Глава 6. Большое возвращение

 

– И куда ты сегодня ведешь свою малышку?

– Мы с малышкой идем в боулинг.

– А тебе можно? – в голосе старшего звучит неумело замаскированная тревога.

– Лютик говорит, что это что‑то вроде гимнастики. И что она будет за мной присматривать.

– Ну‑ну…

– Тебя с собой не возьмем, даже не проси. Ты нудный.

– Больно надо!

 

– Гоша! Я тебе говорила! Не бери тяжелые шары. Ты хочешь сорвать спину?!

– Люся, прекрати кричать. На нас смотрят.

– Я тебе три раза сказала. Три! А ты меня не слушаешь! Как тебе еще объяснять?!

Они стоят и ругаются в самом начале дорожки для боулинга. На них не просто смотрят. Вокруг уже собрались зрители.

– Зато я выбил страйк.

Она глубоко вздыхает, пытаясь успокоиться, при это все без исключения взгляды окружающих прикованы к тому, как поднимается и опускается грудь в вырезе бирюзового джемпера.

– Я сейчас… влеплю тебе такой страйк, что мало не покажется! Вот честное слово!

– Как это?

– Подзатыльником!

– Люся! – он качает головой. – Это же не наш метод!

– Гоша! Я тебя…

Он приподнимается на носки и легко целует ее в губы. Дискуссия тут же прекращается. Гоша наслаждается ее замешательством, Люся пытается что‑то сказать, кто‑то из окружающих аплодирует.

– Твой бросок, Лютик.

У нее такой взгляд, что он благоразумно отступает на пару шагов назад. Этот фрейм Люся заканчивает прочерком.

 

– Как вечер прошел?

– Все хорошо, мамуль.

– Люсенька…

Люда прекрасно знает, что означает этот нерешительный, будто извиняющийся тон. И рано или поздно ее будут допрашивать. Неизбежно.

– Да, мам?

– Ну, а как у вас… вообще?

– Вообще – прекрасно.

– Люся, он хороший человек… вроде бы…

– Людмила, что у него за интерес к тебе? Жениться будет? – подоспела тяжелая артиллерия в виде бабушки.

Люся преувеличенно громко вздыхает. Все это было б так смешно, когда бы ни было так утомительно.

– Это я… я замуж не собираюсь.

– Почему это?! – обе ее надзирательницы, хором.

– Потому что он мой друг. И только друг.

– Чушь! – бабушка безапелляционна. – Выдумала тоже, друг какой‑то! Какой мужик будет ради дружбы женщину обхаживать?

Люся качает головой. Объяснять бесполезно.

– Люська, китайского болванчика не изображай! Я жизнь пожила, знаю! Не станет мужик без повода время тратить! Так что не ври – себе и нам.

– Да думайте, что хотите, – устало говорит она. – Я вам свое мнение сказала.

 

Новый год она встретила обычным манером – дома. К ним с мамой и бабушкой еще присоединилась соседка, Лидия Тимофеевна. Шампанское Люся привычно открыла сама – научилась, куда денешься, если мужиков в доме отродясь не бывало.

Три кумушки, выпив по бокальчику игристого, разрозовелись, все что‑то бурно обсуждали – новости, чужих детей, речь президента, новогодний огонек. Все как всегда. А сама Люся вскоре после полуночи пошла на улицу, прихватив Пантелеймона. Монька громко лаял на фейерверки и пытался лезть целоваться к прохожим. Такой порыв здоровенного ротвейлера ценили далеко не все, но народ был уже подвыпивший, поэтому Монти даже пару раз удостоили званием «Ой, какая милая собачка». Через час они вернулись назад, порядком оглохшие и надышавшиеся пороховыми газами. Все, теперь спать. Ей завтра на работу.

 

– Людмила, это никуда не годится! – ее перед выходом из дома бабушка кормит поздним завтраком. И это отнюдь не вчерашние салаты, а свежие оладьи. – Ну, ты что, не человек, что ли? У всех праздники, а ты первого января на работу!

– Ну и что? – пожимает плечами Люся. – Я выспалась, времени вагон. Всего один клиент. Все лучше, чем на диване валяться и в телевизор смотреть.

– Тебе иногда можно и поваляться!

– Вот вернусь и поваляюсь, – обещает Люся.

– Кому там так приспичило, что аж невтерпеж? – бабуля кладет ей на тарелку еще пару оладий. – Али помирает кто?

– Не помирает. Но надо. Хорошему человеку.

– Хорошего человека не Георгием зовут случайно?

Людмила вздыхает. Они от нее не отстанут. А что будет, если этим двоим сказать, что у Георгия есть еще брат… От которого, как раз, в отличие от Гоши, что‑то екает внутри… Тогда ее точно съедят! Лучше молчать и не признаваться. Им. И себе.

 

Она выехала из дому с запасом, но первого января дороги пусты. В итоге оказалась в «Синей звезде» на пятнадцать минут раньше того времени, на которое они договаривались с Гошей. Не в машине же сидеть?

Дверь ей открыл Григорий. На нем вполне приличные спортивные штаны и ярко‑красная футболка. Но волосы на голове выглядят так, будто он только что с постели, на лице – двухдневная щетина. Стоит, привалившись к дверному косяку, сложив на груди свои огромные ручищи. Разглядывает ее, в квартиру пропускать не торопится. И, сначала – молчит. А потом:

– Ну, здравствуй… Дедушка Мороз.

Люся невольно улыбается. Такое обращение ее нисколько не удивляет – на голове у нее красный колпак из искусственного меха с белой отделкой по краю и таким же помпоном. Ну, а что, Новый Год же! И настроение у нее отчего‑то удивительно хорошее. Какое‑то и в самом деле праздничное. И она решает ему подыграть.

– Ну, здравствуй… Гриша.

У него слегка выгибается бровь, но он отвечает ей в том же тоне:

– Ты принес мне подарок, дедушка?

Он шутит с ней? У Григория Сергеевича есть чувство юмора? Сейчас проверим.

– А ты был хорошим мальчиком, Гришенька?

– Нет, – качает он головой, все так же подпирая плечом косяк. – Если честно, то не был. Даже больше – совсем плохим… мальчиком был. Совершал всякие нехорошие поступки.

Он все это говорит без тени улыбки. Шутка как‑то перестает быть шуткой.

– Нууу… Гриша, ты же понимаешь… плохим детям Дед Мороз не приносит подарков.

– Понимаю, – кивает он. – Да я и не жду, собственно. Ладно, что мы в дверях‑то стоим? – отступает назад, в коридор. – Давай, дедушка, заходи…те.

Люся проходит в квартиру слегка растерянная. А он вдруг неожиданно продолжает их шутливый диалог:

– А ты где, – проводит ладонью по своей небритой щеке, – бороду‑то посеял, дедушка?

– Пропил, – смеется Люся, стягивает колпак и кладет его на полку.

– Ай‑ай‑ай, как это нехорошо – говорить такое детям, – он усмехается и тут же отводит взгляд от рассыпавшегося по плечам каштанового великолепия.

– А где Гоша?

– В душе. Сказал, что хочет быть для своего Лютика чистеньким и вкусно пахнущим.

Люся не успевает подобрать слова для ответа – за стеной стукает дверь и спустя пару секунд в коридор выходит Гоша, вытирая голову полотенцем. У Люды «дежа вю», хорошо хоть, в этот раз мужчина одет.

– Лютик! С Новым Годом! – она еще не отошла от Гришиного приветствия, а теперь вот Георгий: вдруг обнимает ее крепко, целует в щеку. Она может только глазами хлопать, растерянно глядя на него. Стоящий рядом Григорий удивлен едва ли не больше. И, кажется, чем‑то недоволен.

– Так, где‑то тут у меня был твой подарок… – Гоша роется на открытых полках шкафа‑купе, пока Люся пытается прийти в себя от странного поведения обоих братьев, а Григорий переводит мрачный взгляд с нее на Гошу и обратно. – А, вот он! Держи!

Подарком оказалась фигурка голого купидона с луком, колчаном и крылышками. Петля, точащая из головы пухлика, намекала на то, что композиция должна куда‑то вешаться. Например, на зеркало заднего вида.

– Это тебе в машину, – слова Гоши подтверждают ее догадку.

– Спасибо. Симпатичный.

– Можно? – Гриша забирает у нее фигурку. Разглядывает. – Кого‑то он мне напоминает… – расчетливо смотрит на брата.

– Ну, разве что улыбкой, – наклонив голову, Люся тоже смотрит на фигурку в Гришиной руке.

– Вообще я имел в виду другое… Не улыбку.

– А что? – недоумевает Люся.

– Ну… такой же маленький… гхм… эээ…

– СВИДЕРСКИЙ! – Гоша локтем заезжает брату в бок. – Оставь свои сальные шуточки для мастерской! И вообще – отдай Люсе ее подарок!

Григорий лишь потирает бок и довольно улыбается.

– А у меня тоже есть для тебя подарок, – Люся вспоминает, чем может сгладить этот момент. – Держи, – достает из сумки обернутую в фольгу фигурку.

– Ой… шоколадный заяц. Даже не помню, когда я такое ел в последний раз… Спасибо, Лютик.

– Я шоколадный заяц… я ласковый мерзавец, – фальшиво напевает старший.

– Завидуй молча!

– Зачем завидовать? – Люда достает вторую фигурку. – Держи, Гриша. Подарков надо ждать. Обязательно. Даже если ты был не всегда хорошим… мальчиком.

– Медведь! – хохочет Гошка. – Люся, ты угадала! Он натуральный медведь!

Гриша молчит, а выражение глаз у него странное.

Вот так вот невзначай они с Григорием перешли на «ты».

 

Спустя пару дней Люся неожиданно получила ответный запоздалый новогодний подарок от Григория Сергеевича. В разговоре с Гошей пожаловалась на то, что машина капризничает. А после окончания массажа вместе с ней в коридоре одевается и Григорий.

– Я посмотрю, – не терпящим возражений тоном.

– Лютик, позволь ему заглянуть себе… под капот, – доносится из комнаты. – Он же маньяк озабоченный, все равно не отстанет. Но в машинах разбирается.

Это странно, но большой босс Григорий Свидерский в джинсах и легкой куртке смотрится вполне себе органично рядом с ее «Нивой». На то, чтобы прийти к каким‑то выводам, у него уходит неприлично мало времени. А потом он хлопает крышкой капота и звонит какому‑то неизвестному Леониду. Фразы из разговора Люсе понятны лишь отчасти. «Мотор троит», «да, обороты плавают на холостых», «пропуски зажигания», «ну да, похоже, свечи», «а, может, и катушка»… И финальное: «Давай, Лень, мы тоже через двадцать минут будем». А потом, уже ей:

– Поехали.

– Куда?!

– На сервис. В двигателе один цилиндр не работает. Не дело это.

Даже ее скудных познаний хватает понять: действительно, совсем не дело.

В машине она отчего‑то нервничает. От того, как тесно стало вдруг в салоне. От его молчания. Или, наоборот, от его возможных комментариев по поводу ее стиля вождения. И вдруг становится страшно перед ним облажаться. И показать себя «блондинкой за рулем», не дай Бог, еще заглохнуть где‑нибудь на светофоре. Но – обошлось, город по‑прежнему празднично пуст.

В мастерской она с интересом прислушивается к разговору Григория и Леонида. На Гришино «Машина хорошего техобслуживания, похоже, давно не видела» хотела возмутиться, Саша – хороший механик! Но промолчала. «Посмотрим», – невозмутимо отвечает Леонид Григорию.

И пока Леонид смотрит, они пьют кофе в небольшой комнате для посетителей. Снова молчание, которое ей самой кажется ужасно неловким, а Григория, похоже, нисколько не беспокоит – привык человек молчать. У Люси вообще стойкое ощущение, что сейчас она сидит за одним столиком совсем не с тем человеком, с которым познакомилась пару месяцев назад. И дело не в отсутствии костюма и галстука. А в том, что он стал как‑то… проще. И, одновременно – еще непонятней. И молчать ей все равно не нравится, ненормально это! И поэтому она сначала рассказывает про то, как Монти на прошлый Новый Год опрокинул на себя елку, умудрился зацепить ее чем‑то за ошейник и в панике таскал за собой дерево по квартире, задевая углы и рассыпая игрушки. Потом рассказала про одного своего клиента, из времен ее ранней практики, который совсем не отличался чистоплотностью, а она по своей молодости и стеснительности не знала, как ему об этом сказать. Но в последний сеанс не выдержала и высказала все, что думает, закончив свой гневный монолог словами: «Мыться надо чаще, чем раз в месяц!». А он на следующий день пришел, распространяя вокруг себя удушливый запах одеколона и с коробкой конфет – извиняться. «И я не могла решить – когда от него пахло хуже!» – смеется Люся. И Григорий тоже смеется. И в ответ рассказывает пару историй про того самого Леонида, который сейчас где‑то в глубине мастерской копается в моторе ее машины. Все‑таки у Григория есть чувство юмора. И он может быть приятным собеседником, очень приятным. И поэтому вошедший в комнату Леонид заставляет ее вздрогнуть от неожиданности. А она совсем потеряла счет времени.

– Готово.

– Что там было? – Григорий перестает улыбаться и словно закрывает что‑то внутри себя, становясь привычно хмурым.

– Катушки и свечи вкруговую поменял. Мотор поет. Но, по‑хорошему, машину бы надо поставить на пару дней к нам. Есть над чем поработать.

– Ой, нет, я сейчас не могу! – Люся торопливо вмешивается в разговор. Да и денег у нее сейчас нет на это.

– Ну, не именно сейчас. Как соберетесь – буду рад видеть, – Леонид методично вытирает руки промасленной тряпкой.

– Спасибо вам. Сколько я должна?

– Нисколько!

И взгляд у Григория такой, что ей становится неловко. И в самом деле, что ему, при его доходах, ее деньги…

– Ручку поцеловать позвольте такой очаровательной барышне – и достаточно, – усмехается Леонид.

И в самом деле – целует руку, ввергнув ее снова в смущение. Что‑то в присутствии братьев она слишком часто смущается.

– Осторожнее с ним, Люся. Он три раза женат был.

– Что ж ты так, Григорий Сергеевич, прямо сразу меня с потрохами сдаешь!

 

На следующий день она обсудила с Георгием идею, которую обдумывала уже не одну неделю. К ее облегчению, Гоша согласился. И вечером Люся звонит своему учителю.

– Валентин Алексеевич, с наступившим вас!

– Ты же меня уже поздравляла, Люся. Если мне не изменяет память, – смеется Савченко.

– Лишним не будет. Валентин Алексеевич, я к вам с просьбой.

– Говори.

– Не посмотрите моего человечка одного? Случай сложный, и я сомневаюсь… Я бы хотела слышать ваше мнение, – а потом торопливо и как‑то неловко добавляет: – Не бесплатно!

– Ну, давай посмотрю. А то телевизор смотреть уже надоело.

– Ой, – за все годы знакомства Людмила, как ей кажется, так и не смогла найти правильный тон общения и постоянно боится задеть наставника. И еще не научилась понимать его временами черный юмор в адрес собственной немощи. – Я не так выразилась, Валентин Алексеевич. Извините!

– Не елозь, Людмила. Когда и во сколько?

 

Главное, не пытаться ему помочь. Человек не один год живет вот так, вслепую. И она просто медленно идет рядом с ним. Георгия Люда предупредила о том, что специалист, которого она привезет – слеп. Но вот Гоша, похоже, брату не сказал. И поэтому у открывшего дверь Григория весьма изумленный вид. И он поспешно отступает вглубь квартиры, впуская Людмилу и немолодого мужчину в темных очках и с тростью.

И лишь потом, когда Валентин Алексеевич принимается за работу, «рассматривая» руками Гошину спину, а Люся напряженно наблюдает за действиями учителя, Гриша наклоняется к ее уху и шепотом спрашивает:

– Он слепой, да?

– Молодой человек, у слепых обостренный слух, вы разве не знали? – голос у Савченко ровен и даже чуть насмешлив.

Гриша как‑то сказал, что ему не бывает стыдно. Соврал. Вот сейчас и покрасневшие скулы наличествуют, и выражение смущения на лице.

– Простите. Я не хотел вас обидеть…

– И не обидели.

– Ну и… – Гриша растерян и не знает, что ответить. И поэтому: – А я не молодой человек. Совсем уже не молодой.

– По сравнению со мной – молодой.

Потом Люда негромко переговаривается с Валентином Алексеевичем, он что‑то объясняет ей, расчерчивая ладонями спину Гошки. А тот лежит на столе совсем тихо, молча.

– Ну, все, Люся. Дальше ты и сама справишься, – мужчина встает со стула. – Верни меня, где взяла.

– Ой… – а вот об этом она не подумала. Дурочка! У нее же сейчас сеанс должен быть с Георгием. – Гоша, ты сможешь подождать? Я Валентина Алексеевича отвезу и назад.

– Конечно, Лютик. Я никуда не тороплюсь.

– Давайте, я отвезу, – неожиданно вмешивается Гриша. – А вы тут своим делом занимайтесь.

– Валентин Алексеевич, вы не против? – интересуется Люся.

– Людочка, да мне какая разница? Лишь бы довезли. Я уже слишком старый, чтобы бояться незнакомцев.

 

– У вас хорошая машина.

– Откуда знаете? – Григорий ляпнул, не подумав. Спохватился, да поздно.

Савченко усмехается.

– В ней пахнет хорошо. Кожей натуральной. Ощущение, – Валентин Алексеевич проводит перед лицом рукой, – большого салона. И двигатель… басовитый. Шестерка?

– Восемь горшков, – довольно усмехается Гриша. – Модель опознаете?

– О, я не настолько хорошо разбираюсь в автомобилях. Предположу, что это какая‑то Тойота?

– Точно. Вы молодец.

Какое‑то время они едут в молчании. А потом Гриша не выдерживает:

– А вы от рождения… ну…

– Слеп? Нет. Я успел посмотреть этот мир.

Григорий проклинает себя за любопытство. Но этот человек, лишившийся зрения, но не потерявший достоинства, вызывает нешуточный интерес.

– Вам сколько лет? – вдруг спрашивает Валентин Алексеевич.

– Тридцать пять.

– В ваши годы я еще видел. Это случилось… когда мне было тридцать восемь. Когда одна жизнь кончилась. И началась другая.

Гриша не знает, что сказать. «Мне очень жаль»? Это как‑то… фальшиво. И поэтому он молчит, сосредоточенно глядя на дорогу.

– Но я рад, – неожиданно продолжает Савченко, – что она у меня была. ТА жизнь. Никогда не знаешь, когда, в какой момент твоя жизнь вдруг перевернется, да так, что… Ваш брат об этом знает не понаслышке, верно?

Гриша кивает, а потом, спохватившись, добавляет словами:

– Верно. У него могла бы тоже начаться… другая жизнь. Без чего‑то важного.

– Хорошо, что обошлось.

– Да, – соглашается Григорий, – хорошо.

Ну вот, наконец, они и на месте.

– Валентин Алексеевич, сколько я вам должен за консультацию?

– Нисколько. Считайте это подарком на Новый Год. Мы стоим прямо у подъезда?

– Да, – Грише не хочется спорить. – Вы… вас проводить до квартиры?

– Не вздумайте, – Савченко открывает дверь, опускает трость на землю. – На чай все равно не приглашу.

 

Второй курс массажа весьма отличается от первого. Сейчас у нее совершенно иное отношение к братьям, а те вопросы, которыми она задавалась во время первого курса, кажутся ей теперь ужасно смешными. А еще постоянно что‑то происходит – то поездка на сервис с Григорием, то визит Савченко. Или вот, как сегодня…

Люся ждет, когда Гоша разденется. А тот вдруг резко бросает в сторону футболку и шагает ей за спину.

– Гришка, опять?!

Люся оборачивается.

– Что случилось?

– Он чуть не упал!

– Не упал же, – пожимает плечами Гриша. Но он действительно стоит, опираясь рукой о стену.

– Что происходит? – Людмила переводит взгляд с одного брата на другого.

– У него с шеей что‑то! Голову повернуть не может. А если все‑таки поворачивает, то головокружение. Вчера с дивана вставал… и не встал! Упал обратно.

– Не преувеличивай, – голос старшего демонстративно бодр. – Я и не хотел вставать.

– Лютик, ты можешь его посмотреть? – Гоша не обращает внимания на слова брата.

– Конечно. Вот с тобой закончу и посмотрю.

– Я, пожалуй, в офис съезжу. Посмотрю, что там и как… – Гриша, наконец, убирает ладонь со стены.

– А ну стоять! – рявкает Гоша. – Люся, сделай с ним что‑нибудь! Сейчас, пока он не сбежал.

Людмила берется за спинку стула и ставит его перед собой.

– Григорий Сергеевич, прошу!

Буркнув что‑то себе под нос, Гриша, тем не менее, на стул садится. А она встает позади него.

Пара нажатий ее пальцев и он шипит от боли.

– Осторожней!

– А здесь?

– И здесь! Черт, больно! Аж в глазах потемнело.

Она убирает руки с его шеи.

– Григорий, у тебя как часто приступы бывают?

Он осторожно потирает шею, но поднять на нее голову не рискует – знает, что это может кончиться головокружением и резкой болью в висках.

– Не бывает у меня никаких приступов.

Люда подтягивает еще один стул и садится напротив него. Ему деваться нечего – он хмуро смотрит ей в глаза.

– Гриш, первый раз такое?

– Ну. Не знаю, что это за хрень. Никогда такого не было.

– Эта хрень называется шейный остеохондроз.

– Раньше не было!

– Все когда‑то случается в первый раз.

– Так подкрадывается старость, – «утешает» его младший, положив руку на плечо. – Люсь, ты можешь что‑то с этим сделать?

Странно, но Григорий не начинает тут же протестовать. А она ожидала, что он сейчас скажет, что с ним ничего не надо делать. Видимо, хондроз его уже порядком измучил.

– Смогу, наверное, – она в задумчивости трет лоб. – Надо проколоться, препараты сосудистые пропить. Ну, и массаж. В принципе, – Люся смотрит на Георгия, – у тебя еще десять сеансов. За десять раз мы и Григорию шею на место поставим. Я немного график перекрою, чтобы мне на вас двоих времени хватило. Гош, дай мне лист бумаги.

– Что значит – проколоться? – подозрительно интересуется Гриша, пока младший выходит из комнаты.

– Уколы. Обязательно, Григорий. Без этого никуда.

Гриша молчит, а Люся пишет на принесенном листе бумаги название лекарств.

– Так, – закончив писать. – Первое – это ампулы. Упаковка – десять штук. Второе – таблетки. Пить согласно инструкции. Сегодня купите, завтра начнем. И массаж, и уколы.

– А кто уколы ставить будет? – тон у Гриши все так же подозрителен.

– Я, кто же еще, – невозмутимо пожимает плечами Люся. – Гош, раздевайся и ложись.

– А… уколы… это куда? – не унимается Григорий.

– Внутримышечно. И, кстати! Шприцы не забудьте купить, тоже десять штук. Пятерочку возьмите. И спирт обязательно.

– Что значит – внутримышечно? – Гриша упорствует.

– Это значит – в попку, сладенький, – подает голос Гоша, который устроился на столе.

– Я не буду, – Григорий резко встает со стула.

– Гриша! – Люся, едва успев начать работать, останавливается. Оборачивается к нему. – Без уколов толку мало. Они очень эффективны.

– Нет.

– Да что за детский сад!

– Лютик, ну как ты не понимаешь… Гришка стесняется тебе свою… прелесть показывать, – Гоша явно подначивает брата. – Хотя с чего бы… Гриш, Люся же там все уже видела. И ей понравилось, кстати.

Григорий хотел сказать брату многое, это видно. Даже рот открыл. Но потом вздохнул глубоко. И передумал.

– Гриша, уколы – это необходимость, – она пытается его переубедить.

– Я сказал – нет.

Она смотрит ему в глаза и вдруг со всей отчетливостью понимает: если этот мужчина принял решение, с места его не сдвинуть. А он его принял. Но в голову приходит спасительная идея.

– А если в бедро?

– Что – в бедро?

– Можно в бедро ставить, в переднебоковую поверхность. Так годится?

– Ладно, – после небольшого раздумья. – Годится.

– Сладенький, не забудь сделать эпиляцию, – вмешивается в разговор Гоша. – Не позорь меня перед Люсей своими волосатыми ногами.

– Георгий! – теперь не выдерживает и Люся. – Прекрати дразнить брата!

У Гриши едва ощутимо дергается уголок рта.

– Люся, отшлепай его.

– Это непедагогично! – парирует Гоша.

– Зато действенно, – хмыкает брат.

 

Она слышала, что такое бывает. Когда личное отношение к клиенту переплетается с работой. Но с ней – никогда. За все семь лет массажной деятельности никогда такого не было. Всегда профессиональные навыки брали верх. И мало что могло ей помешать или отвлечь от работы. Но не в этот раз…

Ей кажется, что у него очень красивые руки. Настоящие мужские руки. Большая ладонь, длинные пальцы, крупные, хорошей формы ногти. Он сидит напротив нее, его рука лежит на столе. Она привычными движениями разминает ему ладонь, свои пальцы в его руке кажутся совсем маленькими. И ей почему‑то приятно видеть их вместе – его руку и ее. Кожа у него грубая, на тыльной стороне – темные волосы, а на ладони неожиданные для его статуса мозоли. У него такая… мужицкая рука. И ей это нравится.

Ее пальцы двигаются вверх, к запястью, а потом дальше, к локтю. Когда она начинает мягко разминать место выхода лучевого нерва, он выдыхает сквозь зубы.

– Гриш, потерпи, я аккуратно.

– Терплю.

Потом еще выше, к предплечью, задирает рукав футболки. Она перестала себя обманывать и сознается. Ей нравится этот момент, когда она полностью, до плеча, обнажает его руку. Потом, позже, он сам снимет футболку, когда она начнет работать с шейно‑воротниковой зоной. Но сейчас, на данном этапе, ей нравится делать это самой.

Предплечье у него мощное, впрочем, как и плечи, и шея. Большой мальчик. И ужасно красивый. Господи, какое же счастье, что люди не умеют читать мысли друг друга! Но даже глаза поднять страшно, лучше уж вот так работать, опустив взгляд на его руки. И разговаривать с ним тоже становится сложно. Она себя заставляет, но Люсю подводит даже ее общительность. Хорошо хоть, часто выручает Гоша, который обычно сидит тут же, рядом. Но не всегда. Сейчас Георгий в соседней комнате, смотрит хоккей, ожидая своей очереди.

Ну вот, с руками она закончила.

– Раздевайся. Буду шею тебе мять, – неужели это ее голос звучит так хрипло?

Гриша без лишних разговоров стягивает через голову футболку. Люся не выдерживает и на секунду зажмуривается. Да когда же она привыкнет к тому, какой он?! С досады приходится прикусить губу. Встает за его спиной, руки ему на плечи. Кожа такая… теплая, плотная, гладкая… Как с этим справляться?!

– Гриш, хочешь, к телевизору перейдем? Посмотришь, пока я буду доделывать?

– Не хочу отвлекаться.

А она вдруг, неожиданно даже для самой себя, наклоняется к его уху и спрашивает негромко:

– Нравится?

– Очень, – так же тихо отвечает он.

Начинает работать, все‑таки годы практики позволяют ей собраться с мыслями. Но думает все время только об одном. Вот его голова, слега наклоненная вперед. Коротко стриженый темноволосый затылок. Разворот широких плеч. И отчетливо вдруг представляется, как она обхватывает эти здоровенные плечи, прижимает его затылком к своей груди. И утыкается губами в темную макушку. Картина такая яркая перед глазами, такая желанная. Кажется, она пропадает…

 

– Все, Гриш, я закончила. Сейчас уколемся и за Гошу возьмусь.

– Спасибо… Лютик, – он протягивает руку за футболкой, лежащей на столе. Она отводит глаза и молчит.

Потом он уходит на кухню, возвращается со всем необходимым для укола.

– Садись. Гриш, в какую мы вчера ставили?

– В правую.

– Ну, давай мне тогда левую.

Невооруженным взглядом видно, что этот этап лечебных процедур ему совершенно неприятен. Не потому, что больно, а потому что неловко. Это заметно по тому, как он резко задирает вверх штанину просторных шорт, обнажая могучее бедро, и как отводит взгляд, упорно глядя куда‑то в сторону. Людмила опускается на одно колено.

– Ногу расслабь.

– Я расслабил.

– Нет, не расслабил. Ну же, Гриша! – она пытается руками встряхнуть его ногу, но ее пальцев не хватает, чтобы обхватить такое бедро.

– Я сам!

– Ну, давай сам.

Он дергает ногой, ставит ее аккуратно на пол.

– Ну вот, другое дело. Сиди спокойно, – быстрый укол, плавное движение поршня, она прижимает мокрый комок ваты к ноге. – Все, свободен. Иди, полежи теперь.

Он встает и, слегка прихрамывая и прижимая руку к бедру, идет к выходу из комнаты. Она, ему вслед:

– Без подушки, помнишь?

– Помню.

Людмила встряхивает головой, словно отгоняя наваждение.

– Гоша, ну где ты там? Иди к мамочке.

Позже, делая массаж Гоше и перешучиваясь с ним, Люся ловит себя на мысли, что они для нее кто угодно, но уже не клиенты. Как‑то так неожиданно и незаметно случилось.

 

Глава 7. Большое воздаяние

 

– Ну что, Лютик, мы с тобой надолго не прощаемся, – они оба вышли ее провожать.

– Ну, видимо, да, – Люся смущенно улыбается. Она только что выдержала бой с собственной совестью. Деньги было брать неловко. Но и не взять – тоже странно. Да и нужны ей деньги, у Люды есть обязательства перед семьей.

– Тогда – до встречи!

– Хорошо. Все мои рекомендации извольте выполнять.

– Мы помним! – на удивление слаженным хором.

 

– Гош, мне не кажется, что это хорошая идея.

– Хорошая, хорошая. И Люся уже согласилась.

– И все равно… Ну, подумай сам – где она, и где твои знакомые?

– Послушай, когда ты уже расстанешься со своими предрассудками относительно Люси?! Она замечательный человек и нечего…

– А я не о ней говорю! – перебивает его старший брат. – А о твоих друзьях‑мажорах! Ты думаешь, ей будет комфортно с ними?

– Уверен, что Люся сможет с кем угодно поладить, – упорствует младший. – И потом, это мой день рождения, кого хочу, того и приглашаю.

– Мне это не нравится.

– Придется смириться. А все‑таки странно, да?

– Что?

– Что у нас дни рождения с разницей в неделю. Вот я прямо чувствую с Люсей такое родство душ…

– С чего бы вдруг? – старший раздражен. – Ничего общего.

 

– Ну, и что думаешь?

Они в кабинете Григория, обсуждают отчет коммерческой службы. Гоша морщится, ерошит волосы.

– Да что тут думать, Гриш. Не сработало, сам же видишь. Я, вообще‑то, изначально и предполагал такой результат. Эластичность спроса по цене никакая.

– Слушай, прекрати эти заумствования и нормальным языком скажи!

– Не прибедняйся. У тебя высшее экономическое образование, между прочим. Обязан понимать.

– Ой, не смеши меня! Высшее экономическое, тоже мне.

– Тебе принести из отдела кадров копию твоего диплома?

– Гошка, мы с тобой оба знаем, как я его получил.

– Ну, – улыбается младший, – не без моей помощи. Но поступил и учился в университет на заочном все‑таки ты!

– Ни фига! Это ты меня заставил. А учились там мои деньги и контрольные, которые ты за меня делал.

– Ты так говоришь, будто к этому вообще не причастен.

– Почему? – усмехается Гриша. – Я туда… ходил. Иногда. Ножками, ножками. Тот еще подвиг.

– Ладно, не ной. Я не верю, что ты не понял, о чем я говорил.

– Понял, – вздыхает Григорий. Отодвигает в стороны бумаги. – Все эти игры с ценами – как мертвому припарка. На прибыли не сказывается.

– Я тебе то же самое сказал.

– Не вылезем мы сами, Гош. Деньги нам нужны. Какие‑то другие… деньги.

– Я ищу, Гришка, ищу. С банками засада, конечно. Столько нам не дадут, не с нашим балансом. Но… не все варианты еще отработаны. Я несколько удочек закинул. Может быть, что‑то выстрелит.

– Ну, дай Бог. Лишь бы нас при этом не зашибло.

– Да нам терять уже все равно нечего.

– И то верно.

 

Над тем, что надеть на день рождения к Гоше, она думала неделю. Очень было неожиданным это приглашение. Неожиданным и очень‑очень приятным. Ей ужасно хотелось быть там красивой, настолько, насколько она сможет. Недельные размышления ничего не дали, и поэтому в воскресенье они с Ритой идут по магазинам. Рита смеется над Люсей, над тем, что ей все не нравится. Но потом идеальное платье все же находится – темно‑синий креп, пышная юбка, умеренно глубокий вырез, предваряемый рядом маленьких пуговиц. На Люсе оно сидит безупречно. Черные босоножки и подходящий к платью клатч у нее нашлись. Ну что ж, она готова!

 

День рождения Гоша отмечает дома. Он сказал ей, что не хочет пышного празднования, камерное мероприятие, только для своих. Люсе лестно, что ее причислили к «своим». Но Людмила понимает, что настроение у Гоши совсем не подходящее, чтобы закатывать огромный банкет на тридцатилетие. Да и, похоже, денег лишних нет на это все.

Поэтому в субботу вечером Люся стоит перед такой знакомой дверью в «Синей звезде». И когда дверь распахивается, на пороге стоит Григорий. Джинсы, рубашка, пиджак. Элегантный и улыбчивый. Снова непривычный.

– Привет, Лютик.

– Привет, Гриш. А где именинник?

– Сейчас прискачет. Жорка! – кричит, обернувшись, в недра квартиры, – Люся пришла! Давай, помогу снять пальто.

А, потом, забрав у нее верхнюю одежду, восхищенно:

– Ух, ты! Ничего себе… Как красиво.

Она не может сдержать довольной улыбки. Как приятно. И, оказывается, господин Свидерский может быть любезным и галантным.

Однако, как позже выяснилось, это был последний повод для улыбки. Она была абсолютно чужой на этом празднике. Ей вежливо улыбались при знакомстве и тут же забывали о ее существовании. Гоша был слишком занят. Гриша пару раз подходил к ней, но его тоже постоянно дергали какие‑то знакомые. Причем, судя по разговорам, даже здесь, на дне рождения брата, его интересы крутились преимущественно вокруг работы. То он неподалеку от нее негромко и серьезно обсуждает с высоким худощавым блондином (Макс, вспоминает Людмила) ход какого‑то судебного процесса. То с приземистым полноватым мужчиной с забавной мимикой и редким именем Степа выясняет детали лизингового (слово‑то какое смешное) соглашения. В общем, Григорию тоже не до Люси, хотя она несколько раз ловила на себе его взгляд. И так приятно видеть его одобряющую улыбку.

Вокруг нее люди, которые хорошо знают друг друга. Они веселятся, перешучиваются, вспоминают какие‑то забавные эпизоды, обсуждают общие дела и знакомых. Они живут совершенно другой жизнью, такой отличной от ее. У них абсолютно иные интересы.

Собираясь к Гоше на день рождения, Людмила хотела выглядеть как можно лучше. Теперь же ей хочется стать незаметной, невидимой. Да, она эффектно, стильно одета, у нее хорошо уложены волосы и отличный макияж. Но спрятавшиеся комплексы вдруг вылезли наружу. Потому что бывшие в числе гостей девушки были такие… Ох, какие красивые у Гошки знакомые! Почти все – модельной внешности. Ну, уж избытком веса не страдающие точно. Она самой себе кажется на их фоне… Люда не любит это слово, но сейчас, рядом с эльфообразными девушками, у которых нет ни граммы лишнего нигде, она именно так себя и чувствует. Толстой коровой. Что Гошка в самой Люсе нашел, зачем общается с ней, когда у него есть такие знакомые? Она не раз ловила на себе недоуменные взгляды. Видимо, не она одна этим вопросом задается. Настроение совсем расклеилось, а Люда столько каких‑то непонятных надежд возлагала на этот вечер.

И поэтому она сидит в углу огромного дивана с бокалом вина, из которого почти не убывает. Прислушивается к разговорам вокруг, постоянно выискивая взглядом такой знакомый ей разворот плеч в светло‑сером пиджаке. А веселье постепенно нарастает. Промилле в крови выше, разговоры, в попытках перекричать грохочущую музыку, все громче. Только вот Людмиле невесело. Наверное, надо как‑то незаметно уйти. Не для нее этот праздник, она тут чужая. Ловит на себе очередной взгляд. Это Эдик, тощий стиляга с холодными глазами и самовлюбленной улыбкой. Люсе он неприятен. Она слышала, как он отзывался о каких‑то общих знакомых, его шутки весьма недружелюбны. Она плохо переносит таких людей, которые считают себя лучше других. Девушка, с которой он сейчас говорит, ему под стать. Люся не может вспомнить, как ее зовут. Они переговариваются, и по их взглядам Люся понимает – говорят о ней. Становится совсем тошно. Все, надо уходить. Но она не успевает встать с дивана, как вдруг неожиданно смолкает музыка. И во внезапной абсолютной тишине голос Эдика звучит особенно громко:

– Киса, да она просто жалкая! Даже предположить не могу, где Гошка откопал эту тупую толстую корову.

Наверное, Люда просто была к этому подсознательно готова. Именно поэтому она отреагировала первая и, резко встав с дивана и оставив бокал на полу, быстро прошла через комнату, в полной тишине, под смолкшие разговоры и жадные взгляды окружающих. Но больно было все равно – очень. И про пальто, сумку и прочее она забыла. Гораздо важнее ей сейчас было просто оказаться где‑то… в другом месте. За дверью, хотя бы. Там, где можно выдохнуть слезами тугой ком в горле. Там, где не надо гордо, с высоко поднятой головой плевать на мнение окружающих.

Но идти некуда. Она вслепую, утирая слезы и спотыкаясь, поднимается на несколько лестничных пролетов, на самый последний этаж. И еще выше, туда, где зарешеченный, запертый на замок выход на чердак. Садится прямо на бетонную ступеньку, холода не чувствует. Пышная юбка синими волнами собирается вокруг ее ног, выглядывают только кончики пальцев с аккуратным педикюром, затянутые тонкими колготками. Чего ради она так стар<