Марта 1904 года 20:10 по местному времени

Где-то между Мукденом и Читой, поезд Наместника Алексеева

Капитан 1-го ранга Иванов Михаил Васильевич

В глухой, как наброшенное одеяло, тьме, за окном проплывают невидимые маньчжурские сопки, воспетые в бессмертном вальсе. Темень, хоть глаз выколи, лишь изредка блеснет во мраке огонек. В купе горит местная лампочка, угольная нить накаливания, тусклый розоватый свет. На столике ноутбук, массивный самодельный преобразователь превращает постоянный ток вагонной сети в привычные двести двадцать вольт на пятьдесят герц. На экране ноутбука схема – интриги Царского Села. Этой программой по анализу политических структур со мной поделился Одинцов. Здесь вся информация, которую нам удалось найти в книгах и на компьютерах кораблей, плюс то, чем успел или пожелал поделиться Наместник Алексеев. Яркая многоэтажная пирамида, составленная из разноцветных узлов, при нажатии на которые выскакивают карточки на соответствующих лиц, завораживает своей сложностью. Значительная часть узлов красного цвета – это балласт, который надо отсечь, чтобы Россия не свалилась в ад. Это и императрица Александра Федоровна, и генерал-адмирал Алексей Александрович. Другие карточки желтые – это значит, что этому политическому или государственному деятелю необходимо применить свою энергию на пользу России, а не во вред. Самым славными представителями этой славной плеяды являются Витте и Столыпин. Зеленых карточек совсем мало, а синих всего две. Вдовствующая императрица Мария Федоровна и Великий Князь Александр Михайлович… и усе!

Стук в дверь.

– Михаил Васильевич, можно к вам?

Эбергард! Быстро убираю пирамиду с экрана, и закрываю крышку ноутбука.

– Пожалуйста, входите, Андрей Августович!

Эбергард садится за столик напротив.

– Добрый вечер, Михаил Васильевич, не спится?

– Не спится, Андрей Августович, не спится, – вздохнул я. – Вот гляжу за окно и вижу – пустыня. Ни огонька. И дело совсем не в отсутствии привычного в нашем времени электричества, в такую ночь и огонек коптилки или лучины будет виден за много верст. А ведь по ту сторону Урала земли не хватает, мужики буквально на голове друг у друга сидят. А ведь Россия – страна крестьянская, и этим все сказано. Да и не удержать нам этих краев, если не получится заселить их русским населением. Солдат только раздвигает границы, и лишь мужик способен их закрепить.

– Не все так плохо, Михаил Васильевич, – возразил Эбергард, – действуют же программы переселения – Сибирь, Дальний Восток, Туркестан.

– Да, ну, Андрей Августович, вы забываете, откуда я пришел? Все это есть, но этого мало, ничтожно мало! Одна десятая или даже одна двадцатая часть от потребного. Необходимо в разы больше! Это должна быть стратегическая боевая операция с тщательным планированием и тыловым обеспечением. Андрей Августович, скажу вам сейчас, и буду повторять всегда и всем… Богатство государства исчисляется не миллионами золотых рублей – это только тень, которую отбрасывает настоящее богатство. Богатство государства составляют производство хлеба, мяса, молока и яиц. Люди в первую очередь должны есть. Если вы не можете накормить страну своим продовольствием, то рано или поздно случится бунт. Это мы тоже проходили. Но, это продовольствие не должно производиться в огромных латифундиях, [54] как об этом мечтает большинство наших доморощенных западников. Просто в этом случае продуктов будет производиться ровно столько, сколько можно продать за границу, а страна все равно останется голодной. И доход от этой деятельности получат единицы толстосумов, а крестьянство останется нищим. А рано или поздно это опять бунт. А если вы по примеру римских императоров будете изымать у богатых часть хлеба и бесплатно раздавать его бедным, то взрастите такую люмпенизированную чернь, что мир содрогнется. Только один путь может оказаться спасительным – и то я говорю «может», потому что его в России не пробовали. Необходимо не разрушать общину, к чему нас призывают либералы и западники, а всемерно укреплять ее, превращая в некое подобие сельскохозяйсвенной артели. Вы уж извините, Андрей Августович, но Россия – не Германия и не Англия. И климат другой, и менталитет народа. Хотя вы, немцы, молодцы – можете среди нас жить, французы и британцы, за редким исключением, от нас просто убегают.

– Михаил Васильевич, – Эбергард замялся, – а много ли в ваше время было в России моих соотечественников? Павел Павлович дал мне в дорогу кое-какие книжки, но там об этом пишется крайне мало.

– А что бы вы хотели? Две Русско-Германские войны, по странному капризу англосаксов именуемые мировыми. Реки пролитой крови на полях сражений, и не только. Слово «немец» стало синонимом слова «враг». Пять миллионов убитых русских солдат в первой войне, двадцати семь миллионов во второй…

– Двадцати семь миллионов?! – переспросил ошарашенный Эбергард. – Как?!

– Все очень просто. Через тридцать лет от сего момента один австрийский художник-недоучка Адольф Шилькенгрубер провозгласит теорию превосходства немецкой расы над всеми остальными. Сверхчеловеки и недочеловеки. Из этого вырастет такая война, что наши сегодняшние приключения покажутся кадетскими учениями. Из двадцати семи миллионов погибших русских только семь с половиной пали в боях. Еще два с половиной миллиона были замучены в германском плену. Все остальные – это женщины, дети, старики, уничтоженные германской государственной машиной на оккупированной территории. Ваши соотечественники, как стая саранчи, прорвались до Царицына и Петербурга. Ну и после всех этих подвигов, сами понимаете… нет, никто немцев не истреблял, они просто уехали. Первый раз немцы уезжали из России после семнадцатого года. Из Прибалтики – в тридцать девятом-сороковом. Ну а потомки тех, кто тогда остались, почти все выехали после девяносто первого года. Остались единицы, вроде моего командира минно-торпедной части. Но, Андрей Августович, не берите в голову. Все мы считаем, что эти войны с их жертвами нужны были только и исключительно англосаксам и еврейскому банковскому капиталу. Не будет этих войн за британские интересы – не будет и всего того, что я сейчас вам живописал. И эту мысль необходимо продвинуть в самые высокие головы. А пока, извините, что-то мне спать захотелось.

– Тогда позвольте откланяться, Михаил Васильевич, приятного вам отдыха…

У самого порога Эбергард снова обернулся.

– Если вы не прочь, то я обдумаю ваши слова, и мы продолжим этот разговор завтра, на свежую голову…

* * *