От нашей парадоксальной реакции крикливая барышня заткнулась, покраснела и больше не произнесла ни слова. Ошарашено крутил головой мичман Акинфиев, посмеивался в кулак Кислюк. А ничего мужик, врубился в юмор. Смеялись минут пять, честно. Стоило только представить этих сушеных вобл рядом с теми корейскими красавицами, что ходят там мимо нас каждый день и час… Ну совершенно они неконкурентоспособны, никак.

В конце у Кислюка смех перешел в кашель, прокашлявшись, он сказал:

– Уважаемые дамы. Никто вас по первой древнейшей профессии использовать не собирается. Дело в том, что при формируемой бригаде морской пехоты открывается вечерняя школа. Командир бригады требует, чтобы все его бойцы были грамотными. И добиться этого необходимо в кратчайшие сроки. Тут у вас, смотрю, с учениками не густо, а там их у вас будет примерно четыре тысячи. В конце концов, вы ехали сюда, чтобы учить людей грамоте, ну так учите ж. Мы с товарищами офицерами…

– Постойте, господа, то есть вы сказали, товарищи… – Желтова обессилено прислонилась к стене. – Миноносец, говорите, а поплывем мы на острова Элиота? Никто из наших начальников и не додумается солдат и матросов грамоте обучать. Так вы и есть те самые…

– Самые, самые… – проворчал я. – А тебя, Цыпа, я прибью как-нибудь нечаянно, и вас, Константин Владимирович, это тоже касается. Блин, болтун – находка для шпиона! А вас, сударыни, я попрошу собраться как можно скорее, время не ждет.

– Так, сейчас, одну минуту. Господи, что же это деется!? – заметалась заведующая школой. – Леля, Оля, собирайтесь скорее, копуши несчастные!

Остальные учительницы бросились увязывать какие-то книжки и прочее школьное имущество.

– Чего это они, товарищ капитан? – шепнул мне на ухо Цыпа. – Свихнулись что ли?

– Слухи о нас, наверное, разные ходят… «Аскольд» в базе побывал, вот Артур и гудит как растревоженный улей, а кроме аскольдовских, нас еще братва с миноносцев в деле видела. Да и «Новик» перед походом здесь пару дней продуктами да углем пополнялся. Успели, наверное, наболтать всякого разного.

Ну вот – прошло минут сорок, и дамы собрались, оставляя здание школы на бородатого сторожа. Ничего, моя бывшая за хлебом вдвое дольше собиралась. Я-то думал, что для переноски вещей придется послать за матросами со «Страшного», а тут оказалось несколько жиденьких стопок книг, коробка с мелом, свернутая карта да глобус. Фсе. Личные вещи – сиротский фанерный чемоданчик. Да, беда с образованием в Расее, беда. Мои парни беспощадно отобрали у дам все тяжелое, операция захвата удалась на славу – учительницы даже и не пикнули. Даже мичман Акинфиев взял в левую руку связку книг. Но обратно мы шли дольше – дамы в длинных до земли юбках не успевали за нашим размашистым шагом, пришлось немного притормаживать. Немного – это раза так в два. Давненько вот так с женщиной не ходил, отвык. По пути на нас глазели все кому не лень – ага, человек в штатском и пять офицеров сопровождают куда-то учительниц «с вещами». Хотелось бы послушать, о чем они шушукались, когда мы проходили дальше… явно же шел за нами какой-то шепоток.

На миноносце проблем не было, почти. Только боцман чего-то ворчал про «баб на корабле».

На Элиотах сдали пополнение на руки любезной Дарье Михайловне, передав указание товарища Одинцова – «приютить, накормить, обогреть, приодеть». Кислюк с ними по службе общаться будет, а в быту Дарья Михайловна их добрый ангел. Представляю, какой у учительниц был шок, ведь поселили их в том кубрике на «Вилкове», где уже жила женская часть коллектива с НПО «Радиант».

 

 

Часть 8

ВСТРЕЧА НА БАЙКАЛЕ

 

Марта 1904 года, полдень

Ж/д станция Байкал

Поезд литера «А»

 

Определенно начинаются самые дикие места. Вот уж сорок верст ни одного полустанка, лишь угрюмые утесы да мрачный заснеженный лес. Дорога прорублена в скальных склонах вдоль крутого берега Ангары. Последние версты в сплошном тумане, река парит. Значит, лед здесь уже сошел. Александр Михайлович оторвал взгляд от вагонного окна. Не соврал, видно, начальник дистанции, как бишь его? Забыл, ну да Бог с ним. Сегодня паром-ледокол «Байкал» совершит первый рейс после суровой зимы, дабы доставить царский литерный поезд на восточный берег. Да, здесь, за тысячи верст от ближайшего моря, ходит по озеру гигантский ледокол в четыре тысячи тонн водоизмещением, размерами уступающий лишь знаменитому «Ермаку». И не простой ледокол, а железнодорожный паром, связующий собою два отрезка Транссибирской магистрали, обрывающиеся пока что на берегах Байкала. Несколько лет назад о нем в восторженных тонах писали во всех газетах. Построен он был в Англии, фирмой Армстронга, собирали его здесь по частям. Только вот оказалось, что мощности этому гиганту все же не хватает, чтобы преодолевать здешние льды, и посему зимою паром стоит у причала. Служит лишь маяком для тысяч троечников, что всю зиму возят грузы через озеро.

Порт Байкал, теснящийся на небольшой террасе под крутою сопкой, встретил Великих Князей пронизывающим ветром. Приехали! Парящая вода простиралась лишь в сторону истока Ангары, сам Байкал был скован льдами. На ледяной глади виднелись десятки людей, лошадей, саней. Черные цепочки бесконечных обозов уходили за горизонт. Пути на станции оказались забиты товарными вагонами, платформами с камнем, строительным лесом и сортовым металлом. На западном участке Кругобайкальской дороги, от порта Байкал до Култука, сейчас вовсю кипит работа. К осени он должен быть отстроен, тогда и надобность в переправе отпадет, а ведь там одних тоннелей необходимо построить аж сорок штук. Помимо прочих, там работают итальянские и албанские каменотесы; каково им, к сибирским холодам вовсе непривычным?

Встретивший важных персон начальник Байкальской переправы, инженер-механик Заблоцкий, на вопрос о готовности парома лишь обескуражено развел руками.

– Увы, ваше императорское высочество. Паром «Байкал», согласно депеше из Иркутска, сейчас обкалывают ото льда, к обеду закончат, и он будет готов развести пары, как мне приказано. Но… боюсь, состояние льда может не позволить…

– Постойте, нас заверили в том, что паром полностью готов к открытию навигации!

– Паром готов, ваше высочество, – обреченно произнес Заблоцкий. – Если угодно, пожалуйте в царский салон. Я сейчас же распоряжусь начинать погрузку состава. Но должен вам сообщить, толщина льда уже в трех верстах от порта достигает двух аршин и даже более, что совершенно непреодолимо без применения динамита. Это займет много времени. Вот если постоит солнечная погода, дней десять, тогда льды ослабнут-с…

– Десять дней ожидать здесь? – воскликнул Михаил. – Это невозможно! К тому времени мы должны непременно быть в Порт-Артуре, а не в Порт-Байкале.

– Позвольте, Станислав Александрович, – Александр Михайлович начинал сердиться. – Если лед до сих пор настолько толст, отчего же тогда закрыта ледовая железнодорожная переправа, которая, насколько мне известно, действовала в течение зимы?

– Так ведь лед, ваше императорское высочество, сначала у берегов слабеет, уж две недели как под берегом вагоны колесами в воду уходить стали, едва не опрокидывались. На море же лед подвижки имеет-с. От ветров, а тем паче от землетрясений.

– Неужто здесь бывают землетрясения? – удивился Михаил.

– Бывают, ваше императорское высочество, – отвечал Заблоцкий, оживляясь. – В январе ударило, так вместе со льдом порвало и пути, на сотню сажен сорвало. Мы уж и бревнами трещины укрепляли, которые поперек путей, и на двухсаженные шпалы путь перекладывали. В феврале, как войну объявили, иной день до двухсот двадцати вагонов на восточный берег переводили. Пока снова не ударило, в конце февраля, тогда уж вдоль путей трещины пошли, на двадцать верст. Путейцы перепугались, ушли с перегона, ни в какую не вернуть было. Покуда солдат не прислали. Мы после еще шестьдесят пять одних только паровозов на восток перегнали, по частям – котел отдельно, тендер отдельно. А двенадцатого числа снова трещины, одна другой больше. Вот движение и прервалось. С четырнадцатого пути разбирают, и большая часть переправы уже разобрана.

– Н-да… – протянул Великий Князь, прищурившись в сторону далеких гор, синеющих над ледяным простором. – Препятствие. Сорок верст, если не ошибаюсь? Ничтожное вроде бы расстояние…

– Осмелюсь предложить вам, ваше императорское высочество… – начал Заблоцкий. Великий Князь и Наследник враз вопросительно обернулись к нему.

– С востока, на станцию Танхой, буквально через час также прибывает литерный поезд. Нам телеграфировали перед самым вашим прибытием. И его пассажиры неминуемо столкнутся с подобною же проблемой, с отсутствием железнодорожной переправы. Посему вернейшим будет для вас пересечь Байкал на санных повозках и воспользоваться их составом…

– Да, что ж, это разумно. Но постойте, кто бы это мог направляться сюда с востока литерным поездом?

– Это личный поезд их превосходительства наместника Алексеева…

– И что, Наместник оставил свой пост в военное время? – удивился Михаил.

– Никак нет, Ваше Высочество, – поклонился Заблоцкий, – до Санкт-Петербурга следует флаг-капитан Наместника Эбергард-с, в сопровождении группы офицеров. Наверное, с секретным рапортом Государю.

– Сандро, не иначе, это они, – хриплым голосом произнесла Ольга, зябко прячущая руки в соболиную муфту.

Александр Михайлович почувствовал на мгновение, как сердце застучало где-то высоко, прямо под горлом. Нервно сглотнув слюну, он кивнул.

– Я тоже так думаю, по срокам очень похоже…

Сейчас Великий Князь повторно испытал тошнотворное желание развернуть поезд и бежать … бежать куда глаза глядят, лишь бы не смотреть в глаза страшному будущему. Он справился с этим желанием усилием воли, почти таким же, каким пехотный командир поднимает себя из окопа навстречу ливню пуль и остриям вражеских штыков. Только ради того, что бы следом за ним поднялась ревущая «Ура» плотная солдатская масса, ощетинившаяся штыками русских трехлинеек..

– Сандро, кто они? – только сейчас Александр Михайлович расслышал недоумевающий вопрос Великого Князя Михаила.

– Те самые, за которыми мы едем, – ответила вместо него Ольга, – ты потерпи еще немного, Мишкин, и скоро сам все узнаешь.

Александр Михайлович кивнул и повернулся к путейскому чиновнику:

– Милейший, вы нас уговорили. Прикажите заложить сани и телеграфируйте на тот берег, что мы выезжаем.

– Да, – Ольга остановила уже собиравшегося бежать Заблоцкого, – не сочтите за труд, передайте поручику ахтырцев, чтобы мою Звездочку тоже заседлали. Все, любезный, можете идти.

 

Спустя полчаса возле литерных поездов начался сущий бедлам. Кирасиры и гусары выводили из вагонов поезда литеры «Б» застоявшихся лошадей и тут же их седлали. В подогнанные сани грузили взятый с собой в дорогу запас фуража и нехитрых ветеринарных снадобий. В воздухе стояло лошадиное ржание и неизбежный в таких случаях во все времена солдатский мат. Возле поезда литеры «А» было немного потише и мата почти не наблюдалось, но сцена «пожар в бедламе во время наводнения» повторялась и здесь. Ибо все те вещи, которые в дальней дороге были аккуратно разложены по полкам, теперь были безжалостно вывернуты наружу для дальнейшей перевалки их в сани. Елена Вольдемаровна восседала на санях Великой Княгини, как курица на гнезде, а взмыленная Ася все таскала и таскала туда свертки, коробки, узлы… Молоденький гусар подвел Великой Княгине уже оседланную кобылу. Вручил повод, заученным движением подставил сложенные в замок сильные руки, и Ольга птицей взлетела в дамское седло. Похлопала по белоснежной шее лошадь; в ответ та покосилась на нее большим добрым глазом. Потом наклонилась к гусару и тихонько сказала что-то ему на ухо. Парень покраснел и, спотыкаясь, бросился к вагону принять у Аси очередной баул. А Ольга с высоты седла погрозила Елене Вольдемаровне сложенной плетью. Ну не заладилось у нее с самого начала поездки с этой немкой, и чем дальше, тем больше; вызвала она в Ольге глухое раздражение, если не злобу, своей мелочной придирчивостью к нижестоящим, скупостью и занудливой педантичностью.

Не прошло и часа, караван тронулся в путь. Первым на лед вступил головной дозор из ахтырцев, потом длинная вереница саней, замыкали колонну кирасиры. Часть ахтырцев умчала далеко вперед, останавливая все встречные и попутные повозки. Возницы беспрекословно сворачивали в сторону, освобождая путь их высочествам. Крестились, стоя у саней, ломали шапки, пытаясь углядеть цесаревича, который японца бить поехал. Провожали взглядом Ольгу (невиданное ведь дело – царевна в седле) и снова крестились.

Во льду вдоль санного пути вешками торчали телеграфные столбы, слегка зарыжевшие от солнца, иные уже немного покосившиеся. Весеннее солнце пронзало лед, не топя его, но нагревая любой посторонний предмет, вокруг которого за день возникала лунка с водой. Много накладок, костылей и болтов валялось вмерзшими в лед, виднелись во льду шпалы и бревна. Рельсы действительно были сняты.

Михаил нагнал сани с чемоданами и постучал ямщика по спине:

– А скажи мне, любезный – правда ли, что вагоны на тот берег лошадьми возили, а не паровозами?

Ямщик окаменел было от неожиданности, но совладал с собой, и, повернувшись в пол-оборота, поспешно ответил, крестясь рукавицей:

– Истинно правда, вашевысоко…императр…ско…

– И сколько ж лошадей двигало каждый вагон?

– Четыре поначалу запрягали, вашевысоко…пре… сво…

– Не может быть! Четыре лошади тянули вагон?!

– Истинно так, а после и вовсе двумя приноровились, вот крест святой, вашевысокимператр…ско….

Через каждые шесть верст встречались при дороге избы для обогрева, манящие дымком из труб. Полоска берега позади почти сравнялась с горизонтом, а горы впереди все не становились заметно ближе. Часа через три достигли станции Середина – несколько больших изб, среди которых имелся и буфет. Как на приличной станции – отдельно для господ, отдельно для пассажиров третьего класса. Остановились погреться, испить чаю с коньяком.

Двинулись далее, ускоряя шаг лошадей – до восточного берега желательно было добраться до темноты.

На полпути, утомившись, Ольга спрыгнула с седла и, отдав повод коноводу, забралась в сани под медвежью полость согреть озябшие ноги. Ася, увидев, что Великую Княгиню бьет дрожь, вдруг придвинулась и взяла ее озябшие и посиневшие тонкие пальцы в свои горячие руки. Разумеется, тонкая кожа дамских кавалерийских перчаток ни в коей мере не спасала от пронизывающего сырого ветра. Ольга придвинулась еще ближе к горячему боку девушки, постепенно отогреваясь в блаженном тепле. Заметив неодобрительный взгляд Елены Вольдемаровны, Ольга в диком раздражении потянулась к лежащей поверх медвежьего полога плети, представляя себе, как она сейчас ткнет рукоятью в эту узкую щель рта, как брызнут наружу окровавленные обломки зубов. Госпожа Берг отшатнулась в ужасе от своей бывшей порфирородной ученицы, превратившейся вдруг в разъяренную пантеру.

Но удара не последовало. Ася положила свою руку поверх руки Ольги.

– Не надо Ваше Высочество, не надо, ей же будет больно…

Ольга расслабилась, приступ злобы прошел, она только молчаливым кивком поблагодарила девушку. В дороге никаких разговоров не вели, каждый думал о своем, да и посторонних ушей вокруг было слишком много. Великий Князь Михаил молча ехал на своем вороном Громе, неподвижно вглядываясь в горизонт, и висящий на его боку прямой палаш задумчиво похлопывал жеребца по лоснящемуся боку. Михаила мучили мысли о том, чего же такого вдруг узнали Ольга с Сандро и что неизвестно ему? Он проклинал себя за чрезмерное увлечение картами и коньяком, из-за чего дорога казалась короче, но по этой причине какие-то важные известия, кажется, миновали его уши.

Южный берег показался, когда солнце уже низко стояло, а подошли к нему уже почти в сумерках. Там, где санный путь сильно задирался вверх, стояла почти неразличимая в полумраке группа фигур в шинелях. И вдруг, будто приветствуя путников, маяком вспыхнул яркий бело-голубой огонь фонаря. Не похожий ни на красноватое свечение местных электрических фонарей, ни на ацетиленовые и керосиновые лампы, он звал и манил к себе свой нездешностью. На санный путь упал яркий сноп света, делая малейшие детали необычайно выпуклыми и заметными. В испуге заржали лошади ахтырцев, прянув в сторону от неизвестного и, возможно, опасного света. А Александр Михайлович даже приподнялся в санях, чтобы лучше разглядеть происходящее. Потом свет погас и через мгновение вспыхнул снова, уже не такой яркий, но захватывающий куда больший круг.

– Все, Николай Карлович, приехали!

Великий Князь, отстегнув медвежью полость, стал выбираться наружу…

 

* * *