Нуньо да Кунья, губернатор, 1529--1538

Когда король Португалии узнал о разногласиях в Индии по поводу преемственности после смерти Энрике де Менезиша, он избрал новым губернатором Нуньо да Кунья, сына Тристана да Кунья. Нуньо да Кунья, который родился в 1487 г., уже бывал в Индии вместе со своим отцом; он участвовал в захвате форта на Сокотре в 1507 г. и был посвящен в рыцари после сражения на Малабарском побережье в ноябре того же самого года; его отец был все еще жив, и фактически пережил сына, поскольку умер только в 1540 г. Новый губернатор получил особенно настоятельный приказ построить крепость в Диу, но он также должен был возвести и другую крепость где-либо во владениях саморина. Он взял с собой своих братьев Симао и Перо Ваш да Кунья, и его флот состоял из 11 кораблей, на борту которых находилось 3000 человек. Плавание в Индию было одним из самых неудачных: оба брата умерли прежде, чем добрались до Индии, болезнь унесла бСльшую часть матросов, и 4 корабля, включая флагман, потерпели крушение.

Флотилия нового губернатора вышла из Тахо 18 апреля, и уже 6 мая один из кораблей затонул в результате столкновения, и 150 человек, находившихся на борту, погибли. Историк Каштаньеда также отплыл на этом флоте вместе со своим дядей, но их судно обладало крайне низкими мореходными качествами и было оставлено другими кораблями эскадры у побережья Гвинеи. Капитан, вынужденный сделать все, что в его силах, приказал переложить находившийся в трюме груз так, чтобы сделать корабль более быстроходным, и затем днем и ночью следил за тем, каким курсом идет корабль; этот и еще один корабль были единственными судами, прибывшими в этом году в Индию из Португалии, но даже среди из команд многие моряки скончались во время плавания. В конце октября, пока корабль Нуньо да Кунья и два других стояли на якоре у побережья Мадагаскара, на море внезапно без всякого ветра началось волнение, гнилые снасти флагмана полопались одна за другой, и судно потерпело крушение; чудом спасшаяся команда была вынуждена тесниться на бортах двух других кораблей. В конечном счете остатки флота собрались в Малинди, упустив благоприятное время для того, чтобы в том же году отплыть в Индию. Малинди - открытый и довольно опасный рейд. Португальские моряки желали, чтобы им предоставили жилье на берегу на время вынужденной стоянки, а шейх расположенной рядом Момбасы, где гавань была лучше, отнесся без всякого вдохновения к тому, чтобы принять их; в результате город подвергся нападению и был разграблен. Команды кораблей были сильно истощены и ослаблены от долгого плавания; единственная пища, имевшаяся в Момбасе, - рис и пшено, - была неподходящей, и 400 человек, включая Перо Ваш да Кунья, брата губернатора, скончались. По прошествии нескольких месяцев, в конце марта 1529 г., город был сожжен, и остатки экспедиции отбыли в Ормуз, достигнув города 19 мая.

В Ормузе у власти находился визирь Шараф-ад-дин, прекрасно знавший, что деньги были самым эффективным рычагом влияния на португальцев. Тем не менее, едва португальская эскадра показалась в виду Ормуза, произошел любопытный инцидент. Мануэль де Мачедо, который увез Шараф-ад-дина в Гоа в конце 1527 г., передал в Португалию странные рассказы о том, чем занимаются его соотечественники в Индии, и о богатстве некоторых местных вождей, особенно Шараф-ад-дина. Король, очевидно, боявшийся, что все это богатство перейдет к его подданным, приказал Мачедо вернуться в Ормуз со специальной миссией арестовать Шараф-ад-дина и отвезти его в Португалию, причем не поставив в известность об этом губернатора и в целом проигнорировав то, как это может отразиться на планах последнего. Нуньо да Кунья, естественно, рассердился, но сам Шараф-ад-дин оставался спокоен. "Если я могу взять с собой свои деньги, - сказал он, - то у меня нет причин для страха"; и он оказался прав. На короткое время его посадили в тюрьму, - что любопытно, в ту же самую, где содержался Лопе Ваш де Сампайо, - но впоследствии он был отпущен на свободу, и, в конечном счете, в 1545 г. вернулся обратно в Индию и приобрел в Ормузе прежне могущество. Под видом наказания за убийство некоего Раиса Хамида, который был министром в то время, когда Шараф-ад-дин был пленником в Гоа, губернатор 27 августа 1529 г. приказал капитану крепости взимать с Ормуза в качестве ежегодной дани не 20000, а 33000 ф.ст.(1)

Высылка Шараф-ад-дина привела к одному неожиданному результату. Наиболее могущественным среди его родственников был Баха-ад-дин, губернатор Бахрейна, и хотя он ни в коем случае не имел мятежным намерений, он сопротивлялся всем попыткам взыскать с него повышенную дань. 8 сентября 1529 г. Нуньо да Кунья отправил отряд численностью в 300 человек под началом своего брата Симао, чтобы привести его к повиновению. Когда Симао достиг Бахрейна 20 сентября, он обнаружил, что Баха-ад-дин вывесил на стенах крепости белый и красный флаги, давая понять, что оставляет за португальцами выбор мира или войны; но хотя гарнизон Бахрейна страстно хотел мира, португальские фидальго противились достижению любого соглашения. Завоеватели высадились на берег и приготовились к тому, чтобы пробить брешь в стенах форта; но из-за того, что время для ведения военных действий было выбрано на редкость неудачно, их ряды начали косить болезни, и вскоре в строю осталось только 35 человек, поэтому португальцам не оставалось ничего другого, кроме как отступить. Больных перетащили в лодки при помощи привязанных к их ногам веревок. В отношении поставок съестных припасов и подкреплений португальцы теперь полностью зависели от своего великодушного соперника, и если бы не местные моряки, их корабли не смогли бы выйти из гавани. Симао да Кунья умер с горя, и только небольшой остаток отряда вернулся в Ормуз.

Изгнав всех противников из Ормуза, Нуньо да Кунья 15 сентября покинул город и 24 октября прибыл в Гоа, где ему был оказан весьма тожественный прием, и вступил в должность губернатора 25 ноября. Немного губернаторов Португальской Индии когда-либо принимали в свои руки военные и военно-морские силы в таком образцовом состоянии, в каком они достались Нуньо да Кунья от Лопе Ваша, (2) и именно благодаря этому он смог навести ужас на все индийское побережье так, как ни один другой губернатор никогда не пытался.

Первоочередной заботой Нуньо да Кунья в течение всего срока его пребывания на губернаторском посту оставался, однако, Диу. В начале 1530 г., чтобы быть поближе к нему, он перенес свою резиденцию на север из Кочина в Гоа, который с того времени становится по имени, как был раньше в действительности, подлинной столицей Португальской Индии. В этот период Диу принадлежал султану Гуджерата Бахадуру, внуку султана Махмуда Бегарны, который правил Гуджератом, когда португальцы впервые прибыли в Индию. Султан Махмуд умер в 1511 г., и Бахадур унаследовал трон от своего отца, умершего в 1526 г., после борьбы со своими братьями. Малик Исхак, сменивший своего отца Малика Айяза на посту губернатора Диу, в 1530 г. был беглецом, скрывавшимся в стране раджпутов, где он вскоре был убит по приказу Бахадур-шаха; его место в Диу занял брат, Малик Тогхан (причиной бегства Малика Исхака было то, что в 1527 г. он вступил в заговор с португальцами с намерением передать им Диу, но его брат Малик Ийас, донес об этом заговоре султану. Узнав, что султан приближается к Диу во главе своей армии, Малик Исхак понял, что силы неравны, и бежал в Качский Ранн, где и скрывался на протяжении ряда лет, как сказано у Уайтуэя. - Aspar). Нуньо да Кунья привлек к участию в экспедиции против Диу всех португальцев, кого только смог собрать; он даже отправил на Коромандельское побережье корабли с приказом об амнистии всем преступникам, чтобы завербовать их на военную службу. Правительственный арсенал и верфь работали не покладая рук, а частных лиц губернатор заманивал испытать удачу обещанием предоставить командование, - при установленных государством размерах оплаты, - кораблем любого класса, который они снарядят. Корреа рассказывает, что и сам он поддался на эту "глупость", и теперь, добавляет он, "в моей старости пособия, которое выделил король, не хватает даже на то, чтобы купить себе рубашку". Каштаньеда, историк, также находился на этой флотилии. Да Кунья, не ограничиваясь одной только силой, прибегнул также к дипломатии. Он отправил в Диу персидского купца по имени "Коже Перколим", (3) чтобы он повлиял на Малика Тогхана, используя его жадность и страх, и, насколько можно понять, его миссия принесла определенный успех; во всяком случае, создается впечатление, что внушительная армада, собранная да Кунья, имела только одну цель - придать видимость доброй воли заранее согласованной сдаче Диу.

Губернатор покинул Гоа 6 января 1531 г. Его столица почти опустела, зато уходящее в море под его началом войско выглядело весьма внушительно; в Бомбейской гавани, одной из красивейших в мире, собралось 400 кораблей, включая транспорты с провиантом. Эта сцена вызвала у Корреа всплеск энтузиазма, но зрители-мусульмане были настроены куда более критически; когда они увидели, что Нуньо да Кунья, несмотря на то, что он не жаловался на здоровье, нуждается в помощи мальчика-пажа, который придерживал его в седле, когда он ехал верхом, то они сказали: "Это - не тот человек, который сможет взять Диу". Они были правы: физически губернатор был уже не тем человеком, который 24 года назад состязался с Афонсу де Норонья за честь первым ворваться в форт на Сокотре. Проведя несколько дней в Бомбее, он отправился в Даман, где, встав на бочонок, герольд по всей форме огласил вызов на бой султану Гуджерата, с которым португальцы сражались много лет. В этом, по крайней мере, не было никакого лицемерия: король Португалии, говорилось в вызове, как правитель моря желает заполучить Диу, и он был готов к тому, чтобы отнять этот город силой.

У побережья Гуджерата, примерно в 8 лигах к востоку от Диу, лежит скалистый островок, отделенный от материка узкой протокой, который португальцы назвали вследствие трагических событий, в скором времени разыгравшихся там, "Островом Мертвецов". (4) Он был укреплен самой природой, и на нем размещался небольшой гарнизон в составе 800 воинов и 1000 рабочих, которые возвели фортификационные сооружения. Захват этого острова не давал португальцам никаких преимуществ в отношении их главной цели - атаки на Диу, за исключением лишь одного: потеря находившихся там людей должна была ослабить силы гарнизона Диу; поэтому на созванном губернатором совете многие капитаны решительно выступили против предполагаемого нападения. Однако перевес все же остался на стороне губернатора и поддержавшего его большинства, которые надеялись устрашить при помощи захвата островка своих врагов.

Когда португальский флот появился вблизи острова, гарнизон добровольно предложил сдаваться при условии, что они должны получить свободный проход со своими женами, детьми и личным имуществом, но губернатор отверг эти условия, заявив, что все они должны быть порабощены. К чести португальцев, только он один настаивал на таком решении.

Обе стороны провели день в приготовлениях к битве. Поскольку остров был окружен португальскими кораблями, бегство на материк было невозможным. Гарнизон знал, что сопротивление превосходящим силам врага было напрасным, и, чтобы их жены и дети не попали в руки к ненавистным португальцам, они предпочли сами убить их. Очевидец рассказывал, что он увидел на скале у края воды одного мужчину с четырьмя женщинами. Он погреб к берегу, чтобы захватить женщин в плен, но мужчина выхватил свой кинжал и перерезал двум из них горло прежде, чем его сразил мушкетный выстрел. Не видя никакой иной возможности избежать пленения, другие женщины бросились в море и, хотя из вытащили из воды, они все же довели до конца свое намерение и утопились, но не стали рабынями. На следующий день португальцы начали штурм острова; сопротивление было упорным. Стремясь к быстрой смерти, мусульмане грудью бросались на португальские пики. Все живое на острове было перебито. Португальцы потеряли 150 человек убитыми и ранеными, и среди первых Гектора де Силвейру, человека, потеря которого стал для них серьезным ударом. Эскадра восемь дней простояла у этого острова, где губернатор напрасно ожидал возвращения двух эмиссаров, посланных им в Диу - еврея и перса; они не смогли покинуть город в установленный срок и были вынуждены задержаться там из-за того, что за шесть дней до нападения да Кунья на "Остров Мертвецов" в Диу прибыли подкрепления из Красного моря. Эта проволочка португальцев привела к тому, что португальцам не удалось овладеть Диу.

Чтобы объяснить эти события, необходимо на какое-то время вернуться назад. Сулейман-паша, который командовал турецким флотом в Красном море, с 1517 г., т.е. времени захода туда эскадры Лопе Суариша, оставался в Джидде, ожидая прибытия подкреплений от турецкого султана. Около 1529 г. давно желаемые вспомогательные части вошли в гавань Джидды в виде нескольких кораблей под командованием некоего Хайдари. Новый пришелец поссорился с Сулейманом и убил его, но племянник Сулеймана, Мустафа, отомстил за его смерть, убив самого Хайдари. Мустафа не сразу покинул Красное море; в течение нескольких месяцев он осаждал Аден, откуда был вынужден удалиться под влиянием слухов о приближении португальского флота. Потерпев неудачу здесь и боясь мести турок за смерть Хайдари, он направился в Индийский океан. На одном корабле он разместил свой гарем и самые лучшие пушки, а на другой, где капитаном был Сифр Агха, он перенес свои сокровища, которые были весьма значительными; его войско состояло из 600 турок и 1300 арабов. Прибытие этих кораблей в гавань Диу полностью изменило расстановку сил. Мустафа взял на себя обязательство защищать город из неверных рук Малика Тогхана. Он расставил свои пушки, - далеко превосходящие по своим боевым качествам те, то когда-либо были изготовлены в Индии, - на ключевых участках обороны; он заминировал входы в город и наилучшим образом распределил силы защитников по городским стенам. Как только португальская экседра 11 февраля 1531 г. бросила якорь перед Диу, Мустафа сразу дал ей ощутить мощь своей артиллерии, "приветствовав" вражеские корабли тремя меткими выстрелами из "василиска"; выпущенные из него ядра, упав в море, подняли "целый столб воды, подобно фонтанам, которые извергают киты", и заставили Нуньо да Кунья отвести свой корабль подальше от городских стен.

Рекогносцировка, лично проведенная губернатором, показала, что атака со стороны моря была безнадежной; батареи простреливали все проходы к цепи, которая охраняла гавань; атака с суши выглядела более многообещающей, но в случае высадки на берег того количества солдат, которое было необходимо для участия в наземной операции, у португальцев осталось бы слишком мало людей для защиты кораблей. Тем не менее, что-то нужно было предпринять, и план португальского губернатора, если таковой вообще существовал, заключался в том, чтобы разрушить один из фортов около цепи, сломать цепь, атаковать турецкие корабли и овладеть фортом, отдельно стоявшим в гавани. На следующий день избранные корабли открыли огонь по фортам с расстояния около 50 ярдов из сорокафунтовых пушек, стреляя двойными ядрами, пока пушки, из которых велся обстрел, не разорвались; но сами португальские корабли в результате этого получили больше повреждений, чем они смогли нанести фортам, и к вечеру были отозваны на прежние позиции. О потерях португальцев не сообщается; но, по-видимому, они были тяжелыми. Паника, вызванная неудачей, была столь велика, что когда мусульмане запустили фейерверк в ознаменование победы, португальские моряки спешно покинули наиболее сильно пострадавшие корабли, и их лишь с трудом удалось заставить вернуться, в то время как вражеская флотилия сделала вылазку из гавани, и, очевидно, захватила несколько из этих кораблей. Исправив повреждения, португальский флот отплыл прочь в значительном расстройстве - он представлял собой разгромленную эскадру. Султан Бахадур-шах признал Мустафу героем обороны Диу; он пожаловал ему титул Руми-хана и назначил его комендантом Броча. В отместку за понесенную неудачу португальцы сожгли Гогу и разорили побережье, но это было слабой компенсацией за провал попытки взять Диу. Губернатор вернулся в Гоа 15 марта.

Перед тем, как продолжить историю Диу, следует упомянуть о некоторых событиях, происходивших в это же время в других португальских владениях на побережье Индии. Отрезанная от обычных путей подвоза продовольствия с моря португальскими флотилиями, крейсировавшими вдоль побережья, страна саморина находилась на грани голода, но португальцы не собирались дешево дарить этому правителю мир, которого он желал. Они вступили вместо этого в тайные переговоры с одним из его вассалов, раджей Танура, и купили у него за 300 ф.ст. место для постройки форта в Чалиаме. (5) Место было выбрано на том основании, что оно находилось в стране саморина, и впадающая рядом с ним в море небольшая река, судоходная для лодок вплоть до горной цепи Западных Гат, позволяла им получить доступ к довольно протяженной территории. Раджа Танура надеялся, что в результате этой сделки он может, подобно радже Кочина, использовать португальцев для того, чтобы сбросить сюзеренитет саморина. Строительство крепости, которое велось в лихорадочной спешке из-за опасения внезапной атаки саморина с суши, было завершено к марту 1532 г., и ее капитаном назначен Диого Перейра - уже пожилой человек, имевший за плечами 25 лет опыта службы на побережье и так хорошо знавший местный язык, что он не нуждался в услугах переводчика.

В 1532 г. Нуньо да Кунья был вовлечен в конфликт с одним из своих главных подчиненных, детали которого проливают интересный свет на нравы той эпохи. (6) Антонио де Мачедо бы главным судейским чиновником в Гоа; при рассмотрении гражданских тяжб его приговоры не подлежали обжалованию, но в отношении преступников они должны были утверждаться губернатором; репутация Мачедо была очень высокой. В один момент Мачедо начал жаловаться, заявляя, что ему приходится откладывать все свои судебные дела, чтобы ездить к губернатору, с тростью в руке, "подобно швейцару", и это нежелание послужило началом долгой ссоры. Губернатор стал всячески третировать судью, заставляя Мачедо ждать, когда он являлся к нему по долгу службы, и находил различные другие способы косвенно показать свою досаду. В одно воскресенье, когда все уважаемее люди находились в церкви, альгвасил арестовал на улице человека; задержанный не имел никаких близких отношений с Диого да Силвейрой, свояком губернатора, но, проходя мимо его дома, он вдруг громко закричал: "Диого да Силвейра, помоги мне!" Хозяин дома присутствовал на мессе, но его слуги и негры-рабы выбежали наружу, избили альгвасила, сломали его жезл и спасли человека. Новости о происшествии донеслись до Мачедо, который, собрав всех горожан, кого только смог, потребовал от мажордома Силвейры именем короля выдать арестованного. Этот последний оказался неробкого десятка и вступил в спор; но прежде, чем распря зашла дальше, ее предмет вышел наружу, полагая, что все происходящее не более чем шутка, и был сразу же арестован. Мачедо вернулся к себе в дом, ожидая развития событий.

Когда Силвейра услышал о том, что произошло, он в ярости покинул церковную службу и выбежал на улицу, осыпая бранью и проклятиями своих слуг за то, что те не вырвали бороду у этого Иуды, Мачедо; он не пощадил в своем гневе и самого короля Португалии. Чтобы оградить Силвейру от дальнейших необдуманных поступков, да Кунья запретил ему выходить из дома и, очевидно, не зная, как далеко зашел он в своем злоупотреблении, направился к Мачедо, чтобы тот рассказал ему обо всем случившемся. Когда ярость Силвейры остыла, он очень хотел принести извинения; губернатор также попытался уладить дело миром, но Мачедо оказался человеком упрямым. Сгоряча вырвавшиеся у Силвейры слова задели честь самого короля; это было настолько серьезным обвинением, что дело можно было решить только в Португалии, и весьма вероятно, что Силвейра должен был поплатиться головой за свою выходку. Когда Мачедо обнаружил, что Силвейра выпущен из-под домашнего ареста и отправлен в море в качестве командующего эскадрой, он послал судебного исполнителя и нотариуса, чтобы те потребовали от Силвейры отправиться в Португалию ближайшим рейсом и предстать там перед судом по обвинению в измене. Взбешенный этим губернатор разорвал составленный Мачедо приказ.

Кода Афонсу Мексиа покидал Индию, то, в соответствии с королевскими приказами, он передал на хранение Мачедо документы, определявшие порядок назначения следующего губернатора. Мачедо, чтобы уберечь бумаги от сырости, поместил их среди книг в своей библиотеке. (7) Теперь же губернатор послал за ними, и после того, как Мачедо наотрез отказался отдать их без получения другого королевского приказа, Нуньо да Кунья вспылил и отправил в дом к Мачедо толпу людей, которые устроили повальный обыск в бумагах последнего. Никаких королевских приказов относительно порядка преемственности они не нашли, зато обнаружили заметки клеветнического содержания, направленные против Нуньо да Кунья. Чтобы заставить Мачедо выдать документы, губернатор приказал заковать его в цепи и посадить в одиночную камеру, но Мачедо не жаловался на это, поскольку, находясь в темнице, он, во всяком случае, мог не опасаться за свою жизнь; за пределами тюремных стен его с легкостью могли зарезать в инсценированной уличной стычке или застрелить из-за угла, и никто не стал бы даже расследовать обстоятельства его смерти. Когда, тем не менее, его бросили в грязную тюрьму Гоа, к обычным преступникам, его стойкость была сломлена, и он выдал бумаги. Он вернулся в Португалию на одном из кораблей ежегодного флота, но король отказался рассмотреть обвинения, выдвинутые им против Нуньо да Кунья, до возвращения последнего; и поскольку губернатор в конечном счете умер по пути на родину, все это дело было предано забвению, но Мачедо все же сумел взыскать причитающиеся ему 4500 ф.ст. задолженности по оплате за службу с наследников да Куньи после его смерти.

Исмаил Адил-шах, правитель Биджапура, у которого Альбукерке отвоевал Гоа, скончался в 1534 г., но уже в 1532 г. при его дворе вовсю плелись интриги по поводу того, кто станет его преемником. У него было два сына, Мулу Адил-шах и Ибрагим Адил-шах, оба одинаково бездарные, которые один за другим наследовали ему; но в государстве существовала также сильная партия, благоволившая брату Исмаила, Мир-Али, человеку, о котором мы много услышим в дальнейшем. Во главе этой партии стоял могущественный вельможа, первоначально бывший рабом, по имени Юсуф Лар, (8) который впоследствии, возвысившись, получил титул Асад-хана и обосновался в Белгауме. Земли на материке напротив Гоа подчинялись его юрисдикции, и он, стремясь заручиться помощью португальцев, позволил им занять округа Сальсетте и Бардес, в обмен на что они согласились поддержать Мир Али. Приобретенные таким образом новые владения приносили, по оценке, 16000 ф.ст. дохода в год, но португальцы перешли за их границы, построив форт в Рачоле. После смерти Исмаила Мир-Али на некоторое время отступил в тень (он вообще представлял собой не более чем пешку в игре), и Асад-хан присоединился к своему господину Ибрагиму Адил-шаху в борьбе против португальцев; султан Биджапура начал оказывать давление на них, требуя вернуть ему оба округа. Боевые действия, носившие характер отдельных набегов и стычек, велись в течение нескольких лет с переменным успехом. В одном из сражений капитан Гоа был убит, и во время сезона дождей 1536 г. сам Гоа был так тесно обложен со всех сторон, а дух гарнизона упал так низко, что солдаты перед лицом мусульманских войск предпочитали скорее сдаваться в плен, чем сражаться с врагом. Когда Нуньо да Кунья в 1538 г., однако, взорвал форт Рачол, война закончилась временной эвакуацией двух округов, Сальсетте и Бардес. Лишь несколько лет спустя португальцы наконец вернули себе владение над ними.

В 1528 г. некий Мартин Афонсу де Мело Жузарте был отправлен на Дальний Восток; его путешествие стоит в ряду неоднократных, но безуспешных попыток португальцев приобрести точку опоры в Бенгале. Потерпев кораблекрушение после пересечения Бенгальского залива, он с несколькими спутниками проделал долгий путь на лодке на север вдоль побережья Пегу, предполагая добраться до Читтагонга. Потерпевшие кораблекрушение люди сильно страдали от голода и жажды, и несколько человек случайно отравились, поев дикой фасоли, но они отчасти утоляли жажду, воспользовавшись старым проверенным способом сосания железной пули, и голод - благодаря счастливой находке черепашьих яиц, которые они сварили в ржавом шлеме вместо котелка. Обманутые некоторыми рыбаками, они оказались не в Читтангонге, а в Чакирии, расположенной к югу от этого города столице Худа-Бахш-хана, мелкого вассального вождя султана Бенгала. Худа-Бахш-хан бросил их в тюрьму, но обещал предоставить свободу, если они примут участие в сражении с его врагом; когда португальцы помогли ему, он, тем не менее, не сдержал своего слова и оставил их томиться в заточении.

Попытка бегства закончилась тем, что пленников быстро схватили и казнили одного из них, Гонзало Ваш де Мелло, на глазах его собратьев по несчастью и в назидание им. В конечном счете Мартин Афонсу был выкуплен за 1500 ф.ст. при посредстве любезности Кхвайя Шахаб-уд-дина, торговца из Читтагонга; родственник этого купца, Кхвайя Шаир Улла, отправил Афонсу в Индию, куда он добрался в 1530 г.

Когда из-за этого поступка Шахаб-уд-дина навлек на себя немилость Насрата, султана Бенгала, и обратился за помощью к португальцам, Мартин Афонсу, благодаря его старому знакомству с ним, был выбран главой дружественной торговой миссии. Рассказ о его испытаниях показывает, с какими трудностями сталкивались португальцы при попытке установить связи со страной, почти со всех сторон окруженной сушей, такой как Бенгал, которая не зависела от морской торговли для получения необходимых ресурсов. У него было 5 кораблей: один, "Сан-Рафаэл", на борту которого находилось 150 человек, принадлежал правительству; остальные находились в частной собственности; груз принадлежал пайщикам, вложившим средства в организацию экспедиции. Корабли благополучно достигли Читтагонга и были хорошо приняты губернатором города. (9) Таможенный сбор был очень высоким (свыше 30% стоимости товаров), но когда португальцы попытались уклониться от его уплаты, свозя товары на берег контрабандой, никто не сделал им ни малейшего замечания. Опытный торговец предупредил командира, что это было подозрительно и не обещало ничего хорошего: "Бенгальцы мягко стелют, да жестко спать" (букв. "Соус, которым нас потчуют бенгальцы, будет горьким на вкус"), - сказал он, но Афонсу проигнорировал его предостережения. Некоторые португальцы отправились в глубь страны ко двору султана в Гауре с ценными подарками стоимостью около 200 ф.ст.; характерно, что часть даров состояла из кувшинов с пресной водой, захваченных в качестве добычи на мусульманском судне, к которым все еще были привешены бирки с именами прежних владельцев. (10)

Туземцы Бенгала были продажными и раболепными, и португальцы сполна воспользовались этими качествами. Внешне к ним продолжали относиться с подчеркнутой доброжелательностью, но в действительности бенгальцы не упустили из виду ни одного нарушения таможенных правил, и когда султан послал приказ задержать их и конфисковать товары, они, для усыпления бдительности, окружили португальцев удвоенной заботой. Мартин Афонсу и его капитаны должны были оказать честь бедному дому губернатора своим присутствием на банкете. Они были так обмануты видимым радушием бенгальцев и так уверены в том, что им ничто не угрожает, что взяли с собой в качестве оружия только мечи. Во время пира, проходившего во внутреннем дворе, окруженном стенами, губернатор внезапно сослался на то, что плохо себя чувствует, и удалился. Тотчас же двери были закрыты и португальцы оказались в ловушке, подобно "домашним птицам в курятнике". На стены высыпали лучники, которые начали стрелять по португальцам и убили нескольких из них, пока губернатор, наблюдавший за всем происходящим с безопасного расстояния через проделанное в стене отверстие, не посоветовал уцелевшим сдаться. Португальцам ничего другого не оставалось делать. Из других португальцев, находившихся на берегу, некоторые были убиты, некоторые спаслись бегством на корабли, и их имущество, оценивавшееся в 100000 ф.ст., было конфисковано. Почти все фидальго были заманены губернатором к себе в дом и здесь схвачены, как уже описано; но некоторые другие, которые предпочли пиру участие в облавной охоте, бежали. Пленников увезли в Гаур, подвергали крайне дурному обращению и плохо кормили, так что они сильно голодали. Несколько лет спустя была предпринята попытка выкупить их, но назначенная за их освобождение сумма в 15000 ф.ст. была отвергнута как непомерная, и португальцы в виде мести совершили налет с моря на Читтагонг и сожгли город. Все пленники, за исключением четырех человек, были освобождены в 1537 г., прямо накануне того, как Шер-шах захватил Гаур и убил султана Махмуда; смерть этого монарха распахнула двери тюрьмы и перед остальными.

Нуньо да Кунья, занимаясь решением различных вопросов, требовавших его внимание, никогда не упускал из виду Диу. Он потерпел неудачу в войне и теперь пытался добиться своих целей при помощи одной дипломатии. Малик Тогхан, который все еще начальствовал в Диу, продолжал заигрывать с многочисленными шпионами и тайными агентами губернатора, так что они не оставляли надежду добиться окончательного успеха. Полномочным послом при дворе султана Бахадура был личный секретарь губернатора, Симао Феррейра, но все его усилия были сведены на нет деятельностью его переводчика, Жуана де Сантьяго.

История этого авантюриста достаточно любопытна, чтобы уделить ему несколько строк. Родившийся в Африке, он был в ранней молодости обращен в рабство португальцами. Они обратили его в христианство, и его хозяин, конопатчик, обучил его торговле. Вместе они неоднократно совершали плавания в Индию; и когда его господин умер в Гоа и перед смертью дал ему вольную, он начал самостоятельную жизнь не с пустым кошельком. Разъезжая по стране, он занялся скупкой драгоценных камней, и, естественно, быстро выучил несколько языков; если слухи не были ложными, он был готов при необходимости с равным усердием молиться в индусском храме, мусульманской мечети или христианской церкви. Когда он обнаружил, что в Южной Индии ему стало "тесно", он перебрался в Ормуз, где в течение некоторого времени состоял на службе у его правителя, занимая дольно высокую должность; но португальцам вскоре пришлось вмешаться, чтобы спасти его от смерти. После этого он жил в Гоа, не привлекая к себе ничьего внимания, пока секретарь губернатора не сделал его своим переводчиком. Он не только расстроил планы своих нанимателей в Диу своими интригами, но сумел завоевать расположение султана Бахадура, и едва только дождался, когда Симао Феррейра был выслан из страны, как сразу же поступил на службу к султану. Султан удостоил его титула Франги-хана, и в течение следующих нескольких лет он сыграл определенную роль в истории Гуджерата.(11)

Симао Феррейра в переговорах с султаном добился столь значительных успехов, что ему удалось даже договориться о встрече между Бахадуром и Нуньо да Кунья, который с этой целью покинул Гоа в октябре 1533 г. Его затраты снова были огромными, поскольку он опустошил все ресурсы Гоа, чтобы придать великолепие своему флоту. Но к тому времени, когда он достиг Диу, настроение султана снова изменилось: он не захотел назначить день для встречи. Наиболее живописным инцидентом этого посещения губернатором Диу был вызов на смертельный поединок, брошенный Руми-хану Мануэлем де Мачедо на открытом дурбаре (торжественный прием. - Aspar) в присутствии Бахадура. Видимая причина этого заключалась в том, что Руми-хан попытался сместить Малика Тогхана с поста градоначальника Диу, чтобы самому занять его место. Вызов был принят, и бой должен был состояться в море, в его собственной лодке, но Мануэль де Мачедо целый день напрасно дожидался появления Руми-хана на условленном месте.

Хотя Бахадур не захотел лично встречаться с Нуньо да Кунья, он направил к нему посланника - Кхвайя Шейх Иваза, - предлагая уступить ему Бассейн и некоторую территорию вокруг этого города, приносившую 30000 ф.ст. ежегодного дохода, если да Кунья согласится заключить с ним мирный договор. Теснимый Хумаюном, императором Дели, с севера, и португальцами на юге, обеспокоенный монарх не видел никакого другого входа. С характерной восточной дипломатичностью, однако, Бахадур не предлагал португальцам ничего, что находилось бы в его личном владении. Бассейн был феодом его вассала Имал-уль-Мулька, который в 1541 г., после заключения мира с Гуджератом, доставил португальцам немало проблем своими претензиями. Все же условия, на которые вынужденно пошел Бахадур, были довольно жесткими. Все корабли, которые направлялись из Гуджерата в Красное море, должны были заходить в Бассейн, чтобы получить пропуск от португальского капитана города, и в Гуджерате не дозволялось строить никаких военных кораблей. Торговля конями из Ормуза должна была вестись только через Бассейн, и за исключением первых шестидесяти голов, Бахадур должен был приобретать коней по полной цене. (12) Владение было отдано португальцам под барабанный бой; крестьяне принесли и сложили к ногам португальцев корни и пучки травы, - продукты местной почвы, - символизируя тем самым передачу территории новым владельцам.

Для понимания последующих событий необходимо вернуться назад, к истокам распри между Бахадуром и Хумаюном, императором Дели, которая принадлежит скорее к общей истории Индии, но оказала, тем не менее, большое влияние на удачу португальцев, и, кроме того, представляет интерес в качестве одного из нескольких примеров, в котором одни и те же события описаны как индийскими, так и португальскими историками; результат сравнения обоих источников внушает большое доверие к их точности. (13) Бахадур, султан Гуджерата, предоставил убежище Мирзе Заману, родственнику Хумаюна, который бежал из Северной Индии после сорвавшегося покушения на жизнь падишаха. Посольство, отправленное, чтобы потребовать его выдачи, вернулось с насмешливым отказом. Вспыхнула война, но Бахадур провел эту кампанию довольно бездарно. Он израсходовал свои силы на осаду Читора, города в Раджпутане, который он захватил и разграбил, после того, как осажденные сожгли своих жен, детей и все имущество и обрекли себя на смерть. Захват этого города никак не подействовал на мощь Хумаюна, и тогда как сам Бахадур занимался осадой, большая, но оставленная без подвоза продовольствия армия, которую он отправил на Агру в надежде вызвать восстание среди недовольных подданных делийского падишаха, была наголову разбита и уничтожена моголами. Когда Хумаюн выступил против Бахадура, последний ожидал его в укрепленном лагере в Мандешваре. Две армии встретились лицом к лицу в марте 1535 г. Султан Бахадур, по совету Руми-хана, покорно остался в лагере, не сделав попытки дать врагу открытое сражение. (14) Хумаюн, с другой стороны, не спешил атаковать в лоб укрепления, которые упирались одним концом в водоем, а другим - в реку, и защищенные мощной артиллерией. Активные и воинственные моголы перерезали все пути снабжения лагеря, и к концу апреля положение его защитников было отчаянным. В ночь на 23 апреля, не проявив даже видимости желания вступить в бой и не попытавшись спасти свою армию, Бахадур, в сопровождении четырех или пяти всадников, бежал в Чампанир.

На следующий день после бегства Бахадура могольская армия ворвалась в гуджератский лагерь, деморализованный исчезновением вождя; резня была страшной, добыча - огромной. Руми-хан дезертировал к Хумаюну, которому в течение нескольких лет служил верой и правдой в качестве артиллерийского офицера, но в конечном счете он был отравлен своим новым господином. Бахадур, в своем бегстве, проехал через свою сокровищницу, Чампанир, откуда он отправил Диого де Мескиту и других португальских пленников, чтобы те просили от его имени помощи у губернатора в Гоа; затем он продолжил бегство в Диу.<