Кабанов. Коллекционер патентов

 

Шпионы, агенты, предатели и прочие разведчики существовали, наверно, всегда. Еще бы! Порою утечка информации равнозначна проигранному сражению. Враг ждет тебя там, где наносится удар, более того, активно принимает всевозможные контрмеры, и самое эффектное действие в итоге вполне может обернуться полнейшей катастрофой. Не зря появились на папках всевозможные грифы, были введены допуски, и чем серьезнее предстоящая операция, тем меньше людей посвящается в ее суть.

Однако я не поделился планом с министром по гораздо более прозаической, банальной причине. Просто никакого плана в этот момент у меня не было. Вообще. Лишь легкие наброски, наскоро составленные тут же и еще нуждающиеся в серьезном обдумывании. И подозрение, что их придется скопом забраковать за полной непригодностью и абсурдностью. Только думать об этом было некогда. Требовалось спасать ребят. А уж брандер в любом случае можно было оставить на потом.

И еще грызла досада на судьбу, втравившую меня в очередную историю. Нет, с адской машиной все было ясно. Тут двух мнений быть не могло. Но каперство…

Вновь лить кровь, свою и чужую. Ради чего? Ради денег? Откровенно говоря, убивать из‑за них – самое последнее дело на свете. Наша карибская одиссея была вынужденным шагом. В той ситуации у нас не было иного выхода, чтобы как‑то выжить в чужом времени, хоть отчасти вписаться в него, обеспечить средствами и нуждающихся в них женщин, и себя. Альтернатива была намного страшнее. Рабский труд на плантациях в лучшем случае, гибель – в худшем. Такой уж нам достался район, и жизнь человеческая в нем не стоила ломаного гроша. Вернее – ломаного песо.

Сейчас же все мы достаточно обеспечены. Аборигены, может, готовы продолжать зарабатывать на жизнь по старой пиратской формуле «топором и пистолетом», однако не выходцы же из двадцать первого века! Мы можем жить скромненько, на процентики. Или там дело какое завести. Землицу прикупить. Да мало ли вариантов с деньгами? Сколько хочешь! Я уже молчу, что долго задерживаться здесь мы не собираемся. Изыщем способ добраться до России – и в путь. Там сейчас можно развернуться по‑крупному. Эпоха с любой точки зрения революционная.

Идейные соображения?

Я до сих пор понятия не имею, из‑за чего вспыхнула эта война. Только и понял, что вначале Король‑Солнце несколько не рассчитал свои силы. А уж кто прав, светоносный монарх или остальной мир, судить не берусь.

Франция стала нашей второй родиной. Хотя бы по документам. Однако стоит ли ее рьяно защищать, если сами французы в своем абсолютном большинстве относятся к бойне равнодушно? Разве что ворчат о вызванной войной дороговизне.

Хотелось бы сделать все, чтобы Англия так и не стала ведущей державой, как это произошло в реальности. Уж очень она полюбила лезть не в свое дело. И в нашу историю будет вмешиваться постоянно. Обычно – тайком, частенько – прикрываясь лживой доброжелательной улыбкой прирожденного подлеца.

К сожалению, если один человек и может повлиять на историю, то лишь в том случае, если занимает ключевое положение. А это мне не светит. И не поможет здесь моя немногочисленная группа поддержки. Манией величия я не страдаю. Пусть удастся захватить десяток лишних транспортов, потопить какой‑нибудь фрегат – что это значит в мировом масштабе? В общем‑то, ничего. Кораблей у наших противников много. Они даже не заметят потери.

Отряд не заметил потери бойца…

Ладно. Разве мы не русские люди? У нас на каждое распоряжение, просьбу, приказ всегда найдется с полсотни отговорок. Наличие патента, команды и корабля еще не повод, чтобы выходить в море. На берегу в любом случае лучше.

Последнее рассуждение изрядно подняло мой дух, и к казармам, где содержалось последнее флотское пополнение, я подъехал бодрым и почти жизнерадостным.

Хотя какие это казармы? Тюрьма. Даже по виду, а о сущности уже молчу.

Может, армейских новобранцев чему‑то учили. Даже наверняка. И даже знаю чему – шагистике и премудрости нынешних воинских артикулов. Солдат должен уметь тянуть ножку, делать строевые приемы с ружьем и есть глазами начальство. Чтобы оно смилостивилось и распорядилось выдать более приемлемую пищу.

Здесь же очевидно предполагалось, что набранный контингент – народ опытный и чему‑то учить их бесполезно. А может, целиком полагались на корабельных боцманов, которые своими линьками в момент объясняли нерадивым, почем фунт соленого морского лиха. Упор делался лишь на то, чтобы призывники не сбежали прочь. Посему высоченный каменный забор, вместо неведомой пока колючей проволоки, был дополнительно укреплен стоявшими повсюду часовыми с ружьями. Да сверх того непрерывно патрулировался небольшими командами изнутри и конными разъездами снаружи.

Вот это подход, мать его так!..

– Ни хрена себе! – откликнулся на мои невысказанные мысли Григорий.

В отличие от меня, в прошлом он был обычным срочником. Перед приходом в полк прошел сержантскую учебку, а там спуска не давали и гоняли по полной. Но, видно, и она показалась Ширяеву сущим курортом по сравнению с увиденным.

Довершала картину сцена порки какого‑то бедолаги. Уж не знаю, чем он не угодил начальству, однако в итоге провинившийся лежал на отшлифованной такими же несчастными лавке. Руки были связаны под ней. Спина освобождена от рубашки. Двое мускулистых мужчин по обе стороны старательно, от души, попеременно хлестали по этой спине кнутами. И еще один стоял рядом и считал каждый удар.

Помочь наказуемому я все равно не мог. Разве что в срочном порядке каким‑либо образом заменить нынешний устав. Особенно графы о наказаниях.

Хотя, может, карали и за дело. Воинские законы придуманы не для унижения солдат и моряков, а для удержания их в некоторых границах. Отпустишь разок вожжи – и начнется такое! Чем меньше сознательной дисциплины, тем более суровыми становятся наказания. А откуда ей, сознательной, взяться?

Бумаги, подписанные самим министром, оказали требуемое воздействие. Всех, сцапанных вчера, построили во дворе. Начальство было радо выгнать туда же и предыдущие партии. Пришлось сурово отказаться, мол, заваль не берем.

Моих в выстроенной толпе оказалось семнадцать человек. Все перемазанные, многие – в рваной одежде, с ссадинами и синяками на опухших после недавнего возлияния лицах. В число улова морского ведомства попали Антуан и Грегори, самые ветеранистые ветераны наших походов.

– Я дам вам конвой до самого порта, – заявил мне начальник лагеря‑тюрьмы.

Я чуть было не отказался, однако в последний момент решил, что конвой будет неплохим воспитательным уроком для бывших соплавателей. В другой раз станут осторожнее.

Так мы и прошествовали через добрую половину города. Впереди в наемной карете важно ехала наша троица. Мы намеренно не обращали внимания на вытянутый небольшой строй позади нас. Стоит ли говорить, что по бокам и позади шли угрюмые солдаты с ружьями наперевес?

Только на бригантине, куда моряков переправили под тем же конвоем, я впервые заговорил с провинившимися:

– Так. Бравые моряки, гроза и ужас флибустьерского моря дают себя безропотно повязать первым же форменным проходимцам. В смысле, проходимцам в форме. Стыд и позор! Удивляюсь, как вы вообще могли одерживать победы? Или оставили весь свой запал в прошлом? Вот ты, Антуан. Ты же был неплохим рубакой. И вдруг ни с того ни с сего покорно следуешь за служителями порядка. Что молчишь? Альбатрос ты бескрылый!

Недавние пленники государства угрюмо уставились в палубу. Зато немногочисленная вахта «Лани» восприняла разнос как неожиданное развлечение и веселилась вовсю.

– Когда солдаты ворвались, я уже мордой на столе лежал, – мрачно признался Антуан.

Все так и грохнули. Я сам едва сдержал улыбку и перешел к следующему:

– А ты, Грегори, где был? Под столом? Или под лавкой?

– Не надо, Командор. Я пытался сопротивляться. Только штормило меня очень. Так все и шаталось вокруг.

– А солдаты двоились? – под общий хохот подсказал я. – Да и бил ты собственным глазом по чужому кулаку.

Я кивнул на налитый фингал. Говоря проще – гематому.

Грегори что‑то пытался сказать в ответ, но говорил он непривычно тихо, а смеялись вокруг неприлично громко.

– Желающие служить в королевском флоте – два шага вперед! – рявкнул я, перекрывая хохот.

Как ни странно, желающих послужить не нашлось.

– Так какого черта! Все! Отныне вы моряки каперовского фрегата «Глостер»! – я кивнул на стоящий неподалеку от бригантины приз. – Понятно? А чтобы вы получше уяснили себе это, всем недотепам двое суток без берега. Разойдись!

Дожидаться выполнения команды я не стал. Уж стоять на месте точно не будут.

– Костя, есть разговор, – я поманил к себе Сорокина.

– Вы это серьезно, Командор? – спросил тот.

– Что именно? Разговор или наказание? – На самом деле смысл вопроса был понятен, но не упускать же такую возможность!

– О каперстве, – чуть улыбнулся, принимая мой ответ, Костя.

Я поневоле вздохнул. Договаривались же завязать!

– Ничего. Бог не без милости. Как‑нибудь отвертимся. А там, глядишь, и война кончится. – Кого я утешал этими рассуждениями? – Вот с брандером точно придется разбираться нам.

– Это я понимаю, – буднично кивнул бывший морской спецназовец. – Кому же еще? Больше некому.

Мы вчетвером уединились в капитанской каюте.

Следующий час прошел в бесконечных рассуждениях.

Адская машина англичан представляла собой обычный корабль, по самую завязку напичканный порохом. По существу – гигантский брандер, а то и просто плавучая бомба. Несколько человек подводят его вплотную к объекту, поджигают фитиль, а сами спасаются на шлюпке. Далее – взрыв и занавес.

Простейшим способом борьбы с подобной штукой были бы наши зажигательные бомбы, так хорошо зарекомендовавшие себя в Карибском море. Смесь масла, пороха и смолы гарантировала пожар на любом корабле. Шесть мортирок лежали в трюмах «Лани» вместе с последними восемнадцатью снаряженными снарядами. Только стреляли мортирки метров на двадцать. Мы так и звали их частенько – плевательницы. Хотя плевочек у них был…

Весь вопрос заключался в одном. Дадут ли нам выйти на такую дистанцию? Помимо брандера на рейде будут фрегаты охранения, а уж они постараются засыпать нас ядрами так, что мало не покажется никому.

Если же выйдем и выстрелим, то успеем ли далеко отойти? Порою нас накрывало взрывами гораздо менее набитых порохом кораблей. Этот же рванет так, что мы с легкостью разделим его судьбу. Если целый город пострадал…

Обычный артиллерийский обстрел тоже отпадал. Опять‑таки ответный огонь конвоя…

В роли самоубийц выступать никому не хотелось.

Ракеты, которые мы использовали в последнем походе против испанцев, были средством больше психологическим. Точности боя у них не было никакой. Просто на суше мы вели огонь по площадям. Нам важнее было не уничтожить, а деморализовать и отогнать противника. Попасть пороховой ракетой в море с корабля в корабль возможно разве что случайно. Да и то существует риск подпалить себя же реактивным факелом. А паруса при случае горят…

Мелькнула мысль попытаться сделать торпеду, но пришлось отбросить и ее. Единственный двигатель – сжатый воздух, вращающий турбину. А попробуй изготовь последнюю в кустарных условиях! Если что получится, то потребует массу времени. Того, чем мы явно не располагаем.

В общем, положение вырисовывалось достаточно безрадостное.

Один выход из него был. Предложенный, кстати, Сорокиным. Только очень уж мне он не нравился. Я же не котик и не пиранья. Вот если бы с парашютом прыгнуть…

К сожалению, ничего более умного никто из нас придумать не мог. Хотя пытались. Пытались.

– Ладно. Поехали на берег, – закрыл я обсуждение.

– Кто останется на корабле? – приподнял бровь Константин.

Мол, я уже был, теперь очередь кого‑то из вас. Хоть в приказном порядке назначайте, хоть жребий тяните.

– Провинившиеся, – усмехнулся я в ответ.

– Я спрашиваю – из офицеров?

– Зачем, Костя? Корабль в порту. Ничего с ним не случится. Оставим старшим Антуана. Он после тотальной мобилизации из кожи вон лезть будет, лишь бы доверие оправдать.

Я угадал. Причем не только насчет Антуана. Пока мы сидели в каюте, нас не тревожили. Даже старались не шуметь. А то как же? Тихо! Чапай думать будет! Зато когда вышли, на палубе стояли все «мобилизованные». В количестве семнадцати человек.

– Что за сборище? – спросил я, лишь бы что‑то спросить.

– Мы тут… – Антуан немного помялся. – В общем, спасибо, Командор! Если бы не вы…

«А если бы не вы…» – едва не брякнул я. Однако сдержался. Потом присмотрелся к моим орлам и понял: каким‑то неведомым путем они узнали о цене своей свободы.

– В общем, вы всегда можете на нас рассчитывать.

– Я знаю. – Словно они не помогли мне после визита «Дикой кошки»! Что бы я делал без них? – Но учтите – наказание остается в силе. Чтобы в другой раз не залетали по глупости.

– Ура Командору! – воскликнул Грегори, и остальные дружно подхватили клич:

– Ура!!!

Все‑таки славные мои ребята. Дури в них много, однако хорошего больше. Только не каждому дано разглядеть это за суровой внешностью и грубоватыми манерами скитальцев морей. Разве можно оставить таких молодцев в беде?

Я посмотрел на Ширяева и Сорокина. Надо сделать что‑нибудь и для них. Гранье – дворянин. А они кто? По местным понятиям: ни рыба ни мясо. Хотя если мясо – пушечное, то они скорее – рыба. В смысле, моряки. Без роду и племени.

– Куда теперь, Командор? – спросил Григорий.

Чувствовалось, что ждет ответа: «В гостиницу». Ведь наверняка обещал своей благоверной сильно не задерживаться, а уже больше половины дня прошло. Но и меня бросить совестно, пока не переделаны все дела.

– Я – к Поншартрену. А вы – по домам. Или по кабакам. На собственное усмотрение. В последнем случае можете сказать, что это я вас споил. – Я подмигнул Ширяеву.

– Мы с тобой, – не очень уверенно сообщил Ширяев.

– Не надо. Я буквально на минуту. Ну, может, на пять. Лучше передай моим, что скоро буду. Ведь наверняка волнуются, думают, куда я пропал. Все‑таки чужой город.

Мы как раз вышли на набережную. Народа на ней по случаю хорошей погоды хватало. Встречались даже хорошо одетые господа. А уж простых людей не счесть.

– Зачем тебе к Поншартрену, Командор? Думаешь, удастся отказаться? – Григорию показалось, будто он угадал истинную причину внепланового визита.

– Ты что? Каким образом? Просто хочу кое‑что уточнить.

Одну‑единственную вещь, о которой говорить моим верным сподвижникам было преждевременно. Я хотел выторговать условие: адскую машину мы уничтожаем втроем. Мне ничего не надо, но моих спутников пусть наградит дворянством и офицерскими патентами. Чтобы не с пустыми руками приехали к Петру.

Бумажка в любом времени бумажка. Чем больше их накопишь, тем легче потом жить.

Чей‑то излишне пристальный взгляд обжег спину. Я словно ненароком повернулся и увидел давешнего мужчину. Того самого, из приемной министра, что неприкрыто демонстрировал мне свою ненависть.

На этот раз он ничего не демонстрировал. Напротив, старательно делал вид, будто вообще не смотрел в мою сторону. Гуляет просто в компании пары дюжих слуг. Имеет полное право.

– Кто это? – спросил Сорокин, проследив направление моего взгляда.

– Понятия не имею. Видел вчера в приемной у министра.

Говорить об испытываемых невесть почему ко мне чувствах я, понятное дело, не стал. Вдруг это был всего лишь острый приступ неконтролируемой зависти?

– Кого‑то он мне напоминает, – в задумчивости произнес Жан‑Жак. – Кого‑то знакомого, но никак не могу вспомнить. Не сам, но кто‑то очень похожий.

– Так знакомых сколько! Пустяки, – махнул я рукой.

Не все ли равно? И мало ли кто из нас на кого похож?

– Вспомнил! Ростиньяка! – сообщил Жан‑Жак. – Наверняка родственник. У них там семейка большая.

– Ну и пусть. Ладно, господа. Надо торопиться, пока Поншартрен не уехал. Когда еще с живым министром встречусь… – Я говорил, а сам думал: с мертвым‑то не увижусь наверняка.

Да и не надо.

 

8

Ширяев. Адская машина

 

Зрение Гранье было отличным. Настолько, что давно стало легендарным среди вольных бродяг флибустьерского моря. Никого не удивляло, что канонир всегда первым определял, что за корабль замаячил вдали, когда остальные еще не были уверены, действительно ли на горизонте появился парус, или это очередное облако старается ввести в заблуждение ищущих добычи моряков.

Если же вдобавок подкрепить орлиные глаза Жан‑Жака хорошей оптикой… Оптика была. Морской бинокль, равных которому пока еще не было ни в одной стране мира. Причем не только не было – даже появится нечто подобное нескоро. Спустя века.

Сейчас Гранье занял воронье гнездо на мачте и старательно выглядывал корабли, застывшие на внешнем рейде. Сама «Лань» маячила у горизонта. Так что желающие, если у них не было собственного Жан‑Жака, едва были в состоянии разглядеть ее паруса. А уж определить, чей это корабль, им нечего было и мечтать. Тем более в европейских водах знаменитая бригантина Командора была абсолютно неизвестна. Мало ли подобных кораблей?

Согласно законам, капер перед боем должен был поднимать флаг державы, выдавшей ему патент. В остальное время он имел право маскироваться под кого угодно. За нарушение морских обычаев подобная маскировка не считалась. Поэтому в данный момент над бригантиной развевался голландский флаг. На случай, если кто сумеет разглядеть его с такого расстояния.

И уж совсем в небытие ушел прежний флаг с ухмыляющейся кабаньей мордой. Когда воюют государства, самодеятельность недопустима. Еще в каких‑то дальних водах – возможна, но у собственных берегов…

Видимость была превосходной, ограниченной лишь линией горизонта. Командор поневоле жалел, что так и не собрался изготовить простейший монгольфьер. Насколько тогда улучшился бы обзор! Причем без малейшей необходимости приближаться к возможному врагу. Держись себе за всеми мыслимыми в данном веке пределами. Земля, как известно, круглая. Чем выше заберешься, тем дальше видно.

Сделать воздушный шар вполне реально даже в конце семнадцатого века. Принцип известен, ничего особо сложного нет. Подогретый воздух не водород. Добывать его не надо. Вот только где все разместить на небольшом корабле?

Мачты, пушки, паутина вант… И все это на крохотном пространстве. Единственное – если буксировать за собой баржу. Но это опять лишний груз.

На всякий случай «Лань» была снаряжена по‑боевому. Даже мортирки установлены на свои места. Хотя боя не предполагалось и расстояние вполне позволяло убежать. Только в море нет мелочей, а судьба богата на сюрпризы.

– Все! – Не настолько и высока мачта, чтобы голос с нее не был услышан.

Жан‑Жак покинул свой пост и стал ловко спускаться на палубу.

– К повороту!

Лучше не маячить больше, чем предполагают обстоятельства. Зачем привлекать внимание? Для этого в последующем будут специальные категории людей. Певцы, политики… Те, кто делает дело, в лишней рекламе не нуждаются.

Гранье сосредоточенно склонился над картой, прикинул ориентиры, расстояния и только затем принялся старательно рисовать короткие черточки.

– Адская машина стоит здесь. Фрегаты, шесть штук, расставлены вот так. Орудийные порты закрыты. Видно, нападения не ждут, но ночью – кто знает?

Сорокин, еще одна легенда экипажа, хотя несколько иного плана, оглядел горизонт и уверенно произнес:

– Погода будет как на заказ. Волнение минимально. Даже луна в последней четверти послужит службу.

Конечно. Полный мрак еще терпим на земле, но с воды без того видно немногое. А уж в кромешной тьме…

Склонились над картой, намечая детали, пути, возможное время, дистанции.

– Франция и лично Его Величество с надеждой взирают на нас, – пробормотал Командор.

Надо отдать должное – разведка Поншартрена сработала хорошо. О выводе брандера известила заранее. Сообщила предполагаемое место. Сколько и где будет людей и кораблей. Даже не скажешь, что противники разделены проливом.

Хотя что такое Ла‑Манш? Мелочь. Когда‑то в будущем всевозможные любители рекламы и экстрима будут перебираться через него всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Не с таким большим риском и практически без вреда для здоровья.

Сейчас способы были более просты, зато проверены веками и уже оттого надежны. Обычные лодки, благо весь пролив не перекроешь, а уж избежать нежелательных встреч нынешние разведчики и былые контрабандисты научились. Кто не сумел, того давно не стало.

– Ладно. Большего мы все равно сделать не сможем… – Эх, все‑таки не по душе было Кабанову грядущее мероприятие!

Кто держался действительно спокойно, так это Сорокин. Его специально готовили к подобным вещам. Разве что предоставляли при этом весьма полезные приспособления. Акваланги, например.

– Ладно. Три часа – спать. Жан‑Жак, тебе предстоит сегодня настояться на вахте, – предупредил Командор.

Людей на «Лани» было совсем мало. Флейшман и Ярцев остались на берегу. Юра упорно старался стать купцом не только по бумагам, но и в реальности. А Валера заранее был приписан к нему шкипером корабля. Которого пока еще не было.

Конечно, они бы обязательно увязались по старой дружбе. Поэтому даже цель выхода в море от Флейшмана скрыли. Мол, идут на небольшую разведку. Через пару дней вернутся.

Если что, должен уцелеть хоть кто‑то из вынужденных путешественников во времени! И без того из мужчин практически никого не осталось. Женщин несколько больше, но и тут большинство повыходило замуж на Гаити и сейчас пребывало в том благодатном по климату краю.

Если кроме климата нет ничего хорошего, то о чем говорить?

– Постою, Командор, – кивнул Жан‑Жак.

Несравненный артиллерист, умелый фехтовальщик, отличный стрелок, лихой моряк, настоящий друг, он был никудышным пловцом. Как‑то до этого всерьез не требовалось, а за несколько дней не научишься. Гранье впервые переживал по этому поводу и поэтому старался хоть как‑то облегчить жизнь друзьям.

Море приучило людей спать не по времени суток, а в зависимости от состояния дел. Есть свободное время – надо отдыхать. Пусть в данный момент светит солнце и сухопутные жители поголовно заняты разнообразной работой. Но им ведь не приходится выкладываться по ночам. Разве что с женами. Однако это уже сугубо личные проблемы.

…Ширяев проснулся первым. В отличие от того же Командора, он был вполне доволен жизнью. Не каждому удается воплотить детские мечты. Хотя бы потому, что они редко имеют отношение к реальности. Рыцарские турниры, паруса – где это найдешь в современном мире?

И пусть на самом деле романтики в подобных делах немного, Григорию нравилось ощущать себя настоящим мужчиной. Как многим спустя годы нравится вспоминать армейскую службу. Трудно, зато что сравнится с чувством преодоления любых препятствий, с суровыми законами мужского коллектива, с сознанием, что ты не нечто, неопределенного пола, а настоящий мужик, исполняющий извечную мужскую работу? Не самую лучшую, зато одну из самых необходимых в любой стране.

Это другие поколения, избалованные, одураченные СМИ, стали относиться к подобным делам иначе. Воспитание Ширяева было иным. Более консервативным, следовательно, близким к жизни.

Зато с каким восхищением смотрит на отца маленький сын! Ради одного такого взгляда можно в очередной раз пройти сквозь многое. Благо шторма, сражения, труд – все стало привычным.

Некоторое время Григорий позволил себе полежать в постели. Раз есть в запасе время, то стоит ли спешить?

Бригантина привычно скрипела корпусом, едва заметно покачивалась на небольшой волне. Волнующе пахло морем.

Ладно. Пора вставать. Еще надо перекусить, узнать новости, подготовиться.

Новостей, правда, не оказалось. «Лань» медленно крейсировала по проливу, стараясь не появляться в видимости берегов. Никаких кораблей не попадалось, горизонт был чист. Сегодня это радовало.

Спустя несколько минут следом за Ширяевым наружу выбрался Командор, и почти сразу – Константин.

– Наверно, пора. – Кабанов посмотрел на клонящееся к морю светило. – Пока дойдем, пока взглянем в последний раз.

Британцы по‑прежнему продолжали стоять на рейде. По донесениям разведки, они собирались начать операцию спустя два дня. Как раз к официальному визиту Поншартрена.

«Лань» ненадолго отошла в сторону, а вскоре на море пала ночь…

 

У парусных кораблей есть одно несомненное преимущество – бесшумность. Разве что едва слышно плеснет разрезаемая форштевнем вода да скрипнет рангоут.

Зато не тарахтит двигатель, не бурлят воду винты. Если бы в придачу ко всему локатор! Чтобы получше разглядеть застывшего во тьме врага, ведь человеческие глаза плохо приспособлены к мраку.

Локатора, разумеется, не было. Но путь был намечен еще днем, команда опытна, офицеры умелые. Разговоров не было. Люди не нуждались в понуканиях, а распоряжения передавались шепотом.

Однако бывшим флибустьерам было не впервой подкрадываться по ночам. Минимум парусов, готовое к бою оружие, ни малейшего огня. Словно не корабль движется по морю, а призрак, тень. Вряд ли и разглядишь. Если же сумеешь, то наверняка будет поздно.

Выходить на дистанцию «разглядывания» Командор не стал. Бригантину положили в дрейф и дальше двинулись на небольшой шлюпке. Борта едва возвышались над водой, ночь была довольно темная. Сколько бы ни таращились по сторонам вахтенные моряки, требуется редкое невезение, чтобы быть замеченным.

Почти бесшумно погружались в воду весла. Шли еле‑еле, руководствуясь не столько зрением, сколько интуицией.

В свете ущербной луны постепенно разглядели едва видимые силуэты стоящих на якорях кораблей. Определились окончательно, приблизились еще, и Сорокин шепнул:

– Все. Суши весла.

Операция вступала в решающую фазу.

Нет, можно было бы рискнуть. Шансы подобраться к брандеру на шлюпке были. Но время военное, вахта должна нестись внимательно. И пусть еще не изобретены прожектора, вдруг заметят, и тогда преимущество будет у тех, кто укрыт высокими бортами кораблей. Уверенное такое преимущество.

Едва слышные всплески. Дальше заранее решено было двигаться вплавь. Боевые пловцы пока неизвестны. Обнаружить над водой три головы гораздо труднее, чем лодку. Не говоря о том, что сообщение на шлюпках ночью прерывается даже для своих, и заметившие немедленно заподозрят неладное.

Плыли фактически налегке. Пара ножей у каждого, в непроницаемом мешочке огниво, да вокруг головы Сорокина намотан тюрбан с заранее изготовленным аналогом бикфордова шнура. Фитиль – вещь известная едва ли не с изобретения пороха.

Вода была теплой. Волнение – небольшим. Плылось довольно легко. Если что несколько нервировало Кабанова и Ширяева, то только темнота. Сорокин‑то был привычным к ночным заплывам, а тут плывешь и неосознанно думаешь: вдруг взял не то направление и так и будешь удаляться от шлюпки невесть куда. В перспективе – на дно. До берега неблизко…

Потом в свете ущербной луны возникла темная громада. Потихоньку оформилась в силуэт корабля. И вот наконец над головами пловцов навис борт.

Брандер стоял на якоре. С кормы свисал какой‑то канат, явно не слишком нужный, позабытый.

Аккуратнее надо быть, аккуратнее. В противном случае…

Пловцы разделились. Командор отправился к канату, двое других – к якорю. Стальных цепей еще не делали. Якорь – тот же канат с лапой на конце.

Первым полез Сорокин. Один нож он заранее взял в зубы. Не очень удобно, однако руки заняты, а так схватиться за него можно гораздо быстрее, чем если оставить в ножнах.

С палубы, вынуждая застыть, послышались голоса. Смысл разговора остался неясен, но беседовали явно двое. Недолго, на уровне двух вопросов и коротких ответов на них.

Стихло. Один, кажется, ушел. Может, и оба, но лучше быть готовым к встрече.

Константин едва заметной тенью перемахнул через борт и быстро огляделся.

Так и есть. Неподалеку застыл одинокий силуэт вахтенного. Моряк смотрел на воду, еще не зная, что прозевал свою смерть. К службе надо относиться добросовестнее.

Созерцание воды утомляет. Матрос чуть отвернулся и звучно сплюнул на палубу. Очевидно, табачную жвачку.

Курение с заходом солнца было запрещено на всех кораблях. На брандере же, учитывая характер груза, оно вряд ли поощрялось даже днем. Вот и приходилось пользоваться суррогатом.

Если бы матрос посмотрел в другую сторону, то смог бы увидеть бросившуюся к нему тень. А так – успел ощутить, как его схватили сзади, закрыли рот, и в следующий миг острая сталь вонзилась в сердце.

Сорокин некоторое время подержал дергающееся в последних конвульсиях тело. Затем бережно опустил его на палубу.

Сзади на пороге слышимости возник легкий шум. Ширяев.

Сорокин кивнул напарнику на вход в кубрик. Вдруг кто выползет по нужде или по другой причине?

Григорий кивнул, мол, понял. А Константин тенью заскользил к юту. По идее, второй вахтенный должен был находиться там.

…Командор тоже забрался сравнительно легко. Только в конце пути его ждала не палуба, а кормовой балкон. Дверь в каюту по случаю хорошей погоды была открыта.

Некоторое время пришлось постоять на месте, дабы глаза привыкли к мраку. В помещении будет еще темнее. Не хватало на что‑нибудь напороться! Или же долго искать, есть в каюте кто‑нибудь или нет.

Есть. Изнутри, облегчая задачу, доносился легкий храп. Командор скользнул внутрь и, ориентируясь на звук, приблизился к спящему.

На войне как на войне. Мораль уступает место жестокой необходимости. Тут дилемма проста – или ты, или тебя. И разницы между ударом в спину и победой в честном поединке, собственно говоря, нет никакой. Раз уж итог один…

Храп затих. Проснуться спящему было не суждено. Командор ощупью нашел рядом с изголовьем шпагу, извлек ее из ножен и тихо двинулся в коридор.

По донесениям разведчиков, во время стоянки команда на брандере была минимальной. Максимум – пара офицеров и около дюжины моряков. Не столько команда, сколько охрана. Осталось угадать, в какой из кают расположился второй и последний офицер. Вряд ли он сейчас проверяет посты. Раз корабль на якоре…

Ближайшая дверь оказалась закрытой. Если учесть, что встроенных замков на кораблях не было… Но и изнутри запираться было довольно странно. Матросу входить не положено под угрозой строгого наказания. Капитан, наоборот, имеет полное право заглядывать куда ему заблагорассудится. Тогда почему?

Н‑да… Выбить дверь нетрудно, но шум… Командор прижался к хлипкой преграде, прислушался.

Тихо. Не каждый же храпит во сне! Ладно, может, не проснется. Все меньше грехов на душе.

Остальные каюты открывались легко. Только были они пусты. «И разведка доложила точно…» Работают люди Поншартрена, работают. Или кто сейчас непосредственно отвечает за разведку?

…Вахтенный на квартердеке оказался далеко. Он стоял ближе к кормовому обрезу, и незаметно приблизиться к моряку нечего было думать. Хорошо хоть, тоже пока смотрел в сторону. Да и чего высматривать на лестнице?

Сорокин прикинул разделявшее их расстояние и на секунду приподнялся повыше. Бросок вышел удачным. Вахтенный успел только вскрикнуть, негромко, а затем со стуком повалился на палубу. В следующий момент Константин оказался уже рядом и заботливо вонзил другой нож прямо в сердце. Чтобы человек зря не мучился. Страшна ведь не смерть, а болезненный переход к ней. Смерти все равно не избежать.

Уже вдвоем с Командором отправились к трюму. Он действительно был весь набит бочками. Настолько, что дальнейшее было сущей ерундой. Размотать припасенный шнур, расположить его поэффектнее да подпалить перед обратной дорогой.

…Дело было практически сделано, когда брезентовый полог, прикрывающий вход в кубрик, отодвинулся и наружу высунулся сонный матрос.

Ширяев чуть отодвинулся, давая моряку возможность выбраться на палубу. Затем привычно зажал левой рукой рот, а правой нанес удар. Неудачно.

Матрос оказался довольно здоровым и дернулся так, что едва не вырвался из рук сержанта. Второй удар достиг цели. Тело дернулось, и Григорий ударил еще раз.

Грязное дело – война.

В кубрике по‑прежнему было тихо. Места немногочисленной вахте хватало, тесниться было не надо. А то, что кто‑то выполз наружу, не волновало. Может, и не заметил никто.

Подошедшие Кабанов с Сорокиным посмотрели на труп. Шнур уже тихонько тлел, приближая неизбежный фейерверк, но вдруг проснется еще кто‑нибудь? Обнаружить диверсию вполне возможно, а второй раз подобный фокус не повторить.

А время между тем шло, и надо было срочно решать. Или лезть в кубрик и вырезать сонных, или спасаться, пока не стало поздно.

Вырезать было противно. Хотя вахта была обречена в любом случае, однако сам процесс восторгов не внушал. Очень уж как‑то…

– Уходим, – тихо произнес Командор.

Без того, пока ждали, времени прошло порядочно. Если кто и проснется, пока разберется, пока поднимет тревогу, а там уже…

Вниз вновь скользнули по канату, чтобы не вызывать лишнего шума. А дальше поплыли в сторону ждущей шлюпки. Только теперь делали это намного быстрее.

Только знать бы точно, где эта шлюпка! В темноте да на воде вполне можно заплутать. Тут чуть свернул, и вполне можешь проплыть мимо.

Страх ведом всем. Плыли, и каждый думал про себя: вдруг вовремя не найдут и взрыв застанет их на воде?

А то и еще страшнее – кто‑нибудь из команды все‑таки прореагирует, и все хлопоты окажутся напрасными…

Тихий плеск впереди и чуть в стороне привлек внимание, заставил поневоле насторожиться. Свои или чужие?

Хотя чужие, если бы и двинулись в шлюпочный обход, обязательно зажгли бы факел. Чтобы ни у кого не оставалось сомнений, кто передвигается по воде.

А своим здесь опасно. До ближайшего фрегата рукой подать. Не ровен час – заметят.

– Что? – Заботливые руки подхватили пловцов, помогли забраться в шлюпку.

– Порядок.

Оказалось – не совсем. Не успели разобрать весла, как сбылось предположение Командора. С темной глыбы фрегата раздался встревоженный голос. И кого он окликал – было ясно даже не знающим английский язык.

Оклик повторился, и почти сразу за ним грянул выстрел. Хорошо, тьма мешала прицеливаться. Свиста пули никто не услышал. Зато на британце сразу поднялась суматоха. Вспыхнул один факел, другой, третий…

– И раз! – На весла налегли так, словно участвовали в важнейшем соревновании по гребле.

Впрочем, так оно и было. Причем ставкой была жизнь.

Вновь выстрелили вдогонку. Но гораздо больше пули тревожила мысль, что сейчас проснутся не только на фрегатах, на брандере тоже. Сон на пороховой бочке – чуткий сон.

Не проснулись. Море вдруг украсилось яркой вспышкой, а по ушам ударило громом так, что все прочие звуки на какое‑то время напрочь исчезли.

По небу понеслись пылающие обломки. Одни падали на воду, другие – на ближайшие корабли. Один рухнул почти рядом со шлюпкой, и поднятой волной ее крутануло, накренило так, что едва не зачерпнули бортом соленой воды.

Теперь всем стало не до диверсантов. По крайней мере, на двух фрегатах стремительно разгорался пожар, и вырванные из сна команды лихорадочно занялись тушением.

Более везучим кораблям досталось намного меньше, но кое‑какие проблемы возникли и на них. Что до шлюпки, то на ней сбились с направления и теперь лихорадочно гребли абы куда, спеша уйти подальше из рукотворного ада.

Неизвестно, куда бы их занесло, однако в стороне путеводною звездой вспыхнули огни. Жан‑Жак решил хоть чем‑то помочь своим друзьям. А на риск бывшему канониру прославленного Граммона было всегда глубоко наплевать.

 

9

Флейшман. Дела торговые

 

Чужое время – не лучшее для собственных дел. У меня имелся довольно неплохой стартовый капитал, необходимые бумаги, вот только на практике…

Нет, идеи были. <