У вас всегда останется Париж

Представьте, что вы один из калифорнийцев, которые любят вино, но ограничены в средствах. Что было бы лучше: потратить ваши ограниченные ресурсы на стеллаж, который позволит вам хранить вино в подвале в надлежащем микроклимате, или на дегустационный тур по нескольким ближайшим винодельням в один из вечеров? Выбор между материальными вещами с длительным сроком службы вроде стеллажа для винных бутылок и недолгими впечатлениями вроде винной дегустации (или любой другой выбор между единичным приятным переживанием и приобретением более долговечного актива) может показаться простым, если мы рассуждаем, как обычные инвесторы. Актив останется при нас надолго, а переживание возникнет и стремительно исчезнет. Разве актив не будет более благоразумным вложением? Благоразумным — может быть. Мудрым? Наверное, нет.

Научные результаты и собственный опыт указывают: что-то в этом, казалось бы, рациональном расчете упускается. Нам хорошо знакомо, сколько радости доставляет покупка нового дивана, автомобиля или кофемашины, которая умеет делать капучино. Обивка дивана пахнет свежестью и чистотой, движок под капотом урчит без признаков аритмии, а взбитая шапка, которая украшает капучино, роскошна. Но довольно скоро мы перестаем замечать запах новой обивки, не прислушиваемся к звукам мотора и воспринимаем субстанцию, покрывающую кофе, просто как пену. У большинства из нас приобретенные вещи, практически любые, быстро отступают на задний план психологического ландшафта.

Приобретенные впечатления имеют меньше шансов исчезнуть с этого ландшафта. Когда людей просят оценить самые значимые приобретения — материальные вещи либо впечатления — за какой-то период (последние месяц, год, пять лет), они сообщают, что приобретенные впечатления приносят больше удовлетворения и счастья, и называют потраченные на это деньги лучшим вложением [18]. Непосредственно после их приобретения материальные предметы и впечатления доставляют радость примерно в равной степени, однако радость по поводу материальных благ, как правило, угасает, тогда как удовольствие, которое приносят новые впечатления, длится долго [19].

Приобретенные впечатления продолжают жить и оставаться источником постоянного наслаждения в наших рассказах, бережно хранимых воспоминаниях и в подпитываемом ими ощущении нашего неповторимого «я» и его развития. Это отражено в знаменитых словах героя Хамфри Богарта в финале фильма «Касабланка», адресованных героине Ингрид Бергман: «У нас всегда останется Париж». Приобретенные впечатления со временем не увядают, мы приукрашиваем лучшие их элементы и затушевываем худшие. Поход с ночевкой, когда без конца лил дождь, медведь утащил почти всю еду, а пара в соседней палатке скандалила до поздней ночи, в будущих пересказах и воспоминаниях превращается из «какого-то кошмара» в «какой-то кошмар, просто умереть со смеху»**. [20]

Различия особенностей адаптации и живительные свойства воспоминаний — не единственные факторы, объясняющие, почему впечатления доставляют более долговечное удовольствие, чем материальные приобретения. Впечатления менее провоцируют на сравнение, которое портит радость, с тем, что имеют другие или что прежде имели мы сами. Представьте, вы только что купили ноутбук. Едва вынув его из коробки и изучив, как он работает, вы узнаете, что знакомый тоже недавно купил ноутбук примерно по той же цене, только его компьютер лучше вашего — более быстрый процессор, больше оперативной памяти, экран с более высоким разрешением. Вы, наверное, сильно расстроитесь? Еще бы! Неприятно, когда другие, особенно кого вы недолюбливаете, вас обходят. Но и увидев рекламу компьютера, более привлекательного, чем ваш, по той же или меньшей цене — что рано или поздно случится, — вы ощутите досаду.

А теперь представьте, что вы потратили деньги не на ноутбук, а на отпуск на побережье: хорошая погода, приветливые аборигены, прекрасный компаньон — вы прекрасно отдохнули. И предположите, что вы узнали, что кто-то, кого вы, возможно, не любите, провел отпуск на том же пляже, но погода была еще чудесней, отель — уровнем повыше, а цены ниже. Или предположите, что вы увидели рекламу отдыха на еще более престижном курорте, но за меньшие деньги, чем вы заплатили за свой. Насколько неприятен будет вам такой поворот событий? Испортит ли ваше удовольствие это невыгодное сравнение так же, как в случае «неудачного» ноутбука? Хотя вы не прочь обменяться ноутбуками с вашим соперником, возникнет ли у вас похожее желание обменяться отпусками?

Исследования Тома и Трэвиса Картера показали, что удовольствие меньше обесценивается, если сравниваются впечатления, а не материальные приобретения [21]. Человек, расходующий время, деньги и нервы, чтобы иметь вещи не хуже, чем у соседа, реже беспокоится об удовольствии, которое получают другие люди. Впечатления чаще оцениваются сами по себе. Людей меньше волнует перспектива невыгодного сравнения, если другие больше опережают нас в приобретении впечатлений. Мы не мечтаем обменять свой отпуск или посещение концерта на то же самое у других людей; у нас и мысли не возникает обменять свои воспоминания, фотографии или истории на то же самое у других людей, даже если бы гипотетически полученное было «лучше».

Вещи и впечатления также отличаются в том, как сравнение настоящего и прошлого влияет на удовольствие. Став владельцем лучшего автомобиля, кухонного комбайна, мобильного устройства, очень трудно возвращаться к старым моделям. Однако после посещения роскошного ресторана меню вашего местного заведения быстрого питания с его пиццами или гамбургерами будет вызывать не меньший аппетит, чем раньше (эволюция, которая наделила нас предрасположенностью к соленому, жирному и сладкому — основе всякой дешевой еды, — позаботилась об этом).

Товары, считавшиеся роскошью у дедушек и бабушек (посудомоечные машины, телевизоры, кондиционеры), нашими родителями уже рассматривались как бытовая необходимость и воспринимались как данность. А вещи, бывшие роскошью для родителей (вторая машина, широкоформатные телевизоры, мобильные телефоны), теперь считаются необходимостью у американцев, принадлежащих к среднему классу. Необходимо бежать все быстрее, накапливать все больше и больше, чтобы сохранять уровень удовольствия [22], — психологи называют это гедонистической беговой дорожкой. Теория гедонистической беговой дорожки объясняет, почему уровень счастья практически не рос от поколения к поколению, несмотря на рост богатства и уровня жизни среднестатистических граждан развитых стран [23].

Впечатления, как правило, приносят долговременное удовлетворение, так как способствуют развитию социальных связей. В большинстве случаев впечатления приобретаются с кем-то: мы ужинаем в ресторане с друзьями, ездим в отпуск с семьей, посещаем концерты, ходим в походы и смотрим спортивные соревнования вместе с такими же любителями. Но даже если мы идем в ресторан или уезжаем на отдых в одиночестве, вернувшись, мы делимся впечатлениями с другими. Люди получают большее удовольствие от пережитого и чаще рассказывают о своих впечатлениях, чем о вещах [24]. В исследовании, посвященном изучению этих различий, парам студентов предлагалось познакомиться друг с другом и в разговоре касаться только материальных приобретений или только впечатлений. В результате испытуемые, делившиеся впечатлениями, понравились друг другу больше, чем испытуемые, говорившие о вещах.

На впечатлениях зиждется человеческий капитал и другого рода. Некоторые люди трепетно относятся к вещам, считая их частью своей личности. Но теми, кто мы есть, нас делают именно наши впечатления и то, что мы из них извлекаем. Имущество может быть важной частью нашей жизни, но оно редко становится важной частью нас самих [25], поэтому в искусстве столь популярна тема пустоты, которую испытывают некоторые люди, когда понимают, что слишком много заботились о материальном благополучии и мало — о значимых отношениях с другими людьми и значимом жизненном опыте.

Мудрому человеку это, разумеется, известно. По этой причине литературные и кинематографические персонажи, тратящие усилия на достижение материального благополучия, практически никогда не изображаются мудрыми людьми и обычно приходят либо к печальному концу, либо (как Эбенезер Скрудж***) к осознанию своих заблуждений.

Мы в основном говорили, как поступил бы мудрый человек, но важно сказать и о мудрых сообществах, которые стремятся предоставить людям возможность получить приятные впечатления; они устраивают парки и пешеходные маршруты, пляжи и велосипедные дорожки, другие публичные места. Прекрасный пример — национальные парки, инициативу создания которых с присущей ему мудростью выдвинул Теодор Рузвельт и которую Уоллес Стегнер, писатель и поборник сохранения природы, назвал «лучшей идеей из когда-либо пришедших нам в голову». Те, кто считает, что главное — снижение налогов и рост личного благосостояния людей за счет отказа от такого рода общественных ресурсов для впечатлений, скорее всего, снижают уровень коллективного благополучия.

Встань и иди

Весной 1975 года Брюс Спрингстин ворвался в орбиту поп-культуры. После выпуска альбома Born to Run, появления на обложках Time и Newsweek и серии эпохальных выступлений в нью-йоркском клубе Bottom Line и лос-анджелесском Roxy Theater Спрингстин и его E Street Band превратились в феномен мирового значения. Хорошо известно тогдашнее заявление, сделанное рок-критиком (и впоследствии менеджером Спрингстина) Джоном Ландау: «Я видел будущее рок-н-ролла, и его зовут Брюс Спрингстин».

Вскоре после серии концертов в Roxy E Street Band приехала в Санта-Барбару, чтобы выступить в местном филиале Калифорнийского университета, в уютном помещении спортзала имени Робертсона. В ту пору Том был студентом со стесненными средствами, более продвинутые сокурсники уговаривали его купить билет и не пропустить это историческое событие. Увы, уговоры оказались безуспешны, и с тех пор его не покидает чувство сожаления.

Подобные случаи — один из самых частых примеров сожаления, которое высказывают люди. Большинство сожалеет о том, что не было сделано. В опросах предлагается перечислить несколько поводов для наибольшего сожаления, и соотношение бездействия к действию обычно составляет 2:1. Когда людей спрашивают конкретно, является их главным сожалением что-то ими сделанное или что-то не сделанное, второй вариант выбирают втрое чаще, чем первый [26]. Мы не можем вполне согласиться со стареющим повесой, который сказал: «Бо́льшую часть молодости я отдал вину, женщинам и песням — оставшуюся часть я потратил впустую». Однако есть немалая мудрость в замечании Генри Джеймса: «…не сожалею ни об одном „излишестве“ своей отзывчивой юности — в нынешнем смиренном возрасте я сожалею лишь о нескольких благоприятных случаях и возможностях, которые я отверг» [27].

Результаты исследований ясно показывают, что в случае дилемм, хорошо знакомых каждому: «Стóит или не стóит?», «Ввязываться или не ввязываться?», «Подходящий ли сейчас момент?», — чаще всего предметом нашего последующего сожаления становится осторожное, а не импульсивное поведение. Конечно, иногда осмотрительность бывает оправданна. Нет ничего мудрого и никакой гарантии счастья в том, чтобы действовать в ответ на каждый импульс. Рекомендация компании Nike — «Возьми и сделай» — слишком неопределенна и поверхностна. Есть действия, которые подрывают доверие других людей или наносят им вред. О них можно потом жалеть всю жизнь (не говоря о таких последствиях, как расставание с друзьями, разрушение брака, тюремный срок). Пренебрежение осторожностью за рулем, под парусом, во время восхождения на гору, излишнее потребление калорий, алкоголя или канцерогенов — верный способ укоротить свою жизнь.

И все же общий вывод из сказанного состоит в том, что человек — это действующее, целеполагающее существо, которое, по-видимому, наиболее счастливо, когда занято каким-то активным делом. Тедди Рузвельт точно выразил этот аспект мудрости в требовании к себе и своим сыновьям «быть деятельным». А вот свидетельство видного исследователя счастья Дэвида Ликкена: «Интересно, что то, что позволяет нам превысить прогнозируемый исследователями уровень счастья, в большинстве случаев связано с нашей активностью, а не с пассивностью, активностью конструктивной, то есть это деятельность, которая имеет полезный результат» [28].

Состоянию «потока», в котором человек испытывает чувство удовлетворения от полного погружения в деятельность или даже растворения в ней, заслуженно уделяют большое внимание в научной литературе на тему счастья [29]. Однако нельзя оказаться в «потоковом» состоянии, не занявшись чем-либо активно. Это не обязательно работа в саду или прогулка на природе, это может быть и неподвижное занятие, но не просмотр телепередач, а, например, написание текста. В любом случае ключ к счастью — это выход за пределы зоны комфорта, активное взаимодействие с миром, если не физическое, то интеллектуальное или художественное.

Доказательства, что деятельность повышает субъективное благополучие, не ограничиваются только исследованием распространенных причин для сожаления. Напомним, что, когда людей просят по сигналу смартфона отчитаться, что они делают и счастливы ли они в настоящий момент, просмотр телепередач котируется довольно высоко. Он стоит ниже общения или любовных игр, но заметно выше приготовления еды или занятий с детьми. Однако когда исследователи спрашивают о более длительном и устойчивом типе удовлетворенности, они обнаруживают сильно выраженную обратную связь между временем, отданным телевизору, и самооценкой субъективного благополучия [30]. Телевизор (или видеоигры, или фейсбук) — те же пончики или пицца: в небольшом количестве это может быть замечательно, но чуть больше — и вам гарантированы апатия и угрызения совести.

Подтверждение связи активности и улучшения психологического самочувствия можно обнаружить в исследованиях самооценки тинейджеров. Самооценка в этот период обычно падает, особенно у девушек. Но у девушек, систематически занимающихся спортом, самооценка снижается значительно меньше [31]. По-видимому, активность блокирует эту распространенную угрозу для психологического благополучия. Выводы получены на основе корреляций, поэтому трудно уверенно утверждать, где причина, а где следствие. Нельзя исключить, что высокая самооценка располагает к систематическим занятиям спортом, а низкая — отвращает или что поддержка родителей одновременно повышает самооценку и делает более вероятным участие во внеклассных занятиях. Однако результаты исследований еще раз подчеркивают: если вам взгрустнулось, мудро будет что-то сделать. Отправиться на прогулку, позвонить другу, взяться за роман, который вы давно собирались прочесть, спланировать ужин или отпуск, а еще лучше — найти способ, как сделать кого-нибудь немного счастливей.

Идея, что счастье и благополучие прирастают активностью, согласуется с представлением о наличии у счастья эволюционной функции. Вот что говорит коллега Тома по Корнеллскому университету Шимон Эдельман в книге, которую он назвал «Счастье поиска», удачно переставив слова из знакомых нам названий книг на эту тему: «То, что накопление впечатлений вызывает приятные чувства и способствует счастью, имеет веские причины. Побуждение к исследованию, сбору информации о мире и ее использованию, чтобы уклоняться от „пращей и стрел яростной судьбы“... имеет эволюционный смысл. Приятные чувства, порождаемые опытом овладения чем-то новым, — это валюта, которой мозгу платят за готовность его обладателя встать с дивана и отважиться выйти в мир» [32].

В этом, кстати, и психологическая подоплека часто цитируемого изречения «жизнь есть путешествие, а не место назначения». Эволюция эмоционально вознаграждает активное поведение и знакомство с внешним миром. Преследование цели и успехи на этом пути — вот что способствует счастью; владение чем-то (ценной вещью, наградой, титулом) — плохая замена. В этом же психологическая подоплека «беговой дорожки счастья». Достижение приносит удовольствие, но само достигнутое быстро становится старой новостью, отступает на задний план и утрачивает способность стимулировать нас достаточно сильно. Наш взгляд уже устремлен на новые цели и новые области применения сил. Как предостерегал нас Шекспир, «то, что добыто, исполнено; а радость живет исполнением» [33].

Можно пытаться бороться с этим свойством нашей природы, обещая себе упиваться своими победами, получать удовольствие от всякой приятной мелочи и вообще, сбавить обороты, желать меньшего, жить проще. Но за это нужно сражаться, и почти без надежды на успех. Мудрый человек, во всяком случае в нашем обществе, принимает тот факт, что работаем мы или играем, получаем ли удовольствие от хорошей компании или красоты окружающего мира, мы счастливее всего (и ведем себя в наибольшем согласии с нашей эволюционной природой), когда боремся за достижение цели и активно взаимодействуем с миром.

Два лика счастья

Представьте, что завтра в назначенное время вам дали бы возможность ощутить любую эмоцию в чистом виде. Что бы вы выбрали? Если только вы не замышляете кому-нибудь отомстить, вряд ли это будет злость. И если вы не планируете продолжать чахнуть от неразделенной любви, вряд ли это будет печаль. Мы обычно стремимся испытывать позитивные эмоции. Какие именно? Что вы бы предпочли: быть взволнованным или спокойным? Испытать приятное возбуждение или приятное умиротворение? Выясняется, что ответ на этот вопрос, скорее всего, зависит от ваших этнических корней и вашего возраста.

В замечательной серии исследований, проведенных Джин Цай, коллегой Ли по Стэнфорду, было показано, что между культурами существуют заметные различия в предпочитаемых позитивных эмоциях: одни предпочитают положительные эмоции «высокого уровня возбуждения», а другие — «низкого уровня возбуждения» [34]. В индивидуалистических обществах, таких как страны Западной Европы, Австралия, Новая Зеландия, Канада и Соединенные Штаты, люди любят, когда счастье подают взболтанным и перемешанным, и предпочитают азарт и возбуждение покою и безмятежности. Они, по всей видимости, верят в сказанное Эмерсоном: «Без энтузиазма ничего великого никогда не совершалось», «Мир принадлежит энергичным». В обществах с большей взаимозависимостью, включая Китай, Тайвань, Корею, Японию, приоритеты людей обычно противоположны. Им близки слова Лао-Цзы: «Если люди будут сохранять ясность и спокойствие, небо и земля придут к ним» — и Будды: «Услышав Учение, мудрецы становятся чистыми, как пруд, глубокий, чистый и незамутненный»****.

В этих культурах детям с раннего возраста демонстрируется то, что Цай называет «идеальной эмоцией» общества. Например, анализ наиболее популярных детских книг в Соединенных Штатах и на Тайване показал, что персонажи американских книг шире улыбаются и заняты видами деятельности, связанными с бо́льшим возбуждением. Поэтому было вполне предсказуемо, что, когда детям в США и на Тайване показывали два счастливых лица — с широкой улыбкой и более скромной улыбкой, — американские дети чаще, чем тайваньские, называли лицо с широкой улыбкой счастливым и говорили, что именно такими им хотелось бы быть. Маленьких тайваньцев широкие улыбки с зубами напоказ часто пугали. Сходное исследование показало, что знаменитости и позирующие модели, украшающие обложки журналов на Западе, обычно запечатлены с широкой улыбкой, тогда как на Дальнем Востоке их улыбки, как правило, более сдержанны.

Разницей идеальных эмоций подчеркивается и выбор деятельности принадлежащих разным культурам людей. В ответ на просьбу описать идеальный отпуск американцы европейского происхождения — по сравнению с соотечественниками азиатского происхождения — склонны описывать поездки, которые включают больше физической активности и меньше расслабляющих занятий. Музыка, которую предпочитают в Восточной Азии, обычно более тихая и умиротворяющая, чем музыка, любимая в США и Западной Европе. Разумеется, все это усредненные отличия. Как многие жители Восточной Азии получают удовольствие от банджи-джампинга, затяжных прыжков с парашютом и катания на сноуборде, так и огромное число американцев и европейцев готовы отдыхать с книжкой под «Лунную сонату». Приведенные здесь исследования все же выявили, что широко распространенные стереотипы о сдержанных азиатах и общительных и легких на подъем американцах имеют под собой некоторое основание.

Интересно, что эти стереотипы похожи на те, что разделяет большинство жителей западного мира в отношении молодости и старости. Считается, что молодые ищут удовольствие в активном времяпрепровождении, а пожилые больше тяготеют к тихим, спокойным занятиям. Когда Питер Таунсенд из группы The Who сказал, что надеется умереть раньше, чем состарится, он подразумевал переход от бурной жизни к тихим радостям. Западный мир превозносит молодость, а восточный почитает старость.

Кстати говоря, беспокойство Таунсенда о своей старости, судя по результатам исследований, посвященных субъективному благополучию, было явно преувеличенным — семидесятилетний Таунсенд, наверное, теперь вполне это осознает. Хотя люди склонны верить, что с возрастом счастье убывает, на самом деле имеет место обратное. Люди старшего поколения лучше, чем молодые, умеют воспринимать происходящее таким образом, что это способствует счастью [35]. Удовольствие, которое испытывают пожилые, более связано с умиротворением, но от этого не перестает быть настоящим [36]. Тот, кто мудрее, понимает, что лучше не сопротивляться, а с готовностью принять смену позитивных эмоций, которой естественно сопровождается старение, — от эмоций высокого накала к низкому.

Здесь можно извлечь еще один урок, перекликающийся с темой наивного реализма, о котором говорилось в первой главе. На Западе может считаться, что источник счастья исключительно в накале чувств и энтузиазме — что именно это и есть счастье (о чем говорят Эмерсон и Таунсенд). Но это только один из видов счастья, и позитивные эмоции, предпочитаемые жителями Восточной Азии или пожилыми людьми на Западе, реальны и легитимны не в меньшей степени. Взгляды и предпочтения одной культуры или возрастной группы — это лишь взгляды и предпочтения, а не обязательно истинная оценка реальности.

Как мудро поделить пирог

В научной литературе, посвященной счастью, можно почерпнуть множество вдохновляющей информации. Однако, наверное, самым ободряющим открытием является то, что люди, видимо, получают больше удовлетворения, тратя деньги не на себя, а на других. Этот факт был неоднократно зафиксирован Элизабет Данн из Университета Британской Колумбии и Майклом Нортоном из Гарварда [37]. В одном из экспериментов участникам давали $5 или $20 с заданием потратить их к пяти вечера на себя, на другого, на благотворительность. В результате потратившие деньги на других были более счастливы. В другом исследовании респондентов в Канаде и Уганде просили вспомнить о том, как они тратили деньги либо на себя, либо на кого-то другого; позже они оценивали свой уровень счастья. В обеих странах те, кого просили вспомнить о тратах на других людей, сообщали, что они более счастливы (содержание воспоминаний задавалось людям случайным образом).

Конечно, это не такой уж странный вывод. Людей с давних пор учили, что отдавать лучше, чем получать. Еврейский мудрец Гиллель отмечает: «Если не я за себя, то кто же за меня? Но если я только за себя, то что я значу?» Джон Вуден, легендарный тренер баскетбольной команды Калифорнийского университета Лос-Анджелеса, говорил своим подопечным, что «невозможно провести день хорошо, если не сделать что-то для другого человека» [38]. И все-таки не может не утешать знание, что это надежно установленный факт, а не просто еще один случай, когда нам хочется, чтобы что-то было правдой.

Распространяется ли эмоциональное вознаграждение за альтруизм на что-то большее, чем индивидуальные поступки, например на внутреннюю политику государств или распределение национального богатства? Свойственно ли странам, достигшим большего экономического равенства, достигать также и большего коллективного счастья? Мы рассмотрим данный вопрос чуть позже в этой главе. А для начала сосредоточимся на более узкой теме: какое распределение богатства люди (конкретнее, — американцы) считают оптимальным для общества в целом?

Учитывая поляризацию, царящую сегодня в американской политике, можно было бы подумать, что люди, представляющие разные сегменты политического спектра, будут смотреть на этот вопрос по-разному. Либералы (в американском понимании этой политической идеологии), наверное, отстаивали бы что-то вроде системы «государства-няньки», как Дания или Швеция, при которой наименее преуспевшие члены общества не утрачивают чувства достоинства и уверенности в завтрашнем дне, потому что государство берет на себя заботу об их медицинских, образовательных и продовольственных потребностях. Консерваторы же, наверное, заверяли бы, что подобное государство формирует у людей ощущение зависимости и неспособно адекватно поощрять собственный труд и инициативу граждан, их личную ответственность за свою жизнь.

Однако на самом деле в этом вопросе поляризация гораздо меньше, чем можно было бы ожидать. Когда Майкл Нортон и Дэн Ариэли спросили американцев из репрезентативной выборки, какая часть общего богатства Соединенных Штатов «должна» принадлежать самым богатым 20­%, самым бедным 20­% и каждой 20%-й группе в промежутке, они обнаружили минимум разногласий. Мужчины и женщины, либералы и консерваторы, состоятельные и стесненные в средствах — все придерживались примерно одной идеальной модели распределения богатства [39]. Политические консерваторы и либералы могут расходиться в вопросе, как достичь желаемого положения, в какой пропорции сочетать налоги и госзатраты, но в общих чертах они представляют приемлемый уровень неравенства одинаково. И вы, наверное, удивитесь, узнав, что это устраивающее всех распределение богатства довольно близко к тому, что существует в Швеции*****.

Разумеется, немногие консерваторы ответили бы утвердительно, если бы их спросили напрямую, будет ли способствовать общему благосостоянию Соединенных Штатов рассредоточение богатства в стране так же, как в Швеции. Но если их спросить, не упоминая конкретных стран, какой процент общего богатства должен принадлежать каждой из пяти 20%-х групп населения, упорядоченных по уровню богатства, консервативные респонденты предлагают оптимальное распределение богатства, которое примерно совпадает с реальным в современной Швеции.

И дело не только в единодушии большинства американцев по поводу оптимального распределения богатства. Оказывается, если исходить из преумножения коллективного счастья как цели общества, то они еще и правы. Исследования демонстрируют, что значительный имущественный разрыв способен негативно влиять на общее психологическое самочувствие общества. Конечно, привилегированные слои сполна наслаждаются своими финансовыми возможностями и самим фактом, что они намного обеспеченней своих соседей. Но мало кто из них получает удовольствие от созерцания чужой нужды и отчаяния. Подобное сопоставление может даже спровоцировать у процветающего меньшинства чувство вины. Беднейшие же слои чувствуют постоянный стресс перед пропастью, разделяющей их и тех, кто живет вполне обеспеченной жизнью, не говоря уже о «богатых и знаменитых».

Экономист Роберт Фрэнк и политолог Адам Левин изучали объективные показатели благополучия в ста наиболее плотно населенных графствах Соединенных Штатов, различающихся неравенством доходов [40]******. Выяснилось, что в графствах с более высоким уровнем неравенства чаще разводятся и чаще объявляют о банкротстве, тратят больше времени на путь от дома до работы и обратно.

Все это, понятно, отнюдь не способствует счастью. Отрицательные эмоциональные последствия разлада в семейной жизни и финансового краха очевидны. Менее же очевиден факт, что долгая дорога на работу и с работы — один из источников неудовлетворенности повседневной жизнью, к которому люди, по-видимому, не адаптируются. (Поэтому, если у вас есть выбор, устройте так, чтобы тратить на дорогу меньше времени, особенно в автомобиле, — это верный способ сделать себя счастливее [41].)

Фрэнк и Левин утверждают, что выраженное неравенство доходов пагубно сказывается на том, что люди считают необходимым для счастливой и полноценной жизни. Дом площадью около 200 м2 может казаться довольно вместительным жилищем, пока вы не увидели более просторный и роскошный дом богатого родственника (этот богатый родственник почувствует что-то похожее, когда увидит особняк интернет-миллиардера, который фигурирует в последнем номере Architectural Digest). «Камри» кажется вполне комфортабельной машиной, пока вы не прокатились на «Лексусе» бывшего сокурсника, который успел сорвать куш на биржевом ажиотаже вокруг доткомов. Недовольство собственной участью, провоцируемое сравнениями с зажиточными друзьями, соседями или коллегами, заставляет людей хотеть большего: бо́льших домов, лучших машин, модной одежды, гаджета последней модели.

Однако соревнование с соседями обходится недешево, и издержки отнюдь не ограничиваются деньгами. Люди работают больше, чтобы иметь возможность не отстать в конкурентной гонке, жертвуя временем, предназначенным семье. Это повышает вероятность развода. Ради более зажиточного образа жизни идут на неоправданный финансовый риск. Чтобы позволить себе более просторный дом, многие готовы переселиться подальше от работы туда, где недвижимость подешевле, но мучительны поездки до работы и обратно, к жизни в отрыве от друзей, бывших соседей и родственников. Все эти решения снижают как индивидуальное, так и коллективное благополучие.

Порочный круг, который мы здесь описываем, возникает не тогда, когда бедные сравнивают свое положение с положением баснословно богатых. Людям свойственно сравнивать себя с теми, кто находится на их уровне или чуть повыше*******. Однако эти сравнения запускают цепную реакцию по всем ступеням социально-экономической лестницы. Университетские профессора не сравнивают свои дома и машины с домами и машинами преуспевающих менеджеров инвестиционных фондов. Однако когда менеджеры инвестиционных фондов обзаводятся все более шикарными особняками и все более высококлассными машинами, их новые приобретения меняют стандарты того, что считается желательным на следующей за ними более низкой ступени экономической лестницы — среди успешных адвокатов, врачей и агентов по недвижимости.

А вот особенности их потребления уже влияют на то, что профессора считают приемлемым и что они покупают. Поменявшиеся потребительские привычки профессоров изменяют желания и воспринимаемые потребности тех, кто стоит ступенью ниже, и так далее. Привычки очень богатых, таким образом, могут оказывать негативное влияние на психологическое благополучие людей, далеко отстоящих от них на экономической лестнице, даже если бедные и средние слои никогда не сравнивают себя с богатыми напрямую.

Неравенство доходов также может играть роль в том, что касается главной угрозы благополучию. На рис. 6.1 статистика убийств сопоставлена с уровнем неравенства доходов в пятидесяти штатах США (неравенство измерялось иначе, чем у Фрэнка и Левина) [42]. Связь очевидна: так, в Калифорнии и Луизиане уровень неравенства выше и количество убийств на душу населения больше, чем в Висконсине или Юте, штатах с низким уровнем неравенства. Следует подчеркнуть, что именно неравенство доходов, а не их уровень соответствует уровню убийств. Более того, если сопоставить статистику убийств в разных штатах не с неравенством, а с медианным доходом, четкой зависимости не обнаруживается. Живете вы в относительно бедном или богатом штате, по-видимому, не имеет значения, но если вы живете в штате, где велик разрыв между бедными и богатыми, это оказывается очень важно.

Рис. 6.1. Соотношение между статистикой убийств и коэффициентом Джини (показатель неравенства доходов) в 50 штатах США. (Источник: Daly, Wilson, & Vasdev, 2001)

Эта связь сохраняется и для статистики убийств в десяти провинциях Канады. Когда вы отображаете соотношение между неравенством и убийствами в Канаде и Соединенных Штатах на одной и той же картинке (рис. 6.2), результат заставляет американцев призадуматься: канадские провинции по сравнению с американскими штатами характеризуются гораздо более низким уровнем и неравенства, и убийств.

Нужно, конечно, учесть, что приведенные данные указывают только на параллельность изменений неравенства и убийств, сами по себе они не помогают определить, где причина, а где следствие. К тому же Канада и Соединенные Штаты отличаются в целом ряде важных аспектов. В то же время эти страны достаточно похожи, чтобы серьезнее отнестись к гипотезе, согласно которой высокий уровень неравенства доходов создает условия, благоприятные для крайних проявлений антисоциального поведения.

Рис.6.2. Соотношение между статистикой убийств и коэффициентом Джини в 50 штатах США и 10 провинциях Канады. (Источник: Daly, Wilson, & Vasdev, 2001)

Является ли это доводом в пользу принятия именно либеральной политической программы? Не обязательно. Вспомните, что и американские консерваторы, и американские либералы хотели бы жить в мире, где богатство распределено более равномерно, чем в современных Соединенных Штатах. Расходятся они лишь в том, каким путем двигаться к этому взаимоприемлемому идеалу. Никто не оспаривает, что современная глобальная экономика ведет к концентрации богатства, предоставляя все более гигантские суммы находящимся на вершине пирамиды руководителям корпораций, финансистам и др. В то же время она подрывает экономический потенциал более многочисленного контингента, составляющего малообеспеченный класс и нижнюю прослойку среднего класса. Если так, то забота об этой широкой экономической базе стала бы мудрой экономической политикой [43]. Если мы стремимся к обществу, в котором больше счастья и меньше насилия, то меры, усугубляющие негативное влияние глобализации на расслоение доходов, должны отклоняться, а инициативы, сдерживающие рост неравенства, подлежат реализации.

В этой главе мы говорили, как представляют счастье древние мудрецы и современные ученые. Мы обратили внимание на научные результаты, которые противоречат устоявшимся представлениям о счастье и, возможно, вашей интуиции. Параллельно мы дали несколько рекомендаций, которые сравнительно нетрудно выполнить. Тратьте чуть больше на впечатления и чуть меньше на вещи. Пользуйтесь правилом кульминационного («пикового») и конечного момента. Когда вам грустно, заставьте себя встать с дивана, но не для того, чтобы открыть банку пива, а чтобы что-то сделать, в идеале — для другого человека. Если вы отнесетесь к этим крупицам мудрости всерьез, вы приблизитесь к тому, чтобы стать мудрее и счастливее.

Однако мудрость требует понимания, как поиски счастья одного человека могут пересечься с поисками другого и привести к конфликту. Конфликты — неизбежная часть жизни. Ключевой вопрос — как научиться управлять ими. Итак, в следующей главе мы поговорим на тему более мудрого отношения к конфликтам и их урегулированию.

—

* При этом счастливые люди активно защищают себя от более существенных угроз для их самооценки или благополучия. Счастливые старшеклассники в этом исследовании не стеснялись плохо отзываться о вузах, которые отвергли их (не чувствуя нужды принижать вузы, которые отвергли они сами). Они даже делали это еще активней, чем менее счастливые студенты.

** Между приобретенными вещами и приобретенными впечатлениями не всегда легко провести четкое различие. Велосипеды и машины явно относятся к материальным благам, но они же одновременно служат источниками ярких положительных впечатлений. Кроме того, есть