Концепт «оскорбление» и его этимологическая память

Из признания концепта планом содержания языкового знака следует, что он включает в себя, помимо предметной отнесенности, всю коммуникативно значимую информацию. Прежде всего, это указания на место, занимаемое этим знаком в лексической системе языка: его парадигматические, синтагматические и словообразовательные связи – то, что Ф. Соссюр называет «значимость» и что, в конечном итоге, отражает «лингвистическую ценность внеязыкового объекта» (Карасик 1996: 4), проявляющуюся в соответствии с законом синонимической аттракции в семантической плотности той или иной тематической группы, соотносимой с концептом. В семантический состав концепта входит прагматическая информация языкового знака, связанная с его экспрессивной и иллокутивной функциями, что вполне согласуется с «переживаемостъю» и «интенсивностью» духовных ценностей. Еще одним, факультативным, но, тем не менее, весомым компонентом семантики языкового концепта является «этимологическая», она же «культурная», она же «когнитивная память слова» – смысловые характеристики языкового знака, связанные с его исконным предназначением, национальным менталитетом и системой духовных ценностей носителей языка (Яковлева 1998: 45; Апресян 1995: Т.2: 170; Телия 1996: 230), одним словом, характеристики, возникшие в рамках магической функции языка (Якобсон 1975: 200) и фидеистического отношения к слову (Мечковская 1998: 41).

Концепт «оскорбление», как проявление вербальной агрессии (Жельвис 1990: 7), включает в себя всю гамму «резко сниженной» лексики, оказывающей значительное влияние на жизнь общества. Однако только инвективное словоупотребление содержит в своем выражении понятия непристойного и запредельного с точки зрения норм общепринятого поведения (Жельвис 1990: 18). Но если инвективный узус определяется как когнитивная модель поведения человека, то оскорбление – это речевая номинация самого действия, обусловленного коммуникативными факторами, имеющими целью изменить межличностные отношения обозначенным намерением. Иначе говоря, оскорбление – это речевое действие, при помощи которого достигается доминантное положение личности.

Эффективность, реализуемая при использовании в речи инвективов, объясняется древностью этого лексического слоя и его относительной стойкостью в сознании человека. Оскорбление как социальное явление возникло в недрах индоевропейской мифологической традиции и индоевропейского языческого пантеона ввиду освящения жизни и привнесения в нее религиозного символизма и системы религиозных соответствий.

Итак, оскорбление – это, прежде всего, вербальная агрессия, осуществляемaя с помощью обвинения оппонента в нарушении им норм национально-культурного поведения, пренебрежении определенными культурными ценностями (Жельвис 1990: 23). Огромный дописьменный период развития инвективного общения у человечества привел к ограниченности употребления здесь видо-временных форм, однообразию парадигматических рядов и ограничению тематики.

Этносемантическое ядро концепта «оскорбление» в русском языке или вообще в индоевропейских языках складывалось постепенно под влиянием этногенеза социальных отношений, этнокультурных изменений семасиологических единиц в мифологической картине мира, статусообразующего развития права как отрасли, регулирующей допустимость проявления воли под угрозой применения наказания.

Сравнительная характеристика концепта «оскорбление» в сфере символических понятий, позволяет выявить ряд закономерностей в рамках отдельно взятого слова и воссоздать функционирующую языковую картину мира через мир ассоциативных образов, «логику и величие древних концепций мира, характер поведения людей, их символы и религиозные системы» (Элияде 1994: 13).

Согласно индоевропейской мифологической традиции семантическое наполнение концепта «оскорбление» в современном понимании сближается с древним понятием магического заговора. У древних язычников возложение на алтарь жертвенного животного и последующее произнесение молитвы означало дар по обету, дар Верховному, образное движение к центру Мироздания при положительных коннотациях (заклятие), либо же отлучение и перемещение от центра Мироздания при отрицательно окрашенных коннотативных значениях (проклятие).

Слово, как творящее начало, – первопричина всего сущего, «символ создания Вселенной и бессмертия» (Маковский 1996: 59) – в древнем магическом сознании обладало могущественной силой и ассоциировалось с Пропастью, поглощающей Бездной: ср., и.-е. rек - – говорить, рус. *ректати – говорить, польск. ruch – двигаться, нем. rucken – двигаться; лат. rogus – погребальный костер, могила, фр. r oc – пропасть, рус. рухнуть – провалиться; а сам акт говорения, как магическое действие, кроме передачи семантических знаковых единиц языка, имел общее предназначение – силовое движение: ср., белорус. мова – язык, речь и лат. moveo – двигаться, проплывать, изгонять, выражать. Речь в индоевропейской мифологической традиции имела способность как спасти, так и погубить.

Лингвоэтнокультурный компонент инвектива в любом языке восходит к доисторической эпохе проторелигии и представляет собой священное проявление в каком-либо обожествленном объекте: животном, камне, дереве, холме, горе, части человеческого тела и воплощает магическое толкование, где очевидна связь преемственности амбивалентного понятия сакрального и профанного, ибо и в том и другом случае речь идет о таинственном, силовом акте, проявлении чего-то «потустороннего», какой-то реальности, не принадлежащей «нашему» современному миру, но характеризующейся предметами, составляющими неотъемлемую часть «нашего» материального мира, т. к. в современном восприятии языка утрачено религиозно-мифическое представление о мироустройстве, и функционирование языка осуществляется как изначально установленное явление, не требующее объяснения основ своего происхождения. Отождествляя знак, обозначаемое слово или предмет, имя вещи и ее сущность, мифологическое сознание по индоевропейской традиции приписывает слову трансцендентные (сверхъестественные) свойства – такие, как магические возможности; чудесное происхождение (неземное: божественное, светлое, возвышенное или демоническое, адское, темное и потустороннее). В религиозном сознании происходит фетишизация имени божества или особо важных ритуальных формул (Мечковская 1998: 42). Так, с позиций «классического» этимологического толкования вряд ли можно теперь объединить под общим смыслом англ. fish – рыба, нем. Fisch – рыба, фр. fichu – скверный, je m’en fiche! – наплевать, fichez – moi le camp! – убирайтесь вон!, fous – moi la paix! – оставь в покое!, va te faire foutre! – пошел ты …, foutre – черт побери. Механизм «кодирования» информации в слове у древних народов был другой, чем в настоящее время, и то, «что хотели сказать в слове древние иранцы, нами воспринимается уже переосмысленно, а значит, неадекватно» (Богданов 2000: 46).

Однако, используя метод сравнения индоевропейской мифологической традиции (Маковский 1996) родственных народов, можно воссоздать образующую основу языковой картины мифологических культовых явлений, которые передаются одинаковыми логическими связями, включенными в семиотикy родственных языков. Данный метод позволяет выявить не этимологическое происхождение одного корня от другого, а позволяет определить мифологическое значение этнокультурных сем в группе однородных слов, взятых из близких по происхождению языков, т. е. этот метод позволяет восстановить языковую «культурную» память (Яковлева 1998: 45), заложенную предками в описание материального и духовного мира. Слово в таком ракурсе рассматривается как знак, символ, семиотическая формула того или иного мифологического образа, который исходит из глубины веков (Маковский 1996: 20) и по семантическому наполнению близко сочетается с современным значением лексемы.

С точки зрения язычника, сила магического слова заключается в его божественном действии, которое осуществится, если слово, заклинание будет произнесено (ср., англ. perch – окунь, зоолатрическое существо, то есть рыба-прародительница, и perish – погибать от лат. periculu m – опасность, гибель; лат. perca – окунь, зоолатрическое существо, лат. percaedo – уничтожать, но и англ. * perk - – молить, молитва (Маковский 1996: 285); рус. перечить – говорить, поступать наперекор от * perk – противодействовать (Шанский 2002: 230)). Таким образом, такая лексическая единица имеет четко определенные временные и локальные рамки на употребление: церемониал, посвящение, культовый обряд, принесение в жертву, заклятие, проклятие, т. е. магическое слово может упоминаться только в случаях крайней необходимости. В повседневной жизни наименование священного предмета, имеющего обиходное назначение, заменяется эвфемизмом, устойчивым оборотом, клише или отрицанием, стоящим в начале или в конце слова. Произнесение священного слова в мирской обстановке – это и есть оскорбление, оскорбление «религиозных чувств» всего социума. Хотя первоначально такой акт не имел персонально-оценочного оттенка, но, тем не менее, был окрашен антиродовыми, антирелигиозными, святотатственными чертами, так как общим смыслом был направлен против всех, и, собственно говоря, произнесение в обыденной обстановке священного слова – это угроза всему социуму, так как частое упоминание священного слова может ослабить его силу и, таким образом, погубить весь род, племя: в критический момент оно не сможет более защитить. Поэтому изначально наше современное «оскорбление» – это такой речевой акт, который непосредственно связан с использованием в обиходной мирской речи сакральных понятий, т. е. это в религиозно-языческом сознании не что иное, как божба, богохульство, святотатство, кощунство, религиозная крамола.