Карта этнорелигиозных угроз.

2013-05-14 19:36:00

Карта этнорелигиозных угроз.

Содержание

ВВЕДЕНИЕ
1. ВАХХАБИЗМ КАК ИНТЕГРИРУЮЩАЯ АНТИРОССИЙСКАЯ ИДЕОЛОГИЯ И ПРАКТИКА
1.1. Определение ваххабизма
1.2. История распространения ваххабизма в современной России
1.3. География ваххабизма в России
1.4. Панисламистское лобби в России
1.5. Противодействие распространению в России ваххабитских течений
1.6. Выводы и рекомендации
2. ЭТНОНАЦИОНАЛИЗМ, СЕПАРАТИЗМ И ИСЛАМСКИЙ ФУНДАМЕНТАЛИЗМ В ПОВОЛЖЬЕ
2.1. Национал-сепаратизм в республиках Поволжья
2.2. Исламский фундаментализм в Поволжье
2.3. Реакция русских на этноконфессиональные процессы в регионе
2.4. Выводы и рекомендации
3. СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ В СОВРЕМЕННОЙ ЭТНО- И
РЕЛИГИОЗНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ КАРТИНЕ РОССИИ
3.1. Социально-политическая ситуация
3.2. Религиозный экстремизм (Восток региона)
3.3. Этнический национализм (Запад региона)
3.4. Позиционирование Северного Кавказа
и стихийный "русский ответ"
3.5. Выводы и рекомендации
ЗАКЛЮЧЕНИЕ

***

ВВЕДЕНИЕ

Этноконфессиональные угрозы национальной безопасности России могут быть распределены по степени опасности исходя из количества преступлений, совершаемых носителями радикальных этнических и религиозных идеологий. При этом почти все террористические атаки в России совершаются исламскими радикалами - ваххабитами, лидирующими и по количеству других преступлений экстремистского характера. Данный факт определил центральное место этого явления в настоящем докладе.

В регионах России, населенных традиционно мусульманскими этносами, исламский радикализм тесно взаимодействует и переплетается с этнонациональным сепаратизмом. Это - Поволжье (в первую очередь - республики Татарстан, Башкортостан) и Северный Кавказ. Поэтому в настоящем докладе подробно рассматривается также ход и состояние сепаратистского движения в указанных регионах. Детально анализируется взаимодействие ваххабизма и сепаратизма мусульманских этносов России.

Неизбежно ограниченный объём одного доклада не позволяет рассмотреть в нём одинаково подробно все существующие этноконфессиональные угрозы. Преобладание опасности радикального политического исламизма побудило вынести детальный разбор прочих экстремистских течений этнического и религиозного свойства за рамки настоящего документа. В последующих докладах все такие угрозы будут проанализированы последовательно и досконально. Здесь же мы вынужденно ограничимся их кратким перечислением.

1. Пантюркизм (пантуранизм). Идеология создания светского суперэтнического государства (Великого Турана) всех тюркских народов (в варианте пантуранизма - всех народов алтайской языковой семьи, включающей, помимо тюрок, также бурят, калмыков и народы тунгусо-маньчжурской группы) на большей части территории России. Возник в начале ХХ века. Поддерживается преимущественно из Турции. Претендует на роль консолидирующего антироссийского фактора для указанных народов. В данном качестве в последнее время явно уступает ваххабизму (панисламизму), хотя последний оставляет за рамками такого объединения алтайцев, тувинцев, хакасов, бурят, якутов и др. народы Сибири и Дальнего Востока.

2. Сибирский региональный сепаратизм. Может рассматриваться как своего рода "компенсация" народам Сибири и Дальнего Востока за их невключение в антироссийский исламский фронт. Однако главную этническую базу движение видит не столько в нерусских народах, сколько в сибирских русских. Последним внушается, что они - никакие не русские, а особая "нация" - сибиряки, якобы угнетаемая "метрополией" (т.е. европейской Россией). Оживление наметилось в последние годы. Ведёт, однако, "правопреемственность" от сибирского автономизма, возникшего ещё во 2-й половине XIX века. Тактическая смычка с пантуранизмом весьма вероятна (в Якутии и Туве имеет место чисто этнонационалистический проект). Одновременно может стать авангардом регионального квази-этнического сепаратизма других регионов, населённых преимущественно русскими (см. ниже, п.4).

3. Национализм финно-угорских народов. Поскольку большинство финно-угорских национальных республик вкраплены внутрь территории России, сепаратистским это движение сможет стать только в результате своей межреспубликанской консолидации, подкреплённой претензиями на территории сопредельных субъектов РФ. Рассматривает финно-угорские народы как "коренные" и имеющие право на некие привилегии во всей северной половине Европейской части России, включая Московский регион, и в Западной Сибири. В тех субъектах РФ, где нет местных финно-угорских этносов, действуют энтузиасты по "пробуждению национального сознания" (например, народа меря в северо-восточных областях ЦФО). В основном светское по характеру, движение местами проявляет тенденцию к неоязычеству. В таких поволжских республиках, как Мордовия, Марий-Эл, Удмуртия, активно действуют прозелиты ваххабизма, стремясь обратить титульные народы из православия в ислам и интегрировать их в антироссийское движение на этой основе.

4. Квази-этнический конфедерализм и сепаратизм русских регионов. Эксплуатирует недовольство политикой федерального центра во многих областях, в частности - перекачкой финансовых ресурсов в Москву и на подпитку Северного Кавказа (см. раздел 3.4 настоящего доклада). Внушает русским в соответствующих регионах, что они составляют отдельную нацию: "волгари", "уральцы", "поморы" и т.п. Сибирский сепаратизм (см. выше п.2) можно расценивать как более "продвинутую", имеющую более давние исторические корни и развитые традиции ветвь данного направления. Местами апеллирует к "коренному этническому" самосознанию, смыкаясь с финно-угорским национализмом. В том же ряду стоит и повышенный интерес данного направления к неоязычеству.

Рассмотренные четыре направления объединяет апелляция к правам человека и прочим демократическим ценностям (прежде всего - праву наций на самоопределение), преимущественно светский характер и деятельность в легальном правовом поле (в основном пока ещё - на стадии культурно-просветительской). Они в большинстве не отрицают конституционных основ РФ, за исключением явно выраженных сепаратистских намерений (лозунг создания Великого Турана; отделение Карелии, Якутии или Тувы).

5. Новые религиозные секты. Складываются как на базе отрицания религий, к которым исторически относит себя большинство населения России, так и формально внутри них (но на деле тоже, разумеется, отрицая их). Формируются также в ходе целенаправленной прозелитической деятельности из-за рубежа. В основном, новые секты, как ответвившиеся в последнее время от официального православия, так и "импортированные" (Аум Сенрикё, мормоны, сайентологи и т.д.), а также неоязычники могут представлять угрозу лишь как дополнительный фактор обострения обстановки в случае общей дестабилизации. При всём их нигилистическом отношении к гражданскому правопорядку и ценностям, разделяемым большинством российского общества, самостоятельной угрозы не представляют.

1. ВАХХАБИЗМ КАК ИНТЕГРИРУЮЩАЯ АНТИРОССИЙСКАЯ ИДЕОЛОГИЯ И ПРАКТИКА

1.1. Определение ваххабизма

Под ваххабизмом в современной России обычно понимается совокупность агрессивных и нетрадиционных для России ветвей ислама ("исламских джамаатов", "внемазхабного" или "безмазхабного" суннизма). Это определение является скорее политическим, чем богословским, но в данном случае именно политическая сторона дела особенно важна, как с точки зрения мотивации адептов течения, так и с точки зрения опасности, которую оно представляет для государства.
Российский ваххабизм является весьма неоднородным течением Его основные группы можно определить как:
1) "классических" ваххабитов, именующих себя салафитами (приверженцами "саф ислама" или "чистого" ислама);
2) ихванов или "Братьев-мусульман";
3) хизбутов (сторонников террористической партии "Хизбут-Тахрир");
4) таблигитов (адептов экстремистской пакистанской секты "Таблиги джамаат").

Ваххабитов отличает нетерпимое отношение к инакомыслящим и инаковерующим, стремление к созданию "шариатского" государства в той или иной форме (как правило, всемирного халифата), уверенность в том, что они ведут джихад против безбожной власти, и склонность к силовым методам в миссионерской работе. Многие ваххабитские группы признали терроризм самым эффективным способом достижения поставленных целей.

К другим особенностям ваххабитов следует отнести их нигилистическое отношение к адатам (доисламским обычаям) и светскому законодательству. Ваххабиты считают возможным отлучать от ислама (делать такфир) на основании уклонения от ежедневной пятикратной молитвы (намаза) или неучастия в джихаде. Нередко они объявляют "врагами ислама" вообще всех несогласных с ними мусульман.

С особой враждебностью ваххабиты относятся к суфиям и шиитам, причем последних нередко именуют шайтанской (сатанинской) сектой. Ваххабиты считают идолопоклонством почитание захоронений и ведут борьбу с ним. Также они выступают против того, что считают нововведениями в исламе, и на этом основании не отмечают ряд мусульманских праздников (например, Мавлид).

К ваххабизму нередко, в том числе, в практике правоохранительных органов, причисляют другие течения ислама. Например, к экстремистским в России отнесены различные секты турецкого происхождения, которые объединяет опора на труды богословов Саида Нурси и Фетхуллаха Гюлена. Правоохранительные органы определяют их как членов движения "Нурджулар". Их идеологические установки, однако, отличаются от ваххабитских. Они проявляют меньшую тягу к фундаментализму, а их практическая связь с системным терроризмом не выглядит очевидной. Эти течения правомерно рассматривать в общем русле панисламизма, к которому ваххабизм относится как наиболее радикальное крыло. Общим знаменателем для этих течений являются представления о наднациональной, надклассовой общности приверженцев ислама и приверженность политическому объединению мусульман поверх существующих границ.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

1. На сегодняшний момент непосредственная угроза сепаратизма "здесь и сейчас" в каком бы то ни было регионе РФ отсутствует. Однако распад государства может выражаться не только в территориальной сецессии, но и в невозможности / блокировании выполнения базовых функций и прерогатив государства, к числу которых относятся верховенство его юрисдикции на всей территории страны, поддержание базовых стандартов в сфере права и безопасности, монополия на легитимное насилие и т.д. Симптомы такого - социального - распада государственности (который не менее опасен, чем территориальный и, в конечном счете, перерастает в него) в Российской Федерации, к сожалению, имеют место.

В их числе:

- Фактическое выпадение из правового пространства России ряда регионов (при сохранении официального суверенитета федерального центра): Чечня ("экстерриториальность" и далеко выходящая за рамки закона автономия республиканских "силовиков", фактический иммунитет от преследования для отдельных физических лиц, ограничения в деятельности федеральных структур власти на территории республики, включая силовые и специальные службы, дотации как откуп от невозобновления боевых действий и т.д.), Ингушетия, Дагестан, в тенденции - некоторые другие республики Северного Кавказа (существование - в лице "подполья" - по сути параллельной системы власти и организованного насилия, обладающей как ресурсами воздействия на официальную власть и бизнес, вплоть до теневого "налогообложения", так и относительной легитимностью в глазах части населения). При всем различии, условно, "чеченского" и "дагестанского" сценариев развития событий, в обоих случаях прослеживается одна общая черта: формирование де-факто неподконтрольной федеральному центру системы организованного насилия, утрата государством ряда базовых прерогатив и их перехват иными центрами силы. Еще во время Кавказской войны XIX века Россия играла на противоречиях между сторонниками этнонационального движения (на тот момент, черкесского) и сторонниками имама Шамиля, насаждавшего мюридизм, справедливо считая мюридизм более опасным. На тот момент, эта ставка себя оправдала Но при определенных обстоятельствах "вооруженная этнократия" может оказаться не менее опасной для суверенитета страны, чем "фундаменталистское подполье".

- Складывание этнократий практически во всех, даже "благополучных" республиках РФ, тенденции к правовому партикуляризму: Татарстан, Башкортостан, из числа не рассмотренных отдельно в настоящем докладе - Якутия-Саха и Тува (Тыва). Дискриминация в пользу титульных этносов национальных республик в системе государственной службы является негласной нормой, правящие элиты и / или контрэлиты этнических регионов активно разыгрывают этническую / этнорелигиозную карту для решения политических, административных, деловых задач. В большинстве случаев за национальным вопросом стоит вопрос имущественный, т.к. в чиновничьем государстве именно обеспечение доминирования титульной нации в административном аппарате позволяет ее элите приватизировать доступ к региональным активам. Попытки деэтнизации власти с высокой вероятностью приведут к всплеску национализма, инспирированного правящими этнокланами, которые в результате этого процесса могут лишиться власти и собственности.

- Прогрессирующее распространение радикального политического исламизма. Исламистский радикализм в России представляет собой не столько богословское, сколько политическое явление - по сути, интегральную революционную идеологию, на базе которой формируется самоподдерживающаяся социальная антисистема (т.е. сообщество, выступающее деструктором того общества, к которому оно принадлежит, и при этом питающееся его слабостями). Сегодня эта "антисистема" находится в состоянии экспансии - территориальной (распространение на этнические регионы Поволжья, которым прежде собственно политический исламизм был чужд), этнической (пропаганда среди немусульманских народов), социальной (распространение по социальным стратам и "этажам"). Появляются поводы говорить об исламистском лобби на различных этажах власти, происходит сращивание с организованной преступностью. В целом, наиболее тревожной представляется экспансия исламистских и в т.ч. непосредственно ваххабитских "сетей" в трех различных, но критически важных типах социальных сред: молодежь, бюрократия, криминальный мир.

- Актуализация, на уровне общественного сознания, этнокультурных разломов внутри РФ. Факторы, расслаивающие общегражданское сознание, оказываются подчас сильнее интеграционных факторов. Особенно примечателен конфликт "панкавказских" и "антикавказских" взглядов / стереотипов. Эта линия разлома явно выражена в молодежной среде. Но молодежный радикализм представляет собой лишь верхушку айсберга, т.к. в данном случае выражает глубинные этнические проблемы и процессы. А именно: комплексы исторической обиды и болезненные переходные состояния (связанные с распадом аграрного, традиционного общества на Кавказе), с одной стороны, и растущее чувство национальной ущемленности, второсортности русских (незащищенность перед этническими корпорациями при безразличии или попустительстве государства), с другой.

Любой из отмеченных симптомов, в случае малейшего толчка, - в виде экономического кризиса, внешней угрозы, возникновения внутриполитического конфликта, дискредитации центральной или региональной власти - способен дать начало цепной реакции разрушительных конфликтов и сепаратизмов.

2. Арсенал федеральной власти в плане противодействия подобным угрозам весьма ограничен. Так, в регионах Северного Кавказа федеральный центр замкнут на местные правящие кланы, но лишен широких опорных групп в среде гражданского общества.

Ставка на "традиционный ислам" не решает в полной мере этой проблемы по нескольким причинам:

- "Традиционный ислам" часто на практике трактуется (и государством, и обществом) узко - как официальный, со всеми вытекающими последствиями (официальное духовенство в ряде случаев воспринимается местным населением как один из фасадов раздражающей клановой системы власти).

- Чем больше усиливаются позиции "ваххабитов" в глазах местного населения, тем больше вынуждены радикализироваться и лидеры "традиционного ислама", чтобы сохранять или завоевывать доверие верующих. В итоге формируется "спираль исламизации" все более широких сфер общественной жизни, а "фундаменталистский" и "традиционалистский" проекты оказываются двумя дорогами, ведущими в одном направлении.

- Уязвимость России перед угрозой панисламизма - следствие кризиса самого российского государства. Еще в Османской империи периода ее заката ваххабизм проявил себя как эффективная технология демонтажа слабеющих государств. И в сегодняшней РФ он силен лишь слабостями страны (самыми различными - от клановости и коррумпированности госаппарата до дефицита национально ответственного и сплоченного гражданского общества). Попытка государства опереться на "традиционный ислам" вместо того, чтобы самому крепко встать на ноги, воспринимается как еще одно проявление упадка и слабости.

Поэтому главным направлением ответа на вызов исламского радикализма должна быть не ставка на "правильный" ислам (хотя, безусловно, пророссийских мусульманских лидеров необходимо поддерживать последовательно и эффективно), а возвращение государства как инстанции справедливой силы и поощрение тех социальных слоев, которые ориентированы на модернизационные процессы и не видят себя в фундаменталистском проекте.

В связи с этим, непродуктивна уступчивость государства по отношению к той эскалации требований, которая задается "спиралью исламизации" (строительство новых мечетей в центрах больших городов немусульманских регионов, разрешение на ношение хиджабов в официальном / публичном пространстве, легитимация "судов шариата" в той или иной форме и т.д.). Эта уступчивость воспринимается как "зеленый свет" дальнейшей исламизации, о чем можно судить по многим заявлениям лидеров и симпатизантов ваххабизма. Т.е. это типичный пример т.н. "провокации слабостью".

То же самое можно сказать о популярной идее "диалога" представителей государства с представителями ваххабитского направления ислама. Если светский тип правления и светское государство не признаются ваххабизмом в принципе, то пропадает сама почва для переговоров.

3. Неэффективность этнорелигиозной политики государства связана также с несовершенством законодательства и правоприменительной практики.

"Антиэкстремистское" законодательство, формировавшееся с начала нулевых годов для противодействия этнорелигиозным угрозам (в 2002 г. был принят закон "О противодействии экстремистской деятельности" и в связи с ним инициирован целый ряд поправок в другие законы), критикуют с двух прямо противоположных позиций. Одни говорят, что оно недостаточно жесткое и не позволяет применять эффективные санкции к лицам и организациям, представляющим серьезную общественную опасность (по сути - объявившим войну государству и обществу). Другие утверждают, что оно избыточно репрессивное и постоянно генерирует череду несправедливых приговоров и абсурдных запретов. Как ни странно, правы и те, и другие. Условно говоря, те санкции, которые предусмотрены по т.н. "антиэкстремистским статьям" (ст. 280, 282 УК и др.) - это "слишком много" для вольнодумцев и нонконформистов разных мастей и "слишком мало" для фактических пособников терроризма. Больше того, реальная опасность и общественное неприятие преступных действий по поддержке и организации криминально-террористических сообществ микшируется тем, что они ставятся в один ряд с "мыслепреступлениями" или оппозиционным гражданским активизмом. К сожалению, само понятие "экстремизма", применяемое в качество общего знаменателя и к "другороссам", перешедшим дорогу местной власти, и к вербовщикам Доку Умарова, этому только способствует. По сути, оно становится неявной индульгенцией для по-настоящему опасных движений и общественных сил.

В этой связи, и законодательство, и, главное, правоприменительную практику необходимо решительно и последовательно развернуть в сторону противодействия не экстремизму как таковому, а экстремизму, системно связанному: А) с инфраструктурой террора, Б) с организованной преступностью. Из огромного числа общественных и идейных течений в России, которые можно счесть по тем или иным признакам "экстремистскими", этим двум критериям отвечает в первую очередь (и почти исключительно) радикальный политический исламизм (чем и обусловлено преимущественное внимание, отведенное ему в настоящем докладе).

В 2008 г. Департамент по борьбе с организованной преступностью и терроризмом МВД России был преобразован в Главное управление по противодействию экстремизму (т.н. "Центр Э" МВД РФ). К сожалению, дело не ограничилось сменой названия - произошла частичная переориентация довольно влиятельной и профессиональной структуры на непрофильные функции "политического сыска" (произвольное расширение круга угроз чревато соблазном сосредоточиться на том, что проще и безопаснее). После назначения на пост министра внутренних дел Владимира Колокольцева широко обсуждался вопрос о воссоздании структур по борьбе с организованной преступностью под эгидой МВД. Пока этого не произошло. Но тем важнее уже существующим структурам правопорядка и национальной безопасности не распыляться на противодействие аморфно-многоликому политическому радикализму, а сфокусировать усилия в средоточии угроз, где пересекаются и взаимно увязываются: интегральная антироссийская идеология (ваххабизм / панисламизм); сеть ОПГ и растущее влияние в криминальном мире; разветвленная и устойчивая инфраструктура террора.

4. Массовая иммиграция в Россию из государств Средней Азии является важнейшим долгосрочным фактором, питающим исламский радикализм на просторах РФ, главным образом - в столицах и промышленных регионах, в местах повышенной концентрации трудовых мигрантов. Иммигранты - узбеки, таджики, киргизы и т.д. - легко находят друг с другом общий язык на почве общности трудовых интересов, а единство религии служит дополнительным средством консолидации. В этой среде, учитывая её непростое социальное и правовое положение, пропаганда ваххабитов оказывается особенно эффективна. "Бойцы джихада" широко вербуются из среднеазиатских мигрантов, а некоторые едут в РФ из Средней Азии, уже будучи убеждёнными ваххабитами, с целью разжечь "пламя джихада" на российской территории. Это подтверждается раскрытием в последнее время организаций экстремистов из числа среднеазиатских мигрантов на территории Поволжья (раздел 2.3). Концентрация мигрантов в Москве, Петербурге, других крупных городах и их областях создаёт дополнительную угрозу расширения исламистских сетей.

В связи с этим, необходимо ужесточение иммиграционной политики на южном направлении. Прежде всего, актуально:

- введение визового режима с государствами Средней Азии (кроме Казахстана как члена Таможенного союза) и отказ от включения в состав Таможенного союза Киргизии и Таджикистана (отнюдь не только по причине иммиграционных рисков - но о других причинах необходимо говорить отдельно);

- создание эффективных механизмов контроля на южной границе (РФ с Казахстаном или на границах общей с Казахстаном таможенной территории - в зависимости от позиции Астаны) и депортации нелегалов;
- последовательное давление на работодателей, использующих труд нелегалов и наказание организаторов нелегальной иммиграции.

Конечной целью таких мер должно стать полное прекращение трудовой миграции в Россию из Средней Азии, за исключением репатриантов и отдельных категорий специалистов, точечно отбираемых рекрутинговыми центрами, которые могут быть созданы в интересах РФ в регионе.

Сегодня подобные меры - не только вопрос нормализации общественного развития, но и прямой императив национальной безопасности. России будет крайне трудно интегрировать в правовое и культурное пространство страны свой "внутренний Юг". Но если эта задача будет усугубляться массированной демографической экспансией "внешнего Юга", она станет абсолютно нерешаемой.

5. Обострение этнорелигиозных угроз в относительно благополучных с экономической точки зрения республиках Поволжья говорит о том, что уровень развития региона - отнюдь не главный фактор в вопросах этнополитической стабильности. Об этом свидетельствует и множество исторических примеров, как далеких (Квебек, Каталония и др.), так и близких (в СССР точками "этнического возгорания" стали цветущее Закавказье и промышленно развитая Прибалтика). Поэтому ставка федерального центра на экономическое субсидирование республик Северного Кавказа как главный метод профилактики нестабильности ошибочна. Даже если допустить (сугубо гипотетически), что выделяемые средства будут работать на социальную защищенность населения и экономическое развитие регионов, это не гарантирует страну от сепаратистских, этнократических, исламистских угроз.

Сказанное не означает, что экономические факторы подобных угроз не важны. Напротив, они относятся к числу решающих. Однако более продуктивно их связывать не с уровнем развития региона как таковым, а с конкретной конфигурацией экономических стимулов, влияющих на поведение административных элит, бизнеса, массовых социальных слоев. Такие стимулы могут как сокращать нестабильность, так и катализировать ее.

Наиболее очевидная проблема в этой связи - каналы финансовой подпитки подполья, включая внешние источники и организованную этническую преступность по всей стране. Но более сложной и системной проблемой является сама модель экономической поддержки республик Северного Кавказа со стороны федерального центра. Она имеет ряд системных недостатков и, в целом, скорее усугубляет, чем сокращает этнополитические риски:

- Нестабильность служит для этнократических элит "товаром", выгодно продаваемым на внутреннем "административном рынке" (бюджетные трансферты, участие в ФЦП, инвестиции / кредиты со стороны окологосударственного крупного бизнеса и т.д.). Существует угроза того, что такая модель отношений с федеральным центром, успешно апробированная на Северном Кавказе, может быть заимствована этноэлитами других республик РФ.

- Расходование получаемых средств подпитывает "подполье" как политически (усиливая главные раздражающие факторы - клановость, неравенство, коррупцию), так и, отчасти, финансово (через рэкет по отношению к административным элитам и аффилированным с ними бизнес-структурам).

- Львиная доля средств, выделяемых Центром на развитие республик Северного Кавказа, выводится элитами в соседние и центральные регионы России. Это, в свою очередь, означает бурную экспансию клановой экономики за пределы Северного Кавказа, со всеми вытекающими последствиями, и еще меньшую заинтересованность правящих кланов во внутренней стабильности республик (главный экономический резон которых - защита инвестиций).

- Мегапроекты, инициируемые федеральным центром для развития и стабилизации региона, такие как "Курорты Северного Кавказа", а также отчасти Олимпиада в Сочи, имеют / будут иметь в дальнейшем обратный эффект, т.к.: А) не основаны на вовлечении местного населения и распределении рисков с местным бизнесом (на этой почве уже возникло и впоследствии будет возникать немало конфликтов), Б) создают зоны повышенной уязвимости федерального центра перед лицом диверсионно-террористических и иных форм шантажа.

В этой связи нельзя не отметить, что период подготовки и проведения олимпийских игр в Сочи является временем повышенных этнополитических рисков и вынужденной уступчивости федерального центра, что чревато блокированием не только решения, но и постановки острых проблем.

В дальнейшем любые проекты экономической модернизации на Кавказе должны быть ориентированы на то, чтобы: а) привлекать инвестиции местных элит, возлагая на них риски и ответственность, б) способствовать занятости местного населения. Необходим новый пакт федерального центра с правящими элитами республик: обогащаясь, прямо или косвенно, за счет финансовой поддержки со стороны федерального центра, они должны инвестировать свои средства в пределах региона и более нигде. Только тогда они окажутся заинтересованы во внутренней стабильности и будут вынуждены защищать свои инвестиции.

6. Крайне важно ограничить экспансию клановой экономики в иные регионы РФ и, прежде всего, в соседние с северокавказскими республиками края и области. Это важно - с точки зрения интересов как "русских" регионов, так и самих кавказских республик (по причинам изложенным выше - вывод ресурсов вовне является одной из причин эскалации нестабильности).

Сегодня наблюдается масштабная экспансия диаспоральных групп, с опорой на элиты северокавказских республик, в Ставропольском крае. Возникает множество конфликтов (социально-экономических, имущественных, бытовых), растет недовольство местного населения (со стороны как русского населения, так и традиционно сильных в регионе диаспор - армянской, греческой и др.). С аналогичными проблемами сталкиваются Краснодарский край, Ростовская, Астраханская области и некоторые другие регионы. Преимущественно, речь идет о регионах Южного Федерального округа.

В РФ стала привычной практика наделения полпредств своего рода "спецмиссией" в рамках задач регионального развития (преодоление депопуляции в ДФО, обеспечение занятости в СКФО и т.д.) и, соответственно, расширенными возможностями для ее выполнения. В этой логике, ЮФО необходимо сознательно и последовательно выстраивать в качестве фронтирного региона - своего рода "засечной черты" от этнополитических угроз с южного направления.

Это потребует принятия ряда системных мер. В их числе:

- Координация деятельности органов исполнительной власти и правоохранительных структур по противодействию экспансии кланово-диаспоральной экономики, этнической организованной преступности, исламского радикализма.

- Поддержка и поощрение самоорганизации местного гражданского общества для защиты общественной безопасности и гражданских прав, в том числе - на традиционной для региона казачьей основе (если понимать под казачеством не общество исторической реконструкции и не наследственный / псевдоэтнический статус, а модель самоорганизации русского населения на этническом фронтире, каковой оно и было исторически).

- Повышенное внимание и уважение (не меньшее, чем в случае северокавказских республик) по отношению к местным традициям южнорусских, казачьих регионов (традиционно специализирующихся на выполнении роли организованного фронтира). В т.ч. - актуализация в общественном сознании вопроса о компенсациях за эпизоды притеснения русского / казачьего населения Кавказа и смежных регионов на всем протяжении XX века (первые годы советской власти и "расказачивание", кампании "коренизации" и расширения этнических регионов, элементы геноцида в Чечне 1990-х гг.). Среди прочего, это могло бы стать противовесом эскалации требований этнической общественности ("черкесский вопрос" и др.).

- Назначение сильной в аппаратном и политическом отношении фигуры на пост полпреда с обеспечением соответствующего объема ресурсов и полномочий.

- Перевод в состав ЮФО Ставропольского края. Его роль во внутренней геополитике России - быть не донором решения проблем северокавказских республик (тем более, как уже было сказано, происходящая экспансия не решает, а усугубляет эти проблемы), а плацдармом русского присутствия в регионе.

В целом, именно "казачьи края" - Ставропольский и Краснодарский - видятся естественным ядром Южного федерального округа как фронтирного пояса вокруг зоны этнополитической нестабильности. Если посредством комплекса административных, полицейских, финансовых, культурных мер и сигналов будет четко обозначен рубеж, с которого русские не отступят, это будет способствовать восстановлению позиций Москвы на Кавказе.

7. При всей важности принципа универсальности гражданских прав и солидарности граждан страны вне зависимости от происхождения, необходимо признать, что Россия, как и большинство крупных исторических наций, имеет выраженное этнокультурное ядро и, соответственно, присутствие / положение русских в том или ином регионе РФ стратегически равнозначно присутствию российской государственности.

Привычную модель взаимоотношений "федеральный центр - административные элиты республик - титульные этносы", при которой русские оставались в стороне и многие вопросы решались за их счет, необходимо решительно скорректировать и дополнить с учетом русского фактора в этнических регионах.

Применительно к северокавказскому региону это означает, как уже было сказано, необходимость укрепления периметра фронтирных русских регионов. И лишь в отдаленной перспективе, при благоприятном развитии событий, - "реколонизацию" Кавказа в процессе модернизации его экономики, неизбежно сопровождающейся притоком квалифицированных трудовых кадров.

Применительно к республикам Поволжья, где доля и социальная роль русского населения остаются высокими, но постепенно сокращаются, необходимо предотвращение его дальнейшего оттока. Последнее требует мер по предотвращению этнической дискриминации в доступе к государственной службе и иных сферах, обеспечению прав родителей выбирать стандарт языкового образования, поощрению деятельности русских организаций в культурно-просветительской и правозащитной сере.
В условиях, когда местные этносы имеют де-факто и подчас де-юре собственную государственность, единственной государственностью русских является сама Российская Федерация. Последняя должна стоять на почве интересов русского присутствия в критически важных регионах, если не желает лишиться в них своей опоры.

Чтобы удержать от распада и дестабилизации этническую периферию России, придется приложить немало усилий. Но это окажется невозможным и бессмысленным без решения главной задачи - укрепления ее этнического ядра. Меры, которые могут быть приняты в этом направлении, Институт национальной стратегии планирует осветить в последующих исследованиях и разработках.

Доклад подготовлен рабочей группой Института национальной стратегии под редакцией Ремизова М.В.

Авторский коллектив доклада:

Бутаков Ярослав Александрович
эксперт Института национальной стратегии

Епифанцев Андрей Александрович
руководитель аналитического бюро "AlteetCerte"

Маркедонов Сергей Мирославович
приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований (Вашингтон, США)

Ремизов Михаил Витальевич
президент Института национальной стратегии

Силантьев Роман Анатольевич
доцент МГЛУ, директор Правозащитного центра Всемирного русского народного собора

Сулейманов Раис Равкатович
руководитель Приволжского центра региональных и этнорелигиозных исследований Российского института стратегических исследований

***

1 Российские талибы // статья размещена на портале "Ислам.ру" 28 декабря 2001 года.
2 Добаев И.П. Исламский радикализм: генезис, эволюция, практика. Ростов, 2002, глава 5.
3 http://www.tatar-inform.ru/news/kazan/2012/08/03/325978/
4 Например, Маникин Н. "Жить по священным писаниям!" // Россия, 5 октября 2001; О необходимости точных определений // НГ-Религии, 15 ноября 2000
5 Сообщение ИА "Лента.ру" от 10 апреля 2008
6 Мурзов А. Муфтия вернули в прошлый век // Коммерсант в Волгограде, 23 мая 2009
7 С<