Из описания реальной операции «Вундерланд» в нашем мире.

 

Разойдясь с U‑601 уже в ранние часы 19 августа «Адмирал Шеер» первоначально направился на юго‑запад, к мысу Желания. Увидев вдалеке землю, Меендсен‑Болькен приказал повернуть на восток и двинулся по направлению к острову Уединения. Во второй половине дня крейсер обогнул два больших ледяных поля, но вскоре столкнулся с плотным паковым льдом. В конце концов, не дойдя ста миль до острова, «Шеер» был вынужден повернуть на запад. Непосвященному смысл этих маневров понять непросто – немцы верили в существование судоходного маршрута вдоль западного побережья Новой Земли, вокруг мыса Желания и далее по направлению к проливу Вилькицкого. Сутки были потрачены лишь на то, чтобы убедиться в истинности данных, полученных с U‑601, – никаких судов в этом районе нет.

В течение всего дня бортовой «Арадо» находился в воздухе, главным образом решая задачи ледовой разведки. Внезапно выяснилось, что компас самолета показывает неправильное направление, из‑за чего «Арадо» пришлось использовать только лишь в пределах визуальной видимости с «Шеера».

Выйдя из зоны льдов, рейдер повернул на юг. Двадцатого вечером он встретился с U‑251. Меендсен‑Болькен приказал передать на лодку топливо и хороший кофе, но его расчеты на получение в обмен сколько‑нибудь ценной информации не оправдались – субмарина также не обнаружила ни одного советского судна, не говоря уже о конвоях. В этой ситуации командир рейдера принял решение: по кратчайшей выйти к побережью полуострова Таймыр и далее направиться к проливу Вилькицкого вдоль берега.[18]

 

Что ж, не будем пока вмешиваться в историю. Пусть «Шеер» сам выведет нас на U‑251. Если к северо‑востоку и востоку от Новой Земли, глубины двести, триста, максимальная шестьсот двадцать – то дальше к югу начинается шельф, и глубина уменьшается до пятидесяти и меньше. Причем Диксон, где должен был разыграться финал запланированного нами действа, лежал как раз в мелководном районе. А льды в Карском море встречаются круглый год – разница лишь в том, что в период навигации это разрозненные скопления, которые можно обойти. Так что перед нашими штурманами лежала исключительно сложная навигационная задача. А перед БЧ‑3 – столь же непростая задача, как достать «Шеер», если подойти на дистанцию пуска «малюток» не удастся.

Да, не слишком ли опрометчиво я пообещал предкам? Что ж, на самый крайняк придется потратить «Гранит».

Одного лишь мы категорически не допустим. Под немецким флагом «Шеер» из Карского моря не уйдет!

– Товарищ капитан первого ранга! Михаил Петрович!

– А, Леня… Что так официально? Давай – что у тебя там.

Опять радиограмма – от предков. Щ‑422 уже прошла пролив Карские Ворота, К‑22 следует за ней, будет через сутки. Предлагают помощь, они – нам, хм! Настаивают на личной встрече – ради организации взаимодействия? А что, по радио нельзя?

«…по поручению наркома внутренних дел Берии – старший майор НКВД Кириллов».

Ну вот, уже и персона нарисовалась. А то – штаб, штаб. Значит, сам Лаврентий Палыч интерес проявил? И чем же нам может быть полезен его посланец – не в отдаленном будущем, там, ясное дело, легализоваться нам придется – но вот именно здесь и сейчас?

А ведь может! Частоты и позывные связи с Диксоном и прочая нам дали, но голос наш там сугубо совещательно‑информативный. А возможно, понадобится – всех по ранжиру строить! Это чья умная голова додумалась – батареи демонтировать за пару дней до? Да и битый «Шеер» кому‑то на буксире тащить придется – и куда его команду деть, больше тысячи фрицевских морд? А если еще до обстрела дойдет, уже нашей собственности, диксонскими батареями? Короче – нужно Лицо, имеющее Полномочия. Причем именно здесь, у нас на борту.

И это Лицо сейчас, наверное, очень желает взглянуть, что такое «Морской волк».

– Леня! Зашифруй и передай. Можем принять делегатов связи. Условием операцией «Шеер» командую я. «Шеер» сейчас южной части Карского, с ним U‑251. Если согласны, сообщите этой волне.

Ответ пришел очень быстро. Как я и ожидал – они согласны. Просят назначить время и место рандеву.

– Саныч! Карту. Так, с U‑251 разбираемся вечером двадцатого, раньше никак нельзя, «Шеер» на основании инфы с нее ткнется на восток, во льды, хрен пройдет, но время потеряет, и лишь двадцать пятого в полдень встретит «Сибирякова». А вот в эту точку надо выйти к полудню двадцать первого. И глубины вполне, и от Диксона не слишком далеко, и предки подойти успеют. Встречи хотите – так тому и быть.

– Михаил Петрович, а зачем так сложно? Диксон, еще кто‑то там… Вот он, «Шеер» – «малютки» ему по винтам, и ультиматум: или спускайте флаг, или все к рыбам! Куда они денутся посреди Карского моря?

– Нестратегически мыслишь, – отвечаю я. – Обездвижить – это ладно. Допустим, сдадутся (чтой‑то не верится, что они будут с «дойче юбер аллес», и за фюрера – в рай). А как ты их буксировать будешь и куда? Море Карское неспокойное – утонет еще собственность, наша уже, а мы предкам обещали. Так что нужно или чтоб Диксон рядом был, или кто‑то, кто мог оперативно команду снять – и на буксир. Никуда не денется – успеем всегда!

– Слишком гладко пока все, – покачал головой Петрович, оказавшийся рядом. – Ох, не к добру это!

Накаркал.

 

От Советского Информбюро, 20 августа 1942 года.

В районе северо‑восточнее Котельникова продолжались ожесточенные бои. Наши пехотинцы и танкисты нанесли контрудар наступающим немецким войскам. Крупный бой идет у железнодорожной станции, которая несколько раз переходила из рук в руки. Н‑ское танковое подразделение уничтожило 4 танка, 7 противотанковых орудий и истребило свыше 150 солдат и офицеров противника.

 

Двадцатого утром наши штурмана во главе с Санычем дружно заявили, что они не гарантируют наш безопасный выход к Диксону на мелководье без сканирования глубин сонаром. Что весьма заметно для любой гидроакустики – даже этого времени. Выход за судном обеспечения, во‑первых, был самоубийствен для этого судна ввиду близости «Шеера», а во‑вторых, был чреват слишком большой утечкой информации. К тому же в нашей ветке истории самолет «Шеера» разбился при попытке найти выход из льдов – а если здесь по закону подлости этого не случится, с воздуха мы будем очень хорошо заметны. Прийти заранее и залечь на дно в выбранном месте означало превратить лодку по сути в плавбатарею – из‑за упомянутых выше проблем. И наконец, вся моя душа восставала против мысли загнать «Волка» на мелководье, где ему будет тесно, как слону в посудной лавке – мы ж океанский зверь, для больших глубин и просторов!

Короче, придется вместо Диксона ловить «на живца» – на «Сибирякова». Глубины там подходящие, сто с хвостом. Зато – минус время, не двадцать седьмого, а двадцать пятого. И – утащит после «Сибиряков» на буксире эту бронированную тушу? Влезет ли тысяча немцев в его трюмы? А там ведь и десантники могут быть, обученные егеря‑морпехи: написано черным по белому, что получив отпор от диксонских батарей, командир «Шеера» отказался от мысли высадить сто восемьдесят десантников, находящихся в полной готовности. Пока данных не нашел – у него там пехотная рота на борту или команда из собственного экипажа? По идее, второе – ну что за работа для десанта в той ситуации: высадиться в уже разгромленный порт и все там взорвать. Ну а если все ж первое? Ведь перережут команду «Сибирякова» в момент – и мы помочь не сможем, если только топить торпедой всех вместе, и наших тоже. Задачка!

Затем наши торпедные спецы заявили о каком‑то сбое с «Пакетом». Нет, всего лишь что‑то в сети управления, надо прогнать тесты, лезть в пусковые (вне прочного корпуса, доступ лишь снаружи!) не надо – надеемся… Короче, они гарантируют пуск лишь одной «малютки», остальные пока не под контролем. Минимум на пару часов. Техника новая – но работаем.

Блин, неужели придется тратить УГСТ – или того хуже, 53‑ю – на какую‑то лодку?

Вечером двадцатого, как и в нашей истории, «Шеер» встретился с U‑251. Наверное, передал кофе, как было записано – и повернул на ост. Правильно, сейчас влезет во льды и будет телепаться там четверо суток! Нам он пока был неинтересен – выждав, пока он удалится достаточно далеко, мы уже обыденно привычно вогнали торпеду в цель. И вот тут‑то все пошло не так.

Началось с того, что эта проклятая 251‑я не хотела тонуть! Нет, прилетело ей качественно, винты и рули к черту, кормовой (электромоторный) отсек затоплен, и кормовая группа ЦГБ тоже – она болталась в воде, сев кормой и высоко задрав нос, но явно не собиралась погибать! И при этом пыталась что‑то радировать!

Спасибо Ухову – сразу забил помехами. Но долго так продолжаться не могло – или тратить торпеду, или… А ведь может получиться – шифры немецкие у нас есть! А также образцы радиообмена той же U‑251 и U‑601, мы ловили их достаточно – ну и конечно же частоты и позывные! И антенны перископные у немцев в сорок втором уже были.

– Леня! А ну‑ка, сыграем за фрицев. Передай: «251‑я от 601‑й. Это вам мы сейчас влепили? Прошу прощения – приняли за русскую подлодку. Насколько серьезны повреждения?»

Поверили? Ага, вот ответ. Если перевести на нормальный язык, отбросив выражения – вы что, ослепли, мы без хода, окажите помощь.

– Можете самостоятельно отремонтироваться?

Снова – сплошная цензура. Спросил я, конечно, для очистки совести. На «малютках» мы пробовали режим, который после будет для «Шеера», так что влепить им должно было прямо по винтам. А Карское море суровое – в нем болтаться на коробке без хода только фашисту и пожелаю!

– Простите, но взять вас не можем. Идем охотиться на русские лоханки. Удачи вам и до встречи дома! Пусть вам поможет Большой.

Так, если «Шеер» повернет их спасать – график летит к черту. Но боевой задачи фрицам никто не отменял – они должны будут пытаться пробиться к нашему каравану, который сейчас во льдах. Значит, они всего лишь потеряют время – снимут с лодки команду и повернут обратно на восток. А если к Диксону? Тогда – перехватим вот тут, на границе мелководья. Если «Пакеты» не будут готовы, использую хоть «Водопад», ракето‑торпеды, в них тоже есть режим «на винты». Может, сразу 53‑ю, чтоб не мучился? А что предки скажут – обещал ведь!

Но «Шеер» не пришел. Хотя U‑251 взывала о помощи еще и еще.

 

Из мемуаров Меендсена‑Болькена, «Схватка среди суровых льдов». Издание Нью‑Йорк, 1962 год.

 

…В роду Меендсенов‑Болькенов не любили холод и не любили лед. Я же его просто ненавидел! Ненависть ко льду у меня появилась в раннем детстве, когда я очень сильно порезал руку об оконное стекло. А стекло, как вы знаете, очень напоминает тонкий лед. Увы, но тот ранний детский ужас и мысли о том, что я умру, истекая кровью, навечно отпечатались у меня в памяти. Сказалось ли это на моих действиях в «Вундерланде»? Кто знает, я думаю, что да. Но я ничего не мог с собой поделать. Собственно задача захватить Диксон и разгромить сразу два русских конвоя казалась достаточно легкой. Но вот дальше! Поход через полярный лед вызывал у меня ужас. Корабль во льдах лишается свободы маневра. Нельзя поразить противника торпедой – она не достигнет цели, ударившись о льдину. Сражаться в отрытом море – это дело, достойное моряка Кригсмарине. Но отыскивать проходы среди не отличимых друг от друга холодных льдин, белых, как расстеленные простыни, сверкающих на изломе, подобно СТЕКЛУ(!!!), бороться с непреодолимыми ледяными полями, сдавливающими корпус крейсера со всех сторон, – разве это подходящее дело для моряка флота Открытого моря?

Важно было поддерживать четкое взаимодействие с приданными подводными лодками. Но эти выкормыши Дёница, капитан‑лейтенант Петер Оттмар Грау, командир U‑601, и капитан‑лейтенант Хейнрих Тимм, командир U‑251, – заносчивые сопливые нацистские ублюдки! В наше время таким даже шлюпкой не доверяли командовать! А этим корабли доверили! То ли дело старина Генрих Брода! Вот кто настоящий и правильный офицер! Конечно, подзадержался он в должности – и опять же из‑за этих – сопливых и наглых молодых.

Однако же для меня было очевидно, что отродью Дёница по большому счету было наплевать на меня и мой корабль, так же, как в свое время наплевать на «Бисмарк». Я не верю, что у тех ПЛ, которые находились с ним в то время, разом отказали торпедные аппараты, и они не смогли выйти в торпедную атаку. Вероятнее всего они просто наблюдали за смертью «Большого Брата». Так и сейчас – они должны были обследовать район моих боевых действий, а не гоняться за русскими калошами, увеличивая свой боевой счет!

Радиограмма, которую я получил ночью двадцатого, ввергла меня в шок. Эти ублюдки действительно пренебрегли приказом и так спешили кого‑то утопить, что U‑601 по ошибке торпедировала U‑251, приняв ее за русскую подлодку! Да еще отказалась после оказать помощь, заявив, что идет охотиться на русских дальше, ну а неудачников с 251‑й снимет «Большой», то есть мы!

Перед моим кораблем и мной, однако же, стояла следующая задача – разгромить конвой, идущий из Архангельска на восток, и другой, двигающийся ему навстречу. И эту задачу, за которую с меня спросят по всей строгости, никто не отменял. И в успехе этой части своей миссии я не сомневался. Но – лед! ЛЕД! Будь он проклят! Острый, холодный и безжалостный. Лед, который парализует свободу крейсера. Лед, который превращает крейсер в подобие тепловоза, движущегося по рельсам – ни шага вправо, ни шага влево, только вперед.

Что же до этих неудачников с U‑251 – то почему их судьба должна заботить меня больше, чем их же товарищей, бывших рядом и не связанных выполнением поставленной боевой задачи? Они даже не были мне подчинены, если мне что‑то было нужно от них, я должен был просить штаб в Бергене, чтобы оттуда лодкам поступил приказ! Надо полагать, их собственный штаб призовет к порядку U‑601 и заставит ее оказать U‑251 необходимую помощь, а в крайнем случае, снять команду и возвращаться домой. А дело рейдера – уничтожать конвои, а не вытаскивать недоумков из неприятностей, в которых они, к тому же, виновны сами. Решив так, я продолжил свой путь на восток.[19]

 

Капитан‑лейтенант Видяев Федор Алексеевич

 

Подводная лодка Щ‑422. Карское море, 21 августа 1942 года.

 

Все в этой истории казалось предельно странным.

Началось с того, что немцы потеряли (в своих водах!) карманный линкор «Лютцов», крейсер «Кельн», три эсминца и плавбазу. Так и было заявлено в сводке – «потеряли». Как будто сами шли – и утопли. Нет, один посадить на скалы – хотя летом, при хорошей погоде и видимости, полярным днем… Пьяны там все были, что ли? Но как‑то поверить можно. Но чтоб шесть сразу?!

Кто‑то бросился поздравлять англичан (а кого еще?). Благо их лодки стояли тут же, в Полярном. Британцы, однако, лишь вежливо разводили руками. Зато народу стало известно, что еще до того у немцев точно так же утонули три транспорта и минный заградитель – с чем англичане поздравляли уже нас, сквозь зубы, но признавая победу. Наши обычно молчали, дипломатично улыбаясь.

Затем стали приходить эти радиограммы о немецких конвоях. После которых пять фрицевских транспортов ушли на дно всего за пару недель. Потому первый поход на Щ‑422 с новым командиром прошел удачно. А по возвращению всех вызывали в Особый отдел. И там долго и подробно расспрашивали – но такое впечатление, не затем, чтобы обвинить в чем‑то, а лишь для прояснения деталей. Из чего следовал однозначный вывод: наши не имеют отношения ни к этим радиограммам, ни к утоплению фашистских кораблей – о чем, кстати, тогда особист сказал прямо!

Что не помешало задним числом объявить: победы одержала лодка К‑25. Хотя все в бригаде подплава знали, что «Катюши» с таким номером на севере нет! Тут уже удивились британцы – русские, что же вы тогда нас выспрашивали? А можно поговорить с командиром и экипажем этой героической лодки, обменяться опытом?

Версий высказывалось – куча. В то, что лодку втайне построило НКВД и держит на своей секретной базе, верилось с трудом. Просто потому, что иметь такое втайне от флота нельзя! – это невозможность взаимодействия, угроза потопления своими же, выигрыша же нет ни в чем. А снабжение – для этого товарищи чекисты создали инфраструктуру и аппарат, тайные и независимые от флота?! Другие предположения, впрочем, были еще фантастичнее – про белоэмигрантов, решивших сражаться с фашизмом, про не покорившихся Гитлеру французов или голландцев, про немецких антифашистов, захвативших корабль – обходя вопрос, где эта лодка или лодки берут топливо, торпеды и еду, если ни союзники, ни мы не в курсе. Рассказы же про некую цивилизацию в Антарктиде, решившую вдруг вмешаться, проходили уж точно по части белой горячки! Фактом, однако, было то, что особисты буквально озверели – причем такое впечатление, опасаясь больше не фрицев, а англичан – шепотом говорили, что некий старлей, делившийся с британцами мыслями о том, был тотчас препровожден куда надо, и больше никто его не видел; фамилию его, впрочем, никто не называл, и был ли он вообще – неизвестно. Однако от союзников в неофициальной обстановке стали шарахаться как от зачумленных. Слухи тем не менее множились.

А тот немецкий катер‑раумбот? Верим, что стотонник, встретив в море два эсминца, поспешил спустить флаг – тем более что, как рассказывали овровцы, перегонявшие трофей в Архангельск, на нем не было никаких повреждений, следов боя. Но где тогда пленные, весь экипаж, если все видели, что с катера сняли лишь одного фрица? Зато после, к огорчению подплава, прекратились радио с наводкой на конвои, что явно указывало на связь одного с другим. Причем узнать обстоятельства того боя и пленения у морячков с эсминцев не удавалось – из‑за тех же вездесущих особистов. Что было очень странно – что тут секретить и зачем?

А концерт, бывший как раз во время того случая? Радиовахта велась как положено, на многих кораблях и в береговых частях – и тут даже особисты не могли пресечь. Кто‑то успел запомнить, кто‑то записать – благо песни повторялись – у кого‑то оказался музыкальный слух, достаточный, чтобы подобрать мелодию на гитаре или баяне. Короче, эти песни очень скоро распевал весь Полярный, и на Рыбачьем, и еще много где – уже и маршировали, горланя «Артиллеристы – Сталин дал приказ». И опять же, интересуясь – кто автор?

В общем, все непонятно! Скорее бы в море – не нравится мне, когда вот так, полный туман! Ну а если тут и впрямь оказалась замешана некая сторонняя сила, как бы не кончилось все так, как пять лет назад; где оказались те, кто был в Испании – или резко пошли вверх, как сам нарком Кузнецов, да и наш «батя» Арсений Григорьевич, или же… В море – и хватит об этом! Вернуться – когда уже прояснится, кто и что.

Потому нужно быстрее сделать все, чтобы лодка была готова! Принять запасы, проверить механизмы, устранить неполадки, если они есть. Подготовить лодку «к бою и походу», доложить и ждать приказа. В непонятках пусть разбирается начальство – а наше дело, которое мы умеем делать, это топить немецкие корабли!

Вот наконец и приказ! Прощай, полярный город, уходим сейчас в море!

В штабе кроме комбрига Виноградова были еще Вазгин, начальник флотской разведки, и незнакомый особист с петлицами старшего майора. Что настораживало.

– Выходишь в Карское море. Сегодня же. За тобой пойдет «Котельников».

А что там делать? Операция «Вундерланд»? Карманный линкор и подлодки – на наших коммуникациях? Ну, раз приказано, пойдем, нам крупные боевые корабли еще не попадались.

– Я иду с вами. Позвольте представиться, старший майор государственной безопасности Кириллов.

Вот это уже невесело. И странно. Что особисту делать в боевом походе? Задача поставлена – найдем этот «Шеер», если повезет, утопим. НКВД тут с какой стороны?

– Вы не поняли, Федор Алексеевич. Ваша задача формулируется – не найти и утопить «Шеер», а идти в Карское море для особо секретного задания. Под руководством товарища старшего майора.

Так. Приплыли. И кто же на борту старшим будет – я или этот «старший майор»?

– Разрешите, Павел Анатольевич? Хотел бы прояснить. Вы, Федор Алексеевич, командир – и в ваши сугубо корабельные дела я не вмешиваюсь, как человек сухопутный. Но у меня свое задание, особой государственной важности, которое должно быть выполнено любой ценой. Потому я указываю, что делать – а вы решаете, как делать. Это обсуждению не подлежит. Что до моих полномочий – то вот, взгляните.

Ну и бумага! Всем… Оказывать содействие… Исполнять… Поступить в подчинение… и так далее. Похоже, этот старший майор, по своему усмотрению, может потребовать у флота абсолютно все, что можно взять! И подпись – даже не самого наркома Берии – И. Ст…!

Господи, это во что же я влип?

Вышли. Бежим вдоль берега на дизелях – на восток, что непривычно. Всем хороша «Щука», вот только нетороплива. Пожалуй, «Котельников», выйдя даже на двое суток позже, и догонит и обгонит еще до Карских Ворот. Вот и старший майор вылез на мостик – ну и вид у него, явно укачало, сухопутного.

– На раумботе хуже было, Федор Алексеевич. Маленький он, да и волна.

Так это орлы из НКВД тот катер в море взяли? Ясно тогда, где экипаж – за борт весь, кроме одного «языка», морской осназ? Скорее, обычный – моряк бы качку лучше переносил.

– У вас ко мне вопросы есть, Федор Алексеевич?

А как же не быть? Простите, товарищ старший майор, я понимаю, что дела ваши секретные – но должен же я хотя бы в общем знать? Чтобы тоже придумать лучше – как, куда, что? Если вы, как сами признались, сухопутный?

– Что ж, Федор Алексеевич, подписку с вас уже взяли, о неразглашении. Но, надеюсь, вы понимаете, что узнав, вы будете обязаны ни при каких обстоятельствах не попасть в плен живым?

Напугал ежа голой ж…! Кто‑нибудь пленных подводников видел? Вот без вести пропавших – сколько угодно. М‑175, командир Мелкадзе, не вернулась в январе, Щ‑401, Моисеев – в апреле, Д‑3, Бибеев – в июне. К‑23, Гаджиев, погибла в бою со сторожевиками, радиограмма последняя «погибаю, но не сдаюсь», место также неизвестно. Моя Щ‑421 на мине подорвалась, там хоть всех спасли, «двадцать вторая» успела снять, которая сейчас за нами идет. Нет у подводников плена – и нет у них могил. Срок автономности вышел, на связь не выходит – ну, значит, все…

Так что, давай, старший майор, свои государственные секреты! Если что – со мной и лодкой на дно уйдут.

– Дело, в общем, простое. Встретиться с К‑25. И совместно поохотиться на «Шеер». После «Лютцова», «Кельна» и всех прочих, подозреваю, что охотиться будут они, ну а мы – лишь смотреть. Но, может, и подсобим в чем.

Ничего себе! Так значит, это все‑таки товарищи чекисты постарались? Лодку построили – только вот не верю, что хошь со мной делай, что одна лодка могла такое натворить! Просто торпед бы в залпе не хватило. А после пуска из носовых разворачиваться кормой, перископ поднимать, прицеливаться – это лишь при полном отсутствии противодействия возможно. Как, например, в Атлантике – неохраняемый конвой.

– Нет, Федор Алексеевич, тут вы ошибаетесь. Лодка эта, намного наши превосходящая, – не миф, а реальность. Вот только не наша она совсем. Вернее, не совсем наша пока. И задание, с которым мы идем, секретное и особой важности, заключается в том, чтобы она стала нашей без всяких оговорок. А «Шеер» – это так, побоку. Или, скажем точнее, необходимый этап. Яснее объяснить не могу, поскольку сам не уверен. Но очень надеюсь, что я прав.

Ну и загадки! Что ж, будем ждать ответов. Идем на восток – и слушаем эфир.

Интересные, однако, дела творятся на нашей волне!

– Потоплена подводная лодка U‑209. Морской волк.

– Потоплена подводная лодка U‑456. Морской волк.

Что любопытно – после, уже из Полярного, оповещение по флоту о потоплении этих двух фрицев. Две штуки за полсуток: похоже, после крейсеров и эсминцев, падеж напал и на их лодки. «Морской волк» – это, случайно, не позывные той самой К‑25?

Старший майор лишь ухмыльнулся – похоже, я прав!

Сразу после второй радиограммы мы встретили караван, идущий в Нарьян‑Мар. Те сначала шарахнулись было от нас, но затем опознали. А на наш запрос передали, что сегодня утром были атакованы немецкой лодкой, которая вдруг сама взорвалась и утонула. Причем с лодки той подобрали двоих фрицев, один из которых – командир U‑209 (а номер‑то знакомый). Услышав такое, старший майор сначала выразительно покосился в мою сторону, вспомнив мои недавние слова, а затем потребовал немедленно передать пленных ему.

Вид у немцев был самый жалкий – в каких‑то драных штанах и телогрейках не по размеру. Как объяснил сержант энкавэдэшник с баржи, переодели в сухое, какое нашлось. Мне же теперь думать, куда их деть. Не придумали ничего лучше, как сунуть в кубрик, на всякий случай связав руки. Старший майор спустился вниз и, как мне сказали, долго выпытывал у фрицев обстоятельства потопления их лодки, причем записывал все на бумагу. Остался очень довольным.

Затем долго ничего не происходило – пока мы шли к Карским Воротам. Девятнадцатого днем пришло сообщение об утоплении U‑601. И я уже всерьез думал, что «Шеер» утопят без нас. Майор, очевидно, тоже – потому послал радиограмму. Пришел ответ – встреча в точке с координатами, время. Майор заметно повеселел. Доставляли беспокойство лишь пленные фрицы, которые мало того что жрали в три горла, так еще и вели себя предельно нагло. Лишь угрозы выкинуть их за борт и мой категорический приказ кормить их по минимуму возымели действие. Постараюсь избавиться от них при первом заходе в порт, хоть бы это был Диксон. Оттуда, между прочим, до Норильска недалеко!

Двадцать первого утром пришло сообщение от Морского Волка – лодка U‑251 торпедирована, дрейфует без хода, полностью потеряла боеспособность, координаты… Северная часть Карского моря – можно заняться ею после?

Мы в назначенной точке. Море на удивление спокойное, отличная видимость. И – тишина. Даже акустики не слышат ничего. Старший майор вылез на мостик, то и дело осматривается, в настроении приподнято‑возбужденном.

– Ну, Федор Алексеевич, будет у нас сейчас или грудь в крестах, или голова в кустах. Если не обманут.

Время! Смотрим во всех секторах. Небо синее, чайки летают. Прямо юг – только вода не синяя, а серо‑стальная.

И вдруг у нас на левой раковине (для сухопутных – слева и позади), кабельтовых в пяти, вспучивается море. Вода взлетает фонтаном, расступается. И появляется… Ну ни фига себе!!!

Подводная лодка – но размером, наверное, с линкор «Марат». Раза в три длиннее и аж всемеро шире нашей «Щуки». Причем формы очень странные, скругленные, как капля, и нос, и борта – нет таких ни у наших лодок, ни у немцев, ни у англичан! И если над водой видна лишь малая часть – то выходит, диаметр «капли» больше двадцати метров?! Это, если даже считать, что сколько‑то занимают цистерны балласта, выходит четыре или даже пять ярусов палуб внутри?!! А в носу, наверное, целая батарея аппаратов, тут вполне можно хоть десять на десять поставить – сто торпед в одном залпе! Это же целую эскадру накроет одним ударом, как тогда у Нарвика.

И корпус – как резиновый на вид. Может, как «Пионер» в романе Адамова, не из стали сделан, а из какого‑то сверхматериала? А вот пушек на палубе нет – ничего, кроме рубки. Хотя такая форма у самых первых лодок была, на надводную мореходность не рассчитанная – значит, и эта тоже всплывает редко, а так все из‑под воды? Тяжело с такими размерами на мелководье и в шхерах – это явно корабль для открытого океана. А вот интересно, как легко она погружается и маневрирует?

Нас догоняет довольно быстро. Для таких размеров – ход отличный. Это какие должны быть машины? Под водой – насколько аккумуляторов хватает? Или как в романе Беляева про подводный совхоз – аккумулятор величиной с пачку папирос может сутки автомобиль двигать?

Руль вертикальный в корме, как у торпеды, но громадный – торчит вверх плавником. Ну да, чтоб такой массой управлять, площадь рулей нужна большая. Похоже, что у нее кормовые рули, как стабилизатор у авиабомбы – второй вертикальный вниз торчит, горизонтальные под водой в стороны. Не напоремся, когда подходить будем? Пожалуй, нет. Если они расположены по оси «капли», на половине ее осадки, то мы над ними пройдем, не заметив.

Рубка на палубе таких размеров кажется маленькой. Хотя она длиной с половину нас целиком, а высотой как трехэтажный дом – судя по фигуркам людей. И над ней, кроме перископов, антенны торчат – вон та явно радиолокатор, у англичан видел на эсминцах, что в Полярный заходили. То есть они антенну могут выставлять над водой, как перископ?

И явно воевали, они с кем‑то уже после того, как из базы вышли… На рубке вмятина, заметная спереди, и нескольких стекол нет.

Флаг подняли. Косой синий крест на белом фоне – Андреевский? Ведь давно уже империи Российской нет! А на рубке спереди, хорошо различимый в бинокль, нарисован щит с двуглавым орлом над триколором. С двуглавым орлом?!!

Ясно теперь, что значит наши, но не совсем. Все‑таки белоэмигранты. Но как они построили это втайне от всего мира?

– Мля! Все, как я думал. Точно так и есть. Ох, е‑е‑е! – сказал старший майор, обалдев, по‑моему, еще больше, чем я. – И что же мне теперь со всем этим делать? И с вами что: вас же всех теперь, кто видел, дальше Полярного выпускать нельзя!

А громадная подлодка все ближе. На палубе там выстроились матросы в оранжевых снасжилетах. И голос сверху рубки – по‑русски:

– Эй, на «Щуке»! Швартуйся давай!

Хорошо хоть море спокойное! Пришвартоваться борт к борту, когда они заметно выше нас – задача еще та. Наконец, сцепились.

– Кто у вас майор Кириллов? Наш командир приглашает к себе на борт! Вокруг все спокойно – мы смотрим и слушаем. Лодок боеспособных у фрицев здесь не осталось, «Шеер» далеко на норд‑ост.

– За мной, Федор Алексеевич! – говорит старший майор. – Будешь моим военно‑морским консультантом: смотри, слушай и запоминай!

Там раскатывают шторм‑трап. Он не висит, а лежит на покатом борту, но от этого не легче. Особенно Кириллову. Нам помогают матросы – и наши, и те. Они в черных куртках и оранжевых жилетах – но если переодеть, от наших не отличишь. По старшему майору молча скользят взглядами, а на меня смотрят как‑то странно! Поднимаясь, слышу шепот за спиной:

– Похож.

– Да не, вроде не очень…

– Что б ты понимал, салага.

И от наших кто‑то спрашивает:

– Кто похож?

– Да командир ваш. На памятник.

– Какой памятник? Где?

– Где‑где. В Видяево, понятно. Откуда мы вышли полтора месяца как…