Отсутствие идеологии: от симулякров к пустоте

А у нас сегодня вообще нет идеологии. Идеологии власть боится, как огня, любой. Поэтому в «Застое 1.0» существовало остывание идеологии. А в «Застое 2.0» даже остывать нечему. Здесь свирепствует «безыдеологичность» в своей чистоте.

Ужас перед идеологией парализует у власти – а у нас, в России, власть имеет ключевое значение – любое поползновение мысли. В советское время нельзя было мыслить потому, что мысль была известна, истина была достигнута – и надо было только ей соответствовать. Мыслить было нельзя потому, что уже за тебя помыслили: партия помыслила, Ленин помыслил, Маркс помыслил, прогресс помыслил, пролетариат тоже (в меру своих способностей).

Не надо было мыслить: мыслить – не твое дело.

В итоге, старческое политбюро оказалось единственным носителем мысли, но мыслить оно не могло, отсюда это короткое замыкание всей структуры деменции, которая выбрала себе молодого «дементора», молодого Горбачева, который был уже «стариком», ярким носителем полной неспособности к мышлению – видимо, с юности. Глупые люди – это не только продукт возраста, и не всегда люди глупеют: иногда они такими рождаются и живут.

А в путинское время мыслить нельзя не потому, что за тебя помыслили, а потому что мыслить нельзя вообще. Можно конечно, но лучше, не надо. Не стоит.

В целом это опасно, потому что это не очень способствует карьере; потом, мыслить – это накладно, это ресурсоемкий процесс, не ведущий к прямой цели. Нерентабельно.

Но в путинском «долгом государстве» есть и свои периоды.

Первая фаза – «сурковская», когда мыслить было можно, но только осторожно, по искусственным, намеченным администрацией президента маршрутам. Ключ был в том, что мышление – я имею в виду политическое мышление, но любое мышление является политическим – должно было быть замкнуто само на себя. Если кто-то мыслил ярко, неординарно, тут же находили человека, похожего на него внешне или по фамилии. Создавались спойлеры партий, движений, даже институтов. Как только мысль пробуждалась, ее не просто загашивали, но создавали дубликаты. Мысль тщательно взвешивали, с ней вступали в сложные отношения.

Администрация президента не культивировала мысль — она ее погружала в процесс сложной центрифуги, в лабиринты и зигзаги соперничества, в конечном итоге, сводящиеся к тараканьим бегам.

Фактически прямо запрета на идеологическую мысль не было, было намерение и решимость ее подменить. И власти создали такую управляемую систему партий, которые были либо государством, а не партиями, либо маргинальными автореферентными клубами, которые были жестко блокированы.

А вот во вторую половину путинского «долгого государства» в последние лет десять лет мысли не стало вообще никакой. И даже «фиктивная мысль» эпохи Суркова исчезла. Она не была, видимо, никому во власти нужна, технологически она большого значения не имела. Заниматься этими сложными построениями и схемами, не ведущими никуда – поддержкой, а потом наоборот сливом движений и партий, инициатив интеллектуальных и социальных, чем занимался Сурков, – стало не интересно и некому. Раньше казалось, что то, чем он занимался, это ужасно – а сейчас уже понимаешь, что это была хоть какая ‑ то симуляция интеллектуального процесса. А потом и симуляция отпала.

Государственный логос окончательно превратился в складскую логистику.

Даже если Путин публикует совершенно верные статьи, которые разумные люди ему пишут, и даже если он находит в них, наверное, какое-то удовлетворение, то он к этим своим собственным статьям никакого отношения не имеет. Сам он их не воспринимает как некоторые действительные заветы или указания. Это довольно хорошо составленные слова, никого ни к чему не обязывающие, и в первую очередь – его самого.

Поэтому так и другие к этому относятся. Если у первого человека нет трепетного отношения к Идее, если для него Идеи вообще нет, а вместо этого либо расчеты, либо интересы, либо эмоции (иногда очень правильные), то, соответственно, все это в нашем обществе, органически монархическом, центрированном на одну фигуру, очень быстро всеми считывается – и окружением, и близкими, и далекими.

Отсутствие Идеи становится бытовой практикой, неписанным нормативом, фигурой молчаливого подразумевания.

То есть, «ну что там идеи? Давайте более конкретно поговорим...». И вот это «чисто конкретно»... Я раздумывал, откуда такое выражение вошло в блатной язык 80-х годов? Я думаю, как раз от тех же самых комсомольских работников, которые тогда уже стали активно сближаться с криминалом. И, собственно, у них еще болтались в голове фрагменты лекций по диалектике, которые они вынужденным образом слушали. И они принесли эти непонятные, смешные (как им казалось в силу их слабоумия) гегелевские фразы в преступный мир. И «понятия» кстати — вот что значит «жить по понятиям»? Это же «Begriff» — важнейшая гегелевская категория. У нас этот термин приобрел криминальный характер. Но едва ли это придумали блатные. Скорее, это продукты, субпродукты вырождения позднемарксистской интеллектуальной культуры в лице криминализированных комсомольцев, которые, собственно, и дали основные фигуры нашего олигархата и многих политических лидеров сегодняшнего дня.

https://vk.com/@rossia3-intvervu-a-dugina-chast-1-ya-liberaly-i-patrioty-glubinnyi-r