Поезд литера «А», где то между Нижним Новгородом и Екатеринбургом

Коридор вагона Великих Князей

Тук-тук, тук-тук – стучат колеса по стыкам. Здесь, в заволжских степях, весна уже вступила в свои права, и мимо вагонных окон величественно проплывали зазеленевшие поля и луга. Время от времени показывались небольшие березовые рощи, тоже покрытые нежно-зеленым пухом новорожденных листьев. Великий Князь Александр Михайлович вышел в коридор. У вагонного окна стояла Великая Княгиня Ольга и задумчиво смотрела вдаль, кутаясь в теплую шаль. Последние два дня Александр Михайлович совершенно не узнавал свою племянницу. Куда-то делась ее беспечная веселость, Ольга стала задумчивой и неразговорчивой, часто подолгу смотрела в окно, будто хотела найти там ответы на какие-то свои вопросы. Один раз Александр Михайлович слышал через перегородку, как она долго разговаривала со своей горничной. Он не понимал, какие общие темы для разговора могли найтись у принцессы из дома Романовых и малограмотной деревенский девушки, в обязанности которой входило расчесывать принцессе волосы и содержать в порядке ее белье. Вот и сейчас Великая Княгиня Ольга опять, как загипнотизированная, неподвижным взглядом смотрела через окно. Великий Князь привлек ее внимание деликатным покашливанием. Ольга повернулась на звук, не прекращая кутаться в шаль.

– Ах, это ты, Сандро, ты меня напугал…

Великому князю даже показалось, что его племянница больна, слишком уж неестественным был ее вид.

– Скажи, Ольга, может, тебе нездоровится? Ты так странно себя ведешь, что я уже начинаю беспокоиться за тебя…

– Нет, Сандро, не больна, а если больна, то не телесно… я просто не знаю, как сказать.

– Скажи, что гнетет тебя, скажи как можешь, как умеешь, но сначала пройдем в мое купе – неуместно на серьезные темы говорить, стоя в коридоре.

– Хорошо, Сандро! – как зомби, Ольга прошла за Великим Князем и села на диван. – Понимаешь, Сандро, я долго думала после того разговора. И пришла к очень нерадостным выводам. Сандро, мы стоим на краю пропасти… нет, мы, беспечные пассажиры поезда под названием Российская Империя, на всех парах мчимся в эту пропасть. В нашей собственной семье царит пир во время чумы. Одно то, как Ники вырвал у нашего умирающего отца согласие на его брак с Алисой Гесссенской… Господь не простит ему этого и возмездие грядет. Маман бьется днем и ночью, выбиваясь при этом из сил, над поддержанием единства и благопристойности в нашей семье. Я хочу помочь ей, но не знаю как. Но кто из Романовых, за исключение Государя, способен приносить стране пользу только одним своим существованием? Наверное, только ты и Маман. Мишкин в двадцать шесть лет все еще великовозрастный ребенок, Ники откровенно тяготится своим положением, и если бы не Аликс, которая хочет быть только императрицей, давно бы передал престол младшему брату. Про дядю Алексея я тебе ничего говорить не буду, ты и сам все прекрасно знаешь. Владимировичи – крысиная семейка, недаром Папá лишил их прав на престол. Да и все прочие Романовы тоже спят и видят, как влезть с ногами на трон моего отца. – Великая Княгиня ненадолго замолчала, видно размышляя, стоит ли говорить дальше. – Сандро, я вот подумала, а ведь если в Порт-Артуре люди действительно из будущих времен, то они знают о нас все. Вся наша жизнь, которая должна будет случиться, записана у них в книгах. Ведь мы Романовы, а не провинциальные мещане Сидоровы или Петровы. И сейчас там кто-то сидит, листает страницы толстых томов и думает, с кем иметь дело, а с кем не стоит. Ведь он должен знать нас лучше, чем мы сами. Ведь им должна быть известна вся наша жизнь. И я думаю, может там, в их прошлом, я могла совершить какой-то непростительный грех. Ведь я молода, хочу любви, семьи, детей. Мой брак, мой брак приговаривает меня к смерти старой девой, спасибо любимому брату Ники. Смешно – я не могу позволить себе того, что может обычная крестьянка или мещанка. Я завидую глупышке Ксении, потому что у нее есть ты, и я не знаю, на какие преступления я буду готова лет через десять-пятнадцать, когда молодость и красота будут, как песок, уходить сквозь пальцы. И мне страшно, Сандро – вдруг там я сделала нечто такое, что обрекло меня на вечное презрение людей и проклятие бога. Вдруг меня сочтут нечистой тварью, ради своей похоти готовой на все. В конце концов, эти люди из будущего вольно или невольно посланцы божьи. И они будут карать одних, и миловать других. Именно за этим они здесь. Я долго молилась, но не получила ответа. Значит ли это, что меня пока взвешивают или исчисляют или обо мне просто забыли? Я знаю, что они абсолютно беспощадны к своим врагам. Вспомни описание сражения – каждый раз они не оставляли японцам шансов не только на победу, но и на элементарное выживание. Не сочти меня сумасшедшей, но я тебе скажу. Мы никогда не вернемся в ту Россию, из которой уехали три дня назад; я чувствую, что она будет меняться, и очень быстро. К добру ли, ко злу – но прежней России больше не будет. Да мы и сами должны будем ее менять, чтобы не оказаться отброшенными на обочину истории. Еще раз повторю, Сандро, мне страшно – за себя, за нашу семью, за нашу страну… Мне уже хочется перевалить этот непосильный груз на железные плечи Маман. Она сможет решить, что нам делать и во что верить, а я не знаю, смогу ли я пережить все это. В темном туннеле яркий свет, мы стремимся к нему и не знаем, то ли это выход, то ли встречный паровоз…

Сказав это, Ольга заплакала. Великий Князь Александр Михайлович отвел Великую Княгиню в ее купе, сдав с рук на руки Елене Вольдемаровне, Асе и анисовым каплям. А сам долго стоял у того самого окна, курил и смотрел на проплывающую мимо Россию.

«Может махнуть рукой на все, развернуть литерный и вернуться в Санкт-Петербург, признав, что тяжела шапка Мономаха, – думал он, и сам себе возражал: – Нет уж, вперед и только вперед; если вино налито, надо его пить. От того, что, несомненно, является рукой Божией, не спрятаться и в Австралии. Значит, идти ему навстречу с открытыми глазами и высоко поднятой головой…»

* * *