Недовольство в Лангедоке и бунт герцога де Монморанси

 

Уже в течение двух лет в Гиени, Пуату, Провансе, Лангедоке возникали волнения: недовольство парламентов, народные бунты, сопротивления сбору налогов. Особенно недовольство налоговой системой проявлялось в Лангедоке, где раньше налоги распределялись штатами, а теперь Ришелье пытался подменить их системой королевских депутатов, которые сами бы определяли размер и распределение налогов. От этого изменения Ришелье ожидал увеличения поступлений от налогов, но это было посягательством на привилегии провинций. В Бургундии уже вспыхивали волнения по этой причине, так что в Лангедоке Ришелье мог ожидать того же. Но там все оказалось гораздо серьезнее, потому что часть знати этой провинции попыталась разжечь волнения и использовать их в пользу Марии Медичи и Гастона Орлеанского.

Во главе заговора стоял губернатор Лангедока герцог де Монморанси, маршал Франции, крестник Генриха IV, шурин принца Конде, очень многим обязанный Людовику XIII и Ришелье. Однажды он не колеблясь предложил Ришелье убежище в своем губернаторстве, когда Людовик заболел и все ожидали его неминуемой смерти, а следовательно, отставки министра. Но просьбы его жены – родственницы Марии Медичи, дружеское давление епископа Альби, чей брат был одним из самых верных слуг Гастона Орлеанского, а главное – желание получить шпагу коннетабля, принадлежавшую его отцу, которую Ришелье нисколько не торопился ему отдать, заставили герцога переметнуться в лагерь Марии Медичи.

Заговор был составлен в первые месяцы 1632 года. Монморанси договорился с братом короля, что из Трира Гастон со своими войсками отправится в Лангедок через Бургундию. Он надеялся, что это вызовет волнения, с которыми должны были совпасть вступление в кампанию Гастона Орлеанского, сдача Кале его губернатором, отвлекающий маневр испанского флота у Атлантического побережья Франции из этого порта и нападение герцога Лотарингского на Шампань.

Но прекрасный замысел расстроил Ришелье, который как всегда обо всем знал и сумел опередить заговорщиков.

Чтобы продемонстрировать, что он готов безжалостно подавлять любое сопротивление, откуда бы оно ни исходило, Ришелье приказал начать суд над маршалом де Марильяком. Он уже около года был под арестом, но вменить ему в вину, в общем‑то, было нечего. Однако этот умный и деятельный человек в один прекрасный день мог бы оказаться полезным Марии Медичи: его советы были мудрыми и он имел опыт в политике.

Узнав об этом, Мария Медичи, как и ожидал Ришелье, забеспокоилась. Из Брюсселя она пишет возмущенные и угрожающие письма, которые имели совершенно противоположный эффект на судей, нежели она ожидала: Марильяк был приговорен к смерти и обезглавлен. Мария решила ускорить военное вторжение в безумной надежде, что его успех опередит вынесение приговора и позволит спасти Марильяка.

Но поспешность оказалась для заговорщиков роковой: Ришелье знал все, что замышлялось в окружении Марии Медичи и Гастона Орлеанского. Прежде всего была решена проблема Кале: должность губернатора была выкуплена для абсолютно преданного королю человека. Сразу же была отведена угроза отвлекающего маневра испанцев, лишившихся надежного морского опорного пункта. В мае по приказу Ришелье войска маршалов Ла Форса и д’Эффиа захватили Лотарингию.

 

До начала наступления французов на Лотарингию Гастон Орлеанский отправился в Трир за своей армией, о которой он был весьма невысокого мнения: кроме французского резерва, все остальные были «воры и отбросы испанской армии».

13 июня из городка Андело он обратился к населению с манифестом, в котором стремился изобразить себя освободителем, но, к несчастью для него, «освобожденные» принимали его весьма прохладно: Лангр отказался открыть ворота, Дижон ответил залпами пушек, не нашлось союзников ни в Бургундии, ни в Шароле. Но герцог де Монморанси не ждал его во Франции так быстро, поэтому Гастону пришлось тянуть время, чтобы не прибыть в Лангедок слишком рано.

20 июля Монморанси приказал арестовать королевских уполномоченных и архиепископа Нарбоннского, верного Ришелье. 22 июля штаты Лангедока, обработанные его агентами, просят присоединиться к ним, чтобы усмирить провинцию и принять военные меры. Это бунт. Часть епископов становятся на сторону Монморанси – Альби, Лодева, Юзеса и Сен‑Понса. Главные города разделились: Безье, Альби, Алес присоединились к бунтовщикам, а Бокер, Ним, Монпелье остались верны королю. Неловкий призыв Гастона к испанцам о помощи задел патриотические струны большинства населения.

Тем временем король начал действовать: капитулировал Карл IV Лотарингский, подписав 26 июня 1632 году Ливерденский договор, что позволило высвободить две армии маршалов Ла Форса и Шомбера, которые атаковали Лангедок с запада и востока.

В битве при Кастельнодари 1 сентября маневренность войск и хладнокровие Шомбера помогли ему разгромить гораздо более многочисленные силы мятежников. Монморанси сам участвует в бою, он ранен и взят в плен. Его пленение стало сигналом для беспорядочного бегства: «Захват господина де Монморанси в одно мгновение уничтожил все надежды брата короля».

Не зная, что предпринять, Гастон Орлеанский отступил. Людовик XIII, будучи в Лионе, узнал о битве при Кастельнодари и прибыл в Безье с многочисленной армией, решительно настроенный образумить своего брата. Не имея выбора, Гастону пришлось принять условия короля и 29 сентября 1632 года подписать договор в Безье, по которому он отказывался от любых отношений с Испанией, Лотарингией и королевой‑матерью; соглашался жить там, где будет угодно королю; должен был удалить всех, кто неприятен Его Величеству; а Пюилоран должен был уведомить короля обо всем, что замышлялось вместе с иностранцами против короля.

 

Таким образом Гастон Орлеанский оставил герцога де Монморанси и отмежевался от Марии Медичи. Восстановленный во всех своих титулах и званиях, 1 октября он уехал из Безье в Тур, где ему предписано жить.

 

Король был безжалостен: обезглавлены сторонники Гастона, среди них и герцог де Монморанси, несмотря на мольбы герцогини, королевы Анны Австрийской и личного духовника Людовика XIII. Король должен был привести к повиновению знать и не имел права проявлять слабость.

Казнь герцога имела большой резонанс как за границей, так и во Франции. В Мадриде министры, принимая французского посла, высказали мнение о том, что, по сути дела, Монморанси заплатил за слабость Марии Медичи во времена ее регентства.

 

 

Глава XVI

ИЛЛЮЗИИ И ХИМЕРЫ

 

Валленштейн

 

После отъезда Гастона Орлеанского в Трир 18 мая 1632 года Мария Медичи связалась с одним из самых прославленных военачальников того времени, опорой католической партии в Германии Валленштейном, считая, что только он в состоянии разгромить королевские войска.

Мария Медичи поставила перед собой цель: уничтожить Людовика XIII и Ришелье. Ее борьба стала смыслом жизни, ради этого она даже пожертвовала свои драгоценности.

 

Граф Альбрехт фон Валленштейн был одной из любопытнейших личностей своего времени. Он стал настоящим наемником в военных операциях и мог выслушать любое предложение, лишь бы оно было выгодным. Весной 1632 года Мария Медичи предложила ему служить Гастону Орлеанскому в войне против Франции – Валленштейн согласился: это был вопрос денег и политических и территориальных выгод.

Мария Медичи поручила своему нарочному, барону де Курменену, пообещать Валленштейну «Три епископства» – Мец, Туль, Верден, но Валленштейн счел, что этого недостаточно. Во время переговоров Курменен был похищен – его узнал посол Людовика XIII, – отправлен во Францию и, как известно, казнен.

Мария Медичи была потрясена случившимся. Ее охватили сомнения: неужели Господь оставил ее? Кроме того, новости от Гастона приходили все реже, и она стала беспокоиться. Из Мадрида пришло сообщение о битве при Кастельнодари. Мария ничего не знала ни о судьбе Гастона, ни о его намерениях. У нее созрел совершенно безрассудный план: пока Людовик XIII находится на юге Франции, почему бы ей не отправиться в Париж, в поддержке которого она не сомневается?

23 сентября Мария Медичи отправляется в паломничество к Богоматери Монтегю, ища моральной поддержки в заступничестве Девы. Паломничество вернуло ей душевные силы. Вера Марии никогда не была особенно глубокой, поэтому ритуалы и внешняя торжественность религии имели для нее большое значение.

Но в Брюсселе ее ждал неприятный сюрприз. Она узнала, что Гастон прекратил борьбу. Королева‑мать и ее окружение были потрясены, узнав о содержании договора в Безье, свидетельствовавшего о трусости Гастона Орлеанского.

Со временем изгнанники начинают приходить к выводу, что лучше бесславно возвратиться, чем глупо рисковать головой, и постепенно оставляют Марию Медичи. Ее горечь и озлобленность только увеличиваются.

Когда командир роты ее гвардейцев барон де Гепрез тоже просит разрешить ему вернуться во Францию, она реагирует крайне резко и приказывает его арестовать и казнить. В защиту несчастного выступает инфанта и Генеральные штаты Нидерландов. Мария Медичи заявляет, что это ее слуга, который проявил к ней неуважение и посягал на ее особу. Но дело в итоге обернулось не в пользу королевы: Генеральные штаты и штаты Брабанта оказали такое давление, что инфанта решилась заставить освободить барона де Гепреза.

Одинокая в своей озлобленности, находящаяся во власти химерических представлений Мария постепенно утрачивает связь с реальностью, теряет поддержку бельгийцев. У нее нет денег – поход в Кастельнодари обошелся ей очень дорого. Она пытается организовать безрассудные заговоры, которые заканчиваются неудачей.

Мария Медичи в отчаянии: спасения она ждет теперь только от испанского вмешательства. Но Филипп IV считает, что время авантюр закончилось, и Марии лучше договориться с Людовиком XIII. Возможно, она так и сделала бы, но случилось нечто совершенно неожиданное: 21 ноября 1632 года Гастон Орлеанский явился в Брюссель.

 

1633‑й: печальный год для королевы‑матери

 

Еще когда обсуждался договор в Безье, через своих гонцов король пытался выяснить ситуацию с браком принца. И Гастон и Пюилоран отвечали уклончиво, но перед казнью герцог де Монморанси приказал одному из своих друзей рассказать обо всем королю. Через одного из министров Пюилоран и Гастон узнали, что их ложь открылась. Сознавая ее последствия и легко предсказуемую реакцию Людовика XIII, они решили бежать из Тура. Гастон весьма смутно представлял себе, что он будет делать, когда появился в Брюсселе.

 

Теперь его положение было откровенно неблагоприятным: разбитый при Кастельнодари, опозоренный договором в Безье, герцог Орлеанский не мог больше надеяться на те же милости. Тем не менее инфанта приняла его весьма любезно. Но Мария Медичи не смогла его простить. Узнав о его приезде, уязвленная королева уезжает в Мехелен, а потом в Гент, отказываясь встретиться со своим непостоянным и двуличным сыном.

Гастон начинает переговоры с Мадридом, который требует от него доказательств серьезности его намерений, но о них узнает Ришелье, и переговоры оказались расстроены.

Со своей стороны, Мария Медичи пытается убедить Испанию предоставить ей свою помощь. Ее послушать, так большинство французской знати и даже принцы крови – Конде, Гиз, д’Эпернон и Монморанси – готовы поддержать ее. Она предлагает Филиппу IV приехать в Нарбонн или Байонну, что позволит испанским полкам «добровольно» поступить на службу к королеве‑матери, не втягивая при этом Испанию в объявленную войну против Франции.

 

Эта идея понравилась Филиппу IV, но он попросил Марию Медичи взять у ее сторонников письменное обязательство или подписать нечто вроде пакта, свидетельствующего об их твердом решении бунтовать. Гастон Орлеанский ответил, что достаточно заверений, которые он сам получил, а его собственное слово гарантирует испанцам реальность этих обещаний. Но Мадрид настаивал на предоставлении письменных гарантий не без причины: герцог де Гиз заявил испанскому послу в Риме, что совсем не намерен участвовать в заговоре, больше того – выяснилось, что Гастон одновременно вел переговоры с Ришелье без ведома Марии Медичи, – в очередной раз любимый сын предал свою мать.

Впрочем, Мария Медичи уже смирилась с затянувшимся пребыванием в Генте и даже приказала сделать посадки в особняке, где жила. Однако климат для нее не подходил: королеве уже 60 лет, она озлоблена и подавлена, у нее частые мигрени и постоянная лихорадка, несмотря на кровопускания. В начале июня 1633 года ее здоровье настолько ухудшилось, что инфанта решила сообщить Людовику XIII о состоянии его матери, прося при этом освободить Вотье – врача, которому больше всех доверяла Мария Медичи, тот все еще находился в Бастилии.

Людовик решил отправить в Гент одного из своих дворян г‑на де Рош‑Фюме с письмом, где он справляется о здоровье матери. Но гонцу дано еще одно поручение: «Мадам, господин кардинал поручил мне сообщить Вашему Величеству, что несмотря на то, что, к его великому сожалению, он знает, насколько Вам невыносимо слышать его имя, он умоляет позволить мне сказать от его имени, что нет в мире более преданного слуги, чем он, и никого больше, чем его, не печалит ваша болезнь». Бедный де Рош едва успел открыть рот, как королева резко его прервала.

Вместо Вотье Людовик отправил в Гент двух знаменитых врачей, которые посоветовали королеве переменить климат, что Мария и сделала, переехав в Брюссель, где ее состояние очень быстро улучшилось.

 

Но в Брюсселе Марию Медичи ожидали другие неприятности: Гастон тоже был здесь, и она не могла избежать встречи с ним. Чувствуя себя преданной любимым сыном, мстительная Мария очень холодно встретила Гастона, но тот приложил все усилия, чтобы добиться ее расположения, подробно рассказав о своих переговорах.

Королева снова жаждет войны. Обещают войска Валленштейн и Карл IV, готовы сдать города герцог де Гиз и Матиньон.

Но все это только иллюзии и вздор. Филипп IV по‑прежнему настроен недоверчиво. Он понимает, что война с Францией неизбежна, но не хочет преждевременной войны, вызванной неразумной поддержкой слабой партии Гастона и его матери. 21 августа испанский король направляет инфанте очень точные и четкие инструкции по поводу ее поведения в отношении Марии Медичи: «Ваше Высочество понимает, что мне не подобает слепо соглашаться на все эти союзы, а также позволять тому, кто отдал себя под мою защиту [то есть Гастону Орлеанскому], снова рисковать, не выяснив, на чем основаны его надежды. Пока не станет ясно, в какой мере можно рассчитывать на эту партию, я не хочу рисковать разрывом отношений с Францией».

 

Испания не зря поступала так. Гастон ускорил свои переговоры с кардиналом. Мария Медичи вырвала у сына два обещания: он сообщит ей о возможных переговорах с Людовиком XIII и Ришелье и речь должна идти о его матери, Карле Лотарингском, короле Испании и французах – сторонниках Гастона и королевы. Гастон Орлеанский поклялся, но, по своему обыкновению, слова не сдержал: он вел переговоры сам и только о себе.

Тогда Мария решила сообщить об этом в Испанию и Карлу Лотарингскому, тем более оказалось, что Гастон предложил разорвать его брак с Маргаритой. Карл упрекнул инфанту в том, что на своей территории она приняла человека, которой готов обесчестить его семью.

В конце июля 1632 года все только и говорили о тайном браке Гастона и Маргариты. Пытаясь сохранить шанс урегулировать отношения между Людовиком XIII и Гастоном, кардинал всеми силами старается помешать Маргарите встретиться с Гастоном в Брюсселе. Но Карл IV, напротив, боясь предательства Гастона, стремится соединить Гастона и Маргариту, чтобы не дать брату короля развестись со своей женой.

Людовик XIII приказывает захватить земли Лотарингии, подчиняющиеся Французской короне, и требует выдачи принцессы Маргариты. Кардинал Лотарингский и Карл IV не могут помешать захвату земель, но организуют побег Маргариты из Нанси.

Принцесса попросила убежища у инфанты, что несказанно обрадовало Марию Медичи: это срывало возможность примирения Людовика XIII и Гастона Орлеанского. Гастон, правда, радовался меньше, но быстро утешился: его жена приехала к нему, инфанта оплачивала их расходы – легкомысленному принцу волноваться нечего. Его нисколько не встревожила весть о капитуляции столицы Лотарингии, потому что «помощи ждал от Испании и империи, а не от герцога Лотарингского», – как заявил он возмущенной Марии Медичи.

 

Бедная королева‑мать! Печально заканчивался 1633 год. Обманутой в своей любви к Гастону Орлеанскому, оставшейся практически без средств, вложившей все свое состояние в безумную идею легкомысленного сына, ей теперь нечего было ждать от торжествовавшего Ришелье. Проводимая им политика позволила добиться больших дипломатических и военных успехов в захвате Лотарингии, обеспечивая увеличение территории и укрепляя национальную независимость. Практически вся восточная граница оказалась на замке. Теперь присутствие Марии Медичи в Нидерландах перестало занимать Людовика XIII. Все привыкли к ее изгнанию – добровольному и окончательному.

 

Мария Медичи приходит к мысли, что за неимением других средств она может избавиться от кардинала, организовав покушение на его жизнь в Шалоне, где Ришелье должен остановиться, возвращаясь из Лотарингии. Это поручили осуществить Шантелубу и подкупленному им уроженцу Шалона Альфертону. Но неловкие заговорщики использовали любимого коня королевы‑матери во всех поездках, что привлекло внимание полиции. Они были арестованы, преданы суду и приговорены к смертной казни. Еще две попытки покушения тоже провалились.

В декабре оставалось обратиться к колдунам, которые извели бы Ришелье наведением порчи.

Ожидая смерти кардинала, Мария Медичи возобновляет переговоры с Людовиком XIII о примирении, к которому она не стремится, чтобы сбить короля с толку и облегчить свое возвращение на следующий же день после смерти кардинала. Свои намерения она изложила в письме к своей дочери Кристине: оно было перехвачено и стало основным документом по делу Марии Медичи, составленному для заседания Совета короля 18 декабря 1633 года. Правительство сочло возвращение королевы опасным, потому что оно поставило бы под угрозу внутренний мир в королевстве.

Ришелье посоветовал королю и правительству поставить королеве условия, не лишая ее надежды на примирение: она должна заявить, что не участвовала в попытках покушения на Ришелье, и передать правосудию организаторов этих покушений. Взамен король разрешил бы ей возвратиться во Францию, вернув имущество и содержание и предписав жить в одном из своих домов до тех пор, пока она действительно не раскается.

Король и его совет согласились с предложениями Ришелье, которые были переданы королеве‑матери. Она с ними тоже согласилась. Выше сказано, что она нисколько не была расположена заключать договор, а только хотела убедить Людовика XIII в своей доброй воле и искренности желания вернуться во Францию раскаявшейся. Но королева‑мать выдала себя чрезмерным раскаянием, ее уловку быстро разгадали, а единственным результатом было ускорение переговоров между Ришелье и братом короля.