Мы все исправим: петля времени

 

Еще одна проблема современной жизни состоит в том, что один рабочий день обычного человека невозможно отличить от другого рабочего дня, а один выходной – от другого выходного. Конец XX века породил любопытнейшую разновидность кольцевой драматургии, отражающую эту проблему и подсказывающую, как ее разрешить.

Пионером полнометражного кино о петле времени, судя по всему, стал СССР – Владимир Хотиненко снял фильм «Зеркало для героя» по одноименной повести Святослава Рыбаса еще в 1987 году. Поссорившись с отцом, герой фильма Сергей (Сергей Колтаков) попадает из 8 мая 1987 года в 8 мая 1949‑го. В этот день происходит ряд событий – ограбление, во время которого убивают милиционера, обвал на шахте с человеческими жертвами, арест отца Сергея и рождение самого Сергея. Этот день повторяется для героя снова и снова, представляя собой, таким образом, кольцевую сцену в этой драматургической композиции. Петля времени разрывается, когда Сергею удается помириться с отцом, восстановив тем самым связь поколений.

Самый знаменитый представитель историй с этой драматургической конструкцией – фильм «День сурка» (реж. Харольд Рэмис, 1993). 1 февраля заносчивый и самовлюбленный ведущий прогноза погоды Фил Коннорс (Билл Мюррей) предсказывает скорое наступление весны и выезжает со своим продюсером Ритой Хэнсон (Энди Макдауэлл) в город Панксатони, штат Пенсильвания, где ежегодно празднуется знаменитый День сурка (сурка тоже зовут Фил).

2 февраля Фил спустя рукава делает свой репортаж, но уехать не получается – оказался прав сурок Фил, который предсказал продолжение зимы, и выезд из города замело. Фил вынужден провести ночь в Панксатони – а наутро вновь наступает 2 февраля. После множества повторов Фил осознает, что даже смерть не является выходом и ему придется исправить множество ошибок. В конце концов Филу это удается – он делает блестящий репортаж, исправляет все проблемные ситуации в Панксатони, украшает праздничный вечер виртуозной игрой на пианино, которой он научился за время пребывания во временной петле, и признается в любви к Рите. Наступает 3 февраля.

Как и «Зеркало для героя», «День сурка» – фильм не о человеке, который застрял в одном и том же дне, а о том, что для того, чтобы преодолеть замкнутый круг общественных и личных отношений, нужно не пытаться бежать от них, а в первую очередь измениться самому, научиться вникать в проблемы других людей и найти в себе силы и способности помочь их решению.

Том Тыквер в фильме «Беги, Лола, беги» (1998) использует рамочно‑кольцевую структуру. В «кольце» Лола (Франка Потенте), услышав по телефону о проблеме ее друга Манни (Мориц Бляйбтрой), который потерял 100 000 марок, немедленно бежит на выручку. У нее есть 20 минут на то, чтобы найти 100 000!

Лоле удается разрешить проблему с третьего раза: при первой попытке ее убивают, при второй убивают Манни, на третий раз все складывается настолько удачно, что у пары появляются собственные 100 000. В «рамке» мы видим интермедии с участием героев, находящихся в неопределенном пространстве и времени. Благодаря клиповой съемке и монтажу задается очень высокая динамика повествования, а коллажность – сочетание рисованной анимации и кадров как с главными героями, так и со случайными встречными и их флешфорвардами, снятых на кино‑ и видеопленку, – позволяет создать цельную картину с подробностями жизни многих людей.

Подобным образом – как фильм о миссии – организован и «Исходный код» (реж. Данкан Джонс, 2011). Военный летчик Колтер Стивенс только что выполнял боевой вылет в Афганистане – и вдруг он оказывается в пригородном поезде, который подъезжает к Чикаго. Пока Стивенс разбирается в ситуации, поезд взрывается. Стивенс попадает в «кольцо» и получает инструктаж – он должен найти террориста, который заминировал поезд, потому что после взрыва на железной дороге ожидается взрыв «грязной бомбы» в городе. После каждого взрыва Стивенс снова и снова попадает в «кольцо» и становится способным успешно выполнить задание только после того, как полностью принимает ситуацию (он был убит в бою, и его мозг подключен к нейронным сенсорам системы «Исходный код», которая позволяет просматривать прошлое через остаточные коллективные воспоминания людей) и осознает свою ответственность, причем не только рационально, но и эмоционально, влюбившись в пассажирку Кристину (Мишель Монахэн).

Авторы истории наградили героя хеппи‑эндом – оказалось, что исходный код отражает альтернативную реальность. Обезвредив террориста, Стивенс сообщает о нем не в свою реальность, а властям внутри альтернативной реальности – и не только спасает тысячи людей, но и обнаруживает, что его жизнь в этой реальности продолжается.

В экспозиции фильма «Грань будущего» (реж. Даг Лайман, 2014) рассказывается о том, что в 2015 году на Землю упал астероид с пришельцами, которых называют «мимики». Мимики быстро захватывают всю Европу. Четыре года уходит на то, чтобы разработать подходящее оружие против мимиков – экзоскелеты, которые могут использовать после курса обучения волонтеры. Первую победу над мимиками армия генерала Бригама (Брендан Глисон), наборную кампанию в которую организовал армейский пиарщик Уильям Кейдж (Том Круз), одерживает под Верденом, где особенно ярко проявляет себя сержант Рита Вратаски (Эмили Блант) – Ангел Вердена. А дальше начинается кино:

● У Кейджа и Бригама не складываются отношения, Бригам разжалует Кейджа до рядового и бросает на передовую, где должно состояться генеральное сражение.

● Кольцевая сцена начинается за день до начала наступления – Кейдж проходит ускоренный «курс молодого бойца» и наутро вместе со взводом сержанта Фаррела (Билл Пэкстон) отправляется в бой. Высадка становится катастрофой для землян, но Кейджу случайно удается перед смертью убить необычайно большого синего мимика – после чего он возвращается в кольцевую сцену.

● Попав в «петлю времени», Кейдж сначала хочет предотвратить высадку войск, затем пытается спасти Риту Вратаски. Он узнает о том, что его способность возвращаться во времени неслучайна и может стать ключом к победе землян. Из трусливого пиарщика Кейдж превращается в непобедимого бойца с железным характером. Он упорно тренируется, испытывает сам и вместе с Ритой десятки вариантов развития событий, влюбляется в Риту.

● Лишившись способности возвращаться во времени, Кейдж вырабатывает план, ведущий к победе. Чтобы довести его до конца, у Кейджа и Риты есть только одна попытка. Вдвоем они не справятся – но к ним присоединяется взвод сержанта Фаррела (правда, он идет не за армейским пиарщиком, а за Ангелом Вердена). В миссии никто не выживает, но мимики побеждены.

● «Петля времени» размыкается. И вместо стандартной кольцевой сцены Кейдж попадает в более раннюю сцену – перед встречей с генералом Бригамом. Война окончена без единого выстрела, все живы, но Рита теперь незнакома с Кейджем.

 

Авторам фильма удается воспользоваться приемом «петли времени», чтобы сделать ряд важных высказываний: не ждите удачи, упорно работайте, один в поле не воин, в решающий момент второго шанса у вас не будет, не надейтесь на награду. Удивительно, что самое оригинальное развитие «петля времени» получила в блокбастере о войне с пришельцами!

 

 

Глава 7

Концепция адаптации

 

В русскоязычных пособиях по драматургии традиционно мало внимания уделяется адаптации. Между тем многие прекрасные фильмы созданы как экранизации книг, пьес, реальных историй, других фильмов. Одними из первых адаптацией занялись Жорж Мельес и Джордж Альберт Смит – у обоих в фильмографии 1890‑х годов есть картины «Фауст» и «Золушка»; в те же годы было снято несколько фильмов об Иисусе Христе. Знаменитый фильм Мельеса «Путешествие на Луну» считается экранизацией романов Жюля Верна «С Земли на Луну» и «Вокруг Луны».

Если посмотреть на список лучших американских фильмов по версии Американского института кино[74], окажется, что уже в первой десятке девять картин являются адаптациями: «Гражданин Кейн» (на основе реальной жизни Уильяма Рэндольфа Херста), «Крестный отец» (по одноименному роману Марио Пьюзо), «Касабланка» (по пьесе «Все идут к Рику»), «Бешеный бык» (основан на биографии Джейка Ламотты), «Унесенные ветром» (по одноименному роману Маргарет Митчелл), «Лоуренс Аравийский» (по автобиографии Томаса Эдварда Лоуренса), «Список Шиндлера» (по роману Томаса Кенилли «Ковчег Шиндлера»), «Головокружение» (по роману Пьера Тома Буало‑Нарсежака «Из царства мертвых»), «Волшебник страны Оз» (по роману Лаймена Фрэнка Баума «Удивительный волшебник из страны Оз»).

Многие фильмы Андрея Тарковского – адаптации. «Иваново детство» – это адаптация повести Владимира Богомолова «Иван», «Андрей Рублев» – адаптация жизни Андрея Рублева, «Солярис» – адаптация повести Станислава Лема «Солярис», «Сталкер» – адаптация повести Аркадия и Бориса Стругацких «Пикник на обочине», в «Зеркале» рассказывается истории семьи Андрея Тарковского.

Из 46 фильмов, собравших за последние четверть века более $1 млрд, 13 поставлены по мотивам комиксов компаний Marvel Comics или DC Comics, включая величайшего рекордсмена – фильм «Мстители: Война бесконечности» (реж. Энтони Руссо, Джо Руссо, 2018).

Некоторые киносюжеты пришли из совсем экзотических источников, таких как, например, песня («Конвой», реж. Сэм Пекинпа, 1978) или настольная игра («Морской бой», реж. Питер Берг, 2012).

Для чего на самом деле делаются адаптации? Существуют ли общие принципы успешной адаптации? Должен ли автор фильма придерживаться оригинала, который он взял за основу? Давайте разберемся.

 

Литература

 

Представьте себе, что вы занимаетесь киноадаптацией романа. Роман – это большое произведение, в нем может быть больше тысячи машинописных страниц. Считается, что объем стандартной страницы равен 1800 знакам. На одной сценарной странице примерно вдвое меньше знаков, причем в сценарии полнометражного фильма может быть не более 120 страниц (150–180, если разрешат писать в расчете на 2,5–3 часа экранного времени). Это значит, что, даже если подходить к адаптации романа как к его сокращению, придется урезать текст романа раз в десять. Но роман нельзя механически сократить в десять раз! Придется вычеркнуть из сюжета многих второстепенных героев, многие второстепенные события…

Если вы адаптируете для экрана чистую беллетристику, будет не так сложно, потому что такая литература пишется в точном соответствии с правилами, которым посвящена глава 1 этой книги. Классический пример: роман «Мальтийский сокол» был экранизирован в 1941 году режиссером Джоном Хьюстоном почти буква в букву. Когда сравниваешь монологи и реплики из фильма «Мальтийский сокол» с тем, что написано в романе, видно, что они наполовину совпадают, хотя, естественно, в фильме они короче.

Со сложной литературой, например с романом «Война и мир» Л. Н. Толстого, так не получится. Картина, даже такая большая, как «Война и мир» Сергея Бондарчука, которая получила «Оскар» как лучший иностранный фильм в 1969 году, не может вместить в себя весь текст оригинала. «Война и мир» Бондарчука хорошо отражает последовательность и характер событий романа, но размышления, рефлексии, переживания героев он напрямую не передает.

Если же вы делаете полнометражный фильм из 15‑страничного рассказа, вам предстоит обратная работа – расширение. Вы будете добавлять в историю события, второстепенных героев, возможно, даже антагониста, которых в оригинале не было.

Фильмы «Тайная жизнь Уолтера Митти» Нормана Маклеода (1947) и «Невероятная жизнь Уолтера Митти» Бена Стиллера (2013) поставлены по короткому довоенному рассказу «Тайная жизнь Уолтера Митти» Джеймса Тербера, но, кроме фигуры главного героя‑мечтателя, у них нет ничего общего ни с рассказом, ни друг с другом[75].

Вот короткий отрывок из рассказа:

 

…Капитан Митти встал и взял „на ремень“ свой неподъемный „Уэмбли‑Викерс“.

– Это сорок километров ада, сэр, – проговорил сержант.

Митти допил бренди.

– Что ж, – мягко проронил он, – как и повсюду.

Грохот орудий усилился, застучали пулеметы, неподалеку бормотали новые огнеметы. Выходя из землянки, Уолтер Митти мурлыкал „С моей милашкой“. На прощанье он помахал сержанту:

– Бывай!

Что‑то толкнуло его в плечо.

– Я тебя по всей гостинице ищу, – заявила миссис Митти. – Зачем ты уселся в это кресло? А если бы я тебя не увидела?

– Все идет по плану, – туманно отозвался Уолтер Митти.

– Что? – переспросила миссис Митти. – Ты нашел эту, как ее? „Щенячью радость“? А это у тебя что?

– Галоши, – ответил Митти.

– Ну так надень их, чего ты ждешь?

– Я думал, – сказал Уолтер Митти. – Я иногда все же думаю.

Она посмотрела на него.

– Дома измерю тебе температуру[76][77].

 

В фильмах нет ни жены Уолтера Митти, ни гостиницы, ни магазина, ни галош, зато в картине 1947 года есть забавная пародийная шпионская история, а в картине 2013 года – прекрасная тема «Жизнь – это мир, его опасности, тайны и люди».

Итак, основной метод адаптации художественного произведения в художественный фильм – это сокращение (при адаптации большой формы) либо расширение (при адаптации малой формы). Но это далеко не все, что нам нужно знать о вещах, которые происходят с материалом литературного первоисточника.

Для успеха кинофильма очень важна так называемая коммерческая составляющая. И это в первую очередь сильная драматургия, построенная точно по правилам, – ставки высоки, напряжение растет, и каждое событие двигает историю вперед. Литераторы не обязаны так писать, они имеют полное право тратить целые страницы на рефлексии героев, описания природы и собственные философские выкладки. Книга может быть недостаточно драматургичной – сценарий не имеет на это права.

Роберт Макки советует:

 

Прежде чем приступить к адаптации, перечитайте произведение несколько раз, не делая никаких записей, пока не почувствуете, что прониклись его духом… Как в случае с историей, которую вы придумываете с нуля, необходимо достичь почти божественного знания этого мира и никогда не думать о том, что автор оригинала уже все сделал за вас. Затем охарактеризуйте каждое событие фразой, состоящей из одного или двух предложений, описывая происходящее и не более того…

Сделав это, прочитайте описание событий и задайте себе вопрос: „Хорошо ли рассказана история?“ Но сначала наберитесь храбрости, так как в девяти случаях из десяти вы поймете, что это не так…

…Многих романистов нельзя назвать сильными рассказчиками, а среди драматургов они встречаются еще реже…

…Займитесь переделкой. Неважно, в каком порядке были рассказаны события в романе, – расположите их в хронологическом порядке, словно они образуют жизнеописание. На их основе создайте поэтапный план, используя там, где это важно, структуры из оригинального произведения, но не стесняйтесь удалять сцены и, в случае необходимости, придумывать новые. Последнее окажется самым сложным, но вы должны дать материальное воплощение тому, что существует в умах персонажей. Не заставляйте героев произносить диалоги с пояснениями, а постарайтесь найти визуальные средства для выражения их внутренних конфликтов. От того, как это будет сделано, зависит, что вас ждет – успех или поражение. Ищите структуру, которая позволяет выразить дух оригинала, оставаясь в рамках ритмических особенностей фильмов, и не обращайте внимания, если критики скажут, что фильм совсем не похож на роман[78].

 

Результатом будет синопсис вашего фильма. В ходе этой работы могут измениться герои, события, время и место действия, и даже мрачный авторский финал запросто может превратиться в хеппи‑энд, потому что часто важным фактором успеха фильма бывает счастливый финал. Но самое главное, на мой взгляд, – помнить о том, что любая экранизация литературного произведения, как бы давно оно ни было написано, имеет смысл в том случае, если она будет перекликаться с сегодняшними тенденциями, будет актуальна здесь и сейчас.

Давайте вспомним о том, как Андрей Тарковский работал над «Солярисом». Тогда, учитывая ситуацию после «Андрея Рублева», ему нужен был «проходной» (в хорошем смысле) материал, чтобы реабилитироваться перед руководителями Госкино. И «Солярис» был именно тем, что требовалось. Научную фантастику у нас любили, повесть «Солярис» пользовалась большой популярностью, а ее автор Станислав Лем был не только одним из лучших в мире писателей‑фантастов, но при этом еще и поляком, то есть практически «нашим».

Но, разумеется, Тарковский не собирался снимать фильм, который был бы неинтересен ему самому. В сценарии, который он написал с Фридрихом Горенштейном, появилось очень много того, чего в повести Лема не было, и в первую очередь дом главного героя.

Дом в «Солярисе» появился у Тарковского впервые. Иван из «Иванова детства» жил там, где была расквартирована его часть. Андрей Рублев был монахом и жил в кельях. Ни у Ивана, ни у Андрея не было семьи. Но Тарковский готовился рассказать о доме и семье в будущем «Зеркале», и это отразилось на «Солярисе» – в нем появились дом и фигура отца главного героя (Николай Гринько). Ему жалуется на Криса Кельвина (Донатас Банионис) бывший пилот Бертон (Владислав Дворжецкий), говоря, что Крис – не ученый, а бухгалтер. Тарковский предупреждает о холодном технологичном будущем, в котором существуют огромные бездушные мегаполисы, огромные безлюдные космические станции и холодные ученые‑бухгалтеры, такие как Крис или Сарториус (Анатолий Солоницын).

На станции Солярис «бухгалтер» Крис встречает свою умершую жену Хари (Наталья Бондарчук) – молодую, прекрасную и печальную. Для Лема – это фантастический прием, способ поставить эксперимент: что может случиться с человеком в дальнем космосе и как он на это отреагирует. Для Тарковского Хари – метафора совести Криса. И, поскольку это фантастика, ему не приходится переводить встречи Криса с покойной женой в модальность воображения или расширенного сознания, не приходится уходить в мистику – все происходит наяву. Тарковского интересует не реакция Криса как ученого‑психолога – он хочет поставить Криса в такие условия, которые заставят его меняться, возвращаясь из состояния «бухгалтера» обратно в состояние человека. И тогда пустая каюта (пустая душа) Криса начинает заполняться разными артефактами человеческого существования, в ней появляется даже репродукция «Троицы» Андрея Рублева.

Кроме того, «Солярис» – своеобразный ответ Андрея Тарковского «Космической одиссее 2001 года» Стэнли Кубрика (1968). В фильме Кубрика доклад о «лунной магнитной аномалии» – важное действо: все собираются в конференц‑зале и серьезно слушают. У Тарковского пилот Бертон выступает со своим докладом о пролете над океаном Соляриса в каком‑то вестибюле, за его спиной кто‑то берет с тележки освежающие напитки, часть аудитории слушает его по конференц‑связи, председатель, которого играет писатель Юлиан Семенов, участливо осведомляется, здоров ли докладчик[79]. У Кубрика космический корабль – идеально чистое и упорядоченное место, у Тарковского станция Солярис похожа на старый троллейбус и порядком захламлена, там все время что‑то искрит. В фильме Кубрика почти нет Земли – только в прологе на ней живут питекантропы, а в эпилоге главный герой возвращается к Земле в форме «космического разума». Для Тарковского Земля очень важна, Крис Кельвин должен вернуться на нее сознательно, хотя бы и в своих видениях на Солярисе, – и он возвращается в финальной сцене, имитирующей, как мы уже отмечали, «Возвращение блудного сына» Рембрандта.

Многие картины Андрея Тарковского – адаптации, но все материалы, которые автор разрабатывал для своих фильмов, он прожил внутри себя, глубоко переработал, и, на чем бы все эти фильмы ни были основаны, это авторское кино… И, по большому счету, создание любой истории – это всегда адаптация какого‑то исходного материала, который автор переживает внутри себя.

Так, для того чтобы написать сценарий по мотивам повести «Пикник на обочине», который в итоге стал «Сталкером» Тарковского, Аркадию и Борису Стругацким пришлось сделать, по их собственному признанию, от семи до девяти вариантов сценария, прежде чем режиссер окончательно принял их работу. Только в последнем варианте Сталкер фактически стал проповедником – или, как его назвали сами братья Стругацкие, «юродивым». В кульминации фильма – на пороге Комнаты исполнения желаний – Сталкер (Александр Кайдановский) говорит Профессору (Николай Гринько) и Писателю (Анатолий Солоницын):

 

Это самый важный момент вашей жизни. Вы должны знать, что здесь исполнится ваше самое заветное желание, самое искреннее, самое выстраданное… Говорить ничего не надо. Нужно только сосредоточиться и постараться вспомнить всю свою жизнь. Когда человек думает о прошлом, он становится добрее. Главное… главное – верить! Ну, а теперь – идите. Кто хочет первым?

 

Затем оказывается, что Профессор принес в Зону бомбу… В конце концов, когда эта ситуация разрешается, Профессор разбирает бомбу и швыряет ее детали в воду. Нас отвлекает звонящий телефон, и мы не замечаем прямую монтажную склейку, после которой смотрим на героев фильма уже из Комнаты. И это значит, что для нас, сидящих в зрительном зале, настал самый важный момент нашей жизни. Ведь мы – в Комнате исполнения желаний! Здесь исполнится наше самое заветное желание, самое искреннее, самое выстраданное – нужно только сосредоточиться и постараться вспомнить всю свою жизнь… Кто хочет первым?

Мы уже обсуждали фильм «Облачный атлас», который является адаптацией одноименного романа Дэвида Митчелла. Вот что написал об этом фильме сам Митчелл:

 

Действие моего романа 2004 года „Облачный атлас“ начинается в 1850 году, когда нотариус отправляется с острова в южной части Тихого океана в Сан‑Франциско. На этом повествование прерывается другой историей, происходящей в 1930‑е годы, в ней молодой композитор находит мемуары, написанные несколькими десятилетиями ранее тем нотариусом. Эта история прерывается на половине третьей историей – про журналистку и физика, который хранит письма 1930‑х годов, – и так в общей сложности шесть разных временных слоев. Во второй половине романа „прерванные“ повествования продолжаются, и роман заканчивается завершением мемуаров 1850‑х годов.

Эта структура вида „туда и обратно“ всегда казалась мне непригодной к адаптации, и я был уверен, что „Облачный атлас“ никогда не поставят в кино. Я оказался прав только наполовину – роман экранизирован, но он превратился в мозаику в стиле пуантилизма: мы остаемся в каждом из шести миров достаточно долго для того, чтобы „зацепиться“, после чего нами начинают жонглировать, чтобы мы успевали только увидеть, как двигается вперед каждая из историй[80][81].

 

Писатель имел в виду, конечно, параллельный монтаж разных историй, происходящих в разное время, аналогичный тому, какой Дэвид Уорк Гриффит использовал в «Нетерпимости». Если бы драматургическая композиция осталась такой же, как в книге, смотреть этот фильм было бы невозможно. Разумеется, содержание каждой повести существенно упрощено: например, первый фрагмент, рассказывающий о рабовладельческом обществе XIX века, герой которого решает бороться за свободу угнетенных, очень сильно сокращен – путешествие героя гораздо длиннее и сложнее, из него можно было бы сделать отдельный старомодный фильм о морских приключениях. Вторая повесть тоже существенно облегчена, взаимоотношения героев в ней намного сложнее, изменено и место действия – на самом деле это происходит в Бельгии, в Брюгге. Третья история также довольно сильно переработана, из нее убран очень важный элемент – это антиядерное движение, которое провоцирует многие события сюжета и против которого работает глава корпорации. Пожалуй, только экранизация четвертой повести близка к исходному тексту. Следующая очень сильно переписана, практически с точностью до наоборот, а шестая заметно сокращена для экрана… И все это сделано для того, чтобы фильм мог впечатляюще проиллюстрировать основную мысль романа: все в мире взаимосвязано и мы несем ответственность за наши поступки и все их последствия, включая те, которые наступят в далеком будущем…

В кино неизбежно приходится отказываться от той степени детализации, которая существует в исходном произведении, если это был роман. Ни один из фильмов, поставленных по «Трем мушкетерам» Александра Дюма, нельзя сравнить с романом по количеству персонажей, событий и перипетий. Обычно все сводится к одному главному герою, д’Артаньяну, у которого есть три друга и одна любовь, ради которой он спасает королеву Франции, хотя это лишь один из подсюжетов «Трех мушкетеров». Если не пытаться анализировать историю романа в целом – на предмет того, что на самом деле имел в виду Дюма, когда выписывал столь темными красками великого человека, премьер‑министра и кардинала Франции Армана Жана дю Плесси де Ришелье, – то даже одной фигуры д’Артаньяна, который добивается своих целей интригами, хитростью, не щадя ни друзей, ни подруг, а в финале легким движением руки проводит свое назначение лейтенантом мушкетеров так, будто бы он – единственный кандидат на эту должность, достаточно, чтобы увидеть, что в романе куда больше сатиры и сарказма, чем героики и романтики. Но история д’Артаньяна‑интригана, скорее всего, в кино уже не сработает, потому что зритель привык к идее «Один за всех и все за одного».

Фильм Рона Ховарда «Аполлон‑13» (1995) является экранизацией и реальных событий, и автобиографического романа «Потерянная Луна» астронавта Джима Ловелла, который командовал кораблем «Аполлон‑13». «Потерянная Луна» – объемная (500 страниц) и сложная книга с массой технических подробностей, знание которых необходимо, чтобы в полной мере оценить, в чем заключалась опасность аварийной ситуации на «Аполлоне‑13», почему экспедиция не смогла совершить посадку на Луну, почему потребовалось несколько суток непрерывной работы тысяч людей, чтобы вернуть астронавтов на Землю, и в чем именно эта работа заключалась.

Но насколько все эти технические подробности являются подходящим материалом для художественного фильма, даже если он продолжается два с лишним часа? Правильный ответ – почти нинасколько. История должна, как мы прекрасно знаем, в первую очередь эмоционально тронуть зрителя. Ее героями должны быть астронавты, члены их семей, друзья, коллеги и все те, кто сутками самоотверженно трудился, чтобы вернуть экипаж космического корабля на Землю.

И все же без технических подробностей обойтись нельзя. В первую очередь их должны знать сами драматурги, иначе они попросту не смогут правильно рассказать историю – со всеми этими предстартовыми отсчетами, с тремя ступенями космической ракеты, с аварией и ее устранением, с невесомостью…

Автор этой книги десятки раз задавал студентам‑гуманитариям вопрос о том, как они понимают термин «невесомость», и ответ всякий раз был «отсутствие гравитации» (что в корне неверно). А ведь сценаристы, которые пишут для «космического» фильма, должны понимать, в каких сценах невесомости нет, а в каких она нужна и как ее правильно описать. В «Аполлоне‑13» невесомость снимали уникальным образом: на самолете NASA Boeing KC‑135, специально оборудованном для так называемых параболических(пикирующих) полетов, каждый из которых дает 20 секунд настоящей невесомости. И разумеется, для подготовки к 13 съемочным дням, проведенным в этом самолете, нужно было очень хорошо понимать, какие именно сцены и как снимать.

Авторам любых фильмов о космосе, претендующих на правдоподобие, таких как «Время первых» (реж. Дмитрий Киселев, 2017), «Салют‑7» (реж. Клим Шипенко, 2017), «Частица Вселенной» (реж. Алена Званцова, 2017), пришлось переработать колоссальное количество информации, чтобы их картины отражали реальную жизнь, но при этом не были занудными и перенасыщенными наукой.

В фильме «Аполлон‑13» очень важным элементом является схема полета к Луне. Для драматургов она была настоящим подарком, потому что дала им возможность сделать облет Луны, происходящий точно в середине полета астронавтов, частью центрального переломного пункта, мощного и эмоционального. Но как объяснить схему полета к Луне зрителям?

В начале центрального переломного пункта – критический момент, когда все очень хорошо запоминается, – руководитель полета Джин Кранц (Эд Харрис) за несколько секунд рисует понятную схему, которую потом покажут еще два раза: в конце центрального переломного пункта (знаменитая сцена с репликой «Мы не теряли американцев в космосе, и в мою вахту этого не будет, у нас нет права на ошибку») и в начале второго переломного пункта – очень просто и эффективно.

В середине центрального переломного пункта происходит эмоционально очень важная сцена на космическом корабле – во время облета Луны астронавты Фред Хейс (Билл Пэкстон) и Джек Суайгерт (Кевин Бейкон), для которых это первый космический полет, как туристы, прилипают к иллюминатору с камерами, снимая лунную поверхность. Джим Ловелл (Том Хэнкс) в космосе четвертый раз и уже летал вокруг Луны на «Аполлоне‑8». Он хотел побывать на Луне не меньше своих коллег, но гораздо больше его волнует подготовка к обратному полету. Вот как выглядел финальный диалог этой сцены в жизни (из книги «Потерянная Луна»):

 

– Джентльмены! – он специально заговорил слишком громко для этой маленькой кабины. – Какие у вас планы?

Хейс и Суайгерт обернулись.

– Какие у нас планы? – переспросил Суайгерт.

– Да, – ответил Ловелл, – нам скоро начинать маневр „PC+2“. Вы готовы к этому?

– Джим, – тихо проговорил Хейс, – а когда же нам снимать? Мы столько летели сюда – ты думаешь, они не хотят, чтобы мы вернулись с фотографиями?

– Если мы не попадем домой, ты не сможешь их проявить, – отрезал Ловелл. – В общем, так: убирайте камеры – и на запуск. Мы не можем сорвать приводнение на 152‑м часе[82][83].

 

Слишком много слов для такого важного момента! Жизнь есть жизнь, кино есть кино. В фильме «Аполлон‑13» это выглядит так:

 

Ловелл. Джентльмены… Какие у вас планы?

Хейс и Суайгерт оборачиваются.

Ловелл. Лично я хочу домой.

 

Важным элементом исходных произведений бывает точка зрения рассказчика. Например, практически все рассказы и повести о Шерлоке Холмсе написаны с точки зрения доктора Уотсона, его лучшего друга, который в этих историях мотивирует читателя на определенную эмоциональную реакцию и служит так называемым конфидентом главного героя, которому доверяют важную информацию. Поскольку в кино фигура рассказчика не так важна, как в беллетристике, практически ни в одной из экранизаций рассказов о Шерлоке Холмсе доктор Уотсон не служит этой прослойкой между зрителем и Холмсом, он просто второй главный герой фильмов и так же активно участвует в основном действии, как и сам Шерлок.

Прекрасный фильм Александра Велединского «Географ глобус пропил» (2013) по одноименному роману Алексея Иванова кажется довольно аккуратной экранизацией исходного текста – но только до тех пор, пока вы не начинаете по‑настоящему внимательно всматриваться в роман и фильм.

Во‑первых, в романе действие происходит во второй половине 1990‑х годов. Это другое время, другое настроение, другая экономическая ситуация – и нет мобильных телефонов, а в фильме мобильные телефоны есть, и они важны, это не просто примета времени.

Во‑вторых, главному герою книги не более 27–28 лет, он почти такой же ребенок, как и дети, которых он учит. Не зря примерно половину романа мы читаем воспоминания Служкина о школе – и почти все время видим, что за десять лет он и его друзья остались почти такими же, какими были. В фильме Велединского разрыв между школьниками и главным героем гораздо больше – Служкин (Константин Хабенский) родился в 1975 году, ему под 40. Поэтому для кинозрителя его потенциальные отношения со старшеклассницей Машей (Анфиса Черных) практически невозможны.

Кроме того, возраст Служкина в фильме позволяет ему испытывать так называемый кризис среднего возраста. Это важная тема, которую не устают исследовать кинематографисты: «Отпуск в сентябре» (реж. Виталий Мельников, 1979) по пьесе Александра Вампилова «Утиная охота», «Осенний марафон» (реж. Георгий Данелия, 1979), «Полеты во сне и наяву» (реж. Роман Балаян, 1982), «Красота по‑американски» (реж. Сэм Мендес, 1999), «Внутри Льюина Дэвиса» (реж. Итан Коэн, Джоэл Коэн, 2013).

В‑третьих, в современном мире, в отличие от мира 1990‑х годов, растет объем информации о нашей жизни, сохраняемой в электронном виде, – от личных фотографий и протоколов общения в социальных сетях до детальных сводок поступков каждого гражданина. Все больше наших действий, ранее остававшихся незамеченными, теперь сохраняется. Системы видеонаблюдения фиксируют наше поведение в общественных местах, терминалы точек продаж записывают наше покупательское поведение, а многочисленные записи в блогах и социальных сетях мы оставляем по собственной воле. Затем эти записи индексируются и становятся, так или иначе, доступны. А электронная память, в отличие от человеческой, ничего не забывает. Человеческая память отсеивает второстепенное и сохраняет главное (и то и другое – субъективно), электронная память хранит всё. Чья‑то глупая выходка, которую забыли бы на другой день, но заснятая на мобильный телефон и распространенная в интернете, будет долгие годы преследовать человека – электронная память безжалостна. Все, что мы говорим и делаем, больше не остается тайной… Вот почему все то, что, как полагал Служкин, останется между ним и школьниками, дошло в фильме до школьной администрации.

В‑четвертых, изобразительность позволяет визуально провести через весь фильм тему воды, а вода – это крайне важный для человека символ, символ крещения, символ очищения. Все основные события фильма происходят с участием воды, вода – лейтмотив этой картины.

 

Театр

 

Форма записи театральной пьесы, казалось бы, создана для того, чтобы делать из нее киносценарии. Сами посудите: в ней уже есть и описание действий, и реплики героев – остается только перевести пьесу в формат записи сценария…

Примерно так думали и авторы фильма «Убийство герцога Гиза», помните? Но, к сожалению, – нет, полноценного киносценария из пьесы не получится.

Дело в том, что пьеса пишется для театра (если это не пластический театр), а сценарий – для кино. В театре всегда работает непосредственное живое общение актера и зрителя, в кино такой коммуникации нет. Театральные актеры видят перед собой полный зал зрителей, а киноактеры – только съемочную группу и оборудование. В театре действие происходит преимущественно в диалогах, театральная сцена условна, между актерами и зрителями нет стены, и в своих репликах актеры обращаются скорее к зрителям, чем друг к другу. В кино ключевое слово: «действие». В театре мы миримся с театральной условностью, с довольно‑таки литературными диалогами, а кино создает собственную правду – еще не жизненную, но уже и не театральную. Театральная сцена пластична: если на нее поставить кровать, это будет спальня, а если поставить столик, это будет ресторан; в кино так нельзя. Разумеется, есть исключения: существуют и документальный театр (так называемый вербатим – театральный жанр), и условное кино (например, фильмы Ларса фон Триера «Догвилль» 2003 года и «Мандерлей» 2005 года), но они лишь подтверждают правило.

Поэтому, перерабатывая пьесу в сценарий, кинодраматурги проделывают с ней буквально то же, что Макки советует делать с литературным произведением. Примером сравнительно бережной адаптации для кино служит знаменитая пьеса «Пигмалион» Бернарда Шоу, в ко