В разгар дружеской попойки появляется бес и предлагает Киму совершить убийство

Анна Евгеньевна Гурова

Лунный воин

 

Лунный воин – 1

 

 

Текст предоставлен издательством http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=154558

«Лунный воин»: АСТ, Хранитель, Астрель‑Спб; Москва, Санкт‑Петербург; 2008

ISBN 978‑5‑17‑050141‑0, 978‑5‑9762‑6083‑2, 978‑5‑9725‑1110‑5

Аннотация

 

Мальчишка из рыбачьей деревеньки готовится стать помощником местного жреца. Однако ему уготована другая судьба: полоса суровых испытаний на грани между жизнью и смертью, жестокие и могущественные враги…

Совсем иначе могла сложиться жизнь наследника Лунной династии, если б имперская политика не вынудила родителей держать в тайне его рождение. Но придет время, тайное станет явным и Лунный воин силой возьмет то, что принадлежит ему по праву.

 

Анна Гурова

Лунный воин

 

Пролог

 

Мы с шаманом сидим у южной стороны святилища, там, где обрушилась от старости каменная ограда, и через пролом видна степь – легкие сухие травы до самого края земли. Полдень. Вокруг пусто, безлюдно. Только трещат кузнечики в траве да невыносимо палит солнце.

Никто в деревне не выйдет ни к реке, ни в поле в этот час: мужчины спят после утреннего лова, а их жены посиживают в тени на открытых верандах, болтают и пьют чай. Вокруг нас повсюду обломки стены, камни рассыпаны среди травы, колючей и острой. На камнях греются ящерицы, в горячем воздухе проносятся рыжие стрекозы, вспыхивая радужными крыльями.

Наш деревенский шаман, дед Хару, сидит неподвижно на своем обычном месте, в тени колючего дерева лох, на соломенном коврике – сидит тихо, словно умер. Шаман маленький и худенький, как мальчик, смуглое старушечье лицо похоже на жухлую сливу, в густой сетке морщин и складок прячутся прохладные голубые глаза. Сейчас веки деда опущены, лицо безмятежно, как у тех спящих богов, которые вырезаны на древних могилах у святилища, ладони покоятся на коленях – кажется, что и не дышит. Вдох – тишина. Долго‑долго грудь не шевельнется. Потом выдох. Снова ни шевеления. Но я уже привык, я знаю, что так и надо. Дед Хару рассказал мне однажды, и я все понял. Он думает великие мысли. О небе – сразу обо всем, со всеми облаками, птицами и феями. О нашей реке Микаве, как она течет мимо ста островов в океан. Если все делаешь правильно, сказал мне дед Хару, то ками поднимут тебя над землей. Невысоко, на ладонь. Я пробовал, у меня уже почти получается, но не хватает терпения. Поэтому я играю рядом, очень тихо. Без топота и воплей: ползаю в траве и шепчу.

Я охотник. Я охочусь на драконов. Ну, на самом‑то деле – на стрекоз. Они прилетают из глубины рощи, от ручья, где скрыты их тайные гнездилища. Вот одна сидит, покачиваясь на конце сухой травинки, – огромная ржаво‑золотистая дракониха с выпученными глазами, похожими на радужные капли. Страшные челюсти у нее так и ходят из стороны в сторону. Бабушка Ута один раз взяла стрекозу за крылышки и дала той покусать себя за палец: «Вот, Мотылек, смотри, какая она хищная, прямо как тигр!» Стрекоза трепыхалась и кусала так злобно, что я не выдержал и заплакал, так мне стало жалко бабушку. «Никогда не лови стрекоз, – сказала потом она. – Есть поверье, что стрекоза – проводник в Нижний мир. Кто убьет стрекозу, тот сам скоро умрет».

Но я все равно на них охочусь. Охотник ничего не должен бояться, иначе он уже не охотник. Настоящие мужчины не знают страха.

Когда на берег Микавы возле водопоя приплыла ужасная полосатая гадюка длиной в три моих руки с лягушкой в пасти и улеглась там на песочке, чтобы поесть, все боялись к ней подойти – ни мальчишки, ни женщины, ни коровы с козами не могли пройти к воде. Потом женщины увидели знакомого рыбака и дружно заголосили: «Иди сюда, дядюшка Карп, спаси нас!» Рыбак подошел к гадюке, сплюнул – «Экая погань!» – и ударил ее веслом поперек хребта. Гадюка взметнулась, как хлыст, женщины завизжали и отшатнулись. А рыбак еще раз ударил ее веслом – и она упала на песок, как будто сломанная пополам, и одна ее половина дергалась, а другая лежала неподвижно, и лягушка выпала у нее из пасти, уползла в воду и там спокойно умерла от яда.

…Стрекоза как будто приглашает поиграть в пятнашки, перелетая с травинки на травинку. Я поймаю эту стрекозу в шапку, отнесу бабушке и скажу:

«Смотри, я поймал дракона!»

А она скажет:

«Ах, какой ты храбрый, Мотылек! Выброси немедленно эту гадость!»

Голову печет солнце, между лопаток стекает пот. Еще прыжок! Опять отлетела… Но я настигну ее, я устал, значит, и она тоже – ведь я больше и сильнее. Терпко и вкусно пахнет горячая трава. Говорят, солнце иногда поджигает ее, и если степь загорится, то никто, даже войско императора, не сможет ее потушить, пока всё не сгорит дотла. Оглушительно звенят серые кузнечики. Их тут много, и я вижу, как они прыгают в траве. Стрекоза совсем близко. Еще прыжок! Я лечу вперед, выставив перед собой соломенную шляпу, и стрекоза в ловушке! Есть! Поймал! Ой… Где я?

Нет ни осыпавшейся стены, ни деревьев с острыми листьями. Нет деда. Со всех сторон, куда ни глянь, – только мертвые травы равнины. И – Солнце. Солнце огромное, во все небо, палящее, жестокое. Бабушка говорит – надо быть очень осторожным с Солнцем. Есть время Солнца, есть время Луны. То, что между ними, – наше, людское. Не выходи на улицу в час Солнца, Мотылек, или оно увидит тебя, разгневается и напустит на тебя злых духов – квисинов… У меня кружится голова. Всё громче верещат кузнечики. Кто‑то шуршит в сухой траве, то справа, то слева, словно хищные твари подбираются ближе, окружают меня кольцом. Мне становится страшно и тоскливо. Здесь кто‑то есть, кто‑то охотится на меня. Гадюки? Квисины? Или…

Небо внезапно темнеет, над головой проносится тень, и я чувствую, как на меня падает ненавидящий взгляд. Совсем близко раздается жуткий нечеловеческий голос, похожий на приглушенное рычание:

– Я обещал, что найду тебя и съем? Вот ты и попался, гаденыш!

Я узнаю голос, и меня охватывает дикая паника. Никаких чувств, кроме ужаса, никаких мыслей, кроме одной, – бежать сломя голову куда угодно, лишь бы подальше от этого голоса и взгляда! Дед, куда ты пропал?! Спаси меня! Они меня нашли! Дед, дед! Где ты?!!

Ким распахнул глаза и рывком сел на кровати. Сердце колотилось так, будто он действительно мгновение назад чудом ускользнул от верной гибели. Простыня была мокрая от пота. Ким свесил ноги на пол и сел на край кровати, постукивая зубами и бормоча про себя как заведенный: «Он умер, умер, уже больше десяти лет прошло, и его хозяин тоже, я сам это видел. Они оба мертвы, сгорели, на моих глазах превратились в головешки. Всё давно кончилось… Это был просто сон!»

Когда сердце перестало рваться наружу, Ким встал с постели и подошел к окну. Отодвинул штору, глубоко вздохнул… Из сада веяло сыростью. Ночи уже прохладные – конец лета, как‑никак. В густо‑синей вышине, по‑осеннему яркий, раскинулся Цветочный Балдахин – семизвездный полог над троном Небесного Императора. В предрассветной синеве чернели замысловатые крыши Поднебесного Удела, кое‑где в домах уже горели одинокие огни. «Скоро рассвет, – успокаиваясь, подумал Ким. – Нет, все‑таки чудной сон, да еще накануне такого важного события в моей жизни, как государственный экзамен! Это всё не просто так! Надо же – дед Хару приснился, прямо как живой, впервые за десять лет, я уж начал забывать, как он выглядел… Что бы это значило? А, понял! Не иначе дед явился, чтобы благословить воспитанника перед экзаменом! Спасибо, дед!»

Ким мысленно отвесил ему глубокий поклон.

«Хмм… а почему только дед? Где остальные предки? Почему я никого не вижу? Где же вы, уважаемые князья Енгоны?»

Впрочем, предков можно понять, довольно непочтительно подумал Ким. Во‑первых, к чему создавать толчею? Куда удобнее являться по одному. Правда, тогда благословление затянется на несколько месяцев… Ким, ухмыляясь, представил себе сотни поминальных табличек в семейной часовне, прикинул длину очереди, в которую выстроятся несколько десятков поколений Лунной династии. Это первая причина. А вторая – с чего бы это предкам вздумалось благословлять приемыша? У них и родных внуков хватает.

«Хотя дед Хару ведь тоже мне не родной. Просто один из случайных людей, которые воспитывали безродного сироту в разное время…»

Прохладный ветерок опять нагнал сон. Ким потянулся, зевнул и посмотрел в темноту у дальней стенки, где находилась стойка для мечей.

«Повезло все‑таки этому безродному сироте», – подумал он, прогоняя последние остатки детского страха. На стойке хранились три меча: два деревянных – для тренировок – и один боевой. Несмотря на темное происхождение приемыша, дядя Вольгван обучал его воинским искусствам наравне со своими сыновьями, и Ким привык к мечу настолько, что без него чувствовал себя так, словно вышел на улицу без штанов. Но завтра придется оставить меч дома. Зачем он студенту, которому предстоит целый день, скрючившись в экзаменационной кабинке, писать сочинение на заданную тему, да еще и в стихах?

Низко над крышами соседских усадеб висела луна. Внизу, в саду, летали пульсирующие жемчужинки – светлячки. Дядя Вольгван приказал напустить их в сад для красоты и чтобы они напоминали ему об островах Кирим, где прошли лучшие годы его жизни.

Ким со вздохом вернулся в остывшую постель, думая о государственном экзамене. В голове, откровенно говоря, была полная каша.

Накануне вечером он до полуночи беседовал с другим дядей, отставным генералом Ильченом Енгоном, на предполагаемые экзаменационные темы и теперь молился только об одном – чтобы ему не выпал вопрос по этике или философии. «Пожалуйста, дедушка и прочие предки, пошлите мне что‑нибудь конкретное! – взмолился Ким, закрывая глаза. – Южные войны, умиротворение варваров, мятеж красноповязочников…»

«Главное на войне против варваров, сынок, правильно провести зачистку, – пробубнил у него в голове голос дяди Ильчена. – Вводишь войска в селение, окружаешь общинный дом и поджигаешь с нескольких сторон сразу. Если из дома выбегают женщины и дети – значит, селение мирное, а если мужики с вилами и красными повязками на голове – значит, мятежное. И тогда…»

«Хм, а если никто не выбегает?»

«Значит, мои храбрые воины перестарались, и огонь разгорелся слишком быстро».

Ким ухмыльнулся, представив себе дядю, перелег на другой бок. Мысли мешались, дядины поучения сливались в невнятное бормотание…

«На самом деле все эти разговоры об умиротворении – чепуха, сынок. Горные варвары из Чокче воюют, потому что такова их природа: наши прадеды с ними воевали, и наши правнуки тоже с ними будут воевать, попомни мои слова. Ой, главное, не ляпни этакого в сочинении, не то отправишься из экзаменационной кабинки прямо в тюрьму…»

Ким еще раз улыбнулся сквозь дрему – и крепко заснул.

 

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

 

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Ким попадает в неприятности

 

Ким вынырнул из тяжелого и невнятного сна, приоткрыл глаза, попытался приподняться и со стоном упал обратно на лавку. Голова трещала, в горле стоял ком, ныла каждая косточка. В ноздри ударила вонь, целый букет разнообразных тошнотворных запахов – от потного немытого тела до застарелой блевотины. Несколько минут Ким лежал пластом, пытаясь сдержать приступ тошноты. Рядом бубнили незнакомые голоса, кто‑то хрипло рассмеялся – как железным скребком по ушам.

«Где я? В выгребной яме? Как я тут оказался?» Левый глаз не открывался. Ким рискнул приоткрыть правый. Вокруг покачивалось сумрачное подвальное помещение с решетчатыми узкими окнами под самым потолком – как впоследствии выяснилось, нижний этаж районной управы охраны мира и порядка, где держат обвиняемых до суда, а говоря попросту, тюрьма. Пол кое‑как протирали только в середине, и то явно не на этой неделе. Вдоль стенок на длинных деревянных лавках и под ними теснилось несколько десятков оборванцев: грязных, избитых, в лохмотьях, а то и совсем голых. В узкое окно под самым потолком просачивались золотисто‑розовые лучи утреннего солнца, в его веселом свете узилище казалось еще грязнее и отвратительнее. Только тут Ким заметил, что сам он вполне гармонирует с окружающей обстановкой – такой же грязный и оборванный, как большинство здешних обитателей. Почти все спали; трое соседей обсуждали волнующую тему – когда принесут обед. При мысли о еде, особенно в сочетании с местными ароматами, подвал перестал качаться перед глазами Кима и начал медленно вращаться вокруг лавки, на которой он лежал, постепенно набирая обороты. Юноша зажмурился и затаил дыхание, изо всех сил стараясь удержать внутри вчерашний ужин. Последнее, что запомнилось Киму, – потрясающей яркости вспышка в левом глазу. А что было до того? Экзамен, попойка… Бес…

Где‑то вдалеке послышались тяжелые шаги. Лязгнул засов.

– Ну, где он? – раздался властный голос.

– Вот, пожалуйте сюда, господин… Сапожки не запачкайте…

При звуке голоса Ким встрепенулся, распахнул глаза и увидел перед собой эти самые сапожки – роскошные, лазурные, с алыми кисточками и каблуками для верховой езды. Обладателем сапог был юноша лет двадцати, прекрасный, как утреннее солнце, и такой же неуместный в этом подвале. Такому бы гарцевать на коне, в золоте и шелках, по главным улицам Сонака, мимо великолепных дворцов и перепуганных простолюдинов, которые знают – лучше держаться подальше от прекрасных и страшных хваранов, юных императорских стражей. О верности, отваге и жестокости «юношей‑цветов» складывают легенды, шепчутся об их тайных колдовских обрядах. По шаманскому обычаю, хвараны разрисовывают лица, чтобы подманить к себе самых свирепых и могучих духов. Чем привлекательней хваран, тем больше кровожадных демонов вьется вокруг него, как невидимые шершни вокруг душистого цветка.

Таков был юноша, вошедший в подвал районной управы. На кафтане вышит золотом тигренок – знак ранга. Лицо раскрашено ярче и искуснее, чем у кисэн, ладонь на рукояти меча, подведенные глаза смотрят жестко и надменно. За плечом маячат начальник управы и дежурные стражники. Оборванцы‑задержанные при виде начальства засуетились, попадали ниц, мордами в пол.

– Братец Сай! – радостно просипел Ким. Хотел было вскочить навстречу сводному брату, но в голове бухнуло, и пришлось упасть обратно на лавку.

Сайхун Енгон наконец изволил заметить сводного брата.

– Это что за падаль? – громко произнес он. – Это что же, благородный Енгон тут валяется на грязной шконке с синей мордой, как загулявший лавочник?

Сайхун безжалостно поднял Кима за шиворот с лежанки, поставил на ноги, сморщился:

– Ну и воняет от тебя! Почему волосы растрепаны? Где пояс потерял?

Начальник управы, наблюдавший за унижением перепившего юнца с полным одобрением, важно сказал:

– Это мы отобрали, светлейший княжич. Так полагается – пояса, перевязи, ленты для волос, шпильки, не говоря уж о ножах и всем прочем, пригодном для лишения себя жизни. Женщинам, буде таковые попадут в управу, приказываем размотать еще ножные бинты. Почему‑то они, дуры, на ножных бинтах от позора чаще всего и вешаются…

– А это что такое? – напряженным голосом перебил его Сайхун, всматриваясь в чумазое лицо младшего брата. – Почему глаз подбит?

– Не помню, – смущенно ответил Ким. Хваран обернулся к начальнику управы:

– Его тут что, били?

Начальник изменился в лице, однако ответил с достоинством:

– Никак нет, светлейший. Может быть, патрульные немного помяли, когда тащили в управу… Парнишка‑то ведь оказывал сопротивление…

– Он назвал свое имя и сан? – угрожающим тоном спросил Сайхун.

– Дак это… – забормотал главный стражник, – он же был вусмерть пьяный, что‑то орал, конечно, но ребята не поняли, что он княжич… Думали, простой Киримский студент…

– Назвал или нет?

– Отстань ты от него, – с сочувствием глянув на вспотевшего начальника, сказал Ким. – Пошли отсюда! На свежий воздух хочу!

Щеки Сайхуна под ритуальными белилами покраснели от гнева.

– Как смели обращаться с Енгоном словно с каким‑то подзаборным пьяницей?!

Начальник управы при виде разгневанного хварана без раздумий упал на колено. Сейчас как пойдет махать мечом, только головы полетят, а потом еще и невиновен окажется – дескать, ничего не помню, дух вселился, а духи государю неподсудны.

– Простите, благородные господа, патрульные обознались, мы их непременно накажем…

С полминуты Сайхун сверлил взглядом лысую макушку начальника стражи, свирепо сопя, однако взял себя в руки и на сей раз решил смилостивиться.

– Ладно уж, Ким, пошли из этого свинарника, – бросил он и пошел из подвала. Ким кое‑как поплелся за ним.

– А тебе урок, коротышка, – громко, чтобы слышал начальник стражи, вразумлял брата Сайхун. – Истинный Енгон должен защищать свою честь, даже когда он изволил напиться! Сколько их было в патруле? Человек пять‑шесть, не больше? Лучше бы ты их зарубил, чем позволять притащить тебя сюда! Дядя заплатил бы штраф, зато твоя княжеская честь осталась бы незапятнанной!

Начальник услышал, но смолчал, подумав про себя: «Чтоб вас всех чумные бесы пожрали, проклятые хвараны! Надо же было так лопухнуться! А этим недоумкам из ночного патруля велю – пусть в следующий раз внимательней слушают, что болтают задерживаемые, – и заодно наложу взыскание на каждого…»

Братья вышли во двор управы. Кима ослепило солнце, в легкие ворвался свежий ветер, изгоняя тюремный смрад. Время уже близилось в полудню. У высокой стены рядом с воротами сидели на корточках полтора десятка солдат в форме Енгонов. При виде Сайхуна они дружно поднялись на ноги.

– Ха, легко сказать – «заруби», – ворчал Ким. – Интересно, чем бы я их зарубил, когда у меня не было с собой меча?

– А где же был твой меч? – ядовито поинтересовался старший брат. – Дозорные отобрали?

– Нет, конечно! М‑м‑м… Должно быть, забыл у Рея…

– Забыл меч! – презрительно повторил Сайхун, изничтожив Кима взглядом. – Ты, конечно, извини, братец, но это поступок, достойный только варвара.

Ким промолчал, страдая от стыда и похмелья.

– Ладно, пошли домой. Переоденешься, умоешься, а потом…

– Я лучше сначала сбегаю к Рею за мечом, – возразил Ким.

На свежем воздухе он кое‑что вспомнил о событиях прошлой ночи, и ему стало тревожно. Не случилось ли чего с Реем и Чинхой? Что если тот «бес» вернулся и прикончил их?

– Надо проведать Рея и посмотреть, всё ли в порядке, – сказал он вслух.

Сайхун поманил к себе одного из воинов, взял у него меч и протянул Киму:

– На, позорище! Вот твой меч. Я уже заходил к Люпинам.

– Там все живы?

– Что за странный вопрос? – удивился Сайхун. – Разумеется, да. Рей выполз во двор такой же зеленый, как ты, очень извинялся, ничего внятного о том, куда ты делся, не сказал – дескать, уснул, ничего не помню. Да что у вас там произошло? Поссорились, что ли?

Ким принялся рассказывать о ночном госте.

– Темная история, – задумчиво сказал Сайхун, когда брат закончил. – Говоришь, этот «бес» подбивал тебя на убийство? Ясно как день, что это был лазутчик, и целью его был не купчишка Рей…

– Не называй его купчишкой, – перебил его Ким. – Не к лицу нам, Енгонам, тыкать человека носом в его низкое происхождение. «Истинное благородство – благородство духа» – как выразился великий воитель Облачный Ветер!

– Облачный Ветер, конечно, так и выразился, но при этом сам он вел свой род от Желтого Государя.

– Ну и что? Пока что я не встретил в Сонаке никого, кто внушил бы мне такое уважение, как Рей Люпин, – гнул свое Ким. – Он умнее меня, гораздо лучше образован, четко знает, чего хочет в жизни…

– Не худо было бы навести справки о твоем выдающемся Рее, – заметил Сайхун. – Как знать, может, он совсем не тот, за кого себя выдает. Я повторяю – целью лазутчика явно был не он, а ты, Ким. Похоже, именно тебя хотели втравить в неприятности, и отчасти этого добились. Или даже не тебя, а самого князя Вольгвана…

– Да как ты мог такое предположить! – возмутился Ким. – Рей – воплощение честности и внутреннего благородства! Хочешь, пойдем к моим друзьям, и они подтвердят…

– Ах да, совсем забыл – не болтай особо об этой истории, пока мы не выясним, кто из наших врагов подослал лазутчика. Особенно с теми простолюдинами, с которыми ты пьянствовал сегодня ночью. А лучше вообще забудь дорогу в тот квартал…

На улицах было очень многолюдно. Солдаты шли спереди и сзади, расталкивая народ. Хварану угодливо кланялись, на Кима поглядывали с недоумением. По дороге домой братья завернули на рынок, где Сайхун купил крынку свежей сыворотки, которую Ким с благодарностью тут же и выпил. Солнце, ветер и прогулка оживили его. Браться держали путь в аристократический квартал Сонака Поднебесный Удел, что под самой стеной Небесного Города – огромного дворцового комплекса, обиталища императора и его двора. В народе Поднебесный Удел ехидно прозвали Подзаборным. Улицы становились все шире, все чаще попадались навстречу всадники и паланкины, наряды прохожих запестрели яркими красками, засверкали золотой вышивкой. По обе стороны улицы за высокими белеными оградами поднимались стены особняков, дворцов и храмов. Вскоре братья свернули к роскошному пятиярусному дворцу, окруженному обширным садом. Его крыша с приподнятыми углами, крытая красной и золочёной черепицей, казалась крыльями феникса, которые белоснежный дворец широко распахнул, готовясь взлететь в небо. Это был дворец Вольсон, Лунная Крепость – столичная резиденция князей Енгонов.

Во дворе перед высоким крыльцом братьев поджидал один из слуг князя Вольгвана.

– Господин князь велел вам немедленно явиться, – с поклоном сообщил он Киму. – Он встретится с вами в южной галерее внутреннего двора. Переоденьтесь, умойтесь, да поторопитесь – князь уже давно ждет вас и, кажется, весьма разгневан.

– Дядя меня ждет? – испуганно повторил Ким. – Он что, уже все знает?

– А ты как думал! – насмешливо заметил Сайхун. Киму стало очень не по себе. Похоже, князь и впрямь сердит, если решил лично устроить выволочку приемышу. А ведь может и меч отобрать. Скажет – недостоин! И вообще, как захочет, так и накажет. Хочет – на улицу выгонит, хочет – голову срубит. Тут, в Сонаке, отец, глава дома, волен в жизни и смерти всех своих детей, даже родных. А о неродном и говорить нечего…

Сайхун похлопал младшего брата по плечу:

– Ну, желаю успеха. Ты, главное, не оправдывайся. Бейся лбом об пол и на каждый упрек жалобно кричи – так точно, виноват, исправлюсь!

– Тебе‑то хорошо советовать, – уныло сказал Ким и побежал переодеваться.

 

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Анна Евгеньевна Гурова

Лунный воин

 

Лунный воин – 1

 

 

Текст предоставлен издательством http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=154558

«Лунный воин»: АСТ, Хранитель, Астрель‑Спб; Москва, Санкт‑Петербург; 2008

ISBN 978‑5‑17‑050141‑0, 978‑5‑9762‑6083‑2, 978‑5‑9725‑1110‑5

Аннотация

 

Мальчишка из рыбачьей деревеньки готовится стать помощником местного жреца. Однако ему уготована другая судьба: полоса суровых испытаний на грани между жизнью и смертью, жестокие и могущественные враги…

Совсем иначе могла сложиться жизнь наследника Лунной династии, если б имперская политика не вынудила родителей держать в тайне его рождение. Но придет время, тайное станет явным и Лунный воин силой возьмет то, что принадлежит ему по праву.

 

Анна Гурова

Лунный воин

 

Пролог

 

Мы с шаманом сидим у южной стороны святилища, там, где обрушилась от старости каменная ограда, и через пролом видна степь – легкие сухие травы до самого края земли. Полдень. Вокруг пусто, безлюдно. Только трещат кузнечики в траве да невыносимо палит солнце.

Никто в деревне не выйдет ни к реке, ни в поле в этот час: мужчины спят после утреннего лова, а их жены посиживают в тени на открытых верандах, болтают и пьют чай. Вокруг нас повсюду обломки стены, камни рассыпаны среди травы, колючей и острой. На камнях греются ящерицы, в горячем воздухе проносятся рыжие стрекозы, вспыхивая радужными крыльями.

Наш деревенский шаман, дед Хару, сидит неподвижно на своем обычном месте, в тени колючего дерева лох, на соломенном коврике – сидит тихо, словно умер. Шаман маленький и худенький, как мальчик, смуглое старушечье лицо похоже на жухлую сливу, в густой сетке морщин и складок прячутся прохладные голубые глаза. Сейчас веки деда опущены, лицо безмятежно, как у тех спящих богов, которые вырезаны на древних могилах у святилища, ладони покоятся на коленях – кажется, что и не дышит. Вдох – тишина. Долго‑долго грудь не шевельнется. Потом выдох. Снова ни шевеления. Но я уже привык, я знаю, что так и надо. Дед Хару рассказал мне однажды, и я все понял. Он думает великие мысли. О небе – сразу обо всем, со всеми облаками, птицами и феями. О нашей реке Микаве, как она течет мимо ста островов в океан. Если все делаешь правильно, сказал мне дед Хару, то ками поднимут тебя над землей. Невысоко, на ладонь. Я пробовал, у меня уже почти получается, но не хватает терпения. Поэтому я играю рядом, очень тихо. Без топота и воплей: ползаю в траве и шепчу.

Я охотник. Я охочусь на драконов. Ну, на самом‑то деле – на стрекоз. Они прилетают из глубины рощи, от ручья, где скрыты их тайные гнездилища. Вот одна сидит, покачиваясь на конце сухой травинки, – огромная ржаво‑золотистая дракониха с выпученными глазами, похожими на радужные капли. Страшные челюсти у нее так и ходят из стороны в сторону. Бабушка Ута один раз взяла стрекозу за крылышки и дала той покусать себя за палец: «Вот, Мотылек, смотри, какая она хищная, прямо как тигр!» Стрекоза трепыхалась и кусала так злобно, что я не выдержал и заплакал, так мне стало жалко бабушку. «Никогда не лови стрекоз, – сказала потом она. – Есть поверье, что стрекоза – проводник в Нижний мир. Кто убьет стрекозу, тот сам скоро умрет».

Но я все равно на них охочусь. Охотник ничего не должен бояться, иначе он уже не охотник. Настоящие мужчины не знают страха.

Когда на берег Микавы возле водопоя приплыла ужасная полосатая гадюка длиной в три моих руки с лягушкой в пасти и улеглась там на песочке, чтобы поесть, все боялись к ней подойти – ни мальчишки, ни женщины, ни коровы с козами не могли пройти к воде. Потом женщины увидели знакомого рыбака и дружно заголосили: «Иди сюда, дядюшка Карп, спаси нас!» Рыбак подошел к гадюке, сплюнул – «Экая погань!» – и ударил ее веслом поперек хребта. Гадюка взметнулась, как хлыст, женщины завизжали и отшатнулись. А рыбак еще раз ударил ее веслом – и она упала на песок, как будто сломанная пополам, и одна ее половина дергалась, а другая лежала неподвижно, и лягушка выпала у нее из пасти, уползла в воду и там спокойно умерла от яда.

…Стрекоза как будто приглашает поиграть в пятнашки, перелетая с травинки на травинку. Я поймаю эту стрекозу в шапку, отнесу бабушке и скажу:

«Смотри, я поймал дракона!»

А она скажет:

«Ах, какой ты храбрый, Мотылек! Выброси немедленно эту гадость!»

Голову печет солнце, между лопаток стекает пот. Еще прыжок! Опять отлетела… Но я настигну ее, я устал, значит, и она тоже – ведь я больше и сильнее. Терпко и вкусно пахнет горячая трава. Говорят, солнце иногда поджигает ее, и если степь загорится, то никто, даже войско императора, не сможет ее потушить, пока всё не сгорит дотла. Оглушительно звенят серые кузнечики. Их тут много, и я вижу, как они прыгают в траве. Стрекоза совсем близко. Еще прыжок! Я лечу вперед, выставив перед собой соломенную шляпу, и стрекоза в ловушке! Есть! Поймал! Ой… Где я?

Нет ни осыпавшейся стены, ни деревьев с острыми листьями. Нет деда. Со всех сторон, куда ни глянь, – только мертвые травы равнины. И – Солнце. Солнце огромное, во все небо, палящее, жестокое. Бабушка говорит – надо быть очень осторожным с Солнцем. Есть время Солнца, есть время Луны. То, что между ними, – наше, людское. Не выходи на улицу в час Солнца, Мотылек, или оно увидит тебя, разгневается и напустит на тебя злых духов – квисинов… У меня кружится голова. Всё громче верещат кузнечики. Кто‑то шуршит в сухой траве, то справа, то слева, словно хищные твари подбираются ближе, окружают меня кольцом. Мне становится страшно и тоскливо. Здесь кто‑то есть, кто‑то охотится на меня. Гадюки? Квисины? Или…

Небо внезапно темнеет, над головой проносится тень, и я чувствую, как на меня падает ненавидящий взгляд. Совсем близко раздается жуткий нечеловеческий голос, похожий на приглушенное рычание:

– Я обещал, что найду тебя и съем? Вот ты и попался, гаденыш!

Я узнаю голос, и меня охватывает дикая паника. Никаких чувств, кроме ужаса, никаких мыслей, кроме одной, – бежать сломя голову куда угодно, лишь бы подальше от этого голоса и взгляда! Дед, куда ты пропал?! Спаси меня! Они меня нашли! Дед, дед! Где ты?!!

Ким распахнул глаза и рывком сел на кровати. Сердце колотилось так, будто он действительно мгновение назад чудом ускользнул от верной гибели. Простыня была мокрая от пота. Ким свесил ноги на пол и сел на край кровати, постукивая зубами и бормоча про себя как заведенный: «Он умер, умер, уже больше десяти лет прошло, и его хозяин тоже, я сам это видел. Они оба мертвы, сгорели, на моих глазах превратились в головешки. Всё давно кончилось… Это был просто сон!»

Когда сердце перестало рваться наружу, Ким встал с постели и подошел к окну. Отодвинул штору, глубоко вздохнул… Из сада веяло сыростью. Ночи уже прохладные – конец лета, как‑никак. В густо‑синей вышине, по‑осеннему яркий, раскинулся Цветочный Балдахин – семизвездный полог над троном Небесного Императора. В предрассветной синеве чернели замысловатые крыши Поднебесного Удела, кое‑где в домах уже горели одинокие огни. «Скоро рассвет, – успокаиваясь, подумал Ким. – Нет, все‑таки чудной сон, да еще накануне такого важного события в моей жизни, как государственный экзамен! Это всё не просто так! Надо же – дед Хару приснился, прямо как живой, впервые за десять лет, я уж начал забывать, как он выглядел… Что бы это значило? А, понял! Не иначе дед явился, чтобы благословить воспитанника перед экзаменом! Спасибо, дед!»

Ким мысленно отвесил ему глубокий поклон.

«Хмм… а почему только дед? Где остальные предки? Почему я никого не вижу? Где же вы, уважаемые князья Енгоны?»

Впрочем, предков можно понять, довольно непочтительно подумал Ким. Во‑первых, к чему создавать толчею? Куда удобнее являться по одному. Правда, тогда благословление затянется на несколько месяцев… Ким, ухмыляясь, представил себе сотни поминальных табличек в семейной часовне, прикинул длину очереди, в которую выстроятся несколько десятков поколений Лунной династии. Это первая причина. А вторая – с чего бы это предкам вздумалось благословлять приемыша? У них и родных внуков хватает.

«Хотя дед Хару ведь тоже мне не родной. Просто один из случайных людей, которые воспитывали безродного сироту в разное время…»

Прохладный ветерок опять нагнал сон. Ким потянулся, зевнул и посмотрел в темноту у дальней стенки, где находилась стойка для мечей.

«Повезло все‑таки этому безродному сироте», – подумал он, прогоняя последние остатки детского страха. На стойке хранились три меча: два деревянных – для тренировок – и один боевой. Несмотря на темное происхождение приемыша, дядя Вольгван обучал его воинским искусствам наравне со своими сыновьями, и Ким привык к мечу настолько, что без него чувствовал себя так, словно вышел на улицу без штанов. Но завтра придется оставить меч дома. Зачем он студенту, которому предстоит целый день, скрючившись в экзаменационной кабинке, писать сочинение на заданную тему, да еще и в стихах?

Низко над крышами соседских усадеб висела луна. Внизу, в саду, летали пульсирующие жемчужинки – светлячки. Дядя Вольгван приказал напустить их в сад для красоты и чтобы они напоминали ему об островах Кирим, где прошли лучшие годы его жизни.

Ким со вздохом вернулся в остывшую постель, думая о государственном экзамене. В голове, откровенно говоря, была полная каша.

Накануне вечером он до полуночи беседовал с другим дядей, отставным генералом Ильченом Енгоном, на предполагаемые экзаменационные темы и теперь молился только об одном – чтобы ему не выпал вопрос по этике или философии. «Пожалуйста, дедушка и прочие предки, пошлите мне что‑нибудь конкретное! – взмолился Ким, закрывая глаза. – Южные войны, умиротворение варваров, мятеж красноповязочников…»

«Главное на войне против варваров, сынок, правильно провести зачистку, – пробубнил у него в голове голос дяди Ильчена. – Вводишь войска в селение, окружаешь общинный дом и поджигаешь с нескольких сторон сразу. Если из дома выбегают женщины и дети – значит, селение мирное, а если мужики с вилами и красными повязками на голове – значит, мятежное. И тогда…»

«Хм, а если никто не выбегает?»

«Значит, мои храбрые воины перестарались, и огонь разгорелся слишком быстро».

Ким ухмыльнулся, представив себе дядю, перелег на другой бок. Мысли мешались, дядины поучения сливались в невнятное бормотание…

«На самом деле все эти разговоры об умиротворении – чепуха, сынок. Горные варвары из Чокче воюют, потому что такова их природа: наши прадеды с ними воевали, и наши правнуки тоже с ними будут воевать, попомни мои слова. Ой, главное, не ляпни этакого в сочинении, не то отправишься из экзаменационной кабинки прямо в тюрьму…»

Ким еще раз улыбнулся сквозь дрему – и крепко заснул.

 

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

 

Глава 1

В разгар дружеской попойки появляется бес и предлагает Киму совершить убийство

 

Еще не совсем закончился день, облака дотлевали на западе и наливались угольной чернотой на востоке, а над садом столичного дома богатых купцов Люпинов уже взошла полная луна и, как и было задумано геомантом‑архитектором, угнездилась точно в центре «лунного окна» размером в полстены – круг в круге, – к полному восторгу гостей.

– Среди хвои сосновой Слепит‑блистает луна… – продекламировал Рей Люпин, сын хозяина дома, первые строки древней песни и сделал паузу – кто из друзей узнает и подхватит?

Первый гость, Чинха, уставившись на луну нетрезвым взором, как раз думал о том, что она похожа на непрожаренный пшеничный блин…

– Какая луна! В эту ночь даже птицы в гнездах дверей не закрыли! – чуть замешкавшись, отозвался второй гость, Ким, пятнадцатисложным киримским трехстишием. Рей поморщился – здесь, в столичном городе Сонак, островные частушки вообще поэзией не считались, – однако ничего ему не ответил. Во‑первых, зачем обижать друга, а во‑вторых – толку‑то? Не то чтобы Рей был большим любителем стихов, однако в будущем рассчитывал сделать карьеру и попасть в такие дома, где водятся истинные ценители утонченности и начитанности.

Луна всходила незаметно, становясь с каждым мгновением все ярче и светлее, но не прошло и нескольких минут, как кромка «лунного окна» срезала ее верхний край, и безупречная гармония была нарушена. Тогда гости, для приличия повздыхав, обернулись к столу и больше о луне не вспоминали.

Главным украшением низкого лакированного стола была армия кувшинчиков со сливовым вином – каждый как раз такого объема, чтобы хватило разлить в три чарки – из них не менее половины уже пустые. На свободном от кувшинов месте громоздились тарелки в виде рыб и перевернутых черепашьих панцирей, где в остатках подливки плавали недоеденные кусочки мяса и хлебные корки. Еды было приготовлено столько, что даже трем оголодавшим за день парням не удалось умять все без остатка. Что касается выпивки, то ее, как известно любому студенту, много не бывает.

Рей Люпин, старш<