Люди тонут в море информации

 

Информации стало слишком много. Телевизор, радио, Интернет, газеты, журналы, слухи – непересыхающие источники информации, которую мы ежедневно впитываем, наивно полагая, что снижаем тем самым неопределенность окружающего мира.

Однако так было не всегда. Взрывной рост информационного потока начался с момента изобретения Иоганном Гутенбергом печатного пресса в 1440 году. Конечно, книги существовали и до этого, хотя их было очень мало и стоили они очень дорого (примерно $200 за пять страниц!). Представьте затраты труда на изготовление одной-единственной книги – писали ее вручную, что занимало много времени и сил.

 

Печатный пресс Гутенберга

 

Печатный пресс снизил затраты на производство одной книги в 300 раз! Уже к 1480 году книги, напечатанные в Германии, нашли читателей во всех крупных городах Европы. Процесс распространения знаний пошел в геометрической прогрессии.

 

Рост производства книг в Европе после 1440 года приобрел взрывной характер

 

С 1900 по 1950 год объемы информации выросли в 8–10 раз, а до 1980-х годов удваивались каждые 5–7 лет. В 1980-е годы удвоение происходило уже каждые 20 месяцев, в 1990-е – уже ежегодно. Это явление получило название информационного взрыва.

Параллельно с увеличением объема информации в обществе ускоренными темпами рос научно-технический прогресс. Около 2,5 миллиона лет назад Homo habilis, занимавший промежуточное положение между шимпанзе и современным человеком, изготавливал примитивные орудия. Обычно для этого было достаточно нанести пару сильных ударов по камню. Такие орудия имели рваные края и были малоэффективными. Понадобился миллион лет, чтобы наши предки научились делать более удобные, симметричные орудия труда с гладкими краями. Следующая техническая революция произошла уже через 800 000 лет, когда наши предки начали изготавливать сложные двусторонние орудия, оснащенные рукояткой. Сравните эти темпы накопления технических знаний с современными темпами, когда научно-технические революции в отдельных отраслях происходят чуть ли не ежегодно.

Итак, мы живем в эпоху взрывоподобного роста объема информации и распространения знаний. А вот восприятие этой информации, понимание того, как ей распорядиться, почти не изменилось.

По последним данным, ежедневный объем информации в мире увеличивается на 2,5 квинтиллиона байт; 90 % всех доступных сведений было получено человечеством за последние два года. А теперь внимание! Объем полезной информации, то есть той, которая соответствует истине и от которой есть реальная польза, остается почти прежним! Ежедневно поступающие новости, факты, события почти не улучшают наше понимание окружающего мира. Более того, даже большинство научных открытий оказываются либо ложными, либо бесполезными. Не верите? Вот вам доказательства. В 2005 году медицинский исследователь Джон П. Ионнаилис изучил результаты лабораторных экспериментов коллег-медиков. Оказалось, что большинство выводов, описанных в научных статьях, не подтвердилось на практике. Компания Bayer Laboratories также попыталась воспроизвести медицинские опыты и не смогла подтвердить около двух третей результатов, описанных в научных журналах. Увы, мы живем в информационно-иллюзорном мире. Но, несмотря на это, продолжаем упорно поглощать квинтиллионы информации, строим выводы, обобщения, ищем связи и закономерности там, где их нет и быть не может. Почему? Ответ опять подскажет эволюция.

В условиях жесточайшей конкуренции человек мог выжить лишь благодаря своему мозгу. Сражаясь с более сильными хищниками, противостоя суровым условиям окружающего мира, люди научились быстро и без особых усилий выявлять угрозы, а также отличать их от благоприятных возможностей. В этом помог такой навык, как умение находить закономерности.

Специалисты в области неврологии свидетельствуют, что потребность в поиске закономерностей проявляется у людей намного сильнее, чем у животных. Узнать объект в сложном и разнообразном мире (а следовательно, вовремя убежать или, наоборот, полакомиться) можно, лишь имея навык обобщения. Даже новорожденные имеют этот навык – с первых дней жизни они уже способны узнавать очертания лиц.

Итак, навык обобщения помог человеческому виду выжить в суровых условиях. Именно поэтому мы постоянно испытываем потребность в обобщении – этот процесс происходит в мозге каждое мгновение и не зависит от нашего сознания. В середине 1980-х годов ученые провели ряд экспериментов, которые продемонстрировали нашу природную склонность делать обобщения, а на их основе – предсказания. Если не углубляться в детали, процесс обобщения и предсказания выглядит следующим образом. В мозге есть крошечный участок – передняя поясная кора. Это не что иное, как командный пункт. Он наполнен так называемыми предсказывающими нейронами – клетками, которые вырабатывают дофамин (гормон счастья) в тот момент, когда реальность совпадает с прогнозом, даже если прогноз был сделан подсознательно.

 

Передняя поясная кора отвечает за принятие решений и способность рассуждать

 

Проиллюстрирую механизм работы дофаминовых нейронов на примере простого действия – включение света. Когда я нажимаю на выключатель, то подсознательно ожидаю, что загорится лампочка. Дофаминовые нейроны пристально следят за развитием ситуации. В тот момент, когда прогноз (загорится лампочка) совпадет с реальностью (стало светло), в моей голове произойдет краткосрочный выброс дофамина. Значит, все идет хорошо, мир предсказуем, неопределенность отсутствует, я правильно воспринимаю окружающую действительность. Если же после нажатия на выключатель светлее не станет, активность дофаминовых нейронов снизится – и я тут же испытаю дискомфорт. При этом очень важно: дискомфорт, полученный от несбывшегося прогноза, приносит гораздо больше отрицательных эмоций, чем мы получаем радости от дофаминовой вспышки. То есть наша чувствительность к отрицательным стимулам значительно больше, чем к положительным (примерно в два раза). Получив отрицательный стимул (свет не загорелся), мозг лихорадочно примется искать ошибки – почему светлее не стало, что не так с моим прогнозом, как мне надо его скорректировать, чтобы он сбылся (например, «если я нажму на выключатель и он работает, то загорится лампочка»). Это свойство дофаминовых нейронов сыграло ключевую роль в выживании человека как вида. Мы умеем учиться на своих ошибках, мы можем корректировать свое мышление и поведение, что позволило реально смотреть на мир, видеть опасности и отделять их от возможностей. Теперь окружающий мир уже не выглядит для нас хаосом, он наполняется взаимозависимостями и закономерностями – и мы получаем возможность предвидеть будущее.

Как вам такая гипотеза: вышеописанная концепция постоянной потребности в прогнозировании лежит в основе того, как мы воспринимаем искусство? Мода приходит и уходит, вкусы меняются, ежедневно появляется множество новых произведений искусства, но вот уже которую сотню лет человечество наслаждается классической музыкой. Почему так? Потому, что классика имеет наивысшую степень гармонии. Прислушайтесь к своим ощущениям в тот момент, когда вы наслаждаетесь классическим произведением, будь то музыка Моцарта, картина Рафаэля или древнегреческая статуя. Остановите время. Что вы почувствовали? Предсказуемость! Каждое последующее мгновение ваши предсказывающие нейроны ожидают услышать именно «эту» ноту, увидеть именно «этот» цветовой переход и именно «этот» изгиб. Наслаждаясь действительно гармоничным произведением искусства, вы испытываете постоянный приток дофамина. Поэтому классика вечна!

 

Обобщая, мы упускаем детали

 

Итак, обобщение достигается за счет упрощения. Мы отбрасываем лишние детали и цепляемся за главное – за смысл. Именно поэтому люди обыгрывают компьютеры в шахматы. Пусть мы не умеем так быстро считать, однако мы, в отличие от машин, способны концентрироваться на главном, на выигрышной стратегии.

Этот же механизм лежит в основе другого явления. Замечали ли вы, как иногда сложно вспомнить имя человека? Намного сложнее, чем его лицо и даже чем его профессию. Почему? Потому, что имя – далеко не самое важное. По сути, имя не несет никакой информационной нагрузки. Какая разница, зовут его Петя или Вася, от этого почти ничего не меняется. Намного важнее запомнить, как выглядит этот Петя/Вася, чтобы узнать его в будущем и убежать или, наоборот, скооперироваться при охоте на мамонта. Важно также запомнить его профессию – впоследствии это тоже пригодится. Мы запоминаем смысл, а не детали.

Однако механизм обобщения через упрощение имеет серьезный недостаток. Вспомните, какое облегчение вы испытываете, получив упрощенное объяснение сложного явления или процесса.

– Войну в Ираке развязали американцы, чтобы получить доступ к дешевой иракской нефти.

– СССР развалил Горбачев, ему за это заплатили американцы (немцы, англичане).

– Большое количество разводов в последние годы объясняется очень просто – женщины стали зарабатывать больше мужчин.

– Семикратный обвал фондового рынка России в 2008 году – это результат заговора крупнейших брокеров, они манипулируют рынком и отнимают деньги у простых инвесторов.

– Причина инфляции в России – тарифы естественных монополий. Они грабят население, ежегодно поднимая цены на свои услуги.

– Если ослабить курс рубля, то наша продукция станет более конкурентной по цене, а промышленность получит мощный импульс к росту.

И так далее.

Вот почему так популярна околонаучная литература, легко и просто объясняющая читателям такие сложные явления, как война, развал СССР, мировой кризис и прочие. «Так вон в чем причина, ну теперь понятно», – мы испытываем интеллектуальное облегчение, наш мозг вырабатывает очередную порцию дофамина.

Увы, упрощая картину мира, мы зачастую делаем это слишком радикально. Мы никак не можем признать, что многие явления нашей жизни слишком сложные, чтобы иметь две или даже десять причин. А некоторые явления не имеют внешних причин вовсе. Любой практикующий экономист (именно практикующий, а не диванный вояка) с легкостью набросает вам как минимум десять причин высокой инфляции в России. А умный экономист при этом выразит сомнение, что предложенный список окончателен. Хороший историк не назовет вам причину начала Второй мировой войны – на поверхности их множество, но ни одна не является ни достаточной, ни необходимой.

Вот забавная головоломка. После каждой кровопролитной войны число родившихся мальчиков значительно превышает число девочек. Природа каким-то неведомым для нас образом восстанавливает баланс. Как же это происходит? Дело в том, что, по статистике, вероятность рождения мальчика тем выше, чем ниже рост отца. И никто не знает почему. А на войне, по той же неумолимой статистике, шанс выжить больше у солдат, чей рост ниже среднего. И тоже по непонятной для нас причине. Получается вполне логичная зависимость – чаще выживают низкорослые мужчины, а они производят больше потомства мужского пола. Механизм восстановления баланса понятен. Но мы не знаем причин, лежащих в его основе! Это слишком сложная для нашего разума зависимость. Ее нельзя объяснить парой-тройкой факторов. А возможно, мы никогда не постигнем мудрость матери-природы и не найдем истинную причину этой зависимости.

Однако попробуйте признаться в своем незнании знакомым и друзьям – и вас сочтут некомпетентным, неинформированным, не умеющим читать между строк и не ориентирующимся в международной обстановке (это обвинение чаще всего высказывается в мой адрес).

Согласно теории одного из величайших философов XX века Карла Поппера (того самого, которого Джордж Сорос назвал своим учителем), глобальные проекты, нацеленные на перестройку общества, обречены. Причина – влияние огромного количества неожиданных, непредвиденных и недооцененных факторов. Маленьких и незначительных факторов, на которые вначале никто и внимания не обращает. Дьявол кроется в мелочах. Именно эти мелочи и разрушают в итоге глобальные социальные проекты. И наивно думать, что в следующий раз мы обязательно учтем все факторы, – появятся новые. Сколько бы усилий мы ни направляли на сбор и анализ информации, мы никогда не сможем охватить весь спектр причинно-следственных связей, которые действуют в обществе.

 

Карл Раймунд Поппер (1902–1994) – австрийский и британский философ, апологет теории поступательной социальной инженерии

 

Экономика как наука, изучающая одну из сфер общества, не способна дать ответы на множество вопросов вовсе не потому, что мы пока не отшлифовали экономический инструментарий, а потому, что этих ответов просто не существует. Согласно теории финансовой нестабильности Хаймана Мински, финансовые кризисы происходят не под влиянием внешних причин (войны, заговор брокеров, манипулирование рынком и прочие). Причины кризисов более банальны и скучны – разрушительные действия взрывоопасных обратных связей, всегда имеющих место в рыночной динамике. Но почему об этом мало говорят? Ответ зауряден: разве это так же интересно, как, например, заговор американского империализма? Конечно, нет. Теории заговора так популярны, потому что легко продаются.

Какой напрашивается вывод? Мы никогда не узнаем, что спровоцирует начало очередного финансового кризиса. Никогда! Сколько бы информации ни анализировали. Разве в преддверии кризиса 2008 года регулирующие органы не знали о том, что творится на американском ипотечном рынке? Разве крупнейшие банки не догадывались, что ипотечные деривативы, висящие на их балансах, подобны бомбе замедленного действия? Знали. Однако это не помогло ни предотвратить кризис, ни хорошенько к нему подготовиться.